Он сказал:
– Наше появление здесь, как видно, не было для них неожиданностью.
– Да, – просто сказал Чаннис.
– И все? Вы высказались на удивление содержательно. Мы являемся сюда и обнаруживаем,
что губернатор нас уже ждет. От губернатора, как можно предполагать, мы узнаем, что нас ожидает и
сам Ределл. Чего же стоит в этом случае вся наша миссия?
Чаннис поднял голову и произнес, даже не пытаясь скрыть усталые нотки в голосе:
– Ждать нас – одно дело; знать заранее, кто мы и зачем явились – совсем другое.
– Вы надеетесь скрыть это от людей Второго Установления?
– Возможно. А почему бы и нет? Вы что, уже готовы спасовать? Допустим, что наш корабль
засекли в космосе. Разве это так уж необычно для крупной державы – иметь передовые посты
наблюдения? Мы представляли бы интерес, пусть даже в качестве обычных чужеземцев.
– Интерес, достаточный для того, чтобы губернатор сам явился к нам, а не наоборот?
Чаннис пожал плечами.
– С этой проблемой будем разбираться позднее. Давайте поглядим, что из себя представляет
этот губернатор.
Притчер чуть сердито осклабился. Ситуация становилась просто смехотворной.
Демонстрируя показное воодушевление, Чаннис продолжал:
– По крайней мере одно мы знаем. Либо Ределл – это и есть Второе Установление, либо целый
миллион отдельных признаков указывает в ложную сторону. Как еще можно интерпретировать тот
нескрываемый страх, в котором Ределл держит этих туземцев? Признаков политического
принуждения я не вижу. Их общества Старейшин собираются на вид вполне открыто, без каких-либо
помех. Налоги, о которых они рассказывали, мне вовсе не кажутся непосильными, и вся система их
сбора неэффективна. Туземцы много говорят о бедности, но выглядят при этом крепкими и
упитанными. Дома неуклюжи, деревни построены достаточно примитивно, но своему назначению
они полностью отвечают. В сущности, этот мир поражает меня. Я никогда не видел более
непривлекательной планеты, но при этом у меня создалось убеждение, что население здесь отнюдь не
страдает, и его безыскусная жизнь ухитряется включать в себя уравновешенное счастье, недостающее
утонченным народам развитых центров.
– Так вы, значит, поклонник крестьянских добродетелей?
– Звезды меня упаси, – эта мысль, казалось, изумила Чанниса. – Я просто отмечаю значимость
всего этого. Видимо, Ределл является эффективным администратором – но совсем в ином смысле,
нежели Старая Империя, Первое Установление или даже наш собственный Союз. Все они
обеспечивали и обеспечивают своим подданным чисто механическое процветание за счет конкретных
ценностей. Ределл же приносит счастье и достаток. Разве вы не видите, что все их господство имеет
иную ориентацию? Оно не физическое, а психологическое.
– В самом деле? – Притчер позволил себе поиронизировать. – А ужас, с которым Старейшины
говорят о наказании за измену, исходящем от этих добросердечных администраторов-психологов?
Как это согласуется с вашим тезисом?
– А разве сами они являлись объектом наказания? По их словам, наказывали других. Создается
впечатление, что представление о каре так прочно вбито в них, что сама кара никогда не понадобится.
Должные умственные установки так впечатаны в их сознания, что я почти уверен: на планете нет ни
единого ределлского солдата. Неужто вы всего этого не видите?
– Возможно, увижу, – холодно сказал Притчер, – но не раньше, чем встречусь с губернатором.
А, кстати, что если и наши сознания уже взяты под контроль?
Чаннис ответил с нескрываемым презрением:
– Вы-то должны быть к такому приучены.
Притчер заметно побледнел и, сделав усилие, отвернулся. Больше в этот день они друг с
другом не разговаривали.
В молчаливом безветрии морозной ночи, прислушавшись к тихому, сонному дыханию
попутчика, Притчер молча настроил свою наручную рацию на ультраволновой диапазон,
недоступный рации Чанниса, и бесшумно прикасаясь к ней ногтем, связался с кораблем.
Ответ поступил в виде череды незаметных, едва ощутимых вибраций.
Притчер дважды спросил:
– Есть ли какие-либо сообщения?
Дважды последовал ответ:
– Никаких. Мы в постоянном ожидании.
Он встал с кровати. В комнате было холодно, и он, завернувшись в меховое одеяло, сел в
кресло и стал смотреть на небосвод, столь отличающийся по яркости и сложности расположения
теснящихся звезд от равномерного тумана Галактической Линзы, которая господствовала на ночном
небе его родной Периферии.
Где-то там, среди звезд, находился ответ на захлестнувшие его трудности, и он страстно
желал, чтобы этот ответ поскорее прибыл и со всем покончил.
На миг он задался вопросом: неужели Мул был прав, и Обращение отняло у него твердое,
острое лезвие уверенности в себе? Или то была просто надвигающаяся старость, объединившаяся со
всеми тяготами последних лет?
Ему, в сущности, было все равно.
Он устал.
Губернатор Россема прибыл без особой помпы. Его единственным спутником был человек в
форме, управлявший мобилем.
Мобиль выглядел роскошно, но Притчеру он не особенно понравился. Разворачивался он
неуклюже, не раз заметно дергался – видимо, при слишком быстрой смене передач. Один лишь взгляд
на его конструкцию позволял заключить, что мобиль работал не на атомной, а на химической энергии.
Ределлский губернатор мягко ступил на тонкий слой снега и двинулся вперед между двумя
шеренгами почтительно стоящих Старейшин. Он быстро вошел в здание, не глядя на них.
Старейшины последовали за ним.
Два человека Союза Миров Мула наблюдали за происходящим из отведенного им помещения.
Губернатор был полного телосложения, довольно коренаст, невысок ростом, с невыразительным
лицом.
Но что из того?
Притчер выругал себя за излишнюю нервозность. По правде говоря, на его лице ничего не
отразилось. Он не унизился перед Чаннисом – но ему было прекрасно известно, что его кровяное
давление подскочило, а в горле пересохло.
То был не физический страх. Притчер ни в коей мере не принадлежал к числу тупоумных,
непробиваемых людей, состоящих из лишенной нервов плоти, слишком глупых даже для того, чтобы
испугаться – но физический страх он мог унять и отбросить в сторону.
Здесь все было по-иному. Этот страх был другим.
Он быстро взглянул на Чанниса. Молодой человек беспечно рассматривал ногти на одной руке
и лениво подправлял какие-то незаметные нарушения идеального порядка.
Что-то внутри Притчера исполнилось негодования. Стоило ли Чаннису бояться ментального
воздействия?
Притчер мысленно перевел дух и попытался рассуждать в обратном направлении. Каким
твердокаменным демократом он был раньше, до того, как Мул Обратил его? Это было трудно
вспомнить. Он не мог представить себя таким даже мысленно. Он не мог порвать цепкие узы,
эмоционально привязывавшие его к Мулу. Рассудку его было известно, что когда-то он пытался убить
Мула, но несмотря на все усилия, он никак не мог припомнить своих ощущений в то время. Впрочем,
это могло быть самозащитой его сознания, ибо даже интуитивные догадки о природе забытых чувств,
одно лишь постижение их направленности вызывали болезненные корчи в желудке.
Что если губернатор уже вмешался в его сознание?
Что если нематериальные, мысленные щупальца Второго Установителя вползли, извиваясь, в
эмоциональные расщелины его менталитета и разъединили его, и изменили его…
В тот, первый раз он ничего не почувствовал. Не было ни боли, ни разлада в мыслях – ни даже
ощущения разрыва. Он, оказывается, всегда любил Мула. Если когда-то давным-давно – пять
коротких лет назад – он думал, что не любит его, что ненавидит его, это было просто дикой иллюзией.
Мысль об этой иллюзии заставляла его нервничать.
Но боли не было.
Будет ли встреча с губернатором воспроизведением того, через что он уже прошел однажды?
Присоединится ли все ушедшее – вся его служба при Муле, вся его жизненная ориентация – к
туманной, потусторонней мечте, хранившей слово "демократия"? Мул тоже станет сном, и Притчер
сделается верным одному лишь Ределлу…
Он резко повернулся.
Возникло острое чувство тошноты.
И тут голос Чанниса раздался в его ушах:
– Я думаю, что это за нами, генерал.
Притчер снова обернулся. Один из Старейшин бесшумно открыл дверь и встал на пороге,
храня выражение достоинства и спокойного почтения. Он сказал:
– Его Превосходительство Губернатор Россема от имени Властителей Ределла имеет
удовольствие дать соизволение на аудиенцию и требует вашего появления перед своей персоной.
– Все ясно, – Чаннис рывком подтянул пояс и поправил на голове россемский капюшон.
Притчер стиснул зубы. Начиналась настоящая игра.
Губернатор Россема имел невзрачный облик. К тому же он был с непокрытой головой, и его
редеющие, светло-каштановые с проседью волосы придавали ему благодушный вид. Его костлявые
надбровные дуги были хмуро сведены, а глаза, окаймленные тонкой сеткой морщин, казались
хитроватыми, но свежевыбритый подбородок имел мягкие очертания и, по всеобщему мнению
приверженцев псевдонауки, читающей характер по чертам лица, выглядел "безвольным".
Избегая его взгляда, Притчер рассматривал именно подбородок губернатора. Он не знал,
могло ли это помочь – если им вообще что-либо могло помочь.
Голос губернатора был пронзительным, интонации – безразличными:
– Добро пожаловать на Ределл. Мы приветствуем вас с миром. Вы уже ели?
Его рука – с длинными пальцами и с проступающими венами – почти царственным жестом
простерлась в направлении подковообразного стола.
Они поклонились и сели за стол. Губернатор расположился с наружной стороны основания
подковы, они – с внутренней, а по бокам разместился двойной ряд молчаливых Старейшин.
Губернатор разговаривал короткими, отрывистыми фразами, нахваливал импортированную с
Ределла провизию, – каковая и в самом деле несколько отличалась по качеству от более грубого
угощения Старейшин, – и поругивал россемскую погоду; одновременно он ненароком затрагивал и
вопросы, касающиеся сложностей, с которыми приходится сталкиваться в космических
путешествиях.
Чаннис говорил мало, Притчер вообще помалкивал.
Подошел конец обеда. Небольшие запеченные фрукты были съедены, салфетки использованы
и отброшены. Губернатор откинулся в кресле.
Его маленькие глаза заискрились.
– Я интересовался вашим кораблем. Естественно, я хотел бы проследить, чтобы он был
должным образом обслужен и отремонтирован. Мне сообщили, что его местонахождение неизвестно.
– Действительно, – с легкостью ответил Чаннис. – Мы оставили его в космосе. Это большой
звездолет, подходящий для длительных странствий, в том числе и во враждебно настроенных местах,
и мы посчитали, что его посадка здесь может вызвать сомнения в наших мирных намерениях. Мы
предпочли высадиться одни, без оружия.
– Это дружественный акт, – без особой уверенности прокомментировал губернатор. – Большой
корабль, вы говорите?
– Это не военное судно, ваше превосходительство.
– Кхм, кхм. Откуда вы прибыли?
– С небольшого мира в секторе Сантанни, ваше превосходительство. Возможно, вы и не
подозреваете о его существовании, поскольку он ничем не знаменит. Мы заинтересованы в
установлении торговых связей.
– А, торговля? Что есть у вас на продажу?
– Всевозможные машины, ваше превосходительство. Для обмена на продовольствие,
древесину, руду…
– Кхм, кхм, – казалось, губернатора одолевают сомнения. – Я мало разбираюсь в таких делах.
Возможно, удастся договориться ко взаимной выгоде. Возможно. После того, как я ознакомлюсь с
вашими полномочиями, – ибо, как вы понимаете, для того, чтобы дела могли двинуться дальше, мое
правительство затребует дополнительную информацию, – и после того, как я осмотрю ваш корабль, не
исключено, что для вас будет иметь смысл проследовать на Ределл.
Ответа не было, и отношение губернатора к гостям стало подмерзать на глазах.
– Во всяком случае, необходимо, чтобы я увидел ваш корабль.
Чаннис сказал отчужденно:
– Корабль, к несчастью, в данный момент находится на ремонте. Если ваше
превосходительство не будет возражать против предоставления нам сорокавосьмичасовой отсрочки,
звездолет будет к вашим услугам.
– Я не имею привычки ждать.
Притчер впервые столкнулся взглядом с глазами губернатора, и его дыхание на миг
прервалось. Его охватило чувство, будто он тонет, но через секунду он оторвал взгляд.
Чаннис был непоколебим. Он заявил:
– В течение сорока восьми часов звездолет не может быть посажен, ваше превосходительство.
Мы здесь, безоружные. Можете ли вы сомневаться в искренности наших намерений?
Последовало долгое молчание. Затем губернатор ворчливо произнес:
– Расскажите мне о мире, из которого вы прибыли.
Этим все и кончилось. Выражений неудовольствия больше не было. Выполнив свой
официальный долг, губернатор, видимо, потерял дальнейший интерес, и аудиенция уныло сошла на
нет.
По возвращении в комнату Притчер встряхнулся и занялся самопроверкой.
Осторожно, затаив дыхание, он "ощупал" свои эмоции. Без сомнения, он не казался себе
изменившимся, но должна ли была проявиться хоть какая-нибудь разница? Чувствовал ли он себя
иным после Обращения Мула? Разве и тогда не было впечатления, что все идет как надо?
Он принялся экспериментировать.
Безучастно и намеренно он прокричал внутри безмолвных тайников своего сознания: "Второе
Установление должно быть обнаружено и уничтожено".
И в ответ в нем пробудилась искренняя, без малейших колебаний ненависть.
А затем он попытался мысленно заменить слова "Второе Установление" на "Мул", и тут же
дыхание его прервалось, а язык онемел.
Пока что все было хорошо.
Но если им управляли по-другому, более тонко? Если внесены были только самые мелкие
изменения? Изменения, которых он не может обнаружить, ибо само их существование искажает
характер его рассуждений?
Выяснить это было невозможно.
Но он по-прежнему чувствовал абсолютную преданность Мулу! Раз это осталось неизменным,
все остальное не имело значения.
Он снова заставил свой ум действовать. Чаннис возился в своем углу комнаты. Ноготь
большого пальца Притчера коснулся наручного коммуникатора.
И, получив ответ, он ощутил, как его затопил прилив облегчения – и схлынул, оставив чувство
изнеможения.
Внешний облик Притчера оставался невозмутимым, но все внутри кричало от радости – и
когда Чаннис обернулся к нему, генерал знал, что фарс заканчивается.
Ч Е Т В Е Р Т А Я И Н Т Е Р Л Ю Д И Я
Двое Спикеров повстречались на дороге, и один остановил другого.
– Первый Спикер уже сообщил мне кое-что.
В глазах собеседника замерцало легкое беспокойство.
– Точка пересечения?
– Да! Дожить бы нам до рассвета!
5. Один человек и Мул.
Если Чаннис и заметил перемены в поведении Притчера и в их взаимоотношениях, он этого
никак не показывал. Откинувшись на жесткую деревянную скамейку и вытянув ноги перед собой, он
спросил:
– Как вам губернатор?
Притчер пожал плечами.
– Ничего особенного. Он явно не произвел на меня впечатления ментального гения. Очень
плохой образец Второго Установителя – если, конечно, он и в самом деле является таковым.
– А вы знаете, я не думаю, что он в самом деле Второй Установитель. Не знаю, как это
пояснить. Предположим, что вы – Второй Установитель, – Чаннис задумался, – что бы вы сделали?
Предположим, вы имеете представление о наших задачах здесь. Как бы вы справились с нами?
– Обращением, конечно.
– Подобно Мулу? – Чаннис резко вскинул голову. – А если бы они нас обратили, разве это
стало бы нам известно? Любопытно… А что если они – просто психологи, но очень умные?
– В таком случае я приказал бы прикончить нас побыстрее.
– А наш корабль? Нет, – Чаннис покачал пальцем. – Против нас блефуют, старина Притчер. Это
элементарный блеф. Даже если они имеют наготове эмоциональный контроль, то ведь мы – и вы, и я -
просто фасад. Они должны бороться с Мулом; с нами они будут осторожны так же, как и мы – с ними.
В предположении, что им известно, кто мы такие.
Притчер безразлично взглянул на него.
– Что вы намереваетесь делать?
– Ждать, – процедил Чаннис. – Пусть они явятся сами. Они обеспокоены. Возможно, из-за
корабля, но более вероятно – из-за Мула. Они блефовали с губернатором. Это не сработало. Мы не
утратили бдительности. Следующим номером они явно пришлют Второго Установителя, и он
предложит какую-нибудь сделку.
– Ну и что тогда?
– Тогда мы эту сделку заключим.
– Я так не думаю.
– Потому что вы полагаете, будто это означает обмануть Мула. Но вы не правы.
– Нет, Мул в состоянии справиться с любым обманом, со всем, что вы надумаете. Но, по-
моему, дело не в этом.
– Значит, вы полагаете, будто мы не сможем обмануть Установителей?
– Очень может быть. Но и это не главное.
Чаннис дал своему взгляду опуститься на предмет, который его спутник сжал в руке, и сказал
угрюмо:
– Вы хотите сказать, что причина вот в этом.
Притчер помахал своим бластером.
– Правильно. Вы под арестом.
– За что?
– За измену Первому Гражданину Союза.
Губы Чанниса плотно сжались.