Перевод прошелестел едва слышно, как шорох травы.
– Ты не можешь это знать! – в ярости выкрикнул Гитлер.
Дверь тут же распахнулась, и в комнату ворвались охранники. Они бросились было к Ванге, но Гитлер поднял руку, останавливая их, и охранники замерли.
– Не стоит внимания, – сказал он. – Это просто деревенская шарлатанка.
– Я не обманываю тебя, – сказала Ванга. – Я и никого не обманываю, а твое будущее вижу совсем ясно. Я всегда говорю только то, что вижу, ты можешь это проверить.
– Как ты предлагаешь мне проверять?
– Можно по-разному, – пожала плечами она. – Ну, пусть твои люди пойдут на соседнюю улицу. Там есть конюшня, в ней сейчас рожает кобыла.
– Какая кобыла? – удивленно спросил Гитлер.
– Я не знаю, какая, в конюшне их много. Но та, у которой роды как раз сейчас начинаются, родит черного жеребенка с белым пятном на лбу. Пятно будет в виде звезды. Пусть твои люди дождутся, пока она родит.
В комнате воцарилась тишина. Гитлер молчал, глядя на Вангу таким взглядом, что если бы не ее слепота, наверное, она дар речи потеряла бы от страха. Хотя, может, и не потеряла бы…
– Оставайся здесь, – наконец бросил он ей.
И вышел из комнаты. Двое охранников последовали за ним, еще двое остались с Вангой.
Когда Гитлер вышел из дома, Любка попыталась проскользнуть в дверь, но была тут же отброшена обратно солдатами.
– Что с моей сестрой? – в голос зарыдала она. – Ванга слепая! Она никому зла не делает!
– Что случилось, мой фюрер? – встревоженно спросил тот, кого Гитлер называл Генрихом. – На вас лица нет!
– Езжайте, куда она сказала, – не отвечая ему, велел Гитлер начальнику охраны. – Посмотрите, что там за кобыла.
– Какая кобыла? – оторопело спросил Генрих.
– Если она соврала! – по-прежнему ничего не объясняя, процедил Гитлер. – Если только посмела!..
Из машины, на бешеной скорости подлетевшей к конюшне, выскочили солдаты. Вышел переводчик, за ним на не гнущихся от ужаса ногах выбрался староста, которого взяли показывать дорогу. Из конюшни выбежал перепуганный конюх.
– Какая кобыла родила? – спросил у него начальник охраны.
– Да не родила еще… – пробормотал конюх, когда переводчик повторил вопрос по-болгарски. – Начала только.
Все вошли в конюшню и остановились перед денником, в котором стояла серая в яблоках молодая кобыла.
– Вот, господин солдат, – указал на нее конюх.
– Когда она родит? – спросил начальник охраны.
– Да кто ж ее знает? – испуганно ответил конюх. – Может, скоро. А может, и не скоро.
– Мы будем ждать.
Вот уже час, как Гитлер мерил шагами двор. Погода за это время переменилась – стали слышны раскаты далекого грома.
– Мой фюрер, не стоит обращать внимание на ее болтовню, – уговаривал Генрих. – Не каждая сельская баба, которая считает себя прорицательницей…
– Здесь горы! – вдруг с бешеной яростью воскликнул Гитлер. В горах, на которые он указывал, начиналась гроза: они были затянуты тучами, и молнии то и дело разрывали их зловещими проблесками. – Горы! – повторил он, падая на скамью. – Ты понимаешь, что может происходить в такой местности?
– Понимаю, – кивнул Генрих. – Но может и ничего особенного не происходить. Штурмбаннфюрер Ран не нашел в Пиренеях ничего, – добавил он, понизив голос. – Хотя прошел весь путь катаров, и…
– Неважно, – оборвал его Гитлер. – Если Пиренеи оказались пусты, это не значит, что пусты и Балканы.
– Не думаю, мой фюрер, – поморщился Генрих, – что эта – предположим! – прорицательница может указать, где находится чаша Грааля. Что она вам все-таки сказала? – спросил он.
– В данном случае дело не в Граале, – ответил Гитлер. – Она сказала мне крайне неприятные вещи, Генрих. Но вид у нее при этом был уверенный… – Он вскочил со скамьи. – Нет, я не могу так ждать! Я сам поеду в эту проклятую конюшню!
Когда машина, в которую он сел вместе с Генрихом, выезжала со двора, Ванга стояла у окна, и казалось, что она всматривается в темное, прорезанное молниями грозовое небо.
– Он точно такой, как сказала эта баба… – пробормотал начальник охраны. – Черт!
Рядом с кобылой стоял на дрожащих ножках новорожденный жеребенок. Черный с белой звездой во лбу.
– Это плохо? – поинтересовался один из охранников.
– Не знаю! – рявкнул начальник.
И тут дверь конюшни распахнулась. Гитлер стоял на пороге. Невозможно было не заметить, куда направлен его взгляд – на мокрого жеребенка. В конюшне воцарилась мертвая тишина, даже лошади перестали фыркать в своих денниках. Молчание было таким долгим и тягостным, что казалось звенящим. Наконец, так и не произнеся ни слова, Гитлер резко развернулся и вышел.
Генрих задержался только на мгновение.
– Что здесь произошло? – спросил он.
– Рейхсфюрер, только что родился жеребенок. Точно такой, как сказала та баба, – быстро доложил ему начальник охраны.
– Его не подбросили?
– Он родился у меня на глазах.
По лицу Генриха мелькнуло что-то похожее на злое недоумение. Он поспешно вышел вслед за Гитлером.
Когда машина Гитлера вновь подъехала ко двору, гроза уже бушевала в горах. Вершины их были скрыты тучами, в которых сверкали молнии, гром грохотал так, как будто бы в небе гремели взрывы… А дождя все не было, и это почему-то казалось невыносимым – словно бы никак не могла разрешиться какая-то тягость.
Любка тихо плакала в углу оцепленного солдатами двора. Ванги во дворе не было.
Гитлер вышел из машины и широкими шагами пошел к дому. На пороге он оглянулся и сказал:
– Все останьтесь здесь. Со мной – только переводчик.
При этих словах переводчик стал бледнее беленой стены дома. Может быть, он надеялся, что его услуги больше не понадобятся… Но конечно, не посмел ослушаться – отправился в дом вслед за фюрером.
Когда они вошли, Ванга стояла у окна. Молнии сверкали словно бы у нее над головой, и от этого во всем ее облике было что-то фантасмагорическое.
– Откуда ты знала, что жеребенок будет именно такой? – спросил Гитлер.
– Как я тебе объясню, если самой себе объяснить не могу? – пожала плечами Ванга. – Знала, и все.
– А что сейчас тебя расстреляют, тоже знаешь?
– Этого не знаю.
– Жаль! А то успела бы помолиться перед смертью. Или что ты делаешь вместо молитвы?
– Ты напрасно суетишься, – помолчав, сказала Ванга.
Она остановила на Гитлере то, что заменяло ей взгляд. Невозможно было объяснить, что это… Но перед устремленными на него слепыми глазами весь он вдруг как-то сник.
– А если я не пойду войной на Россию? – глухо спросил он. – Что будет тогда?
– Я сказала тебе, что ты проиграешь войну с Россией. Но войну, которую не начал, проиграть нельзя.
– Это софистика! – воскликнул Гитлер.
– Что? – удивленно переспросила Ванга.
– Неважно, – поморщился он. – Хорошо! Поставлю вопрос иначе. Если я не начну войну с Россией, то что будет со мной?
– Ты все равно погибнешь. – Ванга произнесла это так спокойно, как будто речь шла о всем давно известной вещи. – Слишком много на тебе грехов, – тем же спокойным тоном объяснила она. – И вечной жизни у тебя не будет, зря ее для тебя ищут.
– Вечная жизнь возможна! – теперь Гитлер не просто закричал, а завопил как раненый заяц. – Но не для таких, как ты! Не для миллионов человеческих песчинок! Никчемных! Ни на что не годных, кроме как есть и совокупляться! Вечная жизнь – для избранных! И она будет у меня!
Последние его слова заглушил такой удар грома, от которого содрогнулась земля и, казалось, едва устояли стены дома. Окно у Ванги за спиной вспыхнуло сплошным белым сиянием – молнии перечеркнули его.
– Я начну войну с Россией! – исступленно закричал Гитлер. – И выиграю ее! Моя судьба – это мой выбор!
– Твой выбор позади, – помолчав, с прежним спокойствием сказала Ванга. – У тебя его больше нет.
Дверь за вылетевшим из комнаты Гитлером захлопнулась со звуком пушечного выстрела. Переводчик открыл ее снова и выскользнул наружу уже бесшумно. Ванга осталась в комнате одна. Если не считать грозы, сотрясающей стены.
Когда Гитлер выскочил из дома во двор, дождя по-прежнему не было.
– Мы уезжаем, – едва сдерживая клокотание в горле, скомандовал он.
– Мы можем взять эту бабу с собой, – предложил Генрих. И сразу же добавил: – Или расстрелять прямо здесь.
– Не надо! – зло бросил Гитлер.
– Что – не надо? – осторожно поинтересовался Генрих.
– Ничего не надо! – рявкнул Гитлер. – Забыть!
Он быстро пошел к машине. Охранники бросились следом, распахнули перед ним дверцу. Уже садясь в автомобиль, Гитлер остановил взгляд на переводчике. Потом посмотрел на начальника охраны.
– Будет сделано, мой фюрер, – кивнул тот.
В окно отъезжающей машины было видно, как два охранника берут под руки переводчика, слышно было, как тот кричит. Но ни Гитлер, ни усевшийся вместе с ним в машину Генрих уже не обращали на это внимания.
– Вы уверены, что эту бабу не надо… – снова начал было Генрих.
– Уверен, – резко проговорил Гитлер. – Таких, как она, лучше не трогать. Неужели ты этого до сих пор не понял?
Как только двор опустел, Любка бросилась в дом. Стоило Гитлеру уехать, сразу же начался наконец дождь, и Любка была мокрая насквозь.
– Ой, Ванга! – воскликнула она с порога.
И разрыдалась.
– Что ты плачешь, Любка? – спросила Ванга.
Лицо ее не переменилось ни единой чертою. То же мрачное спокойствие было на нем, что и при разговоре с Гитлером.
– Я за тебя так испугалась! – сквозь слезы проговорила Любка. – Думала, он прикажет, и убьют тебя.
– Его мне нечего бояться, – пожала плечами Ванга.
– Как же нечего? – всплеснула руками Любка. – Да это же знаешь кто был? Сам Гитлер!
– Я знала.
– Знала – и не боялась? – не поверила Любка. – Почему, Ванга?
– Он думает, что он хозяин жизни, – объяснила она. – Таких бояться нечего.
– Почему?
– Потому что у жизни нет хозяев. Только глупец этого не понимает.
– Ой, не знаю… – покачала головой Любка. – Может, и так. Только я со страху чуть не померла.
Ванга подошла к окну, распахнула створки. Дождь ворвался в комнату – шумом, свежестью, дальним горным гулом.
Что происходило там, в этих горах, какие там сейчас царили силы? И что знала о них слепая женщина, подставляющая ладони дождевым струям, и какими нитями была она связана и с горами этими, и с дождем, и с тучами в небесах? Вряд ли кто-нибудь на всем белом свете мог это понять.
– О чем ты думаешь, Ванга? – осторожно спросила Любка.
– Об Ольге, – сказала Ванга.
– Почему вдруг о ней? – удивилась Любка.
– Когда мы последний раз виделись, я ей сказала, что ни она, ни ее близкие не погибнут. Но теперь мне тревожно за нее.
«Ну что у нее в голове? – почти сердито подумала Любка. – У самой жизнь на волоске висит, а она – про подругу… Главное, и видится-то с этой своей Ольгой раз в сто лет!»
Но что она могла сказать сестре? Любка давно уже привыкла, что у Вангелии в жизни для всего какие-то свои, особенные резоны.
Глава 7
– Почему ты не спишь? – спросила Ольга. – Что случилось?
На последнем месяце беременности сон ее сделался каким-то поверхностным, некрепким, поэтому она сразу почувствовала, что мужа нет рядом, и сразу же проснулась. А может, просто не давала ей спать июньская жара. Или, может, она ощущала эту тревогу и раньше – еще когда ожидала мужа с работы. Сегодня он вернулся поздно, сказал, что был на важной встрече, но с кем, не сказал.
Сейчас Алексей курил у открытого окна в кухне. Увидев жену, в ночной рубашке стоящую на пороге, он погасил сигарету и сказал, разгоняя дым рукой:
– Зачем ты пришла, Оля? Я накурил здесь.
– Что случилось, Алеша? – повторила она.
– Да ничего нового, – с горечью ответил он. – Немецкая армия победоносно наступает от Бреста по всей территории СССР.
– Но ведь ты не только поэтому, – помолчав, сказала Ольга. И добавила, уже не пытаясь скрыть волнение: – Алеша, я давно хотела тебя спросить… Ведь ты открыл мне только второе дно. Но не третье.
– Ты о чем? – В голосе его послышалось раздражение. – Не понимаю!
– Ванга мне однажды сказала, что мой муж для всех будет человек с двойным дном и даже с тройным, – с некоторым смущением объяснила Ольга.
– Чушь какая-то. Ванга твоя… Пророчица сельского разлива! – хмыкнул Алексей.
– Но от меня, она сказала, у мужа не будет секретов, – закончила Ольга. – Весь он будет мой – так она сказала.
Алексей всмотрелся в ее взволнованное лицо и улыбнулся.
– Вот это правда, – подтвердил он, обнимая жену. – Весь я твой.
– Тогда не таись от меня! – Ольга даже из объятий его высвободилась, пусть ей этого совсем и не хотелось. – Ведь ты не всю правду о себе сказал.
– Почему ты так решила?
Алексей пожал плечами так естественно, что заподозрить его в неискренности было невозможно. Но и обмануть Ольгу невозможно было тоже.
– Потому, например, что твои родители никогда не жили в Тамбовской губернии, – отчеканила она. – То есть, может быть, они там и жили. Но у них не было там имения. Среди дворян Тамбовской губернии нет Незнамовых. И не было никогда.
Она быстро открыла шкаф, достала из него старинную книгу, положила на стол перед мужем.
– Это еще что? – спросил он.
– Гербовник Тамбовской губернии. Мне бабушка подарила. Я его все детство разглядывала, – волнуясь, объяснила Ольга. – Недавно еще раз специально перелистала. Нет там Незнамовых, Алеша, – повторила она.
Он молчал, не глядя на нее. Потом усмехнулся:
– Тебя очень беспокоит мое недворянское происхождение?
– Меня беспокоит, что ты не хочешь быть со мной откровенным. Даже сейчас.
Как ни странно, именно в эту минуту Ольга перестала волноваться. Наверное, недосказанность, которую она чувствовала в отношениях с мужем, могла избыться только словами. Вот такими словами, которые произнесла она сейчас – прямыми, без обиняков.
Она ожидала чего угодно, даже того, что Алексей повернется, ни слова ни говоря, и выйдет, хлопнув дверью. Но он…
– Оля, милая, что я с тобой наделал!
Ольга почувствовала, как руки мужа обхватывают ее колени. Она почти с ужасом смотрела на него, стоящего на коленях перед нею, слышала никогда прежде не слышанные нотки отчаянной рестерянности в его голосе.
– Алеша, ты что?.. – с трудом выговорила она.
– Я же понимаю, как ты из-за меня рискуешь, чем рискуешь!.. Страшная перед тобой вина!
Он коснулся ее колен лбом, плечи его вздрогнули и замерли.
Ольга порывисто наклонилась к нему.
– Алеша, милый, что ты? – воскликнула она. – Какая вина? Мне жизни нет без тебя! Когда я узнала, кто ты… Разве что-нибудь переменилось? Я тебя люблю…
Он поднял глаза. Счастье проступало в них сквозь тоску и отчаяние. И то же счастье было в его руках, когда, поднявшись, он обнял Ольгу, прижал к себе, и счастьем дышали его губы, касаясь ее губ…
– Ну да, не все я тебе сказал, – смущенно кивнул он, когда они перестали целоваться и наконец смогли посмотреть друг другу в глаза. – Есть третье дно! Ишь, как Ванга твоя догадалась… Конечно, никакой я не тамбовский помещик, Оля. В Москве родился, на Пресне. Отец рабочий, мать прачка. Правда, к деду с бабкой летом под Тамбов ездил. Они в деревне жили, крестьяне. А дворянство – это легенда.
– И в Праге ты не учился? – спросила Ольга.
Ей было легко, даже весело почему-то. Правда и любовь, которые были в ее муже, заполнили ее тоже, до самой глубины ее существа, и счастье хлынуло в нее вместе с этой правдой и с этой полной, окончательной его любовью. В таком ощущении бесконечного счастья ей и расспрашивать его хотелось бесконечно – обо всем.
– В Праге учился, – сказал Алексей. – Но только год, по заданию уже, чтобы биографическая достоверность была. А вообще-то я медицинский в Москве еще закончил. Перед разведшколой.
Он неожиданно замолчал. Ольга со страхом заметила, что любовь к ней снова сменяется в его глазах отчаянием.
– Что ты? – спросила она.
– Я не знаю, что мне теперь делать, Оля, – тихо сказал он. – Впервые – не знаю.
– Из-за меня?
– Нет, все-таки не из-за тебя. Сегодня я встречался с… Ну, неважно, с кем. С одним человеком из Москвы. И получил от него задание. Которое выполнить не могу.
– Это опасно?
– Не в том дело. Все опасно. Ничего безопасного в моей жизни давно уже нет. А это задание я не могу выполнить, потому что… Против меня всего оно! – горячо проговорил Алексей. – Мне надо перестать быть собой, чтобы его выполнить.
– Успокойся, Алеша, – сказала Ольга. Она села на табурет и потянула его за руку, чтобы он сел тоже. – Тебе не надо переставать быть собой. В чем состоит это задание?
– Понимаешь, – сказал он, послушно опускаясь на стул напротив жены, – я, конечно, передал в Центр то, что узнал тогда от Грюнлиха. Ну, что война начнется в июне. И меня удивило, что реакции на мое сообщение не было. Я спросил… того, с кем обычно связываюсь здесь, в Софии, что это значит. Он не смог мне ответить. А потом немцы перешли нашу границу… Как это выдержать, Оля? Я все время думал: наверное, я не сумел быть убедительным, наверное…
– Ты не должен себя винить. – Ольга коротко коснулась ладонью его руки. – Ты сделал все, что мог. Не в твоих силах было предотвратить войну. А что сказал тебе человек, с которым ты встречался сегодня? – напомнила она.
– Сказал, что я должен через фон Дидерикса передать в немецкое посольство предложения советского руководства Гитлеру.
– Как?! – ахнула Ольга. – Какие же могут быть предложения? Ведь война!
– Вот именно, – кивнул Алексей. – Мне тоже кажется, что никаких предложений быть уже не может. И тем не менее советское руководство предлагает Гитлеру остановить наступление и объявить случившееся приграничным инцидентом. Далеко зашедшим инцидентом, – зло усмехнулся он. – В обмен на это СССР готов передать Германии Карелию, большую часть Украины и другие советские территории по взаимной договоренности. Вот так вот.