— Андрей мне все рассказал. — Крутов смотрел на нее сверху вниз, словно прокурор на преступницу.
— О чем рассказал? — растерялась девушка.
— О том, что твой босс Валерий Тазов собирает марки, что у него очень серьезная коллекция и что на благотворительном вечере он расспрашивал тебя о наследстве прабабушки.
— Это все правда.
— Конечно, правда. Андрей все слышал своими ушами.
— Я, между прочим, ничего от него и не скрывала, — звенящим голосом ответила Настя. — И от тебя тоже!
— Неужто? Да ты ведь даже не обмолвилась об этом, хотя мы вместе ведем расследование.
— Я не обмолвилась, потому что Тазов тут совершенно ни при чем.
— Откуда ты можешь знать?
— Оттуда. Я уверена в нем на сто процентов! Если хочешь — на двести процентов, даже на тысячу!
Крутов некоторое время, не отрываясь, смотрел ей в глаза.
— Ты считаешь, что мы не должны вносить твоего босса в список подозреваемых?
— Ни за что и никогда. Я знаю его как облупленного. Я верю ему, как самой себе.
— Ну, смотри, — Крутов пожал плечами, отступая. — Хотел бы я встретить человека, которому смог бы доверять так же безоговорочно, как ты доверяешь своему Тазову. Надеюсь, этот тип понимает, как ему повезло.
— Обещай не тратить время на Тазова! Разрабатывай другие версии.
Крутов некоторое время задумчиво смотрел в окно, потом моргнул и сказал:
— Я солдат, а не доверчивая девушка. Но я не стану доставлять твоему боссу неприятностей. Если уж он тебя так волнует. Ладно, иди спать, утро вечера мудренее.
Забираясь под одеяло, Настя неожиданно поняла, что Тазов ее действительно волнует. Сама мысль о том, что он может быть причастен к событиям, развернувшимся вокруг нее после оглашения завещания, привела ее в ужас. «Нет, кто угодно, только не Валера, — думала Настя. — Только не он. Иначе ничто в этой жизни вообще не имеет смысла. А доверие, дружба, порядочность — всего лишь пустые слова».
***Утро оказалось не мудренее, а мудрёнее вечера. И гораздо страшнее. В десять утра взорвался джип, в котором ездил Крутов. Сам он лишь чудом остался жив.
— Что же теперь будет? — все приговаривала растерянная Настя, глядя на окаменевшего в кресле Александра.
— Война, — кратко и твердо ответил он, глядя невидящими глазами в окно. — Собственно, нам ее уже объявили.
— А как же ты объяснишь полиции, почему машину взорвали?
— Мой приятель, которому она принадлежала, уже заявил об угоне, так что полиция будет думать, что ее взорвали именно угонщики. Хорошо, что никто не пострадал. Хотелось бы знать, кто решился на такой шаг. Взрывать машины в центре Москвы — для этого нужны очень веские причины. Думаю, опять придется выводить на дорогу твою тачку. Больше прятаться не стоит, пора показать зубы.
Все тот же молчаливый Андрей довез их до сервиса, и Настя с удовольствием села за руль любимой машины. Крутов устроился рядом.
— Андрей будет сопровождать нас, поэтому сильно не надо елозить по дороге, — предупредил он.
— Я не… Что за дурацкое слово? — возмутилась Настя. — Елозить! Сказал бы — езжай аккуратно, не перестраивайся быстро, не отрывайся без необходимости.
— Это я и сказал, — усмехнулся Крутов. — Только одним словом. В общем, ясно.
— Куда едем?
— В цирк.
— Куда???
— На проспект Вернадского. Знаешь, где это?
— Знаю. И у меня есть навигатор. Но если ты решил развлечься таким образом, может, тебя лучше отвезти в цирк на Цветном бульваре? И ближе, и программа тебе должна понравиться — клоуны, дрессированные обезьяны…
— При чем тут обезьяны? На проспекте Вернадского живет этот самый Юлий Яковлевич, бывший приятель Прудковского, с которым они всякие редкости разыскивали. Я же вчера до него успел доехать, так он такой цирк устроил — закачаешься. Вот если мы его дома застанем — сама увидишь. А дома он сейчас, по моим сведениям, сидит целыми днями, лишь изредка выбирается в магазин или по каким-то марочным делам.
И цирк действительно начался, как только они позвонили в домофон. Вместо того чтобы открыть дверь, Юлий Яковлевич, проживавший на третьем этаже, заорал из окна:
— Уходите! Или я оболью вас кипятком.
— Мы по делу! — крикнул в ответ Александр. — Вам должен был позвонить Алеутов из Союза филателистов…
— Проваливайте! — донеслось сверху.
— Вы бы отошли подальше, а то ведь и правда обольет, — посоветовала какая-то сердобольная женщина, выходящая из подъезда. Видимо, соседка Юлия Яковлевича, повидавшая всякое.
— Ничего, козырек помешает, — ответил Крутов, придерживая дверь.
— А брызги? — справедливо заметила соседка.
— Брызги нам не страшны, — поддержала Крутова Настя. — Обсохнем.
— Да? — иронически посмотрела на нее женщина. — Это если кипятком обольет. А он может чем-нибудь другим.
— Чем же? — содрогнулась Настя.
— Да чем угодно. Так что отойдите лучше. Или уж в подъезд заходите.
Они быстро зашли в подъезд и, поднявшись на третий этаж, позвонили в дверь квартиры номер шестьдесят восемь.
Через пару минут из-за двери раздался визгливый крик:
— Вы ничего не получите! Отойдите от двери, я буду стрелять!
— Он совершенно точно сошел с ума, и теперь мы ничего не узнаем, — обреченно вздохнул Крутов. — Вчера было почти то же самое с небольшими вариациями.
— Почему, интересно, он так себя ведет? — удивилась Настя. — Тебе ведь не говорили, что он сбрендил.
— Наверное, он сбрендил на днях. Ему должны были позвонить из Союза филателистов и предупредить о моем приходе, и вот — такая ерунда. Насколько я понял, кто-то покусился на его марки или предложил плохой обмен.
— Вы убрались? — донеслось из-за двери. — Считаю до трех. Раз…
— У него есть оружие? — покосилась на дверь Настя.
— Вряд ли. Но чайник с кипятком есть точно. Пошли отсюда. — И расстроенный Крутов направился к лифту. — Попробуем поискать другие источники информации.
— Стой, у меня идея, — прошептала вдруг Настя.
— Два… — продолжал считать Юлий Яковлевич.
Провожаемая удивленным взглядом Крутова, Настя вплотную подошла к двери и громким голосом возвестила:
— Открывай дверь! Это пришла я, Принцесса филателии, Розовая Гвиана.
Воцарилась гробовая тишина. На лестничной площадке онемел Крутов, в квартире номер шестьдесят восемь притих Юлий Яковлевич. После долгой паузы из-за двери послышалось жалобное:
— Что ты сказала? Повтори.
— Сказала, что к тебе пришла Розовая Гвиана. Ты меня видел хоть раз живьем, не на картинке?
— Не видел, — дрожащим голосом отозвался Юлий Яковлевич.
— Тогда открой дверь и посмотри. Смотри, Юлий, а то ведь больше не приду.
Загремели замки и засовы, дверь медленно отворилась, и оттуда высунулась встрепанная голова. Юлию Яковлевичу на вид было лет под семьдесят. На длинном носу косо сидели большие круглые очки, в руках он судорожно сжимал швабру.
— Принимайте дорогих гостей, — тоном приказа сказала Настя и, уверенно обогнув хозяина, шагнула в квартиру. Ничего не понимающий Крутов протиснулся вслед за ней.
— Кто это с вами? — как-то робко спросил Юлий Яковлевич, показывая шваброй на Крутова.
— Это? — небрежно переспросила Настя, усаживаясь за широченный стол, на котором египетскими пирамидами громоздились альбомы для марок. — Голубой Маврикий, разве не видите?
— Вот спасибо тебе, родная, — заговорил, наконец, Крутов. — Значит, я не просто Маврикий, а именно — голубой?
— Вы, конечно, шутите, я теперь понял, — растерянно сказал Юлий Яковлевич. — У меня, знаете, в последнее время что-то с головой. Но это стрессы, скандалы, они плохо влияют на самочувствие. Я иногда путаюсь, заговариваюсь, становлюсь агрессивным. Впрочем, это вряд ли интересно.
— Отчего же, — сказал Настя. — Очень даже любопытно.
— Нет, я хочу принести извинения. Но все-таки что вам от меня нужно? Я не продаю редкие марки, вообще ничего не продаю. И с коллекцией не расстанусь ни на каких условиях. И здесь ее нет, она спрятана в надежном месте.
— Нам не нужны ваши марки, — заверил его Крутов. — Нам от вас нужна только информация.
— Какого рода информацией вы интересуетесь? — Юлий Яковлевич, похоже, окончательно пришел в себя.
— На днях убили Михаила Прудковского. Мы ведем частное расследование, пытаемся выяснить, кто это сделал и почему.
— Да, я в курсе, хотя последние годы мы были в ссоре.
— Незадолго до своей гибели, — продолжал Крутов, — Прудковский встречался вот с этой девушкой, Розовой Гви… тьфу, Анастасией Батмановой, и намекал на какие-то взаимовыгодные дела. Что бы это могло быть, вы не знаете?
Юлий Яковлевич вскочил со стула, пробежался по комнате, потом тихо прошептал:
— У меня есть одно предположение. Все, конечно, очень шатко, но… Запаситесь терпением.
— Готовы слушать хоть до вечера, — заверил Крутов.
— Нет, рассказ не будет длинным. Просто здесь есть своя специфика. Не знаю, поймете ли вы. Впрочем, неважно.
Юлий Яковлевич сел на стул, сцепил на коленях тонкие руки и начал рассказывать:
— Произошло это лет пять назад. В тот недолгий период, когда мы с Мишей Прудковским на пару охотились за редкими марками. Иногда нам удавалось отыскивать удивительные экземпляры. О нас и наших находках тогда даже статьи писали в журналах. Так вот, один общий приятель — он собирает открытки, конверты, старые письма — наткнулся на любопытный семейный архив. Точнее — часть архива, которая хранилась в сарае на даче у каких-то стариков.
Не буду утомлять вас деталями, но из некоторых писем стала известна совершенно фантастическая информация. Такую фамилию — Юдолин — вам доводилось слышать? Нет? Я так и думал. Дмитрий Борисович Юдолин был известным коллекционером-филателистом. Марки он начал собирать еще до революции семнадцатого года, и в середине тридцатых годов в его коллекции насчитывалось немало редчайших экспонатов. Были у него и «Саксонские тройки», и знаменитая «Тифлисская уника», и первые раритеты СССР, и «Бычьи головы». Поговаривали, что в его коллекции имелся даже «Желтый трескиллинг», а это сегодня самая дорогая марка в мире. В конце тридцатых годов над Юдолиным нависла угроза ареста. И не просто ареста — он знал, что живым его из тюрьмы не выпустят. Дело в том, что на его знаменитую коллекцию положил глаз один из приближенных Берии.
Но каково же было всеобщее изумление, когда после ареста Юдолина у него дома не обнаружили самых ценных марок. Они исчезли. Дмитрий Борисович сгинул в сталинских лагерях и унес тайну с собой. Исчезновение его коллекции все эти годы волновало филателистов. Мы с Мишей тоже пытались найти ее следы, но — увы! — безрезультатно. И вот из писем, которые случайно обнаружил наш знакомый, выясняется: Юдолин, чтобы спасти жемчужины своей коллекции, придумал игру в почту. В нее он играл с детьми своих друзей. Дмитрий Борисович был почтальоном, а ребята поочередно — директором почтамта. Раз в неделю Юдолин выходил прогуляться на бульвар и передавал им конверты с письмами, а они должны были тщательно хранить их и потом, когда будет накоплено достаточное количество, отправить по адресу, который указан на конвертах. На конвертах, как вы поняли, были наклеены в числе обычных, почтовых, те самые редчайшие марки.
— И почта могла их пропустить? — удивилась Настя, слушавшая рассказ очень внимательно.
— Понимаете, если на конверте было наклеено достаточное количество знаков почтовой оплаты, то приклеенная где-то сбоку марка вряд ли обращала на себя внимание. К тому же марки просто могли лежать в конверте. Или он их приклеивал внутри. Я не знаю.
Юлий Яковлевич немного помолчал, потом продолжил:
— Когда мы узнали об этом, Миша прямо как с ума сошел. Он бросил все, стал копаться в архивах, разыскивать приятелей Юдолина, выяснять судьбу их детей, внуков. Я посчитал это утопией, поэтому мы с ним и рассорились. И вот теперь мне кажется, что Миша все-таки нашел. Либо тех, кто отправлял, либо тех, кто получал эти письма.
***— Объясни, что ты там парила про Розовую Гвиану и Голубой Маврикий? — спросил Крутов, выходя на улицу.
— Да было бы тебе известно, так называются одни из редчайших марок на планете. Британскую Розовую Гвиану еще зовут «Принцессой филателии». Я даже не знаю, сколько она сейчас стоит. А за Голубого Маврикия можно выручить порядка пятнадцати миллионов долларов.
— Нет, это же надо — меня так обозвать! Никакой другой редкости для меня не нашлось?
— Ладно, не ворчи. Конечно, можно было тебя назвать Черный пенни, но эффект был бы не тот. И вообще, победителей не судят. Конечно, я несла полную ахинею. Но весьма специфическую, уху настоящего филателиста приятную. А как еще, скажи на милость, можно было остановить бред этого Юлия Яковлевича? Только другим, еще более серьезным, бредом. Но ведь сработало!
— Ладно, молодец, — согласился Крутов. — Но ты поняла, куда дует ветер?
— Чего тут понимать? Видимо, этот Прудковский докопался в своих изысканиях до Пчелки или каких-то ее знакомых. Но, скажи на милость, откуда он узнал про ее смерть? Про то, что она все свое имущество завещала мне? Ему что, как и этим любителям предсмертных писем, тоже некто неизвестный рассказал?
— Пока не знаю, — сказал Крутов, садясь в машину. — Но этот вопрос — ключевой. Такое впечатление, что кто-то искусно дирижирует этим разноперым оркестром. Хорошо бы еще нам знать цели дирижера.
— Интересно, почему полиция до этого не докопалась?
— Шутишь? Для этого надо было шерстить филателистов, выискивать свидетелей. Зачем им это нужно? Тем более Юлий Яковлевич в ближний круг Прудковского не входит, и до него очередь может вообще не дойти. Когда я расспрашивал филателистов, они и то не сразу припомнили о нем. Говорю тебе — проще списать на случайное убийство. Хорошо, приехал бы следователь к этому Юлию Яковлевичу. И либо сразу отправил его в психушку, либо после ухода от него повертел бы пальцем у виска. Да еще и Прудковского объявил бы сумасшедшим. По принципу — скажи мне, кто твой друг. В общем — разборки между психами.
— Как думаешь, эту линию расследования можно считать отработанной?
— Почему? Выясним, кто убийца, тогда — да. А пока имеем что? Лишь предполагаемый мотив. Если безумный Юлий Яковлевич рассказал нам все, что знал, можно предположить следующее. Прудковский действительно напал на след исчезнувших раритетов. Однако кому-то не понравилась его активность. Не исключено, что нынешний владелец не захотел расставаться со своими сокровищами, а Прудковский стал настаивать или даже угрожать.
— Но ко мне он зачем приходил?
— Наверное, был уверен, что часть марок у тебя. Не исключаю, что он и к другим людям вот так являлся. Хорошо бы покопаться в его личном архиве, если только убийца нас не опередил.
— Ты знаешь, как это сделать?
— Конечно. А тебе об этом лучше не знать. Вообще-то я бы сейчас с удовольствием…
— Поел? — предположила Настя, у которой от голода уже слегка кружилась голова.
— Нет. Поехал бы разбираться с гибелью твоего хорошего знакомого Виталика. Там у меня один человечек занимается этим вопросом, пора и мне подключиться. Заводи машину, я пока звякну Дремину. Узнаю, как он там. Если Льву Михайловичу хоть немного лучше — задам несколько вопросов.
— Едем в магазин или к Виталику домой? — уточнила Настя.
— Сначала в магазин.
Минут через десять Крутов перестал терзать клавиши телефона и невнятно ругнулся.
— Ни мобильный, ни домашний не отвечают. Может, его перевезли в больницу?
— Он не мог умереть? — встревоженно спросила Настя.
— Надеюсь, нет. Хотя домработница сказала, что врачи опасаются за его жизнь. Он действительно был плох.
Когда подъехали к знакомому Насте ювелирному магазину, Крутов сказал:
— Ты посиди в машине, я пойду поговорю с преемником Виталия и его гундосой секретаршей. Барышня может на тебя плохо среагировать. Ведь неизвестно, что ее связывало с бывшим начальником. Вдруг не только служебные отношения? Думаю, часа мне хватит. Пока я с ними поговорю, глядишь — мой человек подъедет, расскажет, что накопал.
— А я что буду делать все это время? — обиделась Настя на такое распределение ролей.
— Ты пока иди пообедай. Видишь, вон там ресторанчик? Между прочим, не исключено, что я к тебе там присоединюсь. Вдруг разговор с ювелирами будет коротким и неплодотворным?
Однако этот прогноз не сбылся. Крутова не было часа полтора. За это время Настя успела поесть, выпить две чашки кофе и сделать несколько звонков знакомым, чтобы не забывали о ее существовании. Потом она позвонила Даше. Та была словно пьяная, видимо, всю ночь не спала. Похоже, она уже поняла, что случилось самое худшее, однако никак не могла с этим смириться. Затем Настя сделала звонок Роману, но он снова не взял трубку.
«Странно, — подумала Настя, — обиделся, что ли? Тогда непонятно на что. Наверное, мне стоило побыть сегодня с Дашей. Поеду к ним вечером».
Наконец позвонил Крутов.
— Ты где?
— Там, куда ты меня отправил, — в ресторане.
— Отлично. Уже поела?
— Давным-давно. И даже кофе попила. Не хочешь присоединиться?
— С удовольствием, сейчас буду. Ужасно голоден, и есть новости.
Александр появился довольно быстро. Он стремительно вошел в зал, не прерывая телефонного разговора, который начал еще на улице. Официант, тотчас притащивший меню, топтался возле него минут пять, но Крутов не обращал на него внимания — похоже, тема обсуждалась нешуточная.
Настя вопросительно поглядывала на него, стараясь понять, о чем идет речь, но так и не поняла.
Напоследок Крутов сказал:
— Составь рапорт с полным изложением этих фактов и завтра утром передашь мне. И глаз с него не спускать, ясно?