Прикрепленным к стене крохотным грошовым феном Беа высушила светлые, до плеч волосы, слегка подкрасилась — немного коричневой подводки для глаз и туши, мазок розового блеска на губы, — затем вернулась в маленькую комнатку за сумкой. На прикроватный столик она поставила фотографию, на которой была запечатлена вместе с матерью в день выпуска из колледжа — чтобы напоминать себе, кто она такая, и безумная тайна, открытая на смертном одре, не изменила того факта, что она — Беа Крейн, дочь Коры и Кита Крейнов. Они воспитали ее, они ее любили.
Они ей лгали.
Беа без сил опустилась на край кровати, знакомое тошнотворное чувство настигало ее каждый раз, когда мысли возвращались к данному факту. Умолчание. И серьезное. Последние несколько ночей она лежала в постели и перебирала сцены из своего детства, те моменты, когда родители могли открыть ей правду. Например, во втором классе она выполняла задание под названием «О моей семье» — фотографии и несколько предложений о каждом из родственников, и одноклассница сказала: «Ты совсем не похожа ни на маму, ни на папу. Ты, наверно, марсианка».
В тринадцать лет Беа на три дюйма переросла отца, в котором было пять футов семь дюймов роста.
Может быть, когда проходит время, а слова так и не произнесены: «мы тебя удочерили, мы тебя выбрали, мы тебя взяли», — уже просто невозможно сказать их ребенку постарше, поскольку это может пагубно отразиться на семилетней или двенадцатилетней девочке. Кажется, Беа понимала, почему родители промолчали. Вероятно, в первые годы они хотели это сделать, но, как только она достигла определенного возраста, просто не смогли заставить себя разрушить ее мир, ее личность, представление о самой себе.
Когда Беа злилась из-за этого умолчания, предпочитая в таком случае слово «ложь», она старалась вспоминать вот об этом — о сложности и непоправимости ситуации, в которую попали ее родители.
Подкрепившись кофе и взбодрившись с помощью горячего душа, Беа почувствовала себя готовой поехать в Прибрежную больницу, где родилась. Ну, или, по крайней мере, так ей казалось. В оригинале свидетельства о рождении значилось «ДНП», но подписано оно было врачом данной больницы и выдано там. Возможно, «ДНП» — это сокращенное название родильного отделения или больничного корпуса. Взяв сумку, Беа вышла на улицу, и снова у нее поднялось настроение от сияющего в ослепительно голубом небе солнца, облачков, похожих на ватные шарики, и ветерка, смягчающего жару. А ведь ей нравится, что она родилась в этом красивом месте, в прекрасном штате с его водой, деревьями и свежим, чистым воздухом. Всего два дня в Бутбей-Харборе, с середины субботы до утра понедельника, а он уже начинает казаться более знакомым. Но облик Вероники Руссо маячил в ее сознании, такой же чужой, как и в субботу, когда Беа побывала в закусочной. Биологическая мать была совершенно посторонним человеком, связанным с Беа самым коренным образом. Это в ее голове не укладывалось.
Прибрежная больница находилась на окраине Бутбей-Харбора, в пятнадцати минутах езды по загородному шоссе. К больницам Беа относилась с любовью-ненавистью. Здесь она попрощалась со своим отцом, хотя он уже умер к тому моменту, когда его доставили в отделение реанимации. Сердечный приступ в сорок один год из-за скрытой болезни сердца. Беа покачала головой, вспомнив лицо Коры, когда ей позвонили. «Мой муж умер?» — растерянно переспросила она в телефонную трубку. Девятилетняя Беа стояла всего в шаге от матери и мыла под краном яблоко. То было ее первое столкновение с больницами, и очень долго потом Беа начинало подташнивать, когда она проходила мимо какой-нибудь из них.
Здесь попрощалась она и с матерью, в тот последний день рука Коры едва шевельнулась в ее ладони. Врачи, лечившие ее мать, были выше всяческих похвал, и на какое-то время больница превратилась для Беа в место надежды. Пока надежды не осталось.
По выложенной каменными плитками дорожке она подошла к солидному старому зданию из кирпича, миновала вращающуюся дверь и спросила у парня за стойкой информации, где находится родильное отделение. На третьем этаже лифт открылся напротив таблички: «РОДИЛЬНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ИМЕНИ МАРТЫ Л. ДЖОНСОН». Никакого «ДНП». Беа прошла по короткому коридору, выглядывая сестринский пост, но остановилась, заметив детскую комнату. За стеклянной стеной лежали несколько младенцев, завернутых в одеяльца, в крошечных чепчиках. Медицинская сестра взяла на руки краснолицего орущего малыша, и тот сразу успокоился.
Беа попыталась представить себя здесь, одной из новорожденных, а ее биологическая мать стоит двадцать два года назад на том же самом месте. Может быть, Вероника Руссо и не стояла здесь. Может, когда ты отдаешь своего ребенка на усыновление, то не стоишь, глядя на него, лежащего в детской кроватке. Были ли тут Кора и Кит Крейны? Или агентство по усыновлению организовало передачу ребенка без посредников? Да и важно ли это на самом деле? У Беа сжалось сердце, она повернулась, чтобы пойти дальше, и обрадовалась, увидев идущую по коридору медсестру.
— Простите, — обратилась к ней Беа, доставая из сумочки свидетельство о рождении и протягивая медсестре. — Вы не скажете, что означает «ДНП»?
Медсестра взглянула на свидетельство со штампом «Не для судебных целей» в верхней части.
— Ну, я знаю, что «ДН» означает «Дом надежды», но что такое «ДНП»… затрудняюсь ответить. Давайте, я спрошу сестру на посту.
— «Дом надежды»? — повторила, следуя за ней, Беа.
Женщина повернулась к ней.
— Это дом для беременных девочек-подростков, не так далеко отсюда.
«О, — подумала Беа. — Веронике пришлось переселиться в этот дом? Интересно, почему она не осталась с родителями, раз уж они жили в Бутбей-Харборе? Неужели ее выгнали?»
— «П» означает парковку, — объяснила другая медсестра, возвращая Беа свидетельство о рождении. — Время от времени девочка из «Дома надежды» начинает рожать или рожает в самом доме или по дороге в больницу. «ДНП» означает, что ребенок родился на парковочной стоянке «Дома надежды».
— Я родилась на парковочной стоянке? — переспросила Беа.
На парковке дома для матерей-подростков? «Так что же с тобой случилось, Вероника Руссо?» — подумала она.
— Скорей всего вы родились в машине «Скорой помощи», присланной, чтобы перевезти вашу мать сюда. Но преждевременно начавшиеся роды помешали транспортировать ее со всей безопасностью.
— Я родилась на парковочной стоянке, — повторила Беа, думая не столько о себе, сколько о Веронике Руссо, наверное, до безумия напуганной.
«Дом надежды» находился на другой стороне полуострова, в двадцати минутах езды в противоположном направлении по длинной, извилистой дороге, протянувшейся на многие мили. Наконец Беа нашла столб с белым указателем: ХОЛМИСТЫЙ КРУГ, 14. Еще одна продолжительная поездка по грунтовой дороге, — и перед ней возник дом. Девушка удивилась: она ожидала увидеть этакое казенное здание. Но табличка «Дом надежды» висела над крыльцом очень милого, приземистого и широкого белого фермерского особняка. На крыльце — мягкие кресла-качалки, повсюду ящики с цветами. Передний двор затенен большими деревьями. Под одним из них — полукруг из пустых шезлонгов. Под другим — девочка на сносях — на вид ей было не больше тринадцати — перелистывала какой-то журнал. Еще одна девчушка на последних сроках беременности, с красивыми рыжими волосами, гуляла по периметру двора в наушниках.
Вдоль здания были припаркованы несколько автомобилей. Беа поставила машину, гадая, не на этом ли самом месте родилась.
Пока она шла вдоль фасада дома, беременная девушка, читавшая журнал «Пипл», поднялась с шезлонга и направилась к ней.
— Привет, ты беременна?
При ближайшем рассмотрении она оказалась постарше, чем первоначально показалось Беа. Шестнадцать лет, может быть, семнадцать. Ее длинные светло-каштановые волосы были заплетены во французскую косу.
— Нет. Вообще-то, я здесь родилась.
— О! И чего же ты хочешь?
— Просто посмотреть это место. Может, поговорить с директором или с кем-то из начальства.
— Спроси Полину. — Девушка взглянула на часы. — Она сейчас как раз у себя в кабинете.
— Спасибо.
Улыбнувшись ей, Беа поднялась по ступенькам. Открыла сетчатую дверь. Вдоль стен холла тянулись мягкие скамьи. Подальше, за белым деревянным столом с букетом голубых гортензий сидела женщина. Она оторвалась от записей, которые заносила в скоросшиватель.
— Здравствуйте, чем могу помочь?
У Беа внезапно пересохло во рту.
— Я родилась здесь двадцать два года назад. По-видимому, на парковочной площадке. Я просто хотела посмотреть дом. Может, поговорить с кем-нибудь об этом месте. Что-то узнать.
Женщина улыбнулась.
— Конечно. Я — Лесли, помощница Полины Ли, директора «Дома надежды». Сейчас у Полины встреча, но я с радостью отвечу на ваши вопросы, если смогу. — Она закрыла скоросшиватель и жестом пригласила Беа присесть. — Парковочная стоянка, понятно. Иногда роды у наших обитательниц идут так быстро, что мы не успеваем доставить их в больницу вовремя. Вы родились либо на одеяле прямо на траве, либо, возможно, в машине «Скорой помощи», в зависимости от момента родов.
— Здравствуйте, чем могу помочь?
У Беа внезапно пересохло во рту.
— Я родилась здесь двадцать два года назад. По-видимому, на парковочной площадке. Я просто хотела посмотреть дом. Может, поговорить с кем-нибудь об этом месте. Что-то узнать.
Женщина улыбнулась.
— Конечно. Я — Лесли, помощница Полины Ли, директора «Дома надежды». Сейчас у Полины встреча, но я с радостью отвечу на ваши вопросы, если смогу. — Она закрыла скоросшиватель и жестом пригласила Беа присесть. — Парковочная стоянка, понятно. Иногда роды у наших обитательниц идут так быстро, что мы не успеваем доставить их в больницу вовремя. Вы родились либо на одеяле прямо на траве, либо, возможно, в машине «Скорой помощи», в зависимости от момента родов.
Беа не могла представить, что кто-нибудь — девочка, читавшая «Пипл», например, — рожает ребенка на траве. Или в «Скорой», коль на то пошло.
— Расскажите мне, пожалуйста, о «Доме надежды». Я ничего о нем не знаю.
— Что ж, мы принимаем беременных девочек-подростков и молодых женщин до двадцати двух лет. Сейчас у нас живут семь девушек. В прошлом месяце были еще две. Мы обеспечиваем комфортабельную комнату, питание, обучение — или по школьной программе, или по подготовке к тесту на диплом о среднем образовании — и консультации по всем аспектам: эмоциональное здоровье, принятие решения, касающегося беременности, каким бы оно ни было, и помощь со службами по усыновлению.
— Это чудесно, — сказала Беа. — Всё под одной крышей.
И здание действительно выглядело домашним — с его отделкой под коттедж и цветочными ящиками на всех подоконниках.
Лесли кивнула.
— Мы организация некоммерческая и сами покрываем все расходы. Медицинская помощь не оплачивается и обеспечивается по договоренности с больницей. Весь дородовой уход оказывают там, но у нас в штате есть медсестры, которые дежурят круглосуточно.
— Вы работали здесь двадцать два года назад? — спросила Беа.
— Нет, я тут два года. Полина — директор почти десять лет. Мы соблюдаем строгую конфиденциальность, поэтому маловероятно, чтобы кто-то, работавший в «Доме надежды» в то время, ответил бы на некоторые ваши вопросы.
Беа посмотрела в окно на двух беременных девушек, сидевших теперь на крыльце на диване-качелях. Ее биологическая мать была одной из них двадцать два года назад. У Беа имелось множество вопросов к этой женщине, но по-настоящему лишь Вероника могла на них ответить.
— Я проведу для вас короткую экскурсию, если хотите, — предложила Лесли. — Кое-что изменилось за двадцать два года, но обстановка в целом та же самая.
Конечно, Беа хотела осмотреть дом, поэтому прошла за Лесли по короткому коридору в столовую.
— У нас трехразовое питание, но в столовой всегда есть что-нибудь для тех, кому захочется перекусить.
Рядом располагалась комната дыхательной гимнастики, затем консультационная, классная комната, помещение для физических упражнений, маленькая библиотека, потом уютная пустующая спальня с белой деревянной кроватью под вышитым покрывалом, подушки украшены оборками, на безупречно чистом полу — большой, обшитый по краю тесьмой сине-желтый ковер. На стене рядом с белым бюро висело изречение Элеоноры Рузвельт: «Никто не может заставить вас почувствовать себя униженными без вашего согласия».
«Интересно, в какой комнате жила Вероника?» — подумала Беа и представила, как та сидит в кресле-качалке, читает одну из библиотечных книг по беременности. Или разглядывает высказывание Элеоноры Рузвельт. Беа до смерти хотелось узнать, как было здесь во время пребывания Вероники.
Она посмотрела в коридорное окно на двух беременных девушек на крыльце; та из них, которая с ней поздоровалась, заплетала волосы рыжей во французскую косу.
— Лесли, надеюсь, это не очень грубый вопрос, но он не дает мне покоя. Большинство попадают сюда из-за позора беременности в подростковом возрасте?
Лесли взглянула на девушек.
— Да. Иногда это делается, чтобы защитить их от сплетен и стресса дома. Иногда — потому что мы можем обеспечить круглосуточный уход, образование и социальную помощь. А порой им просто некуда идти.
То есть их выгнали из дома?
Беа представила, как родители Вероники высаживают ее здесь и уезжают, оставляя за собой клубы пыли. Интересно, что же там такое случилось?
— Что ж, не буду больше отнимать у вас время, — проговорила Беа. — Думаю, мне просто хотелось увидеть это место, и я его увидела.
Лесли пожала ей руку.
— Желаю вам найти ответы на свои вопросы, Беа.
Она улыбнулась и, вернувшись за свой стол, открыла скоросшиватель.
Когда Беа вышла на крыльцо, рыжая отложила журнал «Пипл», а другая девушка принялась за сэндвич с индейкой, держа на коленях тарелку.
— Ким сказала, что ты здесь родилась, — произнесла рыжая.
В ушах у нее красовались квадратные медные серьги с отпечатанным на них именем «Джен».
— Да. По-видимому, на парковке.
Девушка разинула рот.
— На парковке?!
— В смысле, в «Скорой»! Стоявшей здесь. — По крайней мере, Беа так полагала.
— О! Вчера на подготовительных занятиях преподаватель сказала нам, что такое возможно: роды могут начаться быстро, и ты не успеешь в больницу, но благодаря местной медсестре и бригаде «Скорой» все будет хорошо.
Ким откусила от сэндвича.
— И глядя на нее, — произнесла она, — ясно, что так и есть. — Она пристально посмотрела на Беа. — Значит, ты — что… смотришь, где родилась?
— Да. Я думаю, связаться ли мне с моей биологической матерью.
— Думаешь? — удивилась Ким. — Ты, выходит, не уверена, хочешь ли?
— Да я только несколько недель назад узнала, что меня удочерили, — поспешила объяснить Беа, боясь ее расстроить. — Все это здорово выбило меня из колеи. Поэтому я просто пытаюсь разобраться в своих чувствах.
Девушки переглянулись.
— Ты только сейчас узнала, что приемная дочь? — спросила Джен, глаза у нее расширились, в них появилась злость. — Твои приемные родители никогда тебе не говорили?
Беа покачала головой.
— Думаю, чем дольше они тянули, тем невозможней было признаться. Кроме того, моя мать объяснила мне в письме, что хотела всей душой верить, будто сама меня родила. Это сложно.
— Сложно? — возмутилась Джен. — Лучше сказать «неправильно». Она полностью выбросила из твоей жизни твою биологическую мать.
— Джен, — коснулась ее руки другая девушка.
— Нет, — отрезала Джен, отдергивая руку. — Да как она посмела не сказать тебе! Неужели пара, которая удочерит моего ребенка, скроет от него, что он приемный? Просто притворится, будто меня не существует!
Она заходила взад-вперед, и у Беа заколотилось сердце. Какого черта она наделала? Зачем вообще поделилась с этой ранимой девушкой своей историей? Они же подростки. Беременные девочки-подростки. «О, Беа, что ты за идиотка!» — огорченно подумала она.
— Значит, ты хочешь найти свою родную мать? — спросила Ким, поглядывая на расстроенную приятельницу.
— Ну, я в городе… она здесь живет. Я не знаю, встречаться ли с ней. Просто ничего не знаю.
— Боже, что ты такое говоришь! — закричала Джен. — Ты сомневаешься, хочешь ли встретиться с женщиной, которая дала тебе жизнь?
— Это… сложно, — повторила Беа. Нужно извиниться перед девушками, что расстроила их — точнее, одну, — и выбираться отсюда.
— Надеюсь, мой ребенок однажды приедет ко мне познакомиться, — сказала Ким. — Посмотри на себя. Красивая, здоровая, милая. Да кто же откажется узнать, что ее ребенок вырос таким с виду счастливым?
— Я откажусь, — сердито посмотрела на подружку Джен. — По-моему, гнусно, что она даже не желает встретиться со своей биологической матерью, но мне самой не хочется, чтобы мой ребенок меня разыскал. Да как, черт возьми, я смогу жить, зная, что в любой момент в мою дверь могут позвонить?
— И разве это не противоречие, Джен? — мягко спросила Ким. — Во всяком случае, Лариса — это наш консультант, — пояснила она Беа. — Она сказала, что ты просто живешь своей жизнью и делаешь это событие частью жизни своего ребенка, и если хочешь, чтобы тебя нашли, то можешь оставить в канцелярии информацию, а если не хочешь — не обязана это делать.
— Я не знаю, чего я хочу! — заорала Джен. — Но мне не требуется знать, что ребенок, от которого я откажусь, в один прекрасный день окажется реальным человеком, желающим меня найти. Поэтому убирайся отсюда! — завопила она, обращаясь к Беа.
— Господи, Джен. Я как раз хочу знать, — прошептала Ким и повернулась к Беа. — Я хочу узнать о тебе все хорошее. Я хочу верить, что однажды моя дочь сможет меня полюбить, пусть даже я и отдала ее. Я надеюсь, что когда-нибудь она захочет со мной познакомиться. — Она расплакалась.
— Посмотри, что ты наделала, дура! — воскликнула Джен и запустила в Беа сэндвичем.