Лобанов поднялся на скалу, стараясь не высовываться из узкой расселины. С вершины хорошо была видна дорога, уходящая к Апулу. Может, зажечь костер? В самом Апуле дым не заметят, но вдруг какая-нибудь Первая ала Августа уже движется к ним? Если появляется шанс, его надо использовать.
— Гефестай! — позвал он. — Искандер! Тащите сюда дрова!
— А сыроватые пойдут? — осведомился Тиндарид.
— Тащи! Гуще дым будет!
Тарны затаились и ничем не выказывали своего присутствия. Не прореагировали они и на дым, серым клубистым столбом поднявшийся к небу. Сергий сорвал с себя плащ и накинул на костер. Сдернул, создавая пробел в дымном шлейфе. И еще разок. И еще.
Он не поверил своим глазам, когда увидел, как далеко за лесом, куда уходила дорога, к облакам потянулась серая струя дыма. Перерыв. Опять перерыв. Они повторяли его сигнал! Римляне?!
— Эгей! — крикнул он. — Нам ответили!
— Ур-ра! — завопил Эдик — и чуть не попал под выстрел.
Тарны пошли в последний и решительный бой. Погиб Сар. Стрела задела руку Тиндариду.
— Гефестай? — позвал Чанба.
— Чего?
— Там варвар вверху на скале. Хочет незаметно подползти к нам. Сколько раз он ударится о камни?
— Ни разу.
— Спорим на кувшинчик? Там, под той скалой, есть валун…
— Спорим.
Эдуардус навел арбалет и плавно спустил крючок. Они услышали хриплый крик, посыпались камни, и человек упал. Он ударился о землю, как мешок с мукой.
— Ты мне должен кувшинчик! — сказал неугомонный внук Могамчери.
Стрелы, падающие сверху, ранили лошадь. Она оборвала привязь и ускакала к ущелью, где ее и добили, — тарны обожали конину. Но полакомиться им не пришлось. Сергий расслышал глухой, но сладостный для слуха клич: «Бар-ра-а!» — и затюпали копыта, залязгали мечи. Тарны подняли вой, кидаясь на подоспевших кавалеристов.
— За мной! — крикнул Лобанов, бросаясь в атаку.
— Ты как политрук у нас! — пропыхтел Эдик, бегущий рядом.
Сергий промолчал — не до того. Вырвавшись из ущелья, они устремились на врага, врубаясь в тающие ряды варваров. Ауксилларии, а было их не менее пяти-шести сотен, взревели, моментально уделывая врага. И — тишина.
Вперед выехал коренастый всадник в золоченом панцире и представился:
— Авл Цециний Либер, субпрефект[67] Полутысячной алы астурийских конных лучников!
— Сергий Роксолан, кентурион-гастат претории. Проводите до Бендисдавы? Хоть не так скучно будет.
Субпрефект раскатисто захохотал.
Бравые астурийцы гарцевали кругом, их кони осторожно переступали трупы убитых тарнов. Вернувшись за конем, Сергий столкнулся с Тзаной.
— Нас проводят две алы, — сказал он. — А я провожу тебя. Согласна?
Девушка ничего не ответила. Она крепко поцеловала Лобанова и пошла седлать коня.
Глава одиннадцатая, в которой Сергий сочетает весьма полезное с очень приятным
Бендисдава стояла на западной границе Дакии, на полпути между Апулом и рекой Тизией, будущей Тисой. Это была скорее большая деревня, нежели маленький городок. В правление последнего царя Децебала на ее месте находилось дакийское поселение с тем же названием, посвященным Бендиде, богине луны и лесов, — скопище бревенчатых хижин на сваях, с соломенными крышами, огороженное частоколом. Старое городище сожгли во время войны и на его месте поставили точно такой же палисад из ошкуренных заострённых бревен, только теперь стены крепости описывали ровный квадрат, а внутреннее пространство крест-накрест делили две прямые улицы — Декуманус и Кардо — выходящие к четырем воротам. По такому же плану строили города на всех землях, захваченных Римом, — от Британии и Германии до Сирии и Африки.
Первыми на пепелище пришли легионеры-ветераны, получившие наделы земли в пограничье. Среди них были и даки. Особенно выделялся Дазий, принявший имя Марк Ульпий. Это был отважный горец из племени альбакензиев, отринувший варвара Децебала.
Вместе с другими отставниками Марк Ульпий Дазий выстроил частокол, замыкая пожарище в римский квадрат, распахал земли вокруг, засеял их, прикупил у соседей-сарматов скотину. Из окрестных лесов стали подтягиваться бывшие жители Биндесдавы. Они выстраивали свои дома рядами в квадрате стен, невольно приноравливаясь к четкой планировке, привыкая к римскому порядку. Разруха в головах мало-помалу уходила в прошлое.
Когда две алы подъехали к Бендисдаве, то почти все население вышло их встречать — здесь, на задворках великой империи, приезд даже одного нового человека становился событием, а уж если прибывала почти тысяча.
Сергий ехал впереди, рядом с обоими префектами. Миновав Декуманские ворота Бендисдавы, он спешился и повел саурана в поводу. Ему навстречу вышли степенные ветераны, наспех облачившиеся в тоги.
— Сальве! — поднял руку Лобанов. — Кто из вас будет Марк Ульпий Дазий?
Коренастый мужчина с загорелым, обветренным лицом, с ежиком седых волос на голове, по неистребимой легионерской привычке ударил себя кулаком в грудь.
— Это я, — коротко сказал он.
— Я послан к тебе наместником Марцием Турбоном. К тебе и к вашему кентуриону Плосурнию.
Дазий повернулся и поманил к себе длинного как жердь римлянина в красной тунике, со шлемом под мышкой.
— Плосурний!
Подошедшему кентуриону Сергий молча сунул секретное послание презида. Лицо читавшего поочередно выражало хмурое удивление, недоумение, прозрение, сомнение.
— Принимай командование, кентурион-гастат, — принужденно сказал он.
— Ты не понял, — улыбнулся Сергий, — меня послали не для того, чтобы тебя сменить. Моя задача — помочь тебе и Марку Ульпию устроить из Бендисдавы ловушку для Оролеса. А уж своими ребятками ты как-нибудь сам командуй.
Плосурний на глазах ожил и расправил плечи.
— Тогда чего мы тут стоим? — сказал он бодро. — Марк, веди!
И Дазий повел все командование на маленький форум Бендисдавы, где уже наполовину была отстроена базилика — голые стропила с обрешеткой постепенно покрывались красной черепицей.
— Здесь у нас курия, — показал на базилику Дазий, — и не только. Прошу!
Оба префекта со своими замами, Плосурний, Дазий и Лобанов собрались в чистенькой комнатке, стены которой пахли сырой штукатуркой, за большим круглым столом.
— Объясни мне сперва вот что, — начал Плосурний. — Этот Оролес. Он точно к нам заявится?
— Он заявится или к нам, или в какое-нибудь другое место. Таких мест пять, и везде будут поджидать этого царька. Почему — я не могу вам сказать, это тайна. И где этот Оролес шарится, я тоже не знаю. Но уж если этот латрункул попадет в здешние места, он должен попасться!
— Я понял, — решительно заявил Плосурний, — и сразу же погоню ребят копать ров. Если Оролес придет, на стены поднимутся все, кто способен носить оружие. Латрункулы никогда не войдут в Бендисдаву!
— Ты не понял, — мягко сказал Сергий. — Латрункулы как раз и должны войти в Бендисдаву! Вот, я заметил на Декуманских воротах, там левая башенка полуразобранная.
— Лес был гнилой, — объяснил Дазий, — мы хотим разобрать ее и сложить заново, из крепкого дерева.
— Правильно! Разбирайте. И ворота снимите — якобы для починки. Я уверен — у Оролеса разведка работает неплохо: лазутчики сразу доложат царю о слабом месте в обороне Бендисдавы. И когда он нагрянет сюда, если нагрянет, то очень удивится.
— Можно спрятать в домах несколько сотен воинов, — нерешительно предложил Дазий.
— Именно! Только вот женщин и детей надо незаметно увести из поселка в надежное место, лучше всего — сегодня ночью. Конники будут скрываться неподалеку, в чащах, а твои легионеры, Плосурний, пусть затаятся напротив, за речкой — там как раз лесистый склон.
Префектам и Плосурнию план понравился. Они вошли в азарт — и уточнения, идеи, рационализаторские предложения посыпались как из рога изобилия.
К вечеру Сергий вымотался совершенно. Сначала он с префектами присмотрел место для тайной стоянки ауксиллариев, потом помогал Дазию с добровольцами снимать ворота, наладил незаметную эвакуацию мирного населения на дальние поля, где вырос целый табор из шатров и шалашей, а самые хозяйственные поставили сарматские юрты, крытые кошмами.
В самой Бендисдаве тоже стояли такие — на незастроенной полянке около рынка. Сюда частенько наезжали язиги, кочевавшие по долине Тизии, они вели торговлю сыром и маслом, шерстью, кожами, пригоняли овец.
Смеркалось. В юртах разожгли очаги — огонь чуть-чуть просвечивал сквозь тонкий войлок, а над отверстиями дымогонов вились подсвеченные струйки. Пахло кизяком и можжевеловыми ветками.
Лобанов, кутаясь в плащ, послонялся по Декуманусу, свернул на Кардо, пересек форум и снова вышел к рынку. Здесь его и встретила Тзана. С непринужденностью ребенка она подошла к нему и взяла за руку.
— Пойдем ко мне, — предложила она. — Сара больше нет, а дядьку Марк Ульпий положил в госпиталь, ему стрелой пробило грудь.
Сергий тут же разволновался… Тзана дотащила его до своей юрты, откинула полог и ввела.
— У меня тепло, — сказала она, — ты устал, тебе надо отдохнуть.
Сергий с любопытством огляделся. До этого он никогда не бывал в жилище кочевника. Юрта была круглой — этакая полусфера из гнутых прутьев, крытая белым войлоком, расшитым звездами и цветами. Посередине крыши в круглое отверстие убегал дымок, скручиваясь над костерком из смолистых корней и сухого кизяка.
Справа от входа висел огромный кожаный турсук, сделанный из цельной коровьей шкуры. Горло его было завязано вокруг резной деревянной ручки-болтушки.
— Хочешь попробовать? — спросила Лобанова хозяйка.
Не дожидаясь ответа, она энергично поработала болтушкой и нацедила кумыса в две чаши.
— Пей!
Сергий с удовольствием выпил. Кумыс был резкий, словно газированный.
— А теперь спать!
Лобанов согласно покивал — его так и тянуло занять горизонтальное положение. Тзана раскатала стеганое одеяло и принялась раздеваться — стянула через голову сорочку, сняла шаровары. Роксолан, как зачарованный, следил за тем, как упруго качаются девичьи груди. Отблески костра скользили по гибкому телу. Тзана легла на спину, вытянув ноги, и закинула руки за голову. Сергий не заметил взволнованного дыхания или какого-то особого кокетства. Девушка не бросала на него призывных взглядов — она просто лежала и смотрела в потолок, по которому скользили отсветы костра.
Лобанов быстро разделся и опустился рядом с девушкой на колени. Он коснулся ладонью ее живота, погладил его, перевел руку на бедро… «Может ли мальчик дружить с девочкой?» — всплыла вдруг давняя тема для сочинения.
Тзана закрыла глаза и сказала:
— Чего ты не ложишься? Ложись, нам до свету вставать. И укрой меня, а то холодно.
Сергий, растерянный и расстроенный, накинул на девушку теплое одеяло, сшитое из беличьих шкурок, и лег сам. Тзана поворочалась, устраиваясь поудобнее, прижалась к нему. В Лобанове ворохнулось возбуждение и снова угасло — сарматка легла с ним спать, а не заниматься любовью. Спать — и только. Они не вместе, они рядом. Тзане так теплее и спокойнее. Может ли мальчик дружить с девочкой? «Может», — мрачно подумал Сергий и закрыл глаза.
Глава двенадцатая, из которой доносятся грохот щитов, лязг мечей и боевой клич легионеров
Конница Оролеса одолела перевал и спускалась по склону вниз, в узкую долину реки Голубая Змея. Елисмереки остались выше, густые смерековые леса, темные и непроглядные, покрывали гребни отрогов, спадая по ним и чертя в индиговом небе пильчатые линии. Теперь по сторонам неприметной тропы высились буки, их пепельно-серые колоннады уходили вверх, распялив корни среди мшистых камней. Солнце хорошо прогрело склон, и ночные заморозки обратились в зябкую сырость.
Оролес лениво покачивался в седле, полностью доверившись коню, — Чалко долго служил пастухам и скакал по кручам не хуже горного козла. Если бы кто в этот момент глянул на всадника, то сразу бы понял, отчего многие сотни головорезов и сорвиголов выбрали его вожаком. Оролес сын Москона был мужчиной крупным. Всё в нем дышало силой, холодной и в то же время необузданной, — могучие руки, бугрящиеся мышцами, широченная грудь, скуластое лицо, чеканное, словно рубленое, с крупноватым носом и твердым очерком губ. И с этого лица никогда не сходило властное выражение. Даже когда главарь улыбался, повелительное превосходство не стиралось, пряталось до времени в его глазах, а уж суровый, льдистый взгляд сына Москона ни на кого в целом мире не устремлял тепло и ласку.
Одевался Оролес, как и подобало дакийскому царю — на нем был новый сарматский кафтан, укороченные галльские штаны, расшитые золотыми нитями и крашенные дорогой тирской багряницей, а на голове сидел плотный колпак коричневого войлока, отороченный по краю узором из сердоликовых бус. На поясе у царя висел старинный гетский кинжал в усыпанных драгоценными камнями ножнах и длинный сарматский меч.
Оролес оглянулся, разворачиваясь всем туловищем. По сторонам, скрываясь за стволами деревьев, ехала его конная армия, его «гвардейцы» — геты и даки, сарматы и кельты. Блестят тяжелые деревянные щиты, перекрещенные полосами бронзы. Прикрепленные на копьях у оснований наконечников волчьи морды, украшенные разноцветными ленточками, грозно скалят надраенные песком клыки. На головах воинов — конические гетские шлемы. Конские хвосты, вделанные в навершия шишаков, спускаются по спинам до седел. На левых боках висят серповидные махайры.
Сын Москона самодовольно ухмыльнулся. Пускай римляне называют его войско шайкой латрункулов-разбойников, он-то знает, в чем правда! А правда в том, что Оролес желает самолично править страной, ибо он есть царь свободных даков. А кто в этом сомневается, пусть испробует убийственную мощь его армии!
Правда, даки, изгнанные из родных мест и бежавшие на унылые просторы «Пустыни гетов», выбрали царем Тарба. Но это временно. Пускай Тарб почванится пока, поносится с титулом, как дурак с писаной торбой. Время Оролеса придет. Царь тот, за кем сила!
Оролес нахмурился. Эх, найти бы то золотишко. Тогда бы он развернулся!
Мимо вожака проехал Мамутцис, знаменосец, держа на весу личный штандарт царя — серебряную волчью морду. Морда скалила зубы, а ветерок перебирал расшитые зеленые ленты.
— Зря ты велел казнить Ролеса, — послышался негромкий голосок Нептомара, жреца бога Замолксиса при царской особе.
Оролес недовольно повернулся. Хмуро оглядев тщедушную фигурку жреца в белых одеждах, он буркнул:
— Ролес нарушил мой приказ. Незачем было так пытать Скория! Сам же видишь — Ролес ныне у Замолксиса, а где мы? В глубокой заднице!
Нептомар помотал седой гривой, обжатой золотым обручем.
— Ты неправ, — строго сказал он. — Скорий ничего не знал, да и знать не мог. Его просто использовали, послав вместо себя.
— Кто? — усмехнулся Оролес. — Дух Мукапиуса?
— Ты зря смеешься, — проговорил Нептомар с оттенком неприязни. — Мукапиус был верховным жрецом Замолксиса, это правда. Главным, но не единственным! Когда Мукапиус принял яд в осажденной Сармизегетузе, он оставил за себя Сирма, своего помощника и воспитанника.
— Но Сирм тоже отравился!
— Все так думали! А он вот появился этим летом, живой и здоровый. Его видели в Дробете еще в начале осени, незадолго до того, как Скорий вышел на тебя.
— Та-ак… — протянул сын Москона. — Это что же получается? Мукапиус мог кое-что сболтнуть этому Сирму?
Нептомар поджал губы.
— Всё, что знал Мукапиус, — молвил он непререкаемо, — было известно и Сирму!
— Так чего ж ты молчал?! — разозлился Оролес. — Надо найти этого гада Сирма и всё из него вытрясти!
— Не порть себе кровь зря, — проворчал Нептомар. — Мои люди ищут Сирма и дадут знать, если нападут на след. Одно я знаю точно — Сирм все еще в Дакии. Данувия он не переплывал и не пересекал по мосту, а уходить в степь Сирм не станет — это очень и очень осторожная тварь, почему и жив до сих пор. Прошел слух, что его держат у себя язиги.
— Все равно, — не унимался главарь, — зачем тогда ты услал нас сюда, на запад? Ведь сокровища запрятаны где-то на востоке! Зачем вообще было уходить?!
— А затем! — с силой сказал жрец. — Ты же не можешь таиться и ждать своего часа! Тебе обязательно надо пошуметь, потрепать нервы римлянам! А наш «друг» передал точные сведения — Биндесдава стоит беззащитной!
Оролес промолчал. Затих и Нептомар. Конница между тем спустилась в долину Голубой Змеи — этакую цепочку лугов. Похоже было, что от недалекой степи отрезали длинную полосу разнотравья и уложили между гор.
— Бендисдава отсюда далеко? — спросил командир своего знаменосца.
Тот вспыхнул и ответил, сбиваясь:
— Рядом совсем, надо еще на юг пройти, немного! Оролес кивнул и подозвал Вортрикса сына Элиала, который командовал семью сотнями анартов, сальденов и теврисков — местных кельтских племен.
— Вортрикс! Пошлешь вперед самых шустрых! Пусть разведают, что там и как!
Кельт согласно мотнул головой и отдал приказ. Десяток парней, припадая к гривам быстроногих сарматских лошадок, умчался по долине вниз, держась ближе к лесу. Армия перестроилась, вытянулась длинной лентой по три всадника в ряд. Первым ехал сам главарь. Справа от него качался в седле насупленный Нептомар, слева — Вортрикс.
Знаменосец не соврал — Бендисдава показалась за вторым поворотом.
Прискакали разведчики и доложили, что жители не готовы к обороне — частокол стоит, и столбы воротные вкопаны, вот только одних ворот нету, не успели навесить!