Он передвинул планшетку, расстегнул ее, достал икону и положил на стол. Ту копию, которая была с отломанным уголком.
– Собственно говоря, вы ничем не рискуете. Выполняйте их требования. А там посмотрим. Но на всякий случай мы подготовим группу захвата.
– А вы, дядя Андрей, собирайте доказательства, – сказал Алешка, потихонечку отодвигая ногой в сторону его стул.
– Не беспокойся – соберу. – Он защелкнул планшетку, сдвинул ее набок. – Я вас от дела отстраняю. И избираю для вас меру пресечения – домашний арест.
И он гордо сел. Мимо стула.
Глава XII Операция «Полночь»
Утром отец Леонид зашел за Посошком, тот забрал инструменты, и они пошли в храм. И мы с Алешкой, конечно, тоже. И Паршутин, конечно, увязался за нами.
Абсолютно трезвый Посошок исправил поломки в иконостасе, вставил на место икону, закрепил, отступил на шаг:
– Отцеда вот морилочкой пройдусь, а доцеда, по краям, позолоту положу – полный лад будет.
Савелич, затеплив перед образом свечу, проворчал:
– Освятить бы надо заново.
– Сделаем, – сказал отец Леонид. – Немного позже. К празднику ближе. – И перекрестился, вздыхая.
А Паршутин, который маялся позади, сказал вполголоса:
– Ну вот, теперь порядок. Пойти, что ли, народ порадовать.
Алешка подмигнул незаметно мне, я подмигнул незаметно ему и вышел из храма вслед за Паршутиным.
Тот пошел сначала к магазину – народ порадовать. Которого в магазине по утреннему времени еще не было. Отвязал лошадь, завалился бочком в телегу и дернул вожжи. Лошадка послушно повернулась и пошагала, махая хвостом и потряхивая челкой, к мосту.
Я быстренько догнал их и спросил:
– Вы в поселок? Подвезете?
– Не, нам в другую сторону, – помотал головой Паршутин. – Совсем не по пути. В поле едем. Заправляться. Пастись, то есть.
– Ах, как жаль, – сказал я. И свернул к клубу, зашел за косую облупившуюся колонну и стал смотреть им вслед.
Не зря Алешка мне подмигнул. Паршутин повел себя странно. Но закономерно и объяснимо.
Оглядываясь, он направил лошадь к старым фермам, якобы в поле, где он собирался пастись. Но за первым же заброшенным зданием еще раз обернулся и свернул на боковую дорожку к дачному поселку. И вскоре вместе с лошадью и телегой скрылся за его домами и заборами.
Я дунул за ним. Собственно, догонять мне его ни к чему, нужно только кое в чем убедиться.
И я убедился.
Возле ворот Марусиного терема уже дремала лошадь, опустив голову до колен. Самого Паршутина не было.
Для «чистоты эксперимента» я зашел на участок блондинки Люсьены и спрятался за теплицей, в которой наливались соком и красотой большие помидоры. Больше наших арбузов.
Прятался я недолго – Паршутин очень быстро выскочил из ворот, опять зачем-то воровато огляделся, плюхнулся в телегу и куда-то помчался.
Я бы еще некоторое время посидел за теплицей, но услышал через открытое окно голос блондинки Люсьены, которая, видимо, говорила по телефону.
Я не всегда прислушиваюсь к чужим разговорам, но этот разговор касался непосредственно меня.
– Люська, Люська, – громко шептала Люсьена. – Звони ментам. Ко мне мужик за помидорами забрался. – И после паузы: – Ты вообще-то как? Головка бо-бо? И у меня трещит. Здорово мы вчера посидели.
Почему она сама не могла позвонить, я так и не понял. Но, чтобы сильно не огорчать ее, пригнувшись, шмыгнул в теплицу, сорвал два помидора и сунул их под футболку. И уже в калитке услышал:
– Люська, отбой воздушной тревоги. Он уже удрал. Приходи на чаек.
Когда я выбежал на улицу, Паршутина и след простыл. Вместе с лошадью. Я сначала побежал вдогонку, а потом сообразил, что лучше забраться на наш наблюдательный пункт, с которого видно далеко и хорошо.
Забравшись на чердак, я плюхнулся перед окном и выглянул наружу. И понял, что не ошибся. Вот они – Паршутин, лошадь, телега. Плетутся деревенской улицей. Не торопятся. Лошадь при каждом шаге кивает головой и встряхивает челкой, Паршутин тоже кивает головой – будто дремлет.
Возле дома священника они останавливаются. Паршутин не спеша слезает с телеги, делает вид, что поправляет упряжь, незаметно оглядывается и опускает что-то в почтовый ящик на калитке.
А потом, словно проснувшись, плюхается в телегу, крутит над головой вожжи, и даже отсюда мне слышно, как он орет:
– Но, старая!
Куда он едет – это не вопрос. Выполнил поручение, поехал докладывать.
И как раз в это время из храма выходят батюшка и верный его атеист Алексий.
И как раз в это время я чувствую, что животу моему мокро и холодно. А на футболке расплылось огромное красное пятно. Называется – покушал помидорки!
В общем, пока я спускался вниз, вытряхивал раздавленные помидоры, мыл живот «Кометом» и менял футболку, Алешка и отец Леонид скрылись в доме.
Но я прибежал вовремя – они только что сели завтракать.
– Письмо получили? – с порога, запыхавшись, спросил я.
Отец Леонид сразу все понял, бросился к почтовому ящику и вернулся с конвертом.
Конверт не был запечатан, в нем был небольшой листок, исписанный тем же квадратным почерком:
«Сегодня в полночь под дубом. Если приведешь ментов – подпалим церковь».
В общем-то, все складывалось нормально, шло по Алешкиному плану. Волновало нас только, как батюшка доживет до полуночи в ожидании матушки.
Алешка, чтобы отвлечь его от тревожных мыслей, затеял с ним дискуссию. И так повел разговор, что отец Леонид увлекся, забылся и горячо стал отстаивать свою правоту. А Лешка его все время подначивал.
Тема дискуссии – выражение «попал как кур во щи».
Алешка невинно сообщил, какой, мол, умный писатель Марусин. Какую борьбу он устроил за правильность русского языка. И как выступил с лекцией в Институте литературы. В этой лекции Марусин доказывал, что ходовое выражение «попал как кур во щи» – неграмотно по сути, оно является просто искажением правильного выражения – «кур в ощип».
– Глупость! – горячился отец Леонид. – Безграмотность. Нет такого слова – «ощип»!
– Ну ощипали курицу – вот и получился у нее ощип, – настаивал Алешка. – И правильно Марусин возмущается: «Где это вы кушали куриные щи?»
Хитрец Алешка, конечно, расчетливо умалчивал, что мама частенько варила щи с курятиной. Кстати, именно в них и утонули как-то папины очки.
– Куриные щи? – Отец Леонид в гневе даже воздел руки. – Да это традиционное на Руси первое блюдо! Вот! – он снял с полки книгу «Рецепты русской кухни» и сунул ее Алешке под нос.
Хорошо еще по башке этой пудовой книгой не хватил. Хотя, если бы спорил с ним сам Марусин, батюшка вряд ли удержался бы от такого удовольствия.
– Вот, русским языком написано: «Куриную мякоть наши предки добавляли для лучшего вкуса не только в щи, но даже в уху».
– Надо же! – фальшиво удивился Алешка. – Ай-ай-ай! А я и не знал. В уху!
– Другое дело, – все никак не мог успокоиться батюшка, – такие щи варили довольно редко. И именно это подчеркивает выражение «кур во щи». То есть попал человек очень неожиданно в очень непредвиденную, редкую ситуацию. Во щи!
Тут он спохватился:
– Ой, отроки, вас же покормить надо…
– Тетя Оля нас покормит, – перебил его Алешка. – Это будет лучше. – И не дал ему опомниться: – А вот, дядь Лень, что такое зга?
– Зга?
– Не видно ни зги, – подсказал Алешка. – Марусин говорит, что это такая скобочка на лошадиной дуге, к которой цепляют колокольчик. Такая темнота в поле, что ямщик даже зги не видит.
– Врет! – тут же завелся отец Леонид. – Я тебе скажу, Алексий…
И так до самого вечера. Я даже устал их слушать. А пошел на кухню и приготовил ужин на четверых. А эти спорщики даже не заметили моего отсутствия. Но зато сразу притихли, когда я негромко сказал:
– Пора.
Да, за окном была ночь. Черная и непроглядная. Мы погасили в доме свет и вышли на крыльцо. И странно, на улице оказалось светлее.
– Вы не волнуйтесь, дядь Лень, – сказал Алешка, когда мы зашагали в поле. К заветному дубу. – Все будет в полном порядке.
Потом мне Алешка рассказал, как он все это устроил, и я понял, на чем держалась его уверенность. Талантливо он эту операцию провел. Если бы он жил в эпоху мушкетеров, из него бы тот еще кардинал получился!
В поле стало еще светлее, чем в деревне. И даже еще издалека завиднелся на фоне неба кудрявый дуб. Вот только вся густая трава была в такой обильной росе, что уже через пять шагов мы были мокрые до колен. Я вам скажу, не очень-то приятно шагать ночью по полю в холодных и мокрых штанах, которые мокнут и липнут к ногам все сильнее.
Но мы пока этих неудобств не замечали. Только отец Леонид приподнял подол своей рясы и был похож на старую барыню, которая переходит мокрую после дождя улицу.
Тишина была в поле жуткая. Только иногда пискнет во сне какая-нибудь полевая птичка. Да громко бьется сердце батюшки попа. И, когда мы подошли к дубу, в этой тишине послышались странные звуки. Вроде как бы тяжелые шаги, какой-то звяк и какой-то всхрап. С фырканьем. Будто спит великан и, не просыпаясь, сдувает севшую на нос муху.
Мы даже шаги немного притормозили.
Но ничего страшного не оказалось. А оказалась возле дуба привязанная к нему лошадь – это она фыркала, позвякивала упряжью и топталась копытами. А в телеге, на сене, укрытая белой материей, сладко спала, подложив ладони под румяную щеку и нахмурив черные брови, матушка Ольга.
– Спящая красавица, – сказал Алешка.
Тетя Оля проспала всю ночь. А утром, она еще спала, к отцу Леониду пришел Паршутин и потребовал свою лошадь. Вернее, не потребовал, а спросил:
– К вам Ленка моя не забрела?
Отец Леонид схватил его за руку и втащил в дом. И начал шипящим шепотом расспрашивать.
Сначала Паршутин на все вопросы давал только один ответ – отрицательно мотал нечесаной головой, а потом все-таки отчасти признался, отчасти наврал.
По его словам выходило, что лошадь у него угнали и он всю ночь бродил по полям и лесам в ее поисках, а утром стал ходить и расспрашивать по дворам.
Но тут проснулась матушка Ольга, и отец Леонид, оставив Паршутина, побежал к ней.
Она сидела на тахте и поправляла волосы. И встретила отца Леонида укоризной:
– Как ты мог, Леня!
Но тут вошли в комнату мы и дружно убедили тетю Олю, что так было нужно и что это самая настоящая военная хитрость.
– И где же ты шлялась? – слышалось за окном ворчанье Паршутина, который выводил со двора лошадь.
И такой же вопрос, только в более ласковой форме, читался в озабоченном и сочувствующем взгляде отца Леонида.
Когда тетя Оля совсем пришла в себя, она рассказала, что могла, о своем приключении.
Дело было так.
Когда она пришла к Люсьене, та очень обрадовалась и позвала Люську. Они быстро накрыли на стол, чтобы отпраздновать такое приятное событие. Люська быстренько сбегала к Марусину за вином, которое он давно им обещал.
– Посидели мы за столом совсем немного, – рассказывала матушка Ольга. – И тут меня потянуло в сон. И все сильнее и сильнее. Я хорошо помню, как Люська сказала: «Ой, что-то меня разморило» – и стала сползать со стула на пол. А за ней – и Люсьена. Помню, что меня это ничуть не удивило, только насмешило. И я тоже уснула.
– Снотворное, – сказал отец Леонид. – В вине. Ах, негодяи! Но откуда же они узнали, Олечка, что ты пошла в гости к Люськам?
Алешка при этом вопросе фыркнул, будто кто-то при нем спросил: «А зачем нужна ложка к обеду?»
– Кто у нас все знает и обо всем сплетничает?
– Паршутин! – отец Леонид встал, сжал свои немалые кулаки и пошел к двери. – Потом доскажешь, Олечка. Я скоро.
– Не спешите, батюшка, – торопливо сказал Алешка. – Он нам еще пригодится.
И отец Леонид послушно вернулся – он целиком и полностью доверял Алешке. Его юному, но очень здравому смыслу.
– Продолжай, Олечка.
– Очнулась я в каком-то чужом доме. И какой-то человек в маске сказал мне, что я должна сделать, чтобы живой и здоровой оказаться на свободе.
– Ах, негодяи! – опять вскочил отец Леонид. И опять Алешка придержал его.
– Не спешите, батюшка. Они от нас не уйдут.
– Вот, – закончила свой невеселый рассказ тетя Оля. – Сняли меня на видео и закрыли в глухой комнате. А через некоторое время, после ужина, я опять погрузилась в глубокий сон. Вот и все.
– Что вы на это скажете, отроки?
– Нам все ясно, – сказал Алешка просто, без тени хвастовства. – Мы знаем, кто это сделал. И мы знаем, что надо сделать нам. И мы это сделаем. Потому что, батюшка, злых людей надо не воспитывать, а наказывать. По вине и расплата.
Вот это выдал!
– И что же будет? – даже с каким-то испугом спросил отец Леонид.
Алешка пожал плечами:
– Ничего особенного. Матушку вашу мы достали, теперь достанем икону.
– А где же она? – опять вскочил отец Леонид. – Где ее прячут?
– Откуда я знаю? – Алешка так широко и удивленно распахнул глаза, что я даже зажмурился. – Если б я знал, то уж сразу бы папе сообщил. И он бы нагрянул со своими бойцами.
– Ничего не понимаю, – устало опустился на стул отец Леонид. – Как же быть?
– Никак. Они сами, собственными загребущими ручками принесут вам икону.
Вот тут, мне кажется, отец Леонид немного засомневался.
И напрасно.
Глава XIII «Козел в ощип»
Солнце готовилось к закату, как сказал бы писатель Марусин.
Мы только что укрыли мамины арбузы пленкой и сидели на крылечке.
– Дим, чего они так медленно растут?
– А я знаю? Наверное, такой сорт.
– Лето скоро кончится, а мы их так и не попробуем.
– В Москву заберем, на подоконники.
– Ага, – засмеялся Алешка. – К Новому году поспеют. Мы их на елку повесим. Вместо апельсинов. – Он помолчал. – Интересно, что нам Дед Мороз в этом году подарит?
Теперь я засмеялся:
– Тебе – диктофон, а мне – мобильник.
– Дим, а как ты думаешь: если на диктофон набормотать, а потом к мобильнику приставить, что-нибудь получится? – Опять что-то задумал.
– Не знаю, – удивился я. – Не пробовал.
– А давай попробуем, – Алешка вскочил. – Прям сейчас. – И он, на секунду исчезнув в вагончике, выскочил из него с диктофоном и мобильником. – Наговори чего-нибудь. – Сунул мне диктофон. – Давай.
Я включил диктофон, подумал и сказал простую, ставшую привычной фразу:
– Я забыл…
Алешка взвизгнул от восторга. И начал было набирать номер отца Леонида, но отказался от своей затеи, на время.
– Нет, – сказал он, – у него сейчас служба – нельзя мешать. Надо уважать чужие убеждения. Пошли на чердак.
Почему надо уважать чужие убеждения именно на чердаке, я так и не понял. Но уточнять не стал.
Мы улеглись перед окошком и долго болтали и любовались церковью, окрашенной лучами заходящего солнца.
Наконец на паперти показался батюшка. Он что-то сказал Савеличу и зашагал домой. Вот тут Алешка и набрал его номер.
Нам хорошо было видно, как отец Леонид остановился посреди дороги, задрал свою рясу, долго копался под ней, вытащил телефон и, прижав его к уху, что-то сказал. И его голос прозвучал рядом с нами. Алешка включил на секунду диктофон с моей мудрой фразой. И мы услышали в ответ:
– Что забыл? Кто говорит?
Алешка выключил телефон и повернулся ко мне – весь сияющий. Странно: совсем уж не такой значительный повод для веселья.
– Дим, ты в нашем школьном театре был неплохим артистом. – (Как же, помню, козла играл.) – Вспомни молодость и скажи, знаешь, как братки говорят в кино: «Ну ты попал, мужик!»
– Зачем?
– Я тебе потом все-все расскажу. – Тут он подумал и уточнил: – Знаешь, скажи лучше так: «Ну ты, козел, попал в ощип!»
О господи! Козел в ощип! Кому нужно козла щипать? Бред какой-то. И я так разозлился на него, что скорчил бандитскую рожу и прошипел, глядя ему в глаза:
– Ну, блин, козел, ты попал в ощип!
Алешка опрокинулся на спину и, задрав ноги, захохотал. Отмотал немного пленку – оказывается, он успел записать мою реплику – и включил диктофон на звук.
Честное слово, у меня мурашки по спине пробежали от собственного неузнаваемого голоса. Столько в нем было злобы, а еще больше – угрозы. По смыслу. Даже жаль стало этого неведомого козла.
Но он недолго оставался неведомым. Алешка набрал номер писателя Марусина, и, когда тот отозвался, выдал на полную мощь мою злодейскую реплику. Мы оба прижались ушами к мобильнику. А в нем задребезжал смертельно напуганный голос:
– Кто козел? Кто говорит? Меня нет дома!
Алешка выключил телефон и злорадно усмехнулся:
– Подготовка проведена. Клиент дозрел. Завтра мы его победим.
Я молча показал ему фигу.
– Ты что, Дим? – изумился Алешка.
– Пока ты мне все не расскажешь, – поставил я условие, – на тылы не рассчитывай.
– А я как раз собирался все тебе рассказать. Все равно делать нечего.
Начал Алешка с того, как он заподозрил писателя Марусина.
– Ты, Дим, хорошо слышишь, но плохо думаешь.
– Спасибо. Мог бы и просто дураком назвать.
– Мог бы, – легко согласился Алешка. – Но не назвал же.
– И за это тоже спасибо. Что дальше?
– Помнишь, как мы в первый раз к нему пришли? Помнишь, как он обрадовался и загордился?
– Ну!
– Я сразу догадался, что он плохой писатель. И никто его книги не читает. Но сначала мне было на это наплевать. А вот когда икону украли, я стал ко всему вокруг приглядываться. И прислушиваться. И когда папа сказал о писателе Морковкине, я сразу догадался, что это Марусин. И папа еще сказал, что этот Морковкин-Марусин издавал свои плохие книги за свои деньги. А один раз я подслушал, как папа говорил в мобильник: «Гриша, проверь Омскую область. Кажется, Морковкин там содержался».
– Кем содержался?
– В тюрьме, Дим! Я ж для этого тебе вопрос подсказал, помнишь? Про Шакала Бандитова.
Тут и до меня кое-что дошло.
– И вот тут, Дим, мне все стало ясно!
Ну а мне – далеко не все. В целом эта история для меня пока еще – темный лес. Ну издавал он свои дурацкие книги про восходы на востоке и закаты на западе на свои деньги – и что? Ну, в тюрьме сидел. Это повод, чтобы украсть из церкви народную реликвию? Я так и сказал Алешке.