Выругавшись, Штейн вытащил из уха радионаушник и едва удержался от желания растоптать его ногами. Вряд ли миниатюрный наушник или какие-либо другие дорогостоящие приспособления понадобятся провалившемуся резиденту. В лучшем случае его вытащат из Украины, а дома подвергнут бесконечным допросам и разбирательствам, после которых он превратится в затравленного идиота с трясущимися руками и нервным тиком. Но это только цветочки по сравнению с тем, что ожидает его в здешних застенках. Перспектива сгнить тут заживо весьма реальна. ЦРУ выручает далеко не каждого попавшего в беду сотрудника. Провинившихся попросту бросают на произвол судьбы.
Штейн упал в кресло, рванул узел галстука, сделавшийся чересчур тугим. Недоверчиво посмотрел на горошину наушника, словно заподозрил в нем какой-то подвох. Но нет, шпионская аппаратура ЦРУ никогда не давала сбоев. Из-под контроля выходили только люди. Недоноски вроде Максима Кривченко и Катерины Левыкиной.
– Trash! – вырвалось у Штейна. – Хлам, мусор, отребье!
Оба его агента вышли из игры, а остальные оказались под угрозой разоблачения. Как только Бондарь вывезет Катерину из степи и передаст ее специалистам по проведению допросов, все будет кончено.
Эта уголовница заочно выдала всех, включая Штейна. Ее не остановил даже тот факт, что на шее у нее висел кулон, оснащенный микрофоном и миниатюрным передающим устройством, действующим в радиусе сорока километров. Кроме того, на кулоне имелась специальная кнопочка, приводящая в действие сигнал тревоги. Как только такой импульс последовал, Штейн тотчас включил прием. Катерина сообщила ему о хаотичной перестрелке возле дома Пинчука, а отключиться забыла. Благодаря этому Штейну стало известно все… значительно больше, чем он хотел бы услышать сегодня.
– It’s too much, – подтвердил он вслух.
Итак, Бондарь захватил массажистку в плен и заставил ее говорить. Она выложила ему всю правду-мамку, как выражаются русские. Или они не так выражаются? Дьявол бы побрал их вместе с их дурацкими поговорками!
Штейн заскрежетал зубами.
Ответных действий русских ожидать недолго, но хуже всего, что провалился не только Штейн со своей агентурной сетью, но и возложенная на него миссия. Теперь Пинчук находится в полной безопасности, его сыновья отомщены, форсмажорные обстоятельства устранены – и все это благодаря стараниям Бондаря. Значит, российские системы ПВО уже на следующей неделе отправятся в Иран, о чем тут же станет известно в Вашингтоне. Последствия такого развития событий окажутся катастрофическими. Планы по молниеносному разгрому иранских Вооруженных сил будут сорваны.
Будут? Или же еще не поздно изменить ход игры в свою пользу?
Хлопнув себя по лбу, Штейн схватил трубку защищенного от прослушивания аппарата и набрал номер мобильного телефона Бондаря.
Только бы русский ответил, только бы ответил, только бы…
– Вас слушают, – донеслось из трубки.
* * *Штейн невольно поежился. Какой холодный, какой бесстрастный голос! Словно имеешь дело не с человеком из плоти и крови, а с автоответчиком, установленным где-нибудь посреди бескрайней снежной равнины Сибири. Или входишь в контакт с недружественно настроенными пришельцами из космоса.
Все эти чертовы русские – настоящие инопланетяне, подумал Штейн. Никогда не знаешь, что у них на уме. Вот почему необходимо извести эту нацию под корень. Как краснокожих когда-то.
– Здравствуй, Евгений, – дружелюбно произнес он. – Ничего, что я на «ты»? Мы, американцы, не любим лишних церемоний. У нас даже президента называют по имени.
– Тогда привет, Сид, – невозмутимо откликнулся Бондарь.
– Значит, ты догадался, кто тебе звонит? – не сумел скрыть удивления Штейн.
– Тут и догадываться нечего, – усмехнулся Бондарь. – Твоя радистка Кэт продиктовала мне все номера, которые помнила. Один из них высветился у меня на дисплее.
– Радистка?
– Шутка. У меня отличное настроение, Сид. В отличие от Катьки-Кобылы.
– Понятия не имею, о ком ты говоришь, – сказал Штейн. – Кобыла? The mare, ты хочешь сказать? Horse-wife?
– Не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, о какой Кобыле идет речь. Она показала мне свой хитрый кулончик, и теперь он находится у меня. – В трубке прозвучал издевательский смешок. – Если хочешь, я могу сказать тебе несколько ласковых слов по радиосвязи.
– Я не пользуюсь радиосвязью, – начал Штейн, – так что…
За него закончил Бондарь:
– Так что ты полный мудак, Сид. Ничего, что я тебя так называю? Ведь у вас, американцев, назвать мудаком можно даже президента.
– You, bustard…
– Ага, и бастардом можно назвать, – согласился Бондарь. – Как угодно. Приятно иметь дело с представителем столь демократического государства. Точнее, с представителем спецслужб демократического государства. Который находится по уши в дерьме. И при этом пытается корчить из себя героя вестерна. Признайся, Сид, нелегко тебе сейчас скалиться по-голливудски, а?
– Чего ты от меня хочешь? – прошипел Штейн.
– Я? По-моему, ты сам мне позвонил. Хочешь поторговаться со мной или сделать какое-нибудь выгодное предложение. Я ошибся?
– Не ошибся. Я действительно намерен предложить тебе кое-что. – Беря себя в руки, Штейн заговорил спокойно и даже чуточку высокомерно. – Нужно встретиться, right now. Прямо сейчас.
– Сейчас никак не получится. – В трубке прозвучало что-то похожее на равнодушный зевок, но это могли быть просто помехи связи. – Катерине не терпится продолжить исповедь. Так что давай часика через два. Ближе к вечеру.
Штейн поднес к глазам запястье с часами:
– В семнадцать ноль-ноль. Устраивает?
– Вполне. – Еще один подозрительный звук, напоминающий протяжный зевок. – Надо полагать, ты привезешь мне деньги, Сид?
Ноздри Штейна хищно раздулись:
– Ты угадал. Я привезу тебе деньги.
– Много?
– О, целую кучу денег. A lot of money. Где ты находишься?
– В глухой степи, – признался Бондарь. – Место совершенно дикое, безлюдное. Мы тут с Катериной совсем одни. Кстати, ты ее потом сможешь забрать. Если договоримся.
– Договоримся, – пообещал Штейн. – Я умею быть щедрым.
Его рука нырнула в ящик стола, нащупывая там серебристо-серый «браунинг». Коробчатый магазин, расположенный в рукоятке пистолета, был набит аккуратными патронами, разрядить которые в Катерину Левыкину и Евгения Бондаря было совсем нежалко.
– Как вас найти? – спросил он, поглаживая «браунинг».
– Пусть тебе скажет это твоя верная помощница, – ответил Бондарь. – Я плохо ориентируюсь в здешних степях. А встречаться в городе было бы неудобно, правда?
– Правда, – подтвердил Штейн. – В городе масса свидетелей, которые нам не нужны.
– Тогда передаю трубку радистке Кэт. Вопросов не задавай. Выслушаешь координаты, а потом трубку снова возьму я. Ты рад?
Не дожидаясь ответа, Бондарь дал слово Катерине. Когда она рассказала, как найти их, его ненавистный голос снова ворвался в ушную раковину Штейна:
– Заруби себе на носу: приблизиться к нам незамеченными невозможно. И если ты вздумаешь нанести визит раньше условленного времени, то мы попросту смоемся. И тогда торговаться тебе придется с местными сусликами и хомяками.
– Нет, – поспешно сказал Штейн. – Я хочу встретиться именно с тобой. С глазу на глаз.
– У тебя есть мобильный телефон? – спросил Бондарь.
– Есть, – ответил Штейн.
– Не забудь захватить его с собой.
– Но зачем?
– Возможно, у меня возникнет желание немного поболтать с тобой.
– Телефонные переговоры не то, что личное знакомство.
– И все же возьми мобильник, – твердо сказал Бондарь. – И продиктуй его номер.
Штейн неохотно подчинился, после чего услышал:
– Вот теперь до встречи. Заранее ее предвкушаю.
На этот раз шум в трубке напоминал не зевок, а многообещающий смешок, от которого у Штейна мурашки побежали по коже.
– Ты что-то сказал? – спросил он.
– Я сказал: до встречи.
Голос Бондаря сменился частым зуммером отбоя. Почему-то сегодня он показался Штейну тревожным. Как сигнал SOS.
Забросив руки за голову, а ноги на стол, он прикинул сценарий назначенной встречи. На нее лучше явиться не одному, а в компании одесских уголовников, crimes, до сих пор не отработавших аванс за неудачную акцию в «Третьем Риме». Как эти типы называются по-русски? Заморозки? Выморозки? Ага, отморозки. Вот пусть сегодня исправляют свою оплошность. Кулачные бойцы из них неважные, но, может быть, с оружием в руках они стоят большего?
Задав себе этот вопрос, Сид Штейн ответил на него утвердительно и набрал нужный телефонный номер. Что-что, а память у него была отменная.
XXV. Диагноз: неизлечимо болен
Из больницы Пинчук вышел в настроении далеком от того, которое принято называть радужным. Как обычно, его обслужили по высшему разряду, медперсонал был деликатен и предупредителен, но заключительное собеседование выбило Пинчука из колеи. Ласково поглядывая на пациента сквозь прямоугольные очки, симпатичный главврач поинтересовался, как часто Григорий Иванович употребляет снотворное. Пинчук с негодованием отверг такое предположение, на что доктор зачитал ему результаты анализа мочи и даже назвал, какие именно таблетки принимал Григорий Иванович на ночь.
Из больницы Пинчук вышел в настроении далеком от того, которое принято называть радужным. Как обычно, его обслужили по высшему разряду, медперсонал был деликатен и предупредителен, но заключительное собеседование выбило Пинчука из колеи. Ласково поглядывая на пациента сквозь прямоугольные очки, симпатичный главврач поинтересовался, как часто Григорий Иванович употребляет снотворное. Пинчук с негодованием отверг такое предположение, на что доктор зачитал ему результаты анализа мочи и даже назвал, какие именно таблетки принимал Григорий Иванович на ночь.
Мудреное название вылетело из головы, но сам факт сводил Пинчука с ума. Спускаясь по лестнице, он вспоминал, как резко сморил его сон после выпитого чая, как он едва добрался до постели, как рухнул лицом вниз, отяжелевший и бесчувственный, словно колода. Неужели Оксана, Ксюша, Ксюшенька потчует его снотворным, чтобы он не донимал ее своими стариковскими ласками? Или дела обстоят еще хуже? Может быть, Ксюша воспользовалась глубоким сном мужа для того, чтобы оказать гостю чисто женское гостеприимство?
Остановившись посреди больничного двора, притрушенного опавшими листьями, Пинчук помассировал левую половину груди. Нет, тут какое-то недоразумение, успокаивал он себя. Врачи что-то напутали, это с ними частенько случается. Взяли пробы чужой мочи. Или к главврачу попали не те анализы. Все может быть. Все, кроме неверности самой родной, самой любимой женщины.
Выйдя на улицу, Пинчук побрел по тротуару к машине, которую оставил на противоположной стороне улицы. Небо по-прежнему было пасмурным и тусклым, готовясь прыснуть мелким дождичком. Все вокруг тонуло в гуле и стоне большого города, который складывался из дребезжания трамваев, шума проезжающих автомобилей, обрывков музыки, человеческих голосов, шарканья множества ног.
Когда до автомобиля осталось несколько шагов, Пинчук нажал кнопку дистанционного устройства, вмонтированного в брелок с ключами. Сигнализация бойко заулюлюкала, оповещая владельца о том, что доступ в кожаное нутро автомобиля открыт. Для того чтобы занять водительское сиденье, оставалось лишь пересечь тротуар, обогнуть машину и распахнуть дверцу.
Пинчук находился на полпути к цели, когда его внимание привлекла невероятно длинноногая особа, вышагивавшая по противоположной стороне улицы. Передвигалась она с грацией начинающей цирковой акробатки, впервые вставшей на ходули, зато взирала на мир настоящей принцессой.
«Лет семнадцать, не больше, – печально прикинул Пинчук. – А каблучищи-то, каблучищи! Куда мама с папой смотрят? Впрочем, обладая такими ногами, девочка и без родительской опеки проживет».
Еще подумалось, что он, Пинчук, кажется, достиг того критического возраста, когда молоденькие девушки абсолютно не интересуются ни его внешностью, ни его внутренним миром. Им только деньги подавай. Бесплатно никто не станет называть котиком и целовать в лобик. Обидно и горько. Жизнь пролетела незаметно. Скоро в могилу, и тогда окружающие вздохнут с облегчением. Если уж Оксане так нравится, когда муж спит, то не запляшет ли она от радости, если он однажды вообще не проснется?
Сердце отозвалось на эту мысль такой резкой болью, что Пинчук задохнулся. Ощущая невероятную слабость, он балансировал на подгибающихся ногах посреди тротуара и все никак не мог решить, куда ему падать – вперед или все же лучше назад?
Случайный прохожий, вместо того чтобы кинуться ему на помощь, шарахнулся в сторону. В образовавшейся пустоте было не на что опереться, и все же Пинчук упрямо шарил в воздухе руками. Правая сжимала в кулаке брелок. Левая, которой он инстинктивно схватился за грудь, онемела.
Серый асфальт и собственные туфли на нем сделались такими далекими, словно Пинчук посмотрел на них сквозь перевернутую подзорную трубу. Стало тихо-тихо, если не считать раздражающих звуков, которые – хэх-хэх-хэх – не позволяли сосредоточиться на некоей ускользающей, но крайне важной мысли.
«Какому идиоту вздумалось шуровать тут своим напильником? – сердито подумал Пинчук. – Или это пила? Ах да, это же просто мое надсадное дыхание. Тогда все в порядке. Немного отдышусь и пойду дальше. Вот только настырные зеваки раздражают. Вылупили свои зенки в надежде, что я окочурюсь прямо здесь, у прохожих на виду».
Хорошо, что рядом обнаружилась скамейка, на которую буквально рухнул Пинчук. Иначе он мог бы свалиться прямо на асфальт, раскроив себе голову. Перед глазами плавали темные круги. Пальцы левой руки потеряли чувствительность, отказываясь совершать даже самые простейшие движения. Кое-как выколупнув из упаковки крошечную горошину нитроглицерина, он сунул ее под язык и стал ждать, когда наступит облегчение.
Это случилось минут через двадцать, когда лекарство полностью рассосалось во рту, оставив после себя неприятный сладковатый вкус. Удивляясь, почему брюки так сильно холодят ляжки, он опустил голову и обнаружил влажное пятно, расползшееся в области ширинки. Обмочился! Как выживший из ума маразматик, обмочился!
Запахнув пальто, Пинчук застегнулся на все пуговицы и осторожно встал, намереваясь вернуться в больницу. Он подозревал, что пережил инфаркт, уже второй по счету. С сердцем шутки плохи. Нужно немедленно обследоваться и, возможно, лечь в клинику.
Шут с ними, с иранцами, с фээсбэшниками, с шантажистами. Пусть разбираются сами, а он, Григорий Иванович, устал. Он тяжело болен. Он хочет покоя. Что касается Ксюши, то все равно уследить за каждым ее шагом невозможно. Если захочет наставить рога, то наставит, никуда от этого не денешься. Вот пусть и порадуется свободе, пока он будет находиться на излечении. В конце концов совсем молодая еще девушка, кровь в жилах играет, жизненные соки в теле бродят, душа праздника требует. Против природы не попрешь.
– Не попрешь, – вздохнул Пинчук, сел в машину и поехал выспрашивать Оксану, как и с кем она провела время в его отсутствие.
* * *Он еще находился в пути, когда она сама позвонила ему и сбивчиво рассказала о том, что произошло возле дома. Услышав, что его охранники собирались похитить его же собственную жену, Пинчук тут же пообещал закопать их в землю живыми, на что услышал:
– Не выйдет.
– Еще как выйдет. У меня достаточно денег и нужных связей.
– А с господом богом ты не знаком?
– Достаточно будет начальника ГУВД области, – ответил Пинчук.
– В данном случае он бессилен, – сказала Оксана. – Потому что Женя всех бандитов поубивал. Видел бы ты, как ловко он это проделал. Настоящий Пирс Броснан из «Золотого глаза»…
– И где он находится сейчас, этот твой Броснан? – Вопрос прозвучал язвительно. – Наверное, с тобой рядом, принимает поздравления?
– Нет, – вздохнула Оксана. – Уехал.
– Куда?
– Откуда я знаю?!
Восклицание Оксаны было насквозь фальшивым. Пинчук подумал, что не удивится, если окажется, что Бондарь вернулся перед самым его появлением. Якобы вернулся. Потому что никуда не уехал, а точит лясы с благодарной Оксаной… точит лясы или что-нибудь другое, о чем даже думать не хочется.
Оксана уловила перемену в настроении мужа и затрещала, как сорока:
– За меня не беспокойся. Я заперлась в доме и никого не впускаю, даже Раису. Милиционеры постоянно дубасят в дверь, грозятся, что будут брать дом штурмом. А при чем тут я? – В голосе Оксаны зазвенела обида. – Ведь не я же похищала, а меня похищали, верно? Какой с меня спрос?
– Так и скажи ментам, – посоветовал Пинчук, переключая передачу и постепенно наращивая скорость. – Пусть они от тебя отвяжутся.
– Не хотят отвязываться, им подавай нашего гостя. Ну просто вынь да положь. А где я им возьму Бондаря? Рожу?
– Вот только этого не надо: рожу, не рожу… – Свободная рука Пинчука принялась теребить насупленные брови. – Просто дождись меня и ничего не предпринимай. Сейчас же звякну в управление и все улажу. Мало ли бандитских разборок происходит среди бела дня? Это была одна из них. Мы знать ничего не знаем.
– Когда ты будешь? – поинтересовалась повеселевшая Оксана. – Я себе места не нахожу.
– Минут через двадцать-тридцать, – пообещал Пинчук, сверившись с часами. – К этому времени как раз важные милицейские чины подъедут, так что ни о чем не беспокойся, маленькая. Я тебя в обиду не дам.
– И Женю?
– И Женю.
– Если бы не он…
В голосе Пинчука прорезались нетерпеливые нотки:
– Да понял, понял.
– Его нужно будет обязательно отблагодарить. – Задумчивость, с которой это было произнесено, граничила с мечтательностью.
– Отблагодарю, – пообещал Пинчук, после чего его левая бровь поредела сразу на несколько волосков.
– Нет, мы вместе отблагодарим, – решительно сказала Оксана. Помолчала и добавила: – Заскочи по дороге в магазин, пожалуйста.
– Ты что, с луны свалилась, маленькая? – поразился Пинчук. – Бондарь не сантехник, чтобы ему бутылку совать. Лучше я дам ему денег, много денег… Ну, по его меркам, много… Вполне приличную сумму для человека его положения.