И он вышел, оставив лейтенанта в полном изумлении.
Он стукнул в дверь кабинета Барна и вошел, не дожидаясь ответа. Великан Барн занимался разборкой факсов. Ответы из гостиниц, гаражей, ресторанов сплошной чередой выползали из аппарата. Капитан был похож на лавочника, раскладывающего на полках свои товары.
— Это вы, комиссар? Вот, для вас только что пришло…
— Я знаю.
Ньеман схватил послание Коста и бегло просмотрел его. Это был химический анализ воды из глазниц Кайлуа — длинные колонки формул и мудреных названий.
— Капитан, есть ли в окрестностях какая-нибудь теплостанция, где жгут бурый уголь? — спросил он.
Барн недоуменно качнул головой.
— Нет, не припомню… Может, где-нибудь дальше к западу… Индустриальные зоны чаще встречаются по пути к Греноблю…
— Где можно получить точные сведения?
— Скорее всего, в Федерации промышленников Изера. Хотя нет, постойте! У меня есть кое-что получше. Такая станция должна выбрасывать кучи всякой дряни, верно?
Ньеман с довольной улыбкой предъявил ему испещренный цифрами факс:
— Особенно кислотными выбросами.
Барн уже строчил что-то на листке бумаги.
— Найдите этого типа, Алена Дерто. Он садовод, разводит в оранжереях, на выезде из Гернона, тропические культуры. Большой спец по загрязнению окружающей среды, оголтелый эколог. Знает наизусть происхождение, состав и вредное воздействие каждого дымка из каждой местной трубы.
Ньеман уже выходил, когда жандарм окликнул его. Подняв свои огромные руки, похожие на железные клещи, он повернул их ладонями к комиссару.
— Совсем забыл, я ведь разузнал насчет отпечатков — по поводу рук Кайлуа. Это был несчастный случай, еще в детстве. Он помогал отцу ремонтировать их старый парусник на озере Аннеси. И сжег себе пальцы каким-то едким очистителем. Я справлялся в тамошнем пароходстве, они помнят это дело. Пришлось вызывать «скорую», везти мальчишку в больницу и все такое… Можно, конечно, проверить еще раз, но, на мой взгляд, тут нам больше ничего не светит.
Ньеман открыл дверь.
— Спасибо, капитан. — И, указав на кучу факсов, добавил: — Желаю успеха.
— И вам того же, — буркнул тот. — Этот эколог, Дерто, — такая штучка с ручкой, я вам не завидую.
15
— …Весь наш регион изгажен, отравлен, погублен! Куда ни глянь, в долинах, на склонах гор, в лесах, всюду возникают промзоны, загрязняющие землю, водоемы, воздух, которым мы дышим. Взять хотя бы Изер — газ и яд, ничего, кроме газа и яда!
Ален Дерто был сухощавым человеком средних лет, с лицом аскета, обрамленным аккуратной бородкой. Он носил очки в железной оправе, делавшие его похожим на мормона. Склонившись над парником, он возился с баночками, наполненными ватой и перегноем. Ньеман прервал пылкую речь хозяина, которую тот завел сразу же после церемонии знакомства:
— Извините, мне нужна консультация… срочно нужна.
— Что? Ах да-да! — И он снисходительно усмехнулся. — Вы ведь из полиции…
— Известна ли вам в здешних краях электростанция, работающая на буром угле?
— На буром угле?.. Это природный уголь, яд в чистом виде…
— Вы знаете такую станцию?
Дерто отрицательно покачал головой и осторожно сунул в одну из банок крошечный черенок.
— Нет. Здесь у нас, слава богу, такого не водится. С семидесятых годов станции этого типа закрыты и во Франции, и в соседних странах. Слишком загрязняли атмосферу. Выбрасывали в воздух кислотные соединения, которые превращали каждое облачко в химическую бомбу.
Ньеман порылся в кармане и протянул Дерто факс Марка Коста.
— Вот анализ воды, обнаруженной неподалеку отсюда. Не могли бы вы взглянуть?
Дерто углубился в чтение факса, а полицейский тем временем рассеянно оглядывал помещение — просторную оранжерею с запотевшими, кое-где треснувшими стеклами, измазанными перегноем. Широченные, в полметра, листья, робкие крошечные побеги, гибкие спутанные лианы — казалось, вся эта растительность ведет непрерывную борьбу за каждый сантиметр почвы. Дерто поднял голову и удивленно взглянул на Ньемана.
— И вы утверждаете, что этот образец взят в нашем районе?
— Несомненно.
Дерто поправил очки.
— Можно узнать, где именно?
— Мы нашли эти элементы на теле убитого человека.
— Ах да, конечно… Я мог бы и сам догадаться… Вы ведь из полиции. — И он глубоко задумался. — Он убит здесь, в Герноне?
Комиссар проигнорировал вопрос.
— Вы можете подтвердить, что этот состав соответствует продуктам горения бурого угля?
— Ну, как минимум сильнейшее кислотное загрязнение. Я посещал семинары на эту тему. — Он еще раз просмотрел листок. — Уровень содержания серной и азотной кислот исключительно, невероятно высок. Но я повторяю: в нашей местности нет таких станций. Их нет ни здесь, ни вообще во Франции, ни в других странах Западной Европы.
— А могут быть такие выбросы на других промышленных предприятиях?
— Не думаю.
Где же тогда существуют станции, дающие подобные загрязнения?
Более чем в восьмистах километрах отсюда в Восточной Европе.
Ньеман сжал зубы; он был в ярости оттого, что первый же след оборвался так внезапно.
— Но есть другое решение, — прошептал Дерто.
— Какое?
— Может быть, эта вода попала сюда издалека — из Чехии, Словакии, Румынии, Болгарии. — И он доверительно сообщил комиссару: — Они там, на Востоке, совершенно варварски обращаются с окружающей средой.
— Вы имеете в виду контейнеры с водой? Какой-нибудь грузовик, проезжавший через…
Но его прервал горький смех Дерто.
— Нет, я имею в виду куда более естественную транспортировку. Эта вода могла попасть к нам с облаков.
— Господи, да объясните же! — взмолился Ньеман.
Ален Дерто театральным жестом простер руки к потолку оранжереи.
— Представьте себе электростанцию, расположенную где-нибудь в Восточной Европе. Представьте высоченные трубы, круглые сутки извергающие в атмосферу серный и азотный диоксиды. Эти трубы достигают иногда трехсот метров высоты. И густой дым, поднимаясь к небу, смешивается с облаками… Если ветра нет, ядовитые выбросы остаются на данной территории. Но если ветер дует, скажем, на запад, то облака, принесенные им сюда, встречают на своем пути вершины гор и проливаются сильными дождями — кислотными, так их называют. Именно они-то и губят наши леса. Как будто нам мало собственной заразы — так нет же, нате вам еще и чужую! Хотя, между нами говоря, мы и сами экспортируем со своими облаками немало всякой дряни…
Теперь Ньеману воочию, как на картинке, представилась та сцена. Убийца мучил свою жертву под открытым небом, где-то в горах. Он пытал, увечил, убивал, а в это время сверху лил дождь. И пустые, обращенные к небу глазницы заполнялись водой. Водой ядовитого дождя. Затем убийца прикрыл веками два маленьких резервуара с кислотным раствором, завершив тем самым свой жуткий обряд. Это было единственное логичное объяснение.
Пока человек-зверь терзал свою жертву, шел дождь.
— Какая погода была здесь в субботу? — резко спросил Ньеман.
— Простите, не понял?
— Вы не помните, шел ли дождь в субботу вечером или ночью?
— Нет, не думаю. Погода стояла великолепная. Солнце грело прямо как в августе, и…
Один шанс против тысячи. Если погода действительно была сухой в предполагаемое время убийства, то у Ньемана оставался этот крошечный шанс — обнаружить зону единственную, ограниченную зону, где пролился дождь. Кислотный дождь, который укажет место убийства так же четко, как нарисованный мелом круг. Теперь полицейский знал, что делать дальше: выяснить направление ветра в субботу.
— Где здесь ближайшая метеостанция? — торопливо спросил он.
Дерто, подумав, ответил:
— Километрах в тридцати отсюда, под перевалом Мин-де-Фер. Вы хотите выяснить, не шел ли где-нибудь дождь? Интересная мысль. Мне и самому хотелось бы знать, присылают ли к нам еще эти восточные варвары свои токсические бомбы. Поверьте, господин комиссар, идет настоящая химическая война, и это при полном равнодушии общества!
Дерто замолчал — Ньеман протягивал ему листок:
— Это номер моего мобильника. Если вам что-нибудь придет в голову, — любые соображения! — звоните сейчас же.
И Ньеман почти бегом направился к выходу из оранжереи. Листья эбенового дерева больно хлестнули его по лицу.
16
Комиссар на бешеной скорости гнал машину вверх по серпантину. Несмотря на тяжелое хмурое небо, погода как будто обещала исправиться. В просветах между тучами то и дело мелькало ярко-голубое небо. Черно-зеленые ели, плотной стеной стоявшие вдоль дороги, качали серебристыми верхушками под упрямым ветром, и Ньеман с удовольствием вслушивался в веселые голоса лесной чащи, где вольно хозяйничал этот солнечный ветерок.
Потом он вспомнил про облака, переносившие ядовитые вещества, обнаруженные в опустошенных глазницах убитого. Мог ли Ньеман вообразить, спеша сюда ночью из Парижа, что его ждет такое страшное расследование?!
Сорок минут спустя полицейский добрался до перевала Мин-де-Фер. Ему не пришлось разыскивать метеостанцию — она стояла на горном склоне, и ее купол был виден еще издали. Ньеман свернул на дорожку, ведущую к научному корпусу, и увидел в сотне метров от здания, ниже по склону, довольно неожиданное зрелище. Несколько мужчин в теплых куртках, с красными обветренными лицами, пытались надуть Колоссальный шар из прозрачного пластика. Комиссар поставил машину, сбежал вниз и предъявил свое удостоверение. Метеорологи недоуменно уставились на него. Сморщенная оболочка шара серебрилась, как речной поток. Под его отверстием стояла горелка, из нее била струя голубого пламени; горячий воздух медленно заполнял баллон. Эта сцена походила на какой-то загадочный волшебный обряд.
Я комиссар Ньеман! — прокричал полицейский, стараясь перекрыть гул пламени и указывая на здание станции. — Мне нужно, чтобы кто-нибудь из вас прошел со мной туда.
Один из мужчин — похоже, главный — распрямился. Надутый ветром капюшон куртки стегал его по лицу.
— Что вы хотите?
— Узнать, шел ли в субботу дождь. Это для уголовного расследования.
Метеоролог показал было на огромный шар, который теперь быстро увеличивался в размерах, но Ньеман изобразил жестами неотложность своего дела:
— Ваш шар подождет.
Ученый зашагал к лаборатории, бормоча на ходу:
— В субботу никаких осадков не было.
— Все же давайте проверим.
Метеоролог оказался прав. Когда они запросили центральный пост, выяснилось, что в выходные дни над Герноном не наблюдалось ни дождя, ни грозовых туч. Погодные спутниковые карты на экране компьютера неопровержимо свидетельствовали, что над районом не пролилось ни единой капли дождя. В углу экрана можно было прочесть дополнительные данные — уровень влажности воздуха, атмосферное давление, температура. Ученый неохотно, сквозь зубы, разъяснял: в течение двух суток антициклон обеспечивал стабильность воздушных потоков.
Ньеман попросил расширить границы поисков вплоть до конца воскресенья. И снова ни одного дождя, ни одной грозы. В радиусе ста километров — ничего. В радиусе двухсот — ничего. Комиссар в бешенстве стукнул кулаком по столу.
— Но это невозможно! — выкрикнул он. — У меня есть доказательство, что где-то шел дождь.
Ну хотя бы одно грозовое облачко — в какой-нибудь ложбине, на вершине холма. Его просто не могло не быть!
Метеоролог пожал плечами, продолжая щелкать «мышью» и вызывая на экран какие-то радужные тени, волнистые линии, затейливые спирали: все они плыли над картой горного рельефа и все, словно сговорившись, неуклонно доказывали, что в субботу и воскресенье в центре департамента Изер стояла сухая ясная погода.
— Но ведь должно быть какое-то объяснение! — прошептал Ньеман. — Черт подери, я… И тут зазвонил его мобильный телефон.
— Господин комиссар? Говорит Ален Дерто. Я тут поразмыслил над вашей историей о буром угле. И провел, со своей стороны, небольшое расследование. Так вот, мне очень жаль, но я ошибся.
— Как так?
— Да, ошибся. Такой насыщенный кислотный дождь не мог пройти здесь в выходные. И ни в какой другой день тоже.
— Почему?
— Я навел справки о станциях, работающих на буром угле. И выяснил, что даже в Восточной Европе трубы теперь оборудованы специальными фильтрами. Или же сам уголь перед сжиганием очищают от серы. Короче, начиная с шестидесятых годов такие выбросы стали гораздо менее токсичными. Вот уже лет тридцать, как кислотные дожди подобной концентрации больше нигде не выпадают. К счастью, конечно! Извините, что ввел вас в заблуждение.
Ньеман молчал. Эколог спросил тоном, в котором сквозило недоверие:
— Вы точно знаете, что эти следы найдены на трупе?
— Абсолютно точно, — ответил Ньеман.
— Тогда, как это ни дико звучит, ваш мертвец попал сюда из прошлого. Он впитал в себя капли дождя, выпавшего больше тридцати лет назад.
Пробурчав короткое «до свиданья», полицейский отключил телефон.
Устало сгорбившись, он побрел к машине. На какой-то миг ему почудилось, что след найден. Но улика тут же растаяла, растеклась между пальцами, как та кислотная вода тридцатилетней давности, непостижимым, фантастическим образом попавшая в глазницы трупа.
Перед тем как сесть за руль, он последний раз окинул взглядом горизонт.
Солнце пронизывало пушистые арабески облаков косыми лучами; свет падал на Большой Пик Белладонны и отражался от его сверкающих вечных льдов. Как же мог он, опытный сыщик, трезво мыслящий человек, хоть на минуту понадеяться, что какое-то облачко укажет ему место преступления?!
Как он мог…
И вдруг он простер руки к пламенеющим вершинам, словно копируя жест молодой альпинистки Фанни Ферейра. Он наконец понял, где убили Реми Кайлуа. До него дошло, откуда взялась вода тридцатипятилетней давности.
Это случилось не на земле.
И не на небе.
Это произошло во льдах.
Реми Кайлуа был убит на высоте большей, чем две тысячи метров, среди ледников. Там, где все дожди превращаются в лед и навеки остаются в этой прозрачной тюрьме.
Вот где совершилось преступление. И это уже было нечто конкретное.
IV
17
Тринадцать часов. Карим Абдуф вошел в кабинет Анри Крозье и положил ему на стол свой рапорт. Комиссар писал какое-то письмо; не глядя на листки Карима, он спросил:
— Ну?
— Скины тут не замешаны, но они видели, как из склепа вышли двое. В ту самую ночь.
— Они сообщили тебе их приметы?
— Нет. Было слишком темно.
Крозье соблаговолил наконец поднять голову.
— А если они врут?
— Они не врут. И в склеп лазили не они.
Карим умолк. Наступила долгая пауза. Потом лейтенант заговорил снова:
— У вас был свидетель, комиссар. У вас был свидетель, и вы об этом умолчали. Кто-то сообщил вам, что скины прошлой ночью шатались возле кладбища, и вы решили, что это их рук дело. Но в действительности все гораздо сложнее. И если бы вы позволили мне расспросить вашего информатора, я…
Крозье умиротворяюще поднял руку.
— Успокойся, малыш. Местный народ доверяет только своим. Тем, кто родился в этом городе. Тебе не сказали бы и сотой доли того, с чем прибежали ко мне. Это все, что ты узнал от бритых?
Карим окинул взглядом плакаты, славившие «доблестных защитников общественного спокойствия». На одном из железных шкафчиков блестели кубки — призы, полученные Крозье на соревнованиях по стрельбе.
— Скины видели также белую тачку, ехавшую со стороны кладбища в два часа ночи. Она шла по Сто сорок третьему шоссе.
— Что за тачка?
— «Лада» или другая восточноевропейская марка. Нужно, чтобы кто-то занялся ею. Таких колымаг в нашем районе считанные единицы.
— А почему бы тебе самому…
— Комиссар, вы же знаете, чего я хочу. Я допросил скинов. Теперь мне нужно как следует обыскать склеп.
— Сторож сказал, что ты уже туда слазил.
Карим пропустил реплику мимо ушей. Он спросил:
— Выяснили что-нибудь там, на кладбище?
— Полный ноль. Никаких отпечатков пальцев. Никаких следов. Придется прочесывать окрестности. Если это орудовали вандалы, то они действовали очень уж аккуратно.
— Это не вандалы. Это знатоки своего дела.
Во всяком случае, они прекрасно знали, что ищут. В склепе заключена какая-то тайна, и они хотели ее раскрыть. Вы связались с семьей ребенка? Что говорят его родители? Согласятся ли они…
Карим осекся: грубое лицо Крозье выражало несвойственное ему замешательство. Молодой полицейский оперся руками о стол и стал ждать ответа. Наконец комиссар пробурчал:
— Мы не нашли семью. Никто с такой фамилией не живет ни в нашем городе, ни в окрестных деревнях.
— Но похороны состоялись в восемьдесят втором году — остались же, наверное, документы, записи…
— Пока — ничего.
— А свидетельство о смерти?
— Нет такого свидетельства. Во всяком случае, в Сарзаке нет.
Карим оживился и забегал по кабинету.
— Ну, теперь ясно, что с этой могилой дело нечисто! И что это напрямую связано со взломом в школе.
— Карим, уйми свои фантазии! Этой твоей тайне можно найти тысячу объяснений. Может, малыш Жюд был не местный и просто погиб где-то вблизи в автомобильной катастрофе. Может, он умер в больнице соседнего города, и его схоронили здесь, так как это было удобнее всего. Может, его мать живет тут под другой фамилией. Да мало ли что еще…
— Я говорил с кладбищенским сторожем. За могилой старательно ухаживают, но он ни разу не видел, кто именно.