Глава XI
Украли матушку!
– Ой, Дим! – как-то подозрительно воскликнул Алешка. – Папа свой мобильник забыл!
Алешка стоял возле распахнутого холодильника, откуда он вытаскивал остатки торта. Сунулся внутрь, передвинул банки с консервами и воскликнул еще подозрительнее:
– Ой, Дим! Папа и диктофон свой забыл!
– В холодильнике? – не поверил я.
– А что? – Алешка невинно распахнул глаза. – На него похоже. Помнишь, когда я был маленький, мы три дня его очки искали? Весь дом перевернули, вместе с антресолями. А они в холодильнике нашлись.
Это я помню, нашлись. Но не сразу. А только когда кончились щи в кастрюле. На самом ее дне. Для меня это до сих пор осталось загадкой.
Правда, папа действительно иногда забывал очки в холодильнике. Но на полочке, а не в кастрюлях. И это было объяснимо. Приходит он поздно с работы, все уже спят, а он голодный. Сунет голову в холодильник что-нибудь съедобное достать – очки запотели. Папа их снимет и положит на полочку. И начинает доставать еду и ставить на столик. А потом дверцу захлопнет и садится поскорее ужинать. Ужинать-то, особенно ночью, и без очков можно. А утром носится по всей квартире: «Куда вы мои очки засунули?»
Но вот чтобы забыть очки в кастрюле со щами – мне тогда это показалось очень подозрительным. Не Алешка ли их туда забросил, в воспитательных целях?
Мне и сейчас показалась подозрительной папина рассеянность. Не использовал ли Алешка свой опыт из раннего детства? Но не в воспитательных, а в каких-то других целях.
– Ну, ничего, Дим, – беспечно успокоил меня Алешка. – У папы на работе еще один мобильник есть, обойдется.
– А диктофон? Может, у него там что-нибудь важное записано? Или секретное.
Алешка присвистнул:
– Ничего там секретного нет. И важного тоже – пустая кассета. Я проверил.
Когда это он успел, подумал я. Но спрашивать не стал. Все равно не скажет. Или соврет, поборник истины.
И еще я подумал: если папа и в самом деле «забыл» мобильник и диктофон с помощью Алешки, то зачем это ему нужно? Алешке, я имею в виду, не папе.
Но и об этом я спрашивать Алешку не стал, по той же причине.
А мобильник, словно отогревшись в Алешкиной руке, вдруг ожил и выдал папину любимую мелодию: «Наша служба и опасна, и трудна».
– Здесь Холмс, – ответил Алешка.
Сначала на связь вышла мама.
– Лёшенька, – ласково запела она, – я очень прошу: к субботе приберитесь как следует в доме и придайте моим питомцам праздничный вид.
– Товарный, что ли? – попытался понять Алешка. – Покупателей привезешь?
– Не товарный, а праздничный. И не покупателей, а гостей. Ты все понял? Надеюсь на вас.
– Ладно, – пообещал Алешка. – Мы можем их раскрасить, цветочками. Или красные ленточки привяжем, бантиками. Не беспокойся.
(А здесь он как в воду глядел. В самом ближайшем будущем нам действительно пришлось привязывать к арбузам… ну, не ленточки бантиками, конечно, а… Впрочем, об этом – в свое время.)
Тут трубку перехватил папа.
– Холмсик! – загремел он. – Я, когда приеду, все уши тебе оборву! Ты понял?
– Все-все уши? – хихикнул Алешка. – А у меня их не так много – всего два.
– А мне больше и не надо, – сказал папа. – Одно ухо – за мобильник, другое – за диктофон.
– Надо следить за своими вещами, – маминым голосом посоветовал Алешка. И поскорее отключился.
Но телефон зазвонил снова. Почти сразу.
– Теперь ты, – сказал Алешка, передавая мне мобильник. – Твоим ушам очередь.
А мне чего бояться? Я только за тылы отвечаю.
– Слушаю, – сказал я.
Ответ последовал не сразу. И начался с вопроса:
– Извините, с кем я говорю?
– Это Дима.
– Как Дима? Разве это не Сергея Александровича телефон?
– Вообще – да. А временно он у нас. Кто это?
– Дима, это я, Леонид Петрович. – Странно, что я сразу не узнал голос отца Леонида. Он был какой-то совсем на себя не похожий. Взволнованный. Даже, я бы сказал, испуганный. – Дима, как можно связаться с вашим отцом?
– Что-нибудь случилось?
– Случилось. Большая беда. Вы можете сейчас прийти?
– Конечно, – сказал я. – Идем.
Лешка все это время вопросительно смотрел на меня.
– У батюшки какие-то проблемы, – объяснил я. – Зовет к себе.
– Пошли! – решительно отозвался наш юный Холмс.
Дверь в доме отца Леонида была распахнута настежь. Когда мы вошли, он взволнованно метался по горнице, размахивая полами своей рясы. И заметно нам обрадовался.
– Что случилось, дядь Лень? – спросил Алешка.
Отец Леонид прижал пальцы к вискам.
– Случилось, отроки… Олечка отлучилась рано утром. И все нет ее и нет.
– Не волнуйтесь, – успокоил его Алешка. – Она, наверное, с кем-нибудь где-нибудь заболталась. У нас в семье тоже так бывает. Не волнуйтесь, скоро придет.
– Не придет, – отец Леонид взял что-то в руки и показал нам: – Вот она где!
Это была обычная видеокассета. И где там в ней… его Олечка?
– Несколько минут назад, – стал объяснять отец Леонид, – я подобрал ее на крыльце. Смотрите, – и он вставил кассету в видак.
На экране появилась матушка Ольга. И сначала я подумал, что она сейчас скажет: «Дорогой Леня! Не сердись на меня. Я долго думала и решилась. Моя жизнь принадлежит театру. Я не имею права закапывать свой талант в землю в твоем огороде. Я возвращаюсь на сцену. Прости меня и не ищи. Любящая тебя Ольга».
Но все оказалось гораздо страшнее. На руках у матушки были наручники, а за спиной натянута белая материя. То ли для лучшего качества съемки, то ли для того, чтобы нельзя было узнать помещение, где эта съемка велась.
Матушка Ольга прерывисто вздохнула и начала говорить совсем другое:
– Леня, не волнуйся, меня взяли в заложники неизвестные люди. Они требуют за мое освобождение и за мою безопасность, чтобы ты выполнил их условия. – Она перевела дыхание и продолжила: – Они требуют, чтобы ты вместе с Андреем Сергеичем и следователем завтра же признал икону подлинной и вернул ее в иконостас храма. И чтобы больше никогда этот вопрос не поднимался…
Матушка Ольга опустила голову, потом снова подняла ее и, глядя прямо на нас, спокойно сказала:
– Не делай этого, Леня. Господь нас не оставит.
И сразу же за этими кадрами пошли другие – жуткие – кадры, эпизоды страшных пыток, смонтированные из всяких боевиков.
Отец Леонид выключил видак.
– Вот так, – устало и безнадежно сказал он.
Мы с Алешкой молчали, потрясенные тем, что увидели. Нам было страшно за матушку Ольгу. И за батюшку Леню.
Но недолго.
– Это ерунда, – небрежно сказал Алешка. – И папе звонить не надо.
– Почему? – Отец Леонид вскинул голову. – Это просто глупая шутка?
– Не шутка. А вы поставьте самоварчик, батюшка, – вдруг попросил Алешка. – Чайку попьем и все обсудим.
Я его понял – он хотел, чтобы отец Леонид немного успокоился за повседневным делом. А уж потом Алешка что-нибудь придумает. Если уже не придумал. Я в этом не сомневался. И у батюшки в потухших было глазах засветилась робкая надежда.
Он засуетился, пошел щипать лучину и раздувать самовар.
– Вот гады! – высказался Алешка, когда отец Леонид вышел в сени. – Ну они у меня!..
– Кто, Леха?
– Дим, неужели ты не догадался, где снимали тетю Олю на кассету? Не заметил ничего?
А ведь он прав! Белая материя – это да, это не примета, это в каждом доме найдется. Но ведь что-то знакомое и мне бросилось в глаза. Конечно, было страшно смотреть на экран, и это что-то ускользнуло от моего внимания. Не до того было…
Я, припоминая, зажмурился. Так сильно, что у меня под веками забегали разноцветные пятна.
Стоп! Меня осенило! Пятна! Цветные пятна на полу. От разноцветных стекол!
Алешка усмехнулся, когда я открыл глаза, и похвалил меня:
– Молодец, Дим!
– Звони папе, – сказал я.
– Не буду, – сказал он.
Я только хлопнул глазами.
– Во-первых, Дим, он ничего не успеет сделать. Пока он договорится с ОМОНом, пока они сюда приедут… Пока разберутся… И потом, сам знаешь, как они штурмуют. Всякое может быть, вдруг чего-нибудь не получится.
– А чего делать-то? – даже растерялся я. Но не Алешка.
– Соглашаться! Немедленно!
– Ты что? – И я не нашел ничего умнее, чем напомнить ему: – Лех, а как же «оружием должна быть истина»?
– Так и будет, Дим, – серьезно сказал Алешка. – Я тебе открою тайну. Я этих жуликов держу под колпаком и дергаю за веревочки. Я тебе потом все объясню, – заспешил он, потому что в горницу входил отец Леонид с самоваром.
Я коротко рассказал ему о нашем разговоре, о нашем мнении. А Лешка добавил:
– Дядь Лень, все будет в порядке. Соглашайтесь. У меня все схвачено.
Отец Леонид внимательно посмотрел на него, потом на меня. И сказал задумчиво:
– Какие-то вы странные, отроки. То ли очень современные, то ли совсем наоборот. Но я вам верю. – Он взял с комода бумажный листок. – Эта записка была в том же пакете, что и кассета. – И он протянул ее нам.
В ней было написано печатными буквами: «Если согласен, поповская твоя морда, то ровно в полночь звякни в колокол. А если не согласен, он по твоей попадье будет звонить, заупокойную».
– Вы ее не выбрасывайте, – сказал я. – Это улика.
– Ага, – сказал Алешка. – Она нам скоро пригодится. – И добавил такое, что я заволновался за его головку: – Когда кирпичи прокурору вернем.
– А куда тетя Оля ушла? – спросил я. – Кто ее последним видел?
– Батюшки! – хлопнул батюшка себя в лоб ладонью. – Растерялся я… Как же, как же… Она же к этим дамам собиралась, огурцы солить. Как их?.. Людмила одна, точно помню, а вот другая…
– Другая тоже Людмила, – подсказал Алешка. – Дим, сбегай к ним. Может, что-нибудь узнаешь.
Но я ничего не узнал. В доме Люсьены тоже были распахнуты все двери и окна. А сама она и ее верная подруга Люська вовсю дрыхли прямо на полу, возле накрытого стола.
И тут во мне проснулся доктор Ватсон. Я внимательно осмотрел комнату. Все здесь было в порядке. Но чего-то не хватало на столе. И я никак не мог понять – чего именно.
Так… Посреди стола – ваза с салатом. Рядом с ней тарелка с нарезанной колбасой. Еще одна ваза – в ней яблоки и два банана. Пепельница с окурками, фильтры которых окрашены в ярко-красный цвет. Ну, это понятно – губная помада наших блондинок.
Дальше. Три тарелки с остатками пищи. Три вилки. Три бокала с остатками вина.
Стоп! Бокалы есть, а вот бутылки нет!
Я заглянул под стол – нет, прошел на кухню – нет. Посмотрел под окнами – боевая Люська вполне могла зашвырнуть пустую бутылку в огород – и там нигде нет. Все ясно!
Выбрав на кухне подходящий пакет, я осторожно, с помощью бумажных салфеток, уложил в него бокалы. Потом попробовал разбудить блондинок – безрезультатно. Они уютно посапывали носами и не собирались просыпаться. Только Люська вдруг тихонько и задушевно пропела во сне:
– Спят усталые игрушки. Люськи спят… – и повернулась на другой бок, подложила ладони под щеку.
Я стащил с тахты плед и укрыл их, как котят.
Вернувшись, я доложил о результатах своего визита. Но доложил так, чтобы не встревожить еще больше батюшку Леонида.
– Они спят, – сказал я.
– Как спят? Скоро полдень. Кто же спит в такое время?
– У них вчера, наверное, гости были.
– Понятно, – кивнул отец Леонид. – Зеленым вином угощались. Сверх меры. А к кому же тогда Олечка ходила?
– Скоро узнаем, – сказал Алешка.
До полночи еще оставалось время. Мы сбегали домой. Алешка спрятал записку-улику в шкаф и туда же положил пакет с рюмками.
И опять, хмурясь, что-то черкал в своем ОРМе. А потом взял папину газету, где сообщалось о предстоящем прибытии Н. Романова, и стал ее изучать.
– Какое-то лицо у него, Дим, не царское, – сказал он мне с пренебрежением и протянул газету, где была помещена фотография претендента на царскую корону и на все миллионы романовских долларов, которые до сих пор лежали во всяких зарубежных банках. – Он, Дим, больше на кучера похож, да?
– Откуда я знаю, – я взял у него газету. – Я, Лех, ни царей, ни кучеров не видал.
– Да я тоже, – признался он.
На фотографии в газете стоял на берегу океана приземистый бородатый человек в длинных трусах. Лешка прав. Ничего царского в его облике не было. Ну борода, ну усы, ну лысина. Но ведь эти приметы могли быть и у кучера, вплоть до лысины. Подпись под снимком утверждала: «Один из вероятных наследников дома Романовых возле своей виллы на берегу Атлантики».
За его спиной и правда просматривались какие-то строения. Такие же приземистые, как и их владелец.
– Я б не хотел такого царя, – сказал я Алешке, возвращая газету.
– Я б вообще никакого не хотел, – буркнул Алешка, убирая газету в шкаф, где уже лежали собранные вещественные доказательства. – Пошли, Дим. А то батюшка там волнуется. Об своей матушке.
Наконец настало время, близкое к полночи, и мы пошли в храм.
Ночь была темная, загадочная. И очень тихая. Не звенели комары, не квакали лягушки. В реке, когда мы шли через мост, не плескалась рыба. Даже ночные кузнечики не скрипели. Только вздыхал отрывисто бедный отец Леонид.
Мы остались внизу, у входа на колокольню, а он полез наверх. Вскоре мы увидели его силуэт на фоне ночного неба, в верхнем проеме. Батюшка ждал. Ждал, когда наступит полночь.
И вот в ночной тишине вдруг раздался мягкий одинокий удар колокола. Его звук оторвался от колокольни и поплыл над уснувшей землей… Будто просьба о помощи.
Отец Леонид спустился, подошел к нам:
– А как я Олечке все объясню? Я не сумею. Она же станет меня презирать.
– Не станет, – сказал я. – Вы завтра утром позвоните следователю. Пускай он приедет к вам вместе с экспертом. А мы дядю Андрея позовем. И они тете Оле все объяснят. Они сумеют.
Когда мы вернулись домой и забрались на чердак, я спросил Алешку:
– А почему ты батюшке не сказал, что нам известны похитители?
– Он бы все испортил, Дим. Он бы украл у нас дубинку и помчался бы на врагов в своей рясе. И сорвал бы весь мой план. И матушку свою не выручил бы, и икону мы бы не добыли. – Алешка говорил как бы сквозь дрему. У него слипались глаза. И он все время дергал головой, будто ее встряхивал, выгоняя из нее настойчивый сон. – Узнаешь, Дим, в свое время. Потом, Дим, потом…
И Алешка уснул буквально на полуслове. Конечно, досталось пацану хлопот. Да, непросто это – воевать против лжи истиной. Это не то что тылы обеспечивать.
Наутро у отца Леонида собрался наш «оперативный штаб». Только далеко не в полном составе. Следователь Коля и эксперт Тамара приехать не смогли, у них назрело очень много работы, связанной с подготовкой операции против банды Халитова.
Пришел на совещание только дядюшка участковый.
– Что вы опять натворили, Оболенские? – спросил он, когда мы расселись за столом под абажуром. – Только не врите.
– Андрей Сергеич, – сказал отец Леонид, – это не они натворили.
– Я не об этом, батюшка поп. Они знают, о чем я их спрашиваю. Эти черти в печке, этот кирпич в клубе, эти рогатки в окно. У меня и так голова кругом идет. Да еще и эти копии. Оболенские, – опять повернулся к нам дядя Андрей. – Я вас спрашиваю…
– Это не мы, – поспешил Алешка с чуть заметной усмешкой. – Мы иконы рисовать не умеем.
– Возможно, – угрожающе произнес участковый. – Но вы умеете многое другое. – Он увесисто помолчал. – Я жду ответа. Дима, начинай!
Дядя Андрей сейчас очень напоминал следователя из кино. «Нам все известно! Признавайтесь!» А зачем тогда признаваться, раз вам все известно? Но мне, кстати, ничего не известно. Тем более что Алешка бросил мне вполне понятный условный взгляд: «Я забыл!»
– Я жду! – сурово напомнил участковый.
И я тупо высказался:
– Я забыл.
– Что забыл?
– Все.
Участковый кивнул, будто другого ответа от меня и не ждал.
– Алексей! Ты тоже все забыл?
– А вот и нет, – обрадовал его Алешка.
– Ну-ну! – Дядя Андрей опять чуть не достал головой абажур от нетерпения.
– Я как раз все помню.
– Ну что, что ты помнишь?
– Я хорошо помню, что дал слово папе не вмешиваться в дело с иконой. И я это слово изо всех сил держу.
Отец Леонид как-то странно хрюкнул в кулак. Участковый сердито фыркнул.
– Дядя Андрей, – Алешка поднял руку, как на уроке в школе, – можно спросить?
– Ну?
– Вот кто-нибудь украл что-нибудь очень ценное и спрятал. Так? И вы его подозреваете. Так? Вы его арестуете или нет?
– Конечно, нет! – поучительно высказался дядя Андрей. – Какой же смысл? Я не смогу доказать его вину, а он, конечно, не признается.
– И ценную вещь вам не отдаст. Так?
– Так!
– И что бы вы сделали?
– Терпеливо собирал бы доказательства. И постарался бы получить информацию о том, где он спрятал эту ценную вещь или кому ее продал. – И дядя Андрей важно и гордо оглядел нас, новичков и дилетантов.
– У меня нет больше вопросов, – небрежно и даже как-то высокомерно сказал Алешка и картинно откинулся на спинку стула.
Умыл, называется!
Правда, умыл не очень здорово. Не эффектно. Потому что забыл, что сидит не на стуле, а на табуретке.
Я попытался поймать его за шиворот, но не успел. И некоторое время над краем стола торчали две задранные ноги в кроссовках.
– Все? – спросил дядя Андрей, когда Алешка снова оказался за столом, на табуретке. – Здорово у тебя получилось. Я же говорил, что вы многое умеете.
– У меня тоже вопрос, – постарался я поскорее замять эту пикантную ситуацию. – Дядя Андрей, а вот этот Шакал Халитов, он когда-нибудь в тюрьме сидел?
– Два года назад освободился.
– А где он сидел?
– В Омской области.
– У меня нет больше вопросов. – Потому что все совпало. Молодец Алешка! Это ведь он заранее подсказал мне этот вопрос.
– У меня тоже нет больше вопросов, – сказал дядя Андрей и встал.
Он передвинул планшетку, расстегнул ее, достал икону и положил на стол. Ту копию, которая была с отломанным уголком.