– Что произошло? – переспросила Лариса Павловна, и ее лицо неуловимо изменилось. – Произошла самая обыкновенная история. Знаете, такой популярный в наше время термин – четвертая власть? Имеется в виду пресса, средства массовой информации… Так вот, Сергей Иванович на собственной шкуре испытал силу этой самой четвертой власти. Молодой журналистке срочно понадобилась сенсация. Она делала карьеру, шагая по чужим головам, как по ступенькам лестницы, и использовала свой шанс… Клевета – вы же знаете, как это страшно. От нее потом не отмоешься!
– А в чем, собственно, заключалась история? – настойчиво продолжила расспросы Надежда.
Лариса Павловна еще больше помрачнела, с неудовольствием взглянула на Надежду Николаевну и перевела взгляд на своих такс, которые возились под столом, отнимая друг у друга большую игрушечную кость.
– Не было никакой истории, – проговорила наконец хозяйка, поджав губы. – Вы скажете, что дыма без огня не бывает, так вот это неправда! В том случае как раз был один дым без всякого огня! – Она подлила Надежде еще чаю и продолжила: – Была девчонка, школьница, дочь очень обеспеченных родителей. Вы знаете, как это бывает – отец зарабатывает большие деньги и считает, что этим исчерпываются его обязанности отца и мужа. Мать проводит время между фитнес-клубами и косметическими салонами, ее больше всего заботит надвигающаяся старость и смазливые секретарши мужа. Девочка предоставлена самой себе, при этом ей дают сколько угодно денег, покупают любые вещи, любые тряпки, самые дорогие. Этими деньгами и вещами родители от нее фактически откупаются. Она ни в чем не знает отказа и привыкает к этому. Вместе с тем она обделена вниманием. Этот недостаток внимания она пытается компенсировать, начинает вести себя совершенно чудовищно… Может быть, чтобы о ней говорили, чтобы на нее наконец обратили внимание…
Лариса Павловна откинулась на спинку стула, тяжело вздохнула и снова заговорила:
– Наверное, я по укоренившейся педагогической привычке пытаюсь обелить ребенка, оправдать его. Впрочем, какой она ребенок… Маленькая злобная избалованная стерва, для которой другие люди, их жизни, их переживания ровным счетом ничего не значат… Сергей Иванович пригласил ее в свой кабинет для серьезного разговора. Он не мог позволить ей сбивать с толку одноклассников. Не знаю, что он ей говорил, но эта… маленькая мразь завизжала, разорвала на себе платье и выскочила в приемную, повторяя, что он пытался ее изнасиловать. Естественно, коллеги ни на секунду в это не поверили, коллектив школы был полностью на его стороне, но отец девочки страшно разъярился. Он вспомнил наконец о своих родительских обязанностях и решил, что они заключаются в том, чтобы уничтожить Сергея Ивановича.
Лариса Павловна замолчала, как будто снова переживая эту давнюю неприятную историю.
Надежда почувствовала какое-то осторожное движение возле своих ног и опустила взгляд. Обе хозяйские таксы сидели под столом возле нее и проникновенно смотрели прямо в душу своими выразительными карими глазами. Устоять перед такими взглядами было невозможно. Надежда покосилась на Ларису Павловну и незаметно бросила собакам еще пару пирожков. Таксы так ловко поймали их на лету, что она даже усомнилась – дала ли собакам угощение или только собиралась.
Лариса Павловна подняла глаза и продолжила:
– Вот тут-то и появилась на сцене эта, с позволения сказать, журналистка, Ирина Горностаева… Тогда она работала в газете «Петербургский вестник». И газета была не из самых крупных, да и она там еще не слишком котировалась, имени себе не создала и перебивалась маленькими заметочками на случайные темы. А тут она почувствовала запах скандала. – Лариса Павловна тяжело вздохнула. – Отец девочки, как я вам уже сказала, решил уничтожить Сергея Ивановича. Он обратился в прокуратуру, написал заявление в РОНО… Горностаева узнала об этой истории от кого-то из знакомых и решила, что это ее шанс. Она встретилась с самой девочкой, с ее родителями и написала такую статью, после которой Сергей Иванович предстал настоящим чудовищем, Чикатило по сравнению с ним – просто ангел и невинный ягненок. Надо признать, что у этой, с позволения сказать, журналистки, безусловно имеется талант, она смогла внушить читателям сильные и однозначные чувства… Талант имеется, но вот порядочности – ни на грош! Она и не подумала поговорить с кем-нибудь из учителей, так сказать, выслушать другую сторону… Кроме того, насколько я понимаю, такие статьи нельзя публиковать до решения суда. Правда, она избегала прямых обвинений, строила все только на намеках, очень ярко живописала страдания «бедной девочки»… Короче, она смогла восстановить общественность против Сергея Ивановича. Родители забирали детей из нашей школы, устраивали настоящие демонстрации под окнами. Ситуация сложилась невыносимая. Сергей Иванович уволился, не дожидаясь суда…
Лариса Павловна снова замолчала, отпила остывший чай, видимо, чтобы смочить пересохшее горло, и снова заговорила:
– Собственно, никакого суда и не было. В ходе следствия одноклассница «бедной девочки» рассказала, как та хвасталась, что нарочно подставила «зануду директора» и что ее папочка с его огромными связями непременно отправит Сергея Ивановича на зону. Следователь вызвал подлую девчонку на допрос, дал ей прослушать показания подруги, и эта дрянь попыталась повторить с ним тот же трюк, что и с Сергеем Ивановичем, – разорвала на себе платье и подняла крик… Следователь оказался далеко не глуп, он ожидал чего-то подобного и подстраховался – записывал допрос на видеокамеру. После такого поворота дела маленькая стерва вынуждена была во всем признаться. Ее папаша пытался угрожать, задействовал свои связи, но ничего не добился, и с Сергея Ивановича все обвинения сняли. Но после всего пережитого он стал совершенно другим человеком. В школу не вернулся и вообще ушел с педагогической работы. Он сказал, что больше не может работать с детьми. В общем, человека сломали… Девчонка просто перешла в другую школу, с нее все как с гуся вода.
– А что журналистка? – спросила Надежда Николаевна.
– Мы… те, кто хорошо относился к Сергею Ивановичу, обратились в газету, требовали извинений, опровержения.
– И что же?
– Опровержение они напечатали. Мелким шрифтом, на последней странице… Кто его прочитал? А та, первая, скандальная статья была на первой полосе, с огромным заголовком… В общем, только она и осталась в памяти людей. А насчет извинения… Редактор сказал, что Горностаева уволилась и он не может на нее никак воздействовать. Объявил ей задним числом выговор за публикацию непроверенной информации…
– Это же он сам опубликовал непроверенную статью! – возмутилась Надежда Николаевна.
– Как-то он это объяснял… Самого его в то время не было, а заместителя Горностаева уломала…
– В общем, виноватых нет!
– Виноватых нет, – подтвердила Лариса Павловна, – а жизнь человеку сломали… И хорошему человеку! А эта Горностаева после своей статьи пошла в гору – статья-то была скандальная, нашумевшая, хоть и вранье чистой воды. Так что ее охотно взяли в другую газету…
– А что Сергей Иванович? – спросила Надежда. – Вы говорите, что с педагогической работы он ушел. Чем же занимается?
– Кажется, он устроился в какое-то небольшое издательство редактором-надомником… Ему посодействовала старинная знакомая, которая работала в том издательстве.
– Кем устроился? – удивленно переспросила Надежда.
– Очень многие издательства нанимают людей, которые редактируют рукописи у себя дома. И издательству дешевле – меньше нужно рабочих мест, да и постоянной зарплаты таким редакторам не платят, оплачивают только выполненную работу, и человеку удобнее – работает у себя дома, в привычной обстановке, не давится в общественном транспорте… А для Сергея Ивановича это вообще идеальный выход: он после той истории не может работать с людьми, ему все время кажется, что на него как-то не так смотрят, что все только и думают: если была такая статья, то небось и основания были. А так он почти ни с кем не общается, приедет раз в неделю за новой рукописью…
– Что же он, художественные книги редактирует? – поинтересовалась Надежда.
– Да нет, кажется, это какое-то научно-техническое издательство, и книжки соответствующие…
– И давно вы его не видели?
– Давно… – Лариса Павловна огорченно склонила голову. – И хотела бы проведать человека, да все думаю, что своим посещением напомню ему ту ужасную историю, заставлю снова переживать… И потом, понимаете, ведь он ушел из дома. То есть его выгнали… Впрочем, не буду передавать сплетни, это не в моих правилах. Знаю только, что он сменил место жительства и никому не оставил адреса…
Больше ничего рассказать Лариса Павловна не могла. Она подлила Надежде еще чаю.
Прежде чем поблагодарить хозяйку и уйти, Надежда Николаевна достала из сумочки отпечатанную на принтере фотографию, ту самую: шестеро гостей в непринужденных позах расположились на лужайке перед большим старым домом…
– Ведь это он, Сергей Иванович? – спросила она, указывая на невзрачного мужчину, присевшего на корточки впереди группы.
Она задала этот вопрос на всякий случай, поскольку не слишком доверяла своей соседке Валентине и хотела убедиться, что речь идет о том самом человеке.
– Конечно, это он, – кивнула Лариса Павловна и грустно вздохнула: – Однако как сдал! – После этого она указала Надежде на женщину с кулоном на шее: – А вот это и есть его старинная знакомая. Та самая, которая устроила его на работу в издательство.
Надежда именно этого и ожидала и порадовалась своей догадливости. А также подумала, что стоит мужчине случайно оказаться свободным, как тут же обязательно на горизонте появится какая-нибудь «старинная знакомая» и приберет его к рукам.
Однако ее удивило странное выражение лица, с которым Лариса Павловна продолжала смотреть на групповой снимок.
– Что такое? – окликнула Надежда Николаевна хозяйку, у которой было такое лицо, как будто она неожиданно на своей уютной розовой кухоньке увидела ядовитую змею.
– А она-то как здесь оказалась? – растерянно проговорила Лариса Павловна, подняв глаза на Надежду. – Как получилось, что она в одной компании с Сергеем Ивановичем?!
– Но вы же сами сказали, что она – его старинная знакомая!
– Да я вовсе не о ней! – Лариса Павловна раздраженно отмахнулась. – Я об этой журналистке, Ирине Горностаевой!
– О ком? – На этот раз удивлена была Надежда.
– Об Ирине Горностаевой! – повторила хозяйка, уверенно показывая на фотографию.
Надежда Николаевна проследила за ее взглядом и увидела, что она показывает на красавицу блондинку, ту самую, которая умерла от загадочной болезни под названием апноэ. То есть умерла она чуть позже, чем была сделана фотография, на следующую ночь, а здесь она позировала, лучезарно улыбаясь в объектив.
Говорят, что люди, которых ожидает скорая смерть, как-то особенно выглядят на фотоснимках, как будто будущая трагедия оставляет на их лицах какой-то особенный отпечаток. На лице Ирины никакого следа близкой смерти не было.
– Вот как! – удивленно протянула Надежда Николаевна. – Вот оно что!
Новая информация проливала на события совершенно другой свет. По крайней мере, у одного из гостей покойного Ильи Константиновича был серьезный мотив для убийства журналистки… А может быть, и не только у него.
Надежда перевела взгляд на скромную женщину, «старинную знакомую» Сергея Ивановича, и вспомнила ажурную золотую цепочку, найденную в пыли на дороге, и кулон, лежавший в траве под окном. Следовало срочно поразмыслить над новыми фактами.
Надежда сердечно распрощалась с таксами. Их хозяйка глядела на гостью с прохладцей, очевидно, заподозрив неладное. Надежда поскорее ретировалась.
В ближайшем киоске «Роспечати» она купила газету «Петербургский вестник» и выяснила адрес редакции. Однако, взглянув на часы, поняла, что сегодня никак не успеет в газету, потому что муж вернется с работы через сорок минут и у нее осталось времени только чтобы добраться до дома.
Сан Саныч пришел раньше Надежды и был недоволен. Хорошо, что у нее имелась уважительная причина – отвозила Алке ноутбук. Кот глядел ехидно, с выражением чеховского мальчика: «А я знаю!» – но Надежда держалась твердо и ни в чем не призналась. С котом она решила разобраться потом.
Надежда Николаевна свернула со Среднего проспекта на Тринадцатую линию. Сразу отхлынули городские суета и шум, Надежда, казалось, перенеслась в позапрошлый век и совершенно не удивилась бы, если бы из проходного двора навстречу ей выбежал Родион Раскольников, придерживая топор под полой поношенного пальто.
Однако вместо Раскольникова из подворотни вышел мрачный рокер в усеянной заклепками кожаной куртке. Скользнув по Надежде угрюмым взглядом, рокер уселся на мощный мотоцикл и с ревом умчался вдаль.
Надежда взглянула на номер дома и свернула во двор.
Возле обитой железом двери она увидела звонок. Никакой, даже самой скромной таблички, извещающей посетителей, что за этой дверью находится редакция газеты, не было. Видимо, «Петербургский вестник» избегал излишней популярности.
Надежда Николаевна нажала на кнопку звонка, и тут же прямо у нее над головой зазвучал усиленный микрофоном голос:
– К кому?
«Интересно, – подумала Надежда, – хамство и невоспитанность тоже усилены микрофоном?» Но вслух произнесла:
– К Борису Михайловичу Рязанскому.
На двери щелкнул замок, и она распахнулась.
Надежда вошла внутрь и оказалась в узком, плохо освещенном коридоре. Справа от входа в тесной прозрачной будочке сидел сутулый мужчина лет сорока с очень мрачным выражением лица. Видимо, это и был обладатель хамоватого голоса, во всяком случае, так же сухо и лаконично он сказал посетительнице:
– Третья дверь направо.
Надежда поблагодарила, прошла мимо будочки и постучала в ту самую третью дверь.
На ее стук никто не отозвался, а прислушавшись, она отчетливо расслышала доносящийся из кабинета крик:
– Ничего мы не будем публиковать! Нам эта «Кассандра» еще за прошлый месяц не заплатила! Они что там, не понимают, что такая статья – это самая натуральная реклама? А за рекламу платить надо, платить!
Толкнув дверь, Надежда решительно вошла в кабинет.
За просторным столом, заваленным толстыми пачками офисной бумаги, засаленными рукописями и пустыми пакетами из «Макдоналдса», она едва разглядела маленького, кругленького мужчину с лысиной, окруженной кудрявой порослью, легкой и светлой, как пух одуванчика. На коротком круглом носу криво сидели круглые же очки в металлической оправе. Мужчина прижимал к уху телефонную трубку и слушал своего собеседника, выразительно вращая круглыми серыми глазами.
Увидев Надежду, он свободной рукой указал ей на стул и снова закричал так, что люстра под потолком его кабинета жалобно зазвенела:
– А мне плевать! Мне глубоко плевать, что у нас с ними старые, проверенные временем отношения! Мне сегодня за аренду платить надо! Понимаешь – сегодня! Так что если «Кассандра» не погасит долги, то никакой статьи не будет! Все!
Мужчина швырнул трубку, причем каким-то чудом она попала на свое законное место, а не на пол. Затем перевел дыхание и поднял глаза на посетительницу:
– Слушаю!
Не успела Надежда Николаевна открыть рот и заговорить, как дверь кабинета распахнулась, и в него ворвался широкоплечий и громоздкий, как двухстворчатый шкаф, мужчина, оснащенный пудовыми кулаками и горящим взором маленьких, глубоко посаженных глаз.
– Ты, скотина рязанская! – завопил «шкаф» с порога. – Я твою лавочку разнесу, так что от нее только щепки полетят! Ты что, паразит мелкий, про меня в своем сортирном листке написал?
– Ты кто такой? – невозмутимо поинтересовался Борис Михайлович. – Пока я тебя не узнаю, мне не ясна причина твоего негодования.
– Ты меня не узнаешь? – завопил «шкаф», еще больше разъяряясь. – Да меня каждый малолетний пацан в этом городе в лицо знает! Да меня каждая собака узнаёт! Да меня…
– Как видишь, – спокойно прервал посетителя Рязанский, – я уже давно не малолетний пацан и тем более не собака, так что узнавать тебя вовсе не обязан.
– Ну ты даешь! – От удивления «шкаф» понизил голос. – Я же Слава Лямзин! Ты чё, правда, что ли, меня не узнал или так, выделываешься?
– Лямзин? – переспросил Борис Михайлович. – Фамилия известная! И чего же ты от меня хочешь, Слава Лямзин?
Надежда Николаевна с интересом уставилась на посетителя: при том, что она совершенно не интересовалась спортом, даже она слышала имя этого знаменитого боксера.
– И чего же ты от меня хочешь? – повторил редактор, насмешливо разглядывая спортсмена.
– Я от тебя хочу, чтобы ты свой помойный листок сожрал! – зарычал боксер, перегибаясь через письменный стол и намереваясь сгрести маленького редактора своей огромной ручищей.
Однако Рязанский с неожиданной ловкостью нырнул под стол и через секунду выскочил оттуда, сжимая в руке ребристый металлический предмет. Надежда Николаевна протерла глаза: в руке редактора была самая настоящая граната-лимонка! До сих пор ей приходилось видеть такое только в кино, однако природный рефлекс сработал на все сто процентов. Не успела Надежда осознать, что происходит, как обнаружила себя сидящей на корточках в углу кабинета за потертым кожаным креслом.
– А ну пошел прочь из моего кабинета! – завопил редактор, подняв гранату над головой. – До трех считаю, потом брошу!