Сам Фыф был младшим шамом, адекватно оценивающим свои способности и знающим, что чудес не бывает. Но сейчас стрела летела прямо в сердце Гроку, а это значило только одно. Через несколько минут после того, как вождь осажденных упадет на землю бездыханным, никто не поднимет его пулемет и не займет его место. И не потому, что остальные нео не умели пользоваться оружием хомо. Просто смерть вождя — это всегда шок, пусть даже кратковременный… дающий вполне достаточно времени осаждающим для того, чтобы ринуться на стены и сбросить с них редкую цепочку защитников замка.
Фыф не мог отклонить полет стрелы. Он ничего не мог сделать, только смотреть на тяжелый наконечник грубой ковки, рассекающий упругий воздух, на тростниковое древко и на примотанное к нему сухожилиями оперение из вороньих перьев. Возможно, средний шам мог попытаться, но не он, не Фыф, которому по рождению никогда не суждено достичь второго уровня…
Маленький шам чувствовал, что его трясет, словно в лихорадке… Что из глубин его души поднимается что-то темное, страшное, слишком мощное для того, чтобы его присутствие выдержало неистово колотящееся сердце Фыфа… Время остановило свой бег… Остались только стрела, видимая слишком четко для ментального зрения, и всепоглощающая Сила, растворившая в себе не только Фыфа, но и весь окружающий мир…
Шам пришел в себя от боли в руке… И сразу все встало на свои места. Больше не было ни странного и жуткого видения, ни стрелы, повисшей в воздухе, ни лысого лучника с растерянной мордой — последнее, что промелькнуло в сознании Фыфа перед тем, как все кончилось. Был только внутренний двор старой тюрьмы, по которому все так же носились вооруженные нео, колодец, возле которого безвольным мешком валялся шам, грохот боя, несущийся со стены крепости, и боль в локте, которым Фыф приложился об торчащий из земли обломок кирпича. А еще было очень холодно, несмотря на теплый летний вечер. Холодно изнутри. Причем настолько холодно, что шам понял — еще немного, и от этого холода остановится его сердце, слишком уставшее от непосильной работы.
На его лицо упала тень.
— Хватит валяться. Пей.
Фыф с усилием поднял голову.
Над ним стояла Настя и протягивала ему поллитровку с выцветшей этикеткой, на которой было написано «Водка пшеничная».
— Пей, — повторила кио. — Я была на стене и все видела. Ведь это ты испарил всю воду из древка и перьев, превратив их в труху. Стрела рассыпалась в воздухе. Грок ни черта не понял, что произошло, но сообразил, что его пытались подло грохнуть во время переговоров. И отдал приказ стрелять. Сейчас обезьяны увлеченно мочат друг друга, им пока не до нас, но с минуты на минуту могут понадобиться твои кормовые. Так что пей давай, а то помрешь от перенапряжения. Я кое-что знаю о шамах и до сих пор не пойму, как тебе это удалось.
— Н-не знаю, — выдавил из себя Фыф, косясь на приближающееся горлышко откупоренной бутылки. А ведь он только что дал зарок…
— Не выпьешь — сдохнешь, принципиальный ты наш, — строго проговорила Настя. Сейчас она стояла на одном колене, держа голову шама одной рукой, а второй поднося бутылку к его бледным губам. — Хлебай давай.
И Фыф хлебнул.
Огненная жидкость обожгла горло, почти мгновенно растопила лед внутри тела, ударила в голову.
«А ведь потом опять хреново будет, — с тоской подумал Фыф. И тут же себя одернул: — Ты сначала доживи до этого „потом“, тогда и стонать будешь, что нарушил Слово шама».
Настя отбросила в сторону пустую бутылку. Древняя стеклотара ударилась о кирпичную стену тюремного корпуса и с жалобным «дзинь!» разбилась.
«Вот ведь как бывает, — совершенно не к месту подумал Фыф. — Двести лет прожила бутылка своей стеклянной жизнью, а тут одно движение — и „дзинь!“».
— Здоров ты пить, одноглазый, — проговорила Настя, протягивая мутанту кусок вяленого мяса. — Ты хоть закусывай, а то сопьешься на фиг.
— Я привык занюхивать, — с усилием усмехнулся Фыф, поведя носом в сторону роскошного бюста Насти, на который даже нео заглядывались порой. — Пузырь поди у меня из-под шконки сперла, Афина Паллада?
— Пошлый ты, Фыф, до тошноты, — вздохнула кио. — Встать сможешь?
— Попробую, — буркнул шам, поднимаясь на ноги. Его слегка вело в сторону и от пережитого, и от принятого на грудь, но он справился. — Еще повоюем.
— Это хорошо, — кивнула Настя. — Давай поднимай своих, пока их нео по привычке не сожрали. А я на южную стену, похоже, там беда. Ох, мать твою!..
На южной стене и правда было неладно. Отряд нео голов в двадцать умудрился, скрываясь за деревьями и мусором, подобраться слишком близко к менее охраняемой стене и совершить прорыв. Три лестницы одновременно на стену, скоростной подъем, пока защитники не опомнились, — и жесточайшая резня с ревом и визгом, деморализующим противника.
Все это Фыф мгновенно прочитал в голове самого здорового нео, крушившего собратьев по породе тяжеленным топором грубой ковки. Как лохматые бойцы различали, кто свой, а кто чужой, — оставалось загадкой. Тем не менее два десятка нападающих при практически равном соотношении сил в считаные минуты умудрились сократить численность защитников стены вдвое. Оставшиеся в живых нео оборонялись яростно, понимая, что в случае поражения пощады не будет. Но отряд диверсантов, наверно, специально подобрали из наиболее мощных Краргов, которым только небольшая ширина стены мешала живой лавиной подмять под себя оставшихся защитников.
«Кормовые!!!»
Если б можно было озвучить мысль, то ментальный призыв Фыфа прозвучал бы как рев самого большого нео, усиленный корабельным рупором, — и на него немедленно откликнулись существа, которых нео презрительно называли «кормовыми»…
Фыф помнил рассказы отца об устройстве мира. Много десятилетий назад, с тех пор как после Последней войны начались генетические мутации, люди разделились. Большие и сильные начали покрываться шерстью и создавать кланы, подчиняя при этом тех, кто слабее. Слабые, но умные сумели сбежать на Остров, где под влиянием излучений стали шамами. Большие, сильные и самые многочисленные через несколько поколений превратились в нео. А слабые и не очень умные стали сначала слугами, а потом рабами, домашним скотом, который Новые люди использовали не только в качестве грубой рабочей силы, но и как источник доступной пищи, когда не особо везло с охотой и собирательством.
Совсем недавно, когда руконоги лезли на стены Бутырки, Фыф обнаружил, что кормовыми очень легко управлять. Массивные, неповоротливые, с виду похожие на борцов сумо кормовые оказались отличными солдатами без страха и упрека. Инстинкт самосохранения начисто отсутствовал у этих существ, которых с рождения приучали к тому, что их судьба работать, есть, спать… и однажды быть съеденными. Причем в пищу они употребляли в основном то, что оставалось от хозяев, — в том числе и фрагменты тел своих бывших соплеменников, которые не сожрали нео.
В общем, это были просто послушные живые куклы. Фыф без труда контролировал неслабый отряд кормовых, которые как заведенные мочили руконогов заточенными под копья прутьями арматуры. Правда, и сами полегли чуть ли не все при том штурме. Но дюжина выжила. И сейчас двенадцать кормовых, повинуясь мысленной команде Фыфа, со всех ног бежали к месту прорыва, сжимая в покрытых струпьями руках свои ржавые стальные копья.
Нападающие нео мгновенно оценили обстановку. Все равно половина из них лишь приплясывала на месте от нетерпения позади своих товарищей, теснивших оставшихся защитников, — на узком пространстве маневренность отряда была ограничена шириной стены. Потому, увидев приближающееся подкрепление, половина диверсантов с радостным ревом ринулась по лестнице вниз, внутрь крепости, толкая друг друга плечами от нетерпения. Драка с кормовыми казалась им веселой забавой. Еще бы! Пища восстала и чешет на них, угрожая смешными палками! Тяжелые копья нео с деревянными древками и наконечниками холодной ковки смотрелись куда солиднее ржавых арматурин. Вообще-то сами нео порой за неимением лучшего махались такими же прутьями, но, похоже, отряд диверсантов вооружили по последнему слову обезьяньей военной мысли.
Правда, нео не учли того настораживающего факта, что смирные, покорные, бессловесные кормовые почему-то на бегу довольно ловко разворачиваются в полукольцо, словно крысособаки, загоняющие дичь. Подобный инстинкт может быть у охотника, но никак не у пищи, откармливаемой на убой.
Но десяток нео-диверсантов видели перед собой только пищу, не пойми с чего решившую взбрыкнуть. План их был прост и безыскусен. Покрошить в мелкий фарш двуногие куски мяса, а после ударить в тыл защитникам восточной стены, которые пока что довольно успешно отбивали атаки Краргов.
Диверсанты ударили толпой, одновременно, в центр полукольца нападающих. Логичнее было бы каждому воину взять на себя одного-двух кормовых и разделаться с ними поодиночке. Но вожак отряда был занят, орудуя своим огромным топором на южной стене, потому нео ударили так, как привыкли. Напролом, одной сплошной кучей мускулистого, лохматого мяса, ощетинившегося дубинами и копьями. Ударили дружно… но тут же осознали, что перед ними никого нет.
Кормовые с невероятной для таких увальней ловкостью вдруг ушли с линии атаки. Отпрыгнули разом, словно жирные, надутые мячи, одновременно получившие каждый по хорошему пинку.
Нео аж притормозили от неожиданности, соображая, куда это делась восставшая жратва. В результате чего задние налетели на передних, и на мгновение атакующий отряд превратился в кучу мохнатых тел, осыпающих друг друг а отборной бранью.
За разборкой никто из нео не заметил, как из-за колодца вывернулась какая-то девка-хомо и ринулась к месту аварии. А если и заметил, то не придал значения. Подумаешь, хомобаба сдуру решила то ли удовольствие получить разом и на всю жизнь, то ли быстро помереть от безысходности. Ну если ей это сильно надо, то сейчас вот съездим по морде тупому Рурру, что на нас сзади налетел и с ног сбил, а потом можно и…
Что можно сделать потом, никто не понял. Потому как хомобаба вдруг разинула рот и харкнула прямо в кучу-малу струей пламени.
— Это кио! — заорал Рурр, вдруг разом прозревший, поумневший и сообразивший, что вот прям сейчас ему в морду летит нехилая порция жизненного опыта, от которой ему будет икаться, возможно, до конца жизни. Но уж такая штука жизнь, что прозрение порой наступает слишком поздно…
Двое нео выронили оружие и, воя, покатились по земле, пытаясь сбить с себя неугасимое пламя. Но их усилия были тщетными. Огонь, треща, пожирал шкуру и плоть. От жара лопнул глаз одного из лохматых, из глазницы плеснуло белесым. Прямо на глазах здоровые, сильные воины превращались в куски паленой обезьянины.
Другим повезло больше. Двое нео приняли на себя основной удар пламени, на остальных попали лишь огненные брызги. Существенного вреда не причинили, но заставили отвлечься от основной цели. Любое живое существо боится огня и, увидев на себе мини-костер, первым делом попытается его затушить: мол, это — главное, все остальное — потом.
Но на самом деле сейчас главными были не огненные брызги, а та самая еда, которую нео по-прежнему не считали чем-то опасным…
А зря.
Кормовые бросились вперед, смыкая кольцо вокруг диверсантов и занося над головами заточенные арматурины.
Ударили они одновременно…
Фыф, сидящий спиной к бойне, прислонясь лопатками к деревянной стенке колодца, невольно поморщился. Ему не нужно было смотреть своим единственным глазом на то, что происходило в центре тюремного двора. Ментальное зрение немного размывает краски, отчего кровь и огонь, пожирающий шерсть, кожу и мясо, кажутся розовыми и относительно безобидными. Но хруст заточенного железа, разрывающего живую плоть, ничем не ослабишь. Особенно если ты сидишь практически в центре побоища и управляешь им, словно опытный дирижер оркестром.
Кормовые ударили, выдернули копья из лохматых тел — и ударили снова. Били они методично, словно живые машины, не обращающие внимания ни на что, кроме своей работы. Да они, в общем-то, и были машинами, управляемыми силой мысленного приказа маленького шама.
Трое нео были убиты на месте. Оставшиеся пятеро ранены все, но, тем не менее, они все-таки пытались обороняться. С дубинами и копьями в тесноте сомкнувшегося живого кольца кормовых было не развернуться, потому в ход пошли когти и зубы. Кровища хлестала во все стороны, и не понять было, где кровь нео, а где — кормовых. Новые люди рвали мягкую плоть нападающих с яростью обреченных. Но это мало чем помогало. Они и были обреченными. Одному из кормовых нео буквально оторвал руку, та висела на клочке кожи, непроизвольно сокращаясь и хлопая своего хозяина по бедру при каждом движении. Но кормовой все равно продолжал бить копьем, держа его здоровой рукой…
И Фыф вдруг почувствовал, что дело здесь не только в его ментальном приказе. Реакцию на такую запредельную боль не мог заблокировать даже он. По всему, однорукий сейчас должен был просто отрубиться от болевого шока. Но он бил, осознавая, что умирает… но продолжал бить! В его маленьком, почти гладком мозгу не было мыслей. Но они и не были особо нужны. Все существо умирающего было заполнено ненавистью раба, наконец-то получившего возможность отомстить жестокому хозяину. Пусть даже ценой собственной гибели…
Они упали рядом. Нео и кормовой, господин и раб. И Фыф вдруг увидел, что на тупом, ничего не выражающем лице однорукого кормового вдруг расплылась счастливая улыбка. Он умирал, отомстив врагу. Не как корм, забитый на жаркое, а как воин, в бою, с оружием в руке…
Двое оставшихся в живых нео попытались прорваться обратно, к лестнице, ведущей на южную стену. Рывок был страшным, с ревом, визгом, расшвыривая окровавленными лапами заточенные арматурины, как нацеленные в них кормовыми, так и уже всаженные в лохматые тела…
И им это удалось. Оставляя багровый след на земле, двое мохнатых диверсантов рванули к спасительным ступеням.
А еще им удалось привлечь внимание товарищей на стене, увлеченных бойней. Нескольким защитникам стены удалось забиться в боковое помещение и оборонять узкий выход, где огромный нео с топором не мог до них добраться, не рискуя получить копьем в пасть. Тот, скользя лапами по мокрому от крови забралу стены, перевернул топор и уже совсем было собрался начать крушить обухом стены укрытия, как до его ушей снизу наконец-то донесся жалобный визг раненых товарищей, которого ни он, ни его свита не услышали, увлеченные резней.
Одного взгляда командиру клыкастых диверсантов было достаточно, чтобы понять: половина его отряда полегла в считаные секунды. Кто бы мог подумать, что жирные кормовые могут так запросто забить десяток воинов-нео. Причем отборных воинов!
Лохматому великану с топором сразу же стало не до бывших соплеменников, забившихся в каменную нору, словно трусливые крысы. Он развернулся всем телом с такой яростью, что невольно отшатнулась толпившаяся за его спиной свита.
— Что встали? — заревел огромный нео. — Наших бьют!
Весь в кровище, с горящими глазами и огромным топором, успевшим от обуха до лезвия покрыться бурой коркой, этот мутант был похож на ужасного бога войны, очнувшегося от тысячелетнего сна и вылезшего из своего логова. Фыф как-то сразу понял: кормовым не выстоять. Половина из оставшихся в живых была серьезно ранена, соответственно, остальных его подопечных взбешенные нео под предводительством своего вожака моментально перерубят в мелкий фарш, как только спустятся со стены. Они уже сейчас летели вниз по ступеням, а этот, с топором, впереди всех. Если при первом нападении кормовых сыграли свою роль фактор неожиданности и численное превосходство, то сейчас не было ни того ни другого… Полдюжины израненных кормовых не продержатся и нескольких секунд против десятка разъяренных нео…
К тому же Фыф устал. Устал нереально. Сначала стрела, отнявшая почти все силы, потом управление боем, истощившее оставшиеся резервы организма. В таком состоянии управлять полдюжиной мозгов одновременно было просто невозможно… Даже Настя, похоже, растерялась немного. Конечно, киборги прекрасные бойцы, но одной против отряда отборных нео ей точно не выстоять. А вожак нападающих уже заносил свой ужасный топор над головой ближайшего кормового, который неуверенно поднимал навстречу удару свою арматурину. Фыф прямо увидел, как сейчас этот топор опустится и вобьет в мясистые, обвислые щеки обороняющегося его ржавую стальную палку…
И вдруг Фыф понял одну простую вещь. Если не можешь манипулировать несколькими мозгами одновременно, то не проще ли будет управлять одним мозгом! Который пусть более сложный, чем мозг кормового, но все равно примитивнее человеческого. Мозгом, который будто создан для того, чтобы читать мысли в лохматой башке словно в раскрытой книге. Ведь если умеешь читать, то что мешает делать записи на полях, внося свои коррективы в слишком простой текст?..
Внезапно громадный нео развернулся на сто восемьдесят градусов и с утробным рыком опустил топор на голову ближайшего к нему члена своего отряда. Тот даже не успел удивиться, как широкое лезвие раскроило ему череп, прошло сквозь шею и развалило грудину до самого живота. Нео еще продолжал бежать по инерции, а верхняя половина его тела уже разошлась на две половинки, бестолково машущие верхними лапами.
От такой картины свита вожака моментально впала в ступор. Глаза навыкате, в которых льдинками застыло изумление, пасти раскрыты, с нижних губ у кого слюна струйкой, у кого язык свесился книзу, а у некоторых и то и другое. От сильного удивления мимика что у людей, что у обезьянов случается довольно забавной. Только то, что последовало за немой сценой, вряд ли у кого-то вызвало бы смех. Разве что у ненормального…
Вожак рубил своих.
Резкими ударами, с хеканьем, вкладывая в каждое движение всю массу тела и мощь гипертрофированных мускулов, он рубил — а его жертвы стояли в ступоре. До тех пор, пока не падали, словно сваленные ураганом хищные ивы, под корой которых течет живая кровь.