– Ну, разве что с двух часов ночи, – холодно обронила Алена, несколько раздосадованная таким прагматичным подходом к собственному присутствию в жизни, комнате и постели этого мужчины. С чего он вообще взял, что она так уж рвется подтверждать его алиби? Ведь тогда, значит, придется сделать кратковременные отношения с ним достоянием гласности, выставить свое имя на всеобщее обозрение, стать предметом сплетен и болтовни…
А между нами, девочками, не наплевать ли на это Алене? Уж роман-то с Игорем сделал ее предметом таки-их сплетен и тако-ой болтовни, что уши вянут. Поэтому строить из себя невинную девочку и впрямь как-то ни к чему. И вообще, молва – лучший двигатель рекламы. Зато как взлетел бы спрос на книжки Алены Дмитриевой, окажись она замешана в скандальную историю, широко обсуждаемую в прессе! Пожалуй, родное издательство было бы очень довольно… Ладно, Алена согласна сделаться предметом газетной шумихи и готова подтверждать алиби Нестерова. Только для виду надо еще немного поманежиться. Пусть Сосед Соседович не ждет легкой победы!
– Да, только с двух, – повторила она. – Ведь вы говорили, что приехали в два. И вообще, откуда мне знать, правду вы сказали или нет? Может, было уже четыре утра.
– Это сейчас уже четыре утра, – буркнул Нестеров. – Теоретически мы можем еще поспать, у меня завтра совершенно безумный день.
Поспать! Боже ты мой, да неужели такое возможно? Алена внезапно ощутила, что голова у нее чугунная, да и на каждой ноге словно по пудовой гире подвешено. Вдобавок ломило все тело, словно били-колотили нашу писательницу всю ночь.
Она с сомнением покосилась на Нестерова. Может быть, он воспользовался ее девичьей (не поймите превратно, просто ведь Алена по знаку Зодиака Дева) беспомощностью?
Нестеров, вы тайный эротоман?
Ладно, хватит о глупостях. Эротомания Нестерова, бродячий труп Холстина (в смысле, обнаруженный и утраченный Холстиным), загадочное поведение плейбоя Вадима и мотивы этого поведения, история загадочного взрыва, при котором пострадал Нестеров… Алена больше не в силах ни о чем думать, нет ничего, что не могло бы подождать часов до девяти утра.
– Хорошо-о, – проговорила, вернее, провыла она, прорываясь сквозь отчаянный зевок. – Хорошо-о, давайте поспим. Спокойной ночи.
И поскольку к этому моменту они уже вошли в общий холл коттеджа, Алена взялась за ручку своей двери.
– Погодите, – проговорил Нестеров, – вы куда?
Алена взглянула на дверь повнимательней. На ней красовалась цифра «два».
– К себе. А что такое?
– Разве вы уже не боитесь призраков? – со странным выражением спросил Нестеров. – Тех самых, которые выкуривали вас ночью из номера? Из-за которых вы бросились искать спасения в моих… – Нестеров запнулся, потом закончил с неловкой улыбкой: – В моих апартаментах?
– Так ведь то было ночью. А теперь утро! Какие могут быть призраки в пятом часу утра, когда практически рассвело? – искренне удивилась Алена.
– А если это были не призраки, а вполне живые злоумышленники? – с интонацией кинопровокатора полюбопытствовал Нестеров. – И сейчас они только и ждут вашего появления, чтобы…
Нет, у него точно мания преследования!
– Живых злоумышленников я не боюсь, – не слишком-то членораздельно (зевота разрывала рот) произнесла Алена, нашаривая в кармане магнитный ключ. – И вот почему…
Пришлось-таки продемонстрировать маниаку французскую охранительную систему. Нестеров пришел в мальчишеский восторг и еще как минимум полчаса терзал Алену попытками снаружи открыть ее дверь обычным ключом и окна – подручными средствами вроде длинной отвертки, радостно при этом выкрикивая: «Не получается! Вот здорово!» Наконец угомонился, еще раз с изумленным восхищением покачал головой, бросил на магнитный ключ завистливый взгляд и сказал:
– Ничего себе, я о таких штуках только слышал! Были бы у нас в продаже такие «Сторожа», квартирные кражи отошли бы в область преданий. Молодцы французы!
– Ага… – вновь прозевала, а не проговорила Алена, которая все это время полулежала на кровати, периодически проваливаясь в сон и выкарабкиваясь из него. – Французы молодцы, это точно. И в моем номере все в порядке.
– Да, – кивнул Нестеров. – И, видимо, если Толиков спрятал то, что он спрятал, именно здесь, оно здесь так по-прежнему и лежит, никем не обнаруженное. Значит, атаки на ваш номер будут продолжаться…
Если бы дело происходило в каком-нибудь романе Алены Дмитриевой, сон у нашей героини должно было бы снять как рукой. Однако дело происходило в реальной жизни, а потому она только глубоко вздохнула, подавляя очередной зевок, и выразилась в том смысле, что будет решать проблемы по мере их возникновения. А сейчас все тихо, значит, можно наконец заснуть.
Нестеров еще потоптался на пороге, поглядывая на нее исподлобья, потом вдруг резко махнул рукой и ушел, буркнув:
– Ну, спокойной ночи! – с таким видом, словно желал Алене провалиться сквозь землю или еще чего-нибудь похуже.
Снова приводя в действие систему «Сторож», она пыталась понять, какая муха вдруг укусила соседа. Наконец-то вспомнила: ведь Нестеров боялся, что за время его отсутствия в номер подкинут какой-нибудь компромат вплоть до трупа или взрывного устройства. Наверное, Алене надо было пойти с ним посмотреть, как там дела, в люксе номер один. Но от усталости она забыла обо всем на свете. Почему Нестеров не напомнил? Сам, значит, виноват, если попадет в очередную неприятность. А может, все и обошлось. Во всяком случае, взрывного устройства там точно нет, не то Алена и Нестеров уже встретились бы снова – на небесах.
А кстати… может быть, Нестеров надулся потому, что Алена именно что не захотела встретиться с ним снова… в его постели? Да нет, вряд ли. Не похоже, чтобы их общение в этой самой постели доставило ему хоть какое-то удовольствие. Так же, как и ей, между нами говоря… И вообще, о какой постели можно думать в пятом часу утра? Алена совершенно ни на что не способна, и даже если бы здесь оказался Игорь…
Нет, если бы рядом оказался Игорь, все было бы иначе!
Но он уже больше никогда не окажется рядом.
Алена горько всхлипнула – и уснула, едва натянув на себя край покрывала.
У нее не хватило сил даже слезы вытереть, а раздеваться и разбирать постель – это оказалось уж вовсе неразрешимой задачей. Вот она и не стала ее разрешать.
Из дневника убийцы
«Ну что ж, дело номер два близко к завершению, пора искать подходы к третьему нашему другу. Сестричка ни на минуту не сомневалась в успехе – и оказалась права. Дяденька уже на все готов, чтобы только затащить ее в постель и даже под венец. Именно это „даже“ мне и нужно. Только ради будущей жены он пойдет на то, к чему я намерена его подвести.
Главное, чтобы Сестричка в него не влюбилась. С девушками такое бывает.
Хотя, кажется, беспокоиться совершенно не о чем. Первый брак избавил ее от иллюзий, а суровая реальность приучила считать деньги прежде всего в своем кармане, а не гипотетического супруга. Конечно, она еще не знает, где именно я намерена осуществить свой план. Ее, как и всех остальных (я ведь собрала вокруг себя целую команду соратников и сподвижников – между прочим, родственников Сергея!), волнуют прежде всего те бумаги, которые приведут их к деньгам. Я старательно делаю вид, что они меня тоже очень интересуют, и принимаю участие во всех поисках. Бедный Сергей! Именно эти деньги погубили его. В одном моя совесть чиста: я-то денег у него никогда не просила. И если он пошел на преступление, то не ради меня. Вернее, не по моей просьбе.
Тем легче мне сейчас. Я на всю их суету смотрю свысока. Будь деньги у меня, я бы им отдала все сразу!
Хотя нет. Это было бы глупо. Они и пальцем не шевельнули бы тогда! Так пусть же горит для них манящий костер, сложенный из трехсот тысяч зеленых дров!»
* * *– И как вам вчерашний банкет? Весело было? – спросила Алена, когда смогла наконец говорить. С той минуты, как она вошла в столовую, рот ее был занят. Есть после ночных приключений хотелось по-страшному, и Алена, которая, вообще-то, не завтракала, ограничиваясь лишь небольшой чашкой кофе с молоком и каким-нибудь фруктом, желательно бананом, сейчас вполне отдала должное йогурту и творогу. Ничего, иногда можно и поесть, вчерашний день был сущим издевательством над желудком: дома не завтракала, в столовой практически не обедала, на ужин – только яблоки… Неудивительно, что ее так тошнило ранним утром. Да-да, виной всему, конечно, голод, а вовсе не что-то иное. Конечно, конечно, конечно! И теперь она старательно утоляла этот голод, благо выпендриваться нынче было не перед кем: явилась Алена в столовую уже около десяти, когда народу там почти не осталось. Вадим и Ирина, судя по пустым стаканчикам из-под йогурта и тарелкам с остатками творога, уже позавтракали и ушли, за столиком восседала одна Леонида Леонтьевна, которая с деликатной пищей уже покончила и теперь безостановочно ела кусок за куском белый хлеб с маслом, запивая какао. Масло, как водилось в наших столовках в советские времена, так водится и ныне, лежало на общей тарелочке в количестве четырех брусочков граммов в пятьдесят каждый. То есть предназначалось оно всем сидящим за этим столом, однако Леонида присвоила его в полную свою собственность так же, как и общий чайник с какао.
Спрашивать разрешения у Алены она, такое впечатление, не собиралась.
Ну и где обещанная интеллигентность?!
Да и ладно, охота человеку покончить жизнь самоубийством – на здоровье. С другой стороны, может быть, никакие не бананы, а именно эти жестокие продукты пробуждают в Леонидином организме тот самый гормон радости? Вот она и старается восстановиться, а то сидит тут мрачная, молчаливая, с опухшими глазами, словно бы еще толще вчерашнего. Кажется, смешение красного ординарного французского вина с советским шампанским даром не прошло…
Отсутствие Вадима и Ирины Алену огорчило. Она-то надеялась завести с ними светскую болтовню, на которую была большая мастерица, и неприметно вызнать, не слышал ли кто чего о ночных событиях. Интересно, рассказал ли Холстин Ирине о страшной находке? Нет, пожалуй, промолчал, оберегая ее нервы. Но, может быть, с Вадимом поделился? Тоже вряд ли: Холстин небось постарается просто выкинуть из памяти тот ужас, который ему привелось испытать. Он даже перед самим собой, наверное, сделает вид, будто ничего не произошло, не то чтобы с будущим шурином такую жуть муссировать. А может статься, Холстин не слишком-то доверяет и будущему шурину, и самой невесте: опасается, что Ирину привязывает к нему лишь денежный интерес, твердое положение в обществе, которое ей с ним светит. А стоит ему чуть-чуть пошатнуться, тем паче – попасть в опасную ситуацию, так красотку и сдует ветром перемен…
Несчастный ты Достоевский, Алена Дмитриева, опять в своем репертуаре! Определенно не тем ты занялась в жизни, в психоаналитики тебе надо было пойти!
Оговоримся в воображаемых скобках: это не от переизбытка самомнения называет себя Алена Достоевским, просто она по психотипу, согласно замечательной науке соционике, типичный Достоевский. Кстати, интерес к соционике довел Алену до того, что она чуть с жизнью не рассталась, но случилось это так давно (ровно год назад, а с точки зрения нашей легкомысленной героини год – огромный срок!), что она никогда не вспоминала бы о том казусе, когда б не те именно события привели в ее жизнь Игоря…[2]
Короче говоря, ни с кем, кроме Леониды, обсуждать нашей писательнице ночные события возможности не представилось. Ну что ж, на безрыбье и рак сойдет. И Алена с самой приятной улыбкой спросила бухгалтершу, надолго ли затянулось банкетное веселье, потому что она, к сожалению, почувствовала себя плохо и оттого рано ушла.
Между прочим, соврать о своем плохом самочувствии – отличный тактический прием в разговорах с людьми, которые относятся к вам недоброжелательно. Для них каждая ваша, даже самая незначительная, неприятность – большое человеческое счастье, источник величайшего блаженства. И если, к примеру, сообщить такому собеседнику о своей смертельной болезни – диву потом будешь даваться жизненной энергии, которая в нем вдруг пробудится, свету счастья, которым озарятся его глаза! И он даже относиться к вам станет гораздо лучше – правда, лишь до той минуты, пока не смекнет, что ждать вашей кончины приходится как-то слишком долго.
Впрочем, с Леонидой этот номер не прошел. Выражение лица у нее было по-прежнему отсутствующее.
– Не знаю, – буркнула она, не поднимая глаз от чашки с какао. – Я тоже рано ушла. Наверное, еще раньше, чем вы.
– Почему?
– Слишком много неприятных лиц, – угрюмо ответила Леонида. – Смотреть противно.
Странное совпадение. Именно поэтому и Алене стало тошно на местном празднике жизни… Может быть, внешность обманчива? Может быть, Леонида из тех толстяков, которые обладают тонкой натурой, и даже где-то под складками ее жира можно отыскать ту самую интеллигентность?
– Да, – согласилась Алена, – публика была, конечно, не комильфо… Ну что ж, таковы нынешние хозяева жизни. Я, вообще-то, ушла еще и потому, что хотела лечь спать пораньше, выспаться наконец. Что еще делать в пансионате, как не спать, верно? Но не удалось.
По идее, должен был последовать вопрос: «Почему?», но не последовал. Кажется, Леониде было равным образом наплевать как на смерть, так и на жизнь неприятной соседки по столу.
Хи… Взаимно, сударыня!
– Я даже и представить не могла, что здесь по ночам может такое твориться! – воскликнула Алена, решив не ждать наводящих вопросов. – Какой-то кошмар. Сплошные хождения, шум, крики какие-то ужасные, будто кого-то убивали… К соседу моему кто-то прибежал ни свет ни заря, ломился в его дверь, как больной слон… Нет, я, наверное, пожалуюсь в администрацию, все же я сюда ехала отдыхать. И если мне здесь не могут обеспечить спокойный отдых, лучше расторгнуть договор и уехать.
Леонида зыркнула исподлобья, и в щелочках ее глаз, проблеснувших меж отекшими веками, Алена отчетливо разглядела жадную надежду.
Впрочем, немедленно лицо толстухи приняло прежнее отсутствующее выражение, и она пробормотала между глотками:
– Дело ваше.
На сем разговор кончился, и его можно было считать совершенно безрезультатным. О том, что Леонида ее терпеть не может, Алена знала с первой минуты встречи, так что новой информации она не получила никакой.
Не везет ей нынче с информацией! Нестерова она еще не видела (то ли спит, то ли снова уехал куда-то с утра пораньше), Леонида отмалчивается, Вадима нет, в столовой тихо и пусто…
Высосав из чайника последние капли какао и вычистив тарелочку из-под масла кусочком булки, Леонида с сожалением оглядела стол, убедилась, что больше есть нечего, разве что отнять у неприятной соседки чашку с остатками кофе. Однако решила этого не делать (видимо, ей и дотронуться-то до Алены было противно), неуклюже выбралась из-за стола и, не дав себе труда не то что пожелать приятного аппетита, но даже кивнуть на прощание, тяжелой поступью направилась прочь, чуточку пошатываясь. Ох, пить надо меньше! Надо меньше пить!
«Интересно, какой бы она была, если бы скинула лишние килограммов сорок? – подумала Алена, провожая взглядом массу, втиснутую в белые бриджи шестидесятого, не меньше, размера и легкомысленную маечку. – У нее, наверное, могло быть красивое лицо, а какие чудные ноги были в молодости, даже и сейчас видно – просто точеные щиколотки! Какая жалость, что им приходится таскать на себе такую тушу… И кожа хорошая. Правда, веснушки, так и что, вон у Ирины Покровской тоже веснушки, а какая красавица, да и у Жан… Так, про нее забыли!»
Сказав решительное «нет» воспоминаниям о позорном прошлом, Алена отставила чашку, поблагодарила официантку и вышла из столовой, испытывая одно лишь желание: вернуться в свой номер и лечь спать.
Такое с ней часто бывало после сытной еды, и это состояние, которое называется «ложная гипергликемическая кома», очень хорошо знакомо всем, кто постоянно ограничивает себя в пище, но порою дает себе волю. В народе говорят: «Хлеб спит». Вообще, всякий переизбыток еды, к сожалению, и сам спит, и заставляет спать своего, с позволения сказать, потребителя.
– Не спи, не спи, художник, не предавайся сну… – вяло забормотала Алена. – Ты вечности заложник у времени в плену…
Писательница Дмитриева тоже была у времени в плену: срок сдачи детектива накатывал неуклонно, как цунами, и пытаться отдалить его было так же бессмысленно, как остановить эту страшную волну. Между тем сюжет будущего романа по-прежнему не придумывался. Хорошо лелеять планы страшной мести разлучнице Жанне и изменщику Игорю, но, по большому счету, кому из читателей так уж интересно описание трещин на твоем разбитом сердце? Любовная история может быть лишь пряностью, которая сдобрит основное блюдо: крутую детективную разборку. А вот с основным-то блюдом дело обстояло пока туго.
Однако добрая фея Фортуна, в принципе, благоволила к Алене и порою щедрою рукою подкидывала ей житейские коллизии, которые вполне годились для сюжетов. Строго говоря, все ее детективы были так или иначе основаны на вполне реальных событиях. А разве мало этих самых реальных событий совершается сейчас вокруг нее, на ее глазах? Смерть Толикова, случившаяся при загадочных обстоятельствах, смерть какой-то девушки, труп которой потом исчез, поиски чего-то – чего же?! – в номере покойного… Богатая фантазия писательницы Дмитриевой вполне могла навить вокруг всего этого таких петель, накрутить таких кругов… А, собственно, почему бы и не воспользоваться тем, что само идет в руки, почему не навить и не накрутить? Правда, надо обогатить известные факты некоторым количеством конкретных деталей, которые писательница Дмитриева очень любила. Если, к примеру, смерть одного из персонажей будущего романа происходит в бассейне, значит, надо этот самый бассейн увидеть. И даже искупаться в нем. И с горки съехать. А потом конкретно описать все это.
И нечего передергиваться с брезгливым страхом: во-первых, воду давным-давно поменяли, во-вторых, за прошедшие дни в бассейне перебывало множество другого народу (например, Вадим!), и вроде никого не хватал за ноги призрак Толикова, внезапно вынырнувший из воды. Кстати, днем, как известно, призраки бессильны, а кроме того, очень может быть, что и призраков-то никаких на свете нету…