Спорить было сложно. Мохова Светлана попала, и еще как!
Виктор Иванович теперь просто был не в силах ей помочь, как бы ни хотел.
Она сама позвонила Ирине, ее ведь никто не заставлял. Пригласила к себе домой. Опоила вином и отправила обратно домой. Результат ее гостеприимства оказался плачевен: Ирину на следующий день в тяжелейшем состоянии отправляют в больницу, в крови ее находят яд.
Допрашивают мужа Ирины на предмет того, где его жена могла отравиться? Где была, с кем контактировала? И узнают о Моховой. Едут к ней и делают обыск. Она молодец, все постаралась убрать. Не было пустых бутылок из-под выпитого вина, грязной посуды в раковине, прошла ведь пара дней после ее приглашения, времени было предостаточно. Но!
Но в одном из чистых бокалов, из которого, предположительно, пила жертва, находят микрочастицы этого яда. То ли плохо вымыт был, то ли вообще имел свойства не вымываться наскоро, а требовал тщательной тепловой обработки. Специалисты разберутся…
– Что говорит Мохова? – проговорил Виктор Иванович, когда Гришин закончил рассказывать ему обо всем по третьему кругу, наверное.
– А ничего не говорит! Молчит и плачет. Даже с адвокатом на контакт не идет.
– А Ирина тоже молчит?
– Ирина? Ирина, конечно, молчит! Она все еще очень плоха. К ней, кроме мужа, никого не пускают. Его – и то затем, чтобы судно вынести, обмыть и все такое. Сам знаешь, какой в наших больницах уход. Да и что нового эта Ирина может тебе сообщить? Все и без нее известно.
– Не скажи. – Виктор Иванович задумчиво теребил мочку уха, настырно не желая так скоро соглашаться. – Она могла сообщить ей все же имена виновных.
– Кто мог сообщить??? – прошипел Гришин так, что на сип сорвался и надсадно закашлялся. – Ты снова о Моховой этой?! Снова пытаешься ее оправдать?! Ты в своем уме, Иваныч, а?! Понимаешь, что несешь?! Да нас с тобой… Нас с тобой за нее могут с работы попереть! Так тебе-то проще, ты вроде как на общественных началах ее делом занимаешься, а я!..
– Погоди, не кипятись, – примирительно произнес Виктор Иванович, понимая своего коллегу, как никто. – Но ведь не станешь отрицать, что Ирину неплохо было бы послушать, так?
– Ну… Тут не могу не согласиться, – начал было мяться Гришин, но тут же снова заартачился: – Только нового ничего не жду!
– Да погоди ты! Мало ли что там могло произойти! Эта Мохова… – Виктор Иванович неслышно выругался, закачав головой: – Странно все как-то, не находишь?
– Что странно? – уже начал раздражаться Гришин, откровенно про себя посылая ко всем чертям своего коллегу. – Что странного?!
– Нет, ну как… Все странно! Пригласить к себе человека и взять и отравить его. И это при том, что ходит под статьей, под подозрением в деле, где фигурирует яд. Это как-то… Как-то неумно, нелогично как-то, тебе не кажется?
– Нет! Мне не кажется это нелогичным. Мне кажется это бесчеловечным, во как! Бесчеловечно отправлять на тот свет младенца. Если, конечно же, он на самом деле был отравлен. Бесчеловечно потом истязать его отца, преследуя меркантильный интерес! Бесчеловечно расправляться потом с несчастной вдовой, обезумевшей буквально от собственного горя. Кстати, еще не факт, что мужика этого жена его отравила. Кто знает, что заставило ее написать эту чертову посмертную записку?!
– Мохова диктовала! – фыркнул сердито Виктор Иванович.
– А что? Может, и диктовала. Может, и авторучку ей в руки вкладывала, опоив. Тут все очень странно. Ты… У тебя мотив – я понимаю – быть к ней снисходительным. А я… Я не могу делать вид, что полтора десятка улик, свидетельствующих против нее, просто глупое наивное совпадение. Извини, Виктор Иванович, но если ты и дальше будешь отстаивать ее невиновность, то я тебе не союзник. Как хочешь!
Конечно, Виктор Иванович так не хотел, а что делать! Он не мог не признать правоты Гришина, но и сдаваться не хотел. И уж, если положить руку на сердце, глодал его червь сомнения. Сильно глодал.
Он ведь вчера днем, вернувшись домой, много думал. Нет, сначала он отведал пирогов. Млел, сидя на кухне под оранжевым абажуром, под методичный говор своей любимой супруги. Упивался чаем, надкусывал по-бессовестному пироги, отыскивая любимую начинку. Слушал ее, кивал, улыбался. Потом пошел с ней в спальню, и там такое было!..
Он даже припомнить потом не смог, когда такое у них бывало за последние годы. И она молодцом, как молодая, и он не подкачал. А вот когда она уснула с безмятежной улыбкой, он и начал думать. Поворочаться бы, да жена плотно припала к его левому плечу, не оторвать. Вот и пришлось лежать до нытья в пояснице, не шевелясь глазеть, не мигая, в потолок и думать, думать, думать.
И додумался-таки! Додумался до такого, что рассмешил с утра свою жену, рассказав ей о своих соображениях.
– Витюня, ты так всем преступникам найдешь оправдательный мотив, – удивленно воскликнула она, поигрывая чайной ложечкой над краешком своей чашки. – Благодарность благодарностью, но… Но факты – вещь упрямая. Сам же говорил!
Да-да он говорил, и что теперь! Говорил-то раньше, а теперь все как-то сложилось иначе. Все как-то неправильно, нелогично, запутанно и очень сильно попахивает сумасшествием.
– Я с тобой согласна, – кивнула жена, слизывая кончиком языка с губы крошку апельсинового джема.
Виктор Иванович в тот момент еле-еле удержался, чтобы самому эту мерцающую оранжевым крошку не слизать, возраст удержал и солидность, которую сам для себя давно придумал. И отвлекся даже, и пропустил, что жена потом сказала. А когда вник, даже испугался.
– Тогда дело попахивает тем, что твоя Мохова – настоящая маньячка, милый! – вот что она сказала, облизнув красивые губы, которые и не думали стареть, оставаясь такими же полными и притягательными для него.
– Она не маньячка! – надулся он, обидевшись. – Она вполне разумная современная женщина. И главный ее недостаток, думаю, это то, что она не очень удачлива.
– Ты хочешь сказать…
Жена шлепнула его по руке, когда он потянулся к ее груди через стол, посмотрела на окно тем самым взглядом, который всегда сопровождал ее глубокое раздумье. Заправила за ухо непокорную прядку, что с ранней юности выпрыгивала и выпрыгивала оттуда. Потом уставилась на него, как на незнакомца, и говорит:
– Ты хочешь сказать, что ею кто-то умело манипулирует?!
– Умница! Боже мой, какая же ты у меня умница!!! – подскочил он со своего стула и подлетел к ней, впиваясь в ее губы, пускай сколько хочет брыкается. – Всех уволю к чертовой матери, а тебя к себе возьму! Умница! Я ведь так и думаю, милая!!!
На самом деле он пока не успел так подумать. Что-то бродило в голове, мельтешило и спотыкалось, что-то такое, чего он никак не мог ухватить. А она – его жена – взяла и выразила одним словом то, что ему не давало покоя все последнее время. Умница! Он знал все-таки, на ком жениться!!!
– Ага! Я все-таки тебе пригодилась!
Обрадовалась она и такой красивой и счастливой ему в тот момент показалась, что он себя в сотый раз за минувшие сутки похвалил. Молодец, что вчера днем затребовал с нее пирогов, а не стал устраивать мелочных разборок. Надо все же любить, чтобы ухватить, уловить момент, когда и что нужно вовремя сделать и сказать. Ведь что могло получиться, начни он задавать ей вопросы о ее звонке его секретарше! Представить страшно, что было бы! Слезы, упреки, негодование. Закончилось бы все в лучшем случае спаньем в разных комнатах, в худшем – тем, что она принялась бы выкидывать с полок шкафа его вещи. А попросил пирогов, на которые она была мастерицей, и все…
Все утряслось: все бури, волнения, недовольства и сомнения. И все вернулось, главное! И нежность, которой всегда хватало, выпустить на волю только было некогда! И любовь, которой и деваться было некуда, она всегда сидела в них обоих, невидимой, правда, сделалась с годами, только и всего. Все утряслось, все вернулось, все сделалось таким, каким и должно было быть – надежным и незыблемым.
– Слушай, Вить, а кто может ею манипулировать?! Это ведь… Это ведь будто бы даже похоже на месть, знаешь!
– Ну… – Он минут пять обдумывал ее слова, прежде чем собраться с ответом. – Здесь и месть необязательна, хотя и в этом что-то есть. Я ведь не просто так запрос послал по ее прежнему месту жительства.
– Кто бы сомневался! – рассмеялась она. – Ты уже давно все придумал и продумал, а меня допрашиваешь, чтобы еще раз утвердиться в своем мнении. Так?
– Нет. Ты… Ты даже не представляешь, как ты мне помогла, – признался он не кривя душой. – Я ведь, когда запрос посылал, все искал что-нибудь из ее биографии. Какой-нибудь такой нехороший штришок, какой-нибудь негативный фактор. А теперь… Теперь, думаю, придется ехать в ее далекий край и искать ее друзей, знакомых и знакомых ее друзей. Кому-то она могла пересечь дорогу. Кому-то она могла навредить или нагадить. Врач – он ведь… Он ведь хуже прокурора! Прокурор – он может свободы лишить, а врач…
– Врач может как жизнь спасти, так и лишить ее?! – ахнула жена. – Ты это до меня пытаешься донести?!
– Что-то наподобие, родная. Что-то наподобие. Я побежал, а то уже поздно…
Разве мог он этим радужным утром предположить, что Гришин лишит его всяческих надежд на возможную невиновность Светланы Моховой. Разве мог он подумать, что Ирина была у нее в гостях и что именно там отведала отравленного вина. Нет, не мог. Все случилось так, как должно было случиться. И все его усилия, кажется, по восстановлению справедливости закончились крахом.
– Михаил Семенович, слышал, у тебя парень один любовником погибшей занимался? – спросил он, когда Гришин немного успокоился, с брезгливостью затушив в пепельнице вторую по счету сигарету.
– Занимался, и что? – Михаил Семенович равнодушно пожал плечами. – Нужен он нам теперь, этот любовник?
– Нет, но все же интересно было бы установить личность.
– Установишь ее, как же! Она после мужа стольких перебрала, что Сева за голову схватился, устанавливая их личности, – фыркнул, повеселев, Гришин. Любил он эту тему запретную, секретом не было. – Любвеобильная дама была, очень даже. Один из последних ее так нахваливал, так нахваливал. Говорит, в технике секса равных ей не было.
– А можно с ним переговорить?
– С кем?! С любовником ее последним?!
У Гришина аж рот пополз набок от раздражения. Ну чего опять цепляется за соломинку, а?! Чего еще узнать пытается?! Все ведь ясно как божий день. Давно пора от этого дела избавляться, других невпроворот. А он снова-здорово!
– Зачем с любовником? С парнем твоим. Как его – Сева, ты сказал?
– Сева, Сева, – покивал Михаил Семенович. – Говори, мне не жалко. Только, Виктор Иванович, дорогой, я тебя умоляю!.. Давай не будем больше, а?!
– Давай не будем, – покивал согласно Виктор Иванович, выбираясь из-за стола и направляясь к выходу из кабинета. У двери остановился и со шкодливой улыбкой хмыкнул: – А если будем, то давай…
Глава 19
Сева едва успел выпрыгнуть из ботинок и штанов, едва успел открыть рот и надкусить бутерброд с куском колбасы и огромным листом салата, как в дверь его малогабаритной неуютной квартирки позвонили.
– Черт побери все на свете! – простонал он с набитым ртом и поплелся открывать дверь.
Открыл и застыл в растерянности на пороге.
За дверью на лестничной клетке топтался Вячеслав. Вид у него был, как бы это поточнее выразиться, слегка взъерошенный. А уж если быть совершенно точным, то вся его мускулатурная напыщенность растворилась в странном испуге, сквозившем из его глаз.
– Привет, войти можно? – запросился он сразу в гости и попер на Севу, не переставая бубнить: – Ты прости, старик, я ведь в прошлый раз проследил за тобой. Мало ли, думаю, что за фрукт. Ксивой сейчас любой дурак размахивать может – в переходе подземном купил и понтуется. Вот и пришлось подстраховаться. Проследил, потом справки навел.
– И что?
Сева неловко отступал, подосадовав на свои худые волосатые ноги, с которых Вячеслав не спускал теперь насмешливого взгляда. Подумаешь, тоже! Ему вот лично некогда по тренажерным залам мотаться. Ему нужно всякую шваль отслеживать и вылавливать, чтобы нормальные люди спали нормально. Ухмыляется тот, понимаешь…
– Все в порядке, старик, – кивнул Вячеслав, заглядывая на кухню. – Ты такой на самом деле. В том смысле, что действительно в прокуратуре работаешь. Ужинать собрался?
Ужином растрепанный кочан салата, развороченный батон и ополовиненную палку колбасы трудно было назвать. Закусь какая-никакая, это еще куда ни шло. А ужин…
Ужин, по представлению Севы, должен был бы пыхтеть на сковородке, томиться в духовке, вариться в кастрюльке и издавать манящий аромат горячей картошки, сочного мяса или зажаренной курицы. До таких изысков его руки не доходили, других рук в его доме не имелось.
– Ты чего пришел, Слава? – глянул на него Сева с недоброжелательным значением.
– Проблемы у меня, старик, появились после твоего визита, вот как. – Вячеслав отщипнул лист салата, сунул его в рот и лениво пожевал. – Все было в норме вроде бы, а как ты сунулся ко мне, так и началось.
– Что конкретно? Что началось?!
Сева был зол на гостя, за то, что тот скомкал его редкий свободный вечер. Зол на себя за то, что предстал перед ним в одних трусах. Зол на Гришина, который сначала надумал дать ему задание по установлению личности любовника повесившейся женщины. А потом дал задний ход, постановив, что эту линию в разработку пускать не стоит, и без того все и всем ясно.
– Ну чего молчишь, Слава? – снова повторил Сева, на всякий случай отступая к кухонной двери.
Черт его знает, с чем пришел к нему этот качок? Может, он больной на всю голову и как кинется сейчас на него, и примется душить, как придушил, возможно, свою любовницу. Это ведь только Гришину все понятно. У самого-то Севы сомнений много возникло в ходе расследования.
– Мне кажется, что за мной следят. – Крутые плечи гостя внезапно поникли, сделавшись совершенно обычными, почти как у Севы. – Гадкое ощущение, можешь себе представить?!
– Могу, конечно, но почему ты связываешь возможную слежку за тобой именно с моим визитом?
– Ну… Не знаю я! А с чем еще мне ее связывать?! – Вячеслав снова полез к кочану салата, начав беспардонно щипать листья. – Все было нормально, и вдруг чую, что мне в затылок дышит какая-то падла! Слушай, а это не вы меня пасете, а? В смысле, не менты, нет?
– Думаю, нет. – Сева покачал головой, подумал еще и уже более уверенно: – Нет, с нашей стороны наблюдения не было.
Гришин же сказал, что эта версия бесперспективна, что Севе не следует больше заниматься ее разработкой. Из фигурантов один Вячеслав и нарисовался. Личность парня, которого так обожала и побаивалась погибшая, установлена не была по той же причине: Гришин велел отвлечься. Кто тогда может следить за качком?
– Я не знаю! Но волосы на загривке каждый раз шевелятся, когда я его чую, – пожаловался гость Севе. – Очень отвратительное ощущение!
– Стоп. А с чего это ты взял, что это непременно он?! – тут же зацепился Сева. – Это ведь может быть и одна из обиженных или брошенных вами женщин. Не так ли?
– Не так. – Вячеслав покачал головой, со вздохом уселся на Севино место за столом и, сложив ладони меж коленей, нехотя признался: – Я ведь… Я ведь после Наташки ни с кем никаких шашней не заводил.
– А что так? – изумился Сева. – Неужели чувства у вас к ней были? Поверить не могу!
Поверить было невозможно, стоило вспомнить рассказ Вячеслава о странности их отношений. Наталья ведь с кем только не делила свое одиночество. У нее было много разных мужчин, а одного она так и вообще любила.
– Чувства, не чувства, но забыть ее мне оказалось не так просто, – еще тише, чем прежде, проговорил Слава. – Знаете, я ведь даже на кладбище к ней ходил.
– На похороны, в смысле?
– Нет, на похороны не пошел. Потом уже… Через пару дней сходил с цветами. Постоял и… Черт побери! – Он дернулся всем телом, будто его ударили, вжал голову в плечи и испуганно глянул на Севу исподлобья: – А ведь тогда я и почувствовал в первый раз, что за мной кто-то наблюдает.
– На кладбище, в смысле?
– Ну да! Именно там. Я оглянулся, почувствовав. Никого. Мне так жутко стало, подумал еще суеверно, что это она за мной с того света наблюдает, и почти галопом оттуда. – Вячеслав мотнул головой. – На выходе оглянулся, тут его и увидел.
– Кого?
– Ну мужика этого. Я потому и говорю, что это не может быть женщина. Я же ясно видел, что это мужчина за мной идет. Он еще за дерево тогда спрятался, но что мужик, я рассмотрел совершенно точно. – Он потер ладонь о ладонь, зажатых меж коленей, и спросил, глядя с надеждой на Севу: – Что делать, командир?!
– Так, так, так… – забыв, что в трусах, рубашке и носках он выглядит не очень внушительно, Сева заметался по кухне, на ходу рисуя план действий: – Ты сегодня возвращаешься домой и никого к себе не впускаешь. Никого! Сиди тихо как мышь. А завтра с утра я жду тебя у себя на работе. Раз справки наводил, то знать должен, где я работаю.
– А зачем я туда? – перепугался непонятно чего Вячеслав.
– Поедем в одно место, будем сотрудничать с художником.
– А зачем? – снова ничего не понял гость.
– Затем, что фоторобот мы с тобой так и не составили, переключив свое внимание туда, куда нас заставили переключить, – проговорил Сева, моментально уловив глубокий смысл только что оброненной им фразы.
– Фоторобот кого? – продолжал тупить Вячеслав.
– Того парня, с кем, возможно, у твоей Натальи был бурный и продолжительный роман.
– А-аа! Вон что! – наконец-то проявил чудеса сообразительности перепуганный не по-детски Вячеслав. – Думаешь, это он за мной следил?