– Почему именно в автомобиле?
– Потому что ты боишься за свою шкуру, парень, – с видимым наслаждением произнес Штейн. – Вздрагиваешь от каждого шороха, пугаешься собственной тени. А в машине тебе спокойней.
– Угу, – неуверенно согласился Макс, который очень сомневался в том, что будет чувствовать себя спокойно, оставшись с глазу на глаз с офицером ФСБ. – И что дальше? Бонд… То есть Бондарь выслушает меня, наденет на меня наручники и отвезет куда следует. Или попросту утопит в море.
– А твой верный пневматический пистолет на что? – ободряюще улыбнулся Штейн. – Вот, кстати, он. – На стол легла злополучная разборная трубка, с которой для Макса началась беспросветная полоса неудач. – А это противоядие. – Рядом с трубкой появилась ампула. Внешне она ничем не отличалась от тех, которыми Макс пользовался при ликвидации братьев Пинчуков. Только на этот раз ампула содержала в себе не нитрат амила, а раствор димедрола. – Атропин у тебя остался, – сказал Штейн. – Синильная кислота тоже. Так что действуй… – Он не удержался от шутливого напутствия: – Действуй, наш русский Рэмбо.
– Украинский, – пробормотал Макс, не решаясь прикоснуться к лежащим на столе предметам.
Штейн открыл ящик, ткнул пальцем в первую попавшуюся папку и значительно произнес:
– Тут твое будущее, парень. Все необходимые документы, новый паспорт с визой, даже авиабилеты. Отъезд, – Штейн посмотрел на часы, – сегодня в девятнадцать ноль-ноль. Сначала посольская машина доставит тебя до Киева, а оттуда ты вылетишь прямиком в Нью-Йорк. Или ты передумал?
– Разве я похож на сумасшедшего?
С этими словами Макс потянулся к заветной папке.
– Hands off! – Штейн резко задвинул ящик, едва не прищемив отдернувшиеся пальцы. – Убери руки!
– Но я хочу взглянуть, – упорствовал Макс. – Хотя бы одним глазком.
– Сначала докажи, что заслуживаешь этой чести. Иди. Надеюсь услышать от тебя хорошие новости не позже полудня.
Штейн ободряюще улыбнулся. На самом деле он надеялся больше никогда не услышать опостылевший голос Макса. Что ж, похоже, это было их последнее свидание. Ведь парень обречен, как и его жертва. Сидя в машине, оба скончаются через несколько секунд после того, как вдохнут испарения синильной кислоты. Разумеется, Макс об этом не подозревал.
– Ладно, – решился он и сгреб со стола выданное ему снаряжение. – Сделаю. До встречи.
– Скоро увидимся, парень, – крикнул ему Штейн вслед.
А когда дверь за посетителем закрылась, досадливо поморщился. Буквальный смысл собственной фразы показался ему зловещим.
XXII. Смерть да смерть кругом…
Завтрак прошел в чинном молчании. Бондарь не поднимал глаз от тарелки. Оксана осторожно щипала листья салата припухшими после вчерашнего губами. Пинчук жаловался на невыносимую головную боль, жевал вяло, постоянно щупал пульс.
– У тебя нездоровый вид, – заметила Оксана, сквозь бледную кожу которой отчетливо проглядывали темные провалы глазниц. – Поезжай-ка ты в больницу, милый.
– Наверное, давление подскочило, – пожаловался Пинчук. – Представляешь, маленькая, я сегодня еле продрал глаза. Так и умереть во сне недолго.
– Но я же рядом, милый. Всю ночь тебе испарину со лба вытирала. Тебя мучали кошмары.
– Да? А я не помню, чтобы мне что-то снилось.
– Ты скрипел зубами и звал свою маленькую.
– Извини, – потупился Пинчук.
– За что, милый?
– Но я же мешал тебе спать!
– Да, ночка выдалась бессонная, – вздохнула Оксана, стрельнув блудливым взглядом в сторону напрягшегося Бондаря.
Ох уж эти бабы, подумал он. Врет Библия, что Еву пришлось соблазнять райским яблочком. Она его сама выхватила – прямо у змея из глотки.
– Спасибо за угощение, – поблагодарил он, вставая.
– Какие планы на сегодня? – вяло спросил Пинчук.
– Там видно будет, – туманно ответил Бондарь, бросив быстрый взгляд на невинно хлопающую ресницами Оксану.
– А Григорий Иванович поедет в больничку, правда, Григорий Иванович? – промурлыкала она, вытирая салфеткой жирные губы мужа.
С ума сойти от такой идиллии! Покидая столовую, Бондарь едва удержался от желания хорошенько хлопнуть дверью, а поднявшись к себе, изничтожил три сигареты подряд и долго чиркал зажигалкой, как бы замышляя поджечь змеиное гнездо, куда занесла его нелегкая.
* * *Телефонный звонок застал его за энергичным отжиманием от пола: семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь…
Продолжая отжиматься одной рукой, Бондарь взял трубку и… рухнул на живот от удивления.
Звонивший представился Максимом и заявил, что он является одним из тех, кто «наехал», как он выразился на Пинчука. Продолжение было еще более неожиданным. Выяснилось, что Максим является непосредственным исполнителем акции по ликвидации сыновей бизнесмена. В завершение своего сбивчивого диалога парень сказал, что дико раскаивается и намерен выдать тех, кто толкнул его на преступление.
– А как насчет Кобылы? – осведомился Бондарь.
Если бы он имел дело с каким-нибудь психом или дезинформатором, вопрос поставил бы того в тупик, но Максим не растерялся, а только устало обронил:
– Катька у меня тоже поперек горла стоит. Ненавижу, всех ненавижу. Хочу сотрудничать с вами.
– Посмотрим. Ты готов повторить это при личной встрече?
– Для этого я и звоню, – прозвучало в телефонной трубке. – Готов встретиться хоть прямо сейчас. Куда подъехать?
– Хм, куда…
Бондарь поднялся с пола и ожесточенно поскреб колючий подбородок. С одной стороны, ему очень хотелось побеседовать с Максимом, с другой стороны, он не отказался от намерения допросить таинственную массажистку. Одна голова хорошо, а две лучше. Особенно, когда не терпится открутить обе к чертовой матери.
– Знаешь, где живет Григорий Иванович? – спросил Бондарь после недолгого колебания.
– Знаю, – раздалось в трубке.
– Тогда подъезжай сюда. Сколько тебе понадобится времени на дорогу?
– Минут сорок… Час, если застряну в пробке.
Н-да… Это означало, что Максим появится незадолго до двенадцати, как раз тогда, когда Бондарь будет подкарауливать Катерину.
– Раньше никак не получится? – спросил он.
– Никак, – вздохнул Максим. – Пинчук ведь живет на отшибе. Путь неблизкий.
– А если позже? Ближе к вечеру?
– Нет! – Это прозвучало как подходящее начало для истерики. – Сегодня вечером я уезжаю. Далеко.
«Это мы еще поглядим», – сказал Бондарь про себя. Его пальцы опять прошлись по щетине. В принципе, встреча со стукачом или провокатором (кем он был на самом деле?) ничего не меняла. Да, Катерина появится ровно в полдень, но ведь она на некоторое время задержится в доме, а уйти Бондарь ей не позволит в любом случае. Рассудив так, он распорядился:
– Вот что, друг ситный. Через сорок минут я буду ждать тебя на улице возле ворот. Устраивает?
– Да, но беседовать мы будем в машине, – предупредил Максим.
– Почему не на свежем воздухе?
– Потому что я не хочу, чтобы нас видели вместе.
– Тогда мы можем встретиться на берегу моря…
– Нет! – Намечавшаяся истерика все же началась. – Чтобы вы там меня кокнули без свидетелей? Только на улице и только в тачке.
Бондарь подумал, что при необходимости свернуть шею Максиму можно и в машине, но оставил свои мысли при себе. Лишь сказал твердо:
– В машине так в машине. Но в моей, уразумел?
– Уразумел.
– Темно-фиолетовый, почти черный седан. Я буду внутри. И гляди мне, без фокусов.
– Да уж нафокусничался, – угрюмо отозвался Максим, прежде чем в трубке зазвучали гудки отбоя.
Это было произнесено вполне искренне. Но, разумеется, «беретта» предусмотрительно нырнула под куртку хозяина. Она успела заскучать в Одессе. Ей не терпелось перейти к решительным действиям.
* * *В автобусе подле ворот пинчуковского дома играла музыка. Очередная ночь, проведенная в отсутствии комфорта и горячей пищи, не пошла на пользу никому из охранников. У всех троих были помятые лица и несвежее дыхание. Малява не позволял сообщникам отлучаться с поста надолго, так что автобус воспринимался ими как тюремная камера на колесах. Тем более что радио без умолку выдавало песни то про небо в клеточку, то про жизнь в полосочку.
Направлявшийся в больницу Пинчук заглянул к охранникам и выдал каждому приличную сумму денег. Пересчитав наличность, Хек с Гаманцом переглянулись и уж собрались бросить жребий, кому бежать за пивом, когда Малява заявил, что придется подождать.
– Чего подождать? – недовольно спросили парни.
– Пока миллионерами станем. Вот тогда и погуляем.
– Так мы ж не водку, мы ж пивка для рывка.
– А потом дрыхнуть завалитесь, вместо того чтобы службу нести, – непримиримо сказал Малява.
– Слу-ужба, – пренебрежительно протянул Гаманец. – Что мы, с телкой не сладим?
– Тоже мне проблема, – поддержал его Хек. – Пинчужка, она и есть Пинчужка. Да ей член покажи, так она сама за тобой побежит на край света.
– Слу-ужба, – пренебрежительно протянул Гаманец. – Что мы, с телкой не сладим?
– Тоже мне проблема, – поддержал его Хек. – Пинчужка, она и есть Пинчужка. Да ей член покажи, так она сама за тобой побежит на край света.
– С ней сейчас москвич, – напомнил перекосившийся от злобы Малява. – Ступай в дом, если ты такой крутой. И приведи сюда Пинчужку.
Хеку это предложение не понравилось, он набычился, вонзив палец в ноздрю. Гаманец от нечего делать принялся шевелить пальцами ног, пробуя, насколько успели разноситься его чудесные туфли. Малява поглядел на обоих с ненавистью и перешел в конец автобуса.
Здесь, направленный стволом в двустворчатую заднюю дверь, был установлен черно-красный ручной пулемет Калашникова, припавший на лапы-сошки и вытянувший вперед хобот ствола, приспособленный для смертельных плевков пулями калибра семь-шестьдесят два. По своему устройству пулемет был почти аналогичен автомату Калашникова, но, конечно, отличался куда большей эффективностью стрельбы. Прицельно бить из него можно было аж на восемьсот метров, в чем убедился Малява, когда опробовал игрушку в степи. Сломанный палец ему не помешал. Он буквально изрешетил выбранный в качестве мишени обломок ракушечника, обратил его в каменное крошево, в прах, в пыль.
Теперь ему не терпелось снова пустить в ход свое грозное оружие. Он надеялся, он очень надеялся, что Оксана и Бондарь выйдут из дома одновременно. Вот тогда-то начнется потеха! Достаточно будет пнуть ногой дверцы, чтобы они распахнулись, выпуская наружу шестидесятисантиметровый ствол. Против пулемета с голыми руками не повоюешь, не погеройствуешь. Будь ты хоть трижды обладателем черного пояса, а закончишь все равно в белых тапочках.
Усевшись на заднее сиденье, Малява пошевелил девятью пальцами, как пианист, разминающийся перед исполнением особенно ответственной партии.
Как вскоре выяснилось, поближе к пулемету он перебрался не зря. Без пятнадцати двенадцать на улицу выкатился седан, за рулем которого сидел Бондарь собственной персоной. Не удосужившись затворить за собой ворота, он медленно проехал мимо и притормозил метрах в двадцати от задней части микроавтобуса. Малява уже приготовился действовать, когда в конце улицы появилась черная иномарка с незнакомыми номерами. Это был «Форд-мустанг», остановившийся на приличном расстоянии от седана. Оттуда выбрался модно одетый фраер с бакенбардами и, повертев головой по сторонам, направился в машину к Бондарю.
– Готовность номер один, – объявил Малява.
Обострившаяся интуиция обещала ему еще один приятный сюрприз, и она не обманула.
Во дворе, отлично просматривающемся из автобуса, возникла Оксана Пинчук, одетая то ли в короткий халатик, то ли в кимоно. Приблизившись к створке распахнутых ворот, она осторожно выглянула на улицу. Может быть, следила за Бондарем. Может быть, поджидала кого-то. Теперь это было неважно. Теперь главный смысл обрел пулемет, изготовленный к бою.
– Хек! – крикнул Малява, опустившись на одно колено. – Вруби шарманку на всю катушку, чтоб стало легко на сердце от песни веселой! Щас мы дадим джазу. Стрелять по моей команде.
– В кого стрелять-то? – побледнел Хек.
– Тебе не все равно? Сегодня к вечеру мы будем миллионерами. – Маляве пришлось здорово поднапрячь голосовые связки, чтобы перекричать лихую уркаганскую мелодию, грянувшую из колонок.
«А мы не гопники, а мы хар-рошие»…
Дрожа от возбуждения, Малява оглянулся через плечо:
– А ты, Гаманец, шуруй к Пинчужке. Услышишь пальбу, хватай ее в охапку и волоки сюда… Да автомат не забудь, кретин!
Отдав распоряжения, Малява еще некоторое время наблюдал за происходящим сквозь затемненное стекло, а потом решительно повалился на грязный пол и толкнул пулеметным стволом дверные створки.
– Осторожно! – проорал он, нащупывая пальцем гашетку. – Двери открываются!
* * *Не удосужившись представиться или поздороваться, Бондарь внимательно разглядывал незнакомого парня, устроившегося рядом на переднем сиденье. Тот явно нервничал, да так, что с трудом удерживал в трясущихся руках тонкую папку, с которой явился на встречу.
– Что в ней? – спросил Бондарь, следя за каждым движением соседа.
– Кое-какие документы, – ответил Макс. – И главная улика.
– Улика?
– Ну да. Оружие, которым были убиты сыновья Пинчука.
– Ты лучше скажи мне, кто растяжку в гостинице установил, – сказал Бондарь.
– Растяжку? – Глаза Макса заметались из стороны в сторону. – Об этом мне ничего не известно. Взрывы не по моей части. Я вообще не знаю, что такое растяжка. Впервые слышу такое слово.
– Да? А как же тебе удалось увязать незнакомое слово со взрывом?
– Не понял. – На лице Макса появилось страдальческое выражение.
– Зато я все отлично понял, – заверил его Бондарь. – Ладно. Вернемся к этому позже. А пока скажи честно, кто и зачем тебя сюда прислал? Ты ведь работаешь на ЦРУ, если я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Я все изложил письменно. Сейчас… – Макс открыл папку и сунул в нее руку. На кончике его носа повисла капля пота, хотя в машине было скорее прохладно, чем жарко.
«А мы не гопники, а мы хар-рошие», – донеслось снаружи.
Бондарь бросил взгляд через плечо, желая выяснить, почему музыка, играющая в автобусе охранников, сделалась вдруг такой громкой.
«А мы маманями а с детства бр-рошены…»
– Кстати, вот та самая штуковина, о которой я говорил, – повысил голос Макс, держа перед собой безобидную на вид трубку, собранную из трех секций.
– Какая штуковина? – автоматически спросил Бондарь, вглядываясь в темное нутро автобуса. Оттуда высунулся длинный предмет, подозрительно смахивающий на… – Не может быть, – прошептал он, взявшись за дверную ручку.
– Вы о чем? – удивился Макс.
Трубка в его руках издала щелчок, едва слышный из-за громыхающей позади музыки.
«А с детства улицы мели мы клешами…»
– Берегись! – крикнул Бондарь, вываливаясь боком на асфальт.
– Га-асп! – Втянувший в легкие ядовитые пары Макс замер с выпученными глазами.
В следующий миг грохот пулемета, треск автомата и оглушительная музыка слились в дичайшую какофонию, заглушившую все прочие звуки. Свинцовый шквал обрушился на машину, сотрясая ее, словно жестянку. Стекла лопнули, распадаясь на потрескавшиеся пласты. Пронизываемый пулями Макс задергался на своем сиденье, как припадочный. От него летели кровавые ошметки.
Бондарь перекатился вправо, укрывшись за корпусом седана, где можно было переждать обстрел. Он знал, что при таких темпах магазины нападающих опустеют раньше, чем они сообразят, что тратят патроны впустую. Он знал также, что геройствовать глупо, поскольку с продырявленной шкурой много не навоюешь. «Беретта» в его руке застыла, проявляя точно такую же выдержку.
А внутри микроавтобуса все плясали и плясали огненные всполохи из двух плюющихся металлом стволов. Пули взрывали асфальт вокруг Бондаря в беспорядочном узоре. Черное крошево стегало его по щекам, барабанило по лбу. Что ж ты дал маху, а? Почему не предусмотрел, что от случайного сброда, набранного Пинчуком в охрану, можно ожидать любой пакости?
Пулемет заглох. Автомат захлебнулся. Во внезапной, поразительной тишине отчетливо было слышно, как хрипит сбившееся с волны шансона радио.
– А теперь мой выход, – прошептал Бондарь, приготовившись оторваться от земли.
* * *Малява привстал над пулеметом не раньше, чем опустошил весь магазин. Продырявленный седан заметно просел на спущенных скатах. Из радиатора валил белый дым, за провалами окон не наблюдалось ни малейшего движения.
– Готовы, оба, – заключил Малява, но на всякий случай извлек из-под сиденья автомат «гроза». – Погнали, Рыбец. Добьем сволочей, если еще дрыгаются.
– Небось не подрыгаются, – пробормотал Хек, переставший обижаться на перевирание своей клички. Когда в ушах стоит шум от пулеметных очередей, всякие пустяки перестают казаться важными. Понимаешь, как это страшно – умирать, и хочешь жить как можно дольше. Хоть хеком, хоть судаком, хоть вообще палтусом.
– Делай, как я. – Подавая пример сообщнику, Малява первым выпрыгнул из автобуса.
Краем глаза он посмотрел в сторону распахнутых ворот и увидел за ними Гаманца, выкручивающего руки Пинчужке. Но основное его внимание было сосредоточено на изрешеченном пулями седане. Рука с перебинтованным пальцем ни на секунду не отрывалась от спускового крючка автомата.
– Блин, магазин сменить забыл, – пожаловался Хек, пристроившийся рядом.
– Лучше бы ты голову дома забыл, – по-учительски огрызнулся Малява. Школьные воспоминания были еще свежи в его памяти…
Пока их не отшибло одной-единственной пулей, вошедшей точнехонько в левый глаз Малявы.
Хлоп!
Повернувшийся к нему Хек застыл, не в силах пошевелиться. Он ничего не понимал. Что случилось? Почему на месте глаза у Малявы образовалась дыра, а сам он повалился на землю бесчувственным кулем?