Предъявляются мысли и разговоры подсудимого по данному делу.
И после этого зазвучали тайные диалоги, что вел мужчина со своими подельниками, желавшими ради жилплощади в хорошем доме извести одинокого пьяницу Леню Мальцева. И из этих, казалось бы, тайных бесед, а еще и из мыслей подсудимого было ясно, что он знал, какая незавидная судьба поджидает мужичка- пьяницу и знал, что в водке клофелин и, тем не менее, вез его на погибель, и водку эту окаянную предлагал. Вина его была безусловно доказана.
После этого устремленное ввысь лицо подсудимого исказилось гримасой, и он взвизгнул сначала что-то нечленораздельное, а потом заголосил разборчиво:
— Из-за какого-то поганого пьяницы. Да он дерьмо был последнее. А добро?! Я столько добра людям сделал! Нищим всегда подавал. Помогал слабым. Защищал их!..
— Высокий Суд, уже находясь здесь, эта душа совершила нарушение, — резюмировал равнодушный голос. — Оскорбление другой души руганью. Прошу приобщить это деяние к прочим.
И тут же, не меняя интонации голос обвинителя добавил:
— Предъявите добрые дела подсудимого.
— Как и это все? — возмутился мужчина все также глядя вверх.
— Все, — сообщил обвинитель, выступающий теперь и в роли адвоката. — Нищим вы подавали из средств, нажитых неправедными путями, делились не своим. А людям помогали чаще всего небескорыстно, а исключительно для поддержания имиджа и получения ответной выгоды, да и помогали все больше не тем, кому следовало, и не в тех делах, где следовало бы. Поэтому все, что вы видите — это и есть ваши добрые деяния, прошедшие через сито отбора. Все они здесь и все они положены на чашу добра.
Ну и, как видите, результат — фиолетовый сектор. Отсюда и приговор.
Приговор не зачитывали. Не знаю, как его понял обвиняемый, но у меня в сознании отпечаталось четко — мукам не подвергать, а скорейшее полное лишение человеческого сознания. Быть ему теперь тарантулом или пауком.
После этого странный свет погас, наступила полная тишина.
А потом, через некоторое время появился новый подсудимый. Вернее, подсудимая, поскольку это была женщина. На вид совсем пожилая и тоже одетая в темное рубище.
Она стояла в середине зала, выражая всем своим видом неуверенность и робко смотрела вверх на источник божественного света.
— Вам все видно? — спросил голос сверху.
Голос был другой. Тоже мужской, но он явно отличался по тембру и интонации. От него веяло спокойствием.
Женщина тихо ответила: "Да".
Потом благожелательный профессорский голос после нескольких стандартных вопросов стал выяснять детали мелких происшествий, приключившихся с подсудимой.
Первые преступления, вменяемые ей, были не тяжелые: девичья ложь, серая зависть, распускание глупых сплетен и незамысловатая клевета. Потом вспомнились два криминальных эпизода: украденная у подруги кофточка и четырнадцать рублей с копейками, вытащенные у соседки по общежитию. Ее тогда же и разоблачили, и ей было очень стыдно, и она сильно переживала свой позор, поэтому теперь, на Божьем Суде давнишнее ее раскаяние принимали как смягчающее обстоятельство. Затем пошли дела посерьезней.
Женщина эта работала сначала воспитателем в детских садах, а затем доросла и до должности заведующей. И на этом своем посту она не раз была несправедлива к подчиненным и подопечным, часто грубила и унижала их. Были в ее жизни и несколько эпизодов стяжательства и даже случаи мздоимства. Вроде бы ерунда, по сравнению с тем, что делают настоящие злодеи, в той жизни ее и к ответственности ни разу не призывали из-за таких-то пустяков, но здесь, на этом суде ей напомнили и об этих промахах. Здесь все припоминали всем. Каждый поступок, нарушавший заповеди и принесший кому-то из живущих вред, здесь обязательно получал свою оценку. Отдельно разбирались ее некрасивые истории с последними тремя замужествами.
Больше четверти века прожила она со своим первым мужем. Жили душа в душу, двух детей вырастили и вывели в люди. А потом муж ее скоропостижно скончался, не дотянув даже до пенсии. И через некоторое время женщина эта познакомилась с другим мужчиной- вдовцом, человеком зажиточным и мастером на все руки. А поскольку сама она была особой видной, то вскоре они поженились и зажили вместе. И все было бы хорошо, да мужчина-то долго не выдержал подвернувшегося счастья и вскоре умер. А наследство-то по большей части не детям его от первого брака досталось почему-то, а ей — новой жене. Как уж наша подсудимая все это обстряпала, одной ей и ведомо было, да вот еще и на этом суде прозвучало. И главное, что не было ей ничуть не стыдно за это. Поскольку заботилась она о своих детях и подрастающих внуках и все им оставить хотела. И так нашей подсудимой эта идея понравилась, что она еще дважды выходила замуж. Да не за пьяниц каких-то норовила-то, а выбирала себе в спутники мужчин деятельных, с головой, да с кое-каким имуществом. И, видимо, с ослабленным здоровьем. Ибо не один из них ее не пережил. Всех она их похоронила, и после каждого что-то ее детям и внукам перепало. И вроде как не убивала она их — не было на суде таких обвинений, а изнашивались они с ней из-за темперамента ее подозрительно быстро: три- четыре года — и выноси готовенького.
Но все это не так уж сильно влияло на ее судьбу. Поскольку и доброго она за жизнь сделала для других немало, и бескорыстно, и из жалости. И детей своих вот неплохих вырастила. Пусть и звезд они с неба не хватали, так и не вредные вовсе. И в бога она к старости поверила, порой в церковь зайдет, порой дома помолится.
В общем этот процесс был не очень интересен и даже скучноват. Мысли и эмоции, которыми руководствовалась эта женщина при жизни, были настолько приземлены и обыденны, что не вызывали никакого любопытства. Объяснения ее были сумбурны и нелогичны. И потому неясно было, чем для нее мог закончиться суд.
Но тут прозвучало главное обвинение, приготовленное ей к финалу процесса. Благожелательный голос как бы невзначай спросил:
— Почему вы вырастили только двух детей?
— Так Бог только двоих дал, — ответила женщина.
— Ну что, вы. Вы были беременны шесть раз, могли иметь шесть детей, но четырежды сделали аборт. Зачем, спрашивается?
— Да тяжело было бы. Мы столько с Васей и не планировали.
Как бы мы их прокормили? Жизнь- то какая у нас была. А зарплата?
В голосе женщины слышалось удивление, что приходится объяснять такие простые истины.
— Значит вы признаете, что убили трех мальчиков и одну девочку в период с 1959 по 1968 в земном летоисчислении?
— Я никого не убивала, — женщина как будто обиделась.
— Ну а как же те четверо, которых вы своим решением лишили права жить. Вы именно убили их…
Долгая пауза повисла в гнетущей тишине. Женщина не знала, что ей ответить на неожиданное обвинение.
Тогда вновь зазвучал голос сверху:
— И кто же вам сказал, внушил, или дал понять, что вы, вы имеете право решать, кому жить, а кому нет. Кто? — голос обвинителя стал вкрадчивым. — Если жизнь зародилась в вас значит так было угодно Богу. А вы ее металлом по голове. Скребком из себя. Кто дал вам это право?..
Молчите?… Вы не знаете?… Вы сами себе присвоили это право, божественное право ограничивать чужую жизнь?…
Теперь вам придется за это ответить.
Поэтому, Высокий Суд, я хочу приобщить эти четыре факта умышленного убийства к своему обвинению. А в качестве аргумента защиты обвиняемой приобщить тот факт, что само сообщество живущих на земле по непонятной мне причине не считает это преступлением и даже поощряет подобные факты, связывая их с правом женщины самой решать, сколько детей иметь. Что, тем не менее, является нарушением божественных заповедей.
У меня все по этой душе и по ее деяниям, можно объявлять приговор.
Снова мгновенье гнетущей тишины ожидания.
Женщина, смотревшая вверх, на исходивший на нее луч, вздрогнула и как-то сразу вся сникла. Ей вынесли приговор. Она хотела сытой жизни для себя, и ей ее обеспечат. Корма теперь у нее будет дополна, а еще всю свою следующую жизнь она будет рожать, рожать и рожать. Вот только потомство ее будет обречено — съедят его люди и собаки. Поскольку быть ей теперь крольчихой на ферме.
Третьим был тот самый юноша, которого мы встречали с Валерием. Надо ли говорить, что был он одет все в ту же хламиду серого цвета, что и предыдущие подсудимые. Но в отличие от предыдущих случаев он в зале был не один. Недалеко от него в желтом луче прожектора я увидел Валерия. Он тоже был одет во что-то, похожее на коричневую сутану.
— Высокий суд, я представляю вам этого славного юношу. Я думаю, он стоит такого моего определения, поскольку претендует на звание избранного.
Голос Валерия звучал торжественно, а сам он вновь преобразился и походил уже на актера Игоря Костолевского в одной из пафосных его ролей.
Голос Валерия звучал торжественно, а сам он вновь преобразился и походил уже на актера Игоря Костолевского в одной из пафосных его ролей.
— Подсудимый прожил короткую жизнь, — продолжал начальник смены, — всего девятнадцать лет, шесть месяцев и тринадцать дней.
И не совершил ни одного тяжкого проступка. Даже несмотря на то, что был на войне и участвовал в боевых действиях.
Паренек с легким удивлением возразил.
— Да какие там боевые действия. Меня в первом же бою убили.
Я, правда, до этого четыре раза был под обстрелом, так отсиделся от пуль в бункере. Я же связистом был.
Не обращая внимания на его слова, Валерий продолжил:
— Высокий Суд, предъявляется вашему вниманию жизненный путь молодого человека.
И снова, словно в убыстренном кино, промелькнули основные эпизоды из жизни парня. Я уже видел все это. Благодаря своему дару читать судьбы я ознакомился с его жизнью еще там, в зале прибытия. Поэтому смотреть все это во второй раз было не так уж интересно. Интересней было узнать, насколько мои оценки эпизодов из его жизни совпадут с оценками, что поставит ему этот Суд.
Суд судил похоже. Наши оценки совпадали в среднем в пяти случаях из шести. Не так уж плохо. Да и в тех эпизодах, где между нами были расхождения, они были не настолько существенны. Так небольшие недоразумения, основанные на некоторой моей снисходительности, как существа только что покинувшего земную обитель и все еще находящегося под влиянием тех морально-нравственных критериев, что наполняют нашу земную жизнь.
Если в обществе постоянно твердят, что разрешено все, что не запрещено, то у человека сдвигаются моральные нормы и он становится способен на такие поступки, которые не совсем соответствуют высоким требованиям божественных заповедей. В данном случае я не говорю об обычных преступлениях, с ними и так все ясно.
Но возьмем что-нибудь другое, отнюдь не осуждаемое, а даже поощряемое обществом, например предпринимательство. Если с утра до вечера все говорят тебе: "Делай, делай деньги, только так ты добьешься успеха и уважения окружающих", то трудно догадаться, что путь этот может оказаться гибельным. А ведь часто это бывает именно так, ибо никто не предупредит тебя, что для того, чтобы преуспеть в бизнесе тебе придется стать циничным и жестким, даже жестоким и, в какой-то мере, злым. Другие в бизнесе не выживают.
Тебе придется стать жадным и наживаться на людских слезах и человеческом горе. Ведь рыночная экономика и предполагает, и подталкивает всех, ею занимающихся, к максимальной выгоде, к максимальной наживе. И ты поневоле будешь отнимать последнее у неимущих и предлагать роскошные излишества имущим, лишь бы получить немножко сверх нормы, заработать чуть больше, обогатиться еще на копейку. И ради этой пресловутой выгоды тебе придется часто заниматься ни тем, что тебе интересно, к чему стремится твоя душа, а тем, что приносит наибольшую прибыль. И ведь обществом, современным нам обществом это не осуждается, а наоборот даже поощряется. Так что, если ты встанешь на этот путь, тебя никто не осудит. Тебя действительно станут уважать, если добьешься на этом поприще успеха, и будут нахваливать за то, что ты преодолел все трудности и победил всех конкурентов. А еще тебя будут бояться. И ненавидеть. И всем будет наплевать на твою душу, которая могла бы стать бессмертной, и всем будет наплевать на твои чувства и мысли, и все будут видеть в тебе только денежный мешок, способный просыпаться на них вожделенным золотым дождем. И уважать тебя будут именно за это золото, и бояться, и ненавидеть тоже из-за него. А еще тебе будут завидовать. И неизвестно еще сколько мятущихся в поисках смысла жизни душ ты собьешь с верного пути своим, казалось бы, благополучным примером…
Но, прислушиваясь к решениям суда, я все больше и больше проникался пониманием вечных истин божественных заповедей, все более отдаляясь от навязанной мне за последнюю мою жизнь земной морали. И некоторая тревога понемногу заполоняла меня. Я подумал, а как я сам буду выглядеть на этом освещенном пятачке?
Тем временем суд над парнем продолжался. Хотя, если по- честному, судить его было не за что. Он прожил нормальную жизнь.
Старший из трех сыновей мастера с мебельной фабрики и учительницы литературы. Рос тихим начитанным мальчиком. Не хулиганил, не дрался, не воровал. Даже курить не научился, не говоря о наркотиках. В школе был незаметным, учился неплохо, но, закончив ее, в институт на бюджетное место не прошел по конкурсу, а для обучения на платном не было средств и, чтобы не сидеть на шее у родителей, пришлось ему идти к отцу на фабрику учеником краснодеревщика.
Мужики в бригаде попались нормальные, хоть сами и пили, но его к пьянству не приучали. А, может, отец их предупредил?
С девчонками же, наш герой был не то, что робок, а скорее не нагл. Нравилась ему одна, Катей звали, но он был у нее не на первом месте. Так, разрешала иногда ему ее куда-нибудь пригласить, но до себя не допускала. Она даже на проводы его в армию не пришла. Хотя на его частые письма, посланные из воинской части, пару раз ответила, сообщая кто из их общих знакомых с кем тусуется, какие последние фильмы идут в их городе, да что один парень, которого он не знает, замуж ее зовет, но она не знает, стоит ли выходить, или, может, погулять еще годик- другой.
В армии он успел прослужить восемь месяцев. Там пару раз пришлось подраться, защищая свое достоинство, да раза четыре ему крепко досталось от старослужащих. Но и в армии не стал он агрессивным и злым, и там он не воровал, не подличал, не лгал.
А потом его послали на войну. Посчитали готовым. На войну непонятную, вялотекущую, без четкой линии фронта, где не было ясно, кто свой, а кто чужой. А самое важное, война эта была никому не нужна, кроме кучки политиканов и барыг. И на этой войне он пробыл две недели, после чего его убили.
Колонну, в которой он ехал, обложили минометным огнем. Он погиб одним из первых, даже не успев выстрелить в ответ. А может, и к счастью, что не отстреливался. Вдруг бы в кого попал, убил бы, а убивший, пусть даже в экстремальной обстановке, пусть даже на войне, не может быть избранным. Ведь он бы тогда нарушил одну из божественных заповедей: "Не убий". А это недопустимо.
Поэтому не верьте, что герои каких-либо войн попадают в рай. Это- неправда. Их ждет такой же Божий Суд, и на нем они ответят за каждого убитого ими на войне.
И совсем не служит оправданием для Суда, что кто-то, где-то считает какую-то из войн справедливой, оборонительной или освободительной. Для Божьего суда нет правых и виноватых в международных и гражданских войнах, как нет оценок для международной и внутренней политики, проводимой людьми на грешной планете Земля.
Ведь все люди рождаются равными перед Богом и одинаково наделяются безгрешной душой. И если потом они сами организуют такое сообщество, где процветает произвол, угнетение и беззаконие, приводящие к смутам, войнам и преступлениям, то виноват ли в этом Создатель, давший им совсем другие законы? Законы, которые они так дружно нарушают, ссылаясь на обстоятельства, на слабости человеческой натуры и на традиции, исповедуемые в их сообществе. Отвечать приходится за все.
Суд над парнем был таким же коротким, как и его жизнь.
Голос верховного судьи поздравил его с практически безгрешной жизнью и, непонимающего еще ничего, его вдруг залило ярким светом. Тот, непонятно где висящий прожектор, что освещал его до этого, вдруг сильно увеличил свое излучение и на мгновение стал ослепительно ярким. Настолько, что даже я зажмурился. Это означало, что молодого человека приняли в сонм избранных и ему теперь предстоит пройти все испытания, предназначенные для оных. Божественная длань этим светом коснулось его души…
Впечатление от увиденного было сильное. И я подумал, а почему я не помню ни одного подобного суда? Ведь я, как минимум, уже трижды проходил через эту процедуру, а вот как отрезало. Три, вернее, уже четыре прожитые мной земные жизни я помню, или могу вспомнить без особого труда многие эпизоды из прожитых мной лет, а вот все, что происходило со мной здесь, я забыл начисто. Странно. Может это свойство памяти такое, помнить только, что происходило там в реальном мире, где есть солнце, воздух, море, но никак ни здесь. Ведь здесь нет ничего, ни запахов, ни посторонних звуков, ни предметов. Все возникает из ничего и пропадает в никуда. Здесь нет необходимости дышать, здесь не надо есть, пить и справлять естественные надобности. Ведь души никакой физиологии не имеют. Да здесь мы даже не разговариваем в обычном понимании этого слова, губами шевелим по инерции, а звука-то нет! Весь обмен информации происходит скорее как-то телепатически. Со стороны это может показаться удивительным, но ведь не удивляет нас, что точно также мы разговариваем в наших снах. Мы слышим голоса, узнаем их, чувствуем интонацию собеседника, и отвечаем им часто также эмоционально, но также не издавая ни звука в ответ, и в тоже время слыша свой собственный голос…