Ворон каркнул с укором:
— Мой лорд! Вы же говорили про какую-то Империю Зла, что постоянно вмешивается, плюя на суверенитеты!.. Ей можно, а вам нельзя?
— Вообще-то, она создала прецедент, — сказал я нехотя, — если ей можно, то и всем можно. Хорошо, я готов в какой-то мере помочь. В некоторой. Но как мы это насчет помощи?
Глава 18
Утром под деревьями еще сумрак, остатки ночи, а верхушки озарило золотом, там запели птицы, в то время как любители поспать благоразумно устроили гнезда пониже, а самые ленивые — вовсе в кустах. Перекусив наскоро, мы все четверо двинулись через лес, а когда прошли где-то с милю, Мудрый Глаз сказал негромко:
— Вы спрячьтесь вон за теми кустами.
— Думаешь, — спросил я, — он откликнется?
— Лоси всегда откликаются, — ответил он с некоторой долей гордости. — Для нас вызов на бой — священен!
— Хорошо, — сказал я, — герой, значитца. Давай… бросай вызов.
Мудрый Глаз вышел на середину огромной поляны, вскинул горбоносую голову к небу, заревел громко и так страшно, что травы пригнули вершины, а с ближайшего дерева посыпались листья. Эхо долго металось между деревьями, проникло в самую чащу, оттуда что-то хрюкнуло, но, как оказалось, это прореагировало стадо диких свиней.
Подождав малость, Мудрый Глаз заревел снова. Ворон каркнул шепотом:
— Спорим, никто не явится?
— Спорим, — ответил волк азартно. — На что?
— На то, что будешь возить меня всегда, когда я восхочу!
— А если явится?
— Тогда… тогда позволю почесать меня за ухом. За средним ухом.
Я цыкнул:
— Тихо! Кто-то идет!
Мудрый Глаз тоже прислушивался, на морде и во всей фигуре столько надежды, что мне стало неловко. Затрещали кусты, на поляну вышел медведь, равнодушно посмотрел на Мудрого Глаза, почесался и пошел себе по опушке. Когда за ним сдвинулись ветви, Мудрый Глаз в тоске и тревоге заревел в третий раз. Заревел настолько мощно, что от напряжения лопнули жилы на висках и алой кровью окропили светло-оранжевую кожу.
— Не придет, — сказал ворон злорадно. — Он же поумнел, разве не слышали?
— А как же честь? — спросил волк обеспокоено.
Ворон хотел было сказать, куда засунуть честь, но посмотрел на меня и смолчал. Далеко в лесу раздался треск. Взлетели испуганные птицы, треск приблизился, на поляну выскочил могучий разъяренный лось. Налитые кровью глаза сразу отыскали нашего приятеля. Нагнув рогатую голову, он подозрительно уставился на Мудрого Глаза:
— Что-то ты храбрый слишком… Забыл, что я тебя дважды бил?
— Дважды не считается, — ответил Мудрый Глаз высокомерно.
— Будет и трижды, — пообещал Дуболом. — Или у тебя появились сильные друзья? Я слышал, что через наш лес предназначено пройти каким-то великим героям, после чего здесь многое изменится.
Мудрый Глаз выпрямился, сказал, грозно раздувая широкие ноздри:
— Я предлагаю тебе оставить этот лес, моих самок… твой приплод я тоже оставлю себе… воспитаю, не беспокойся. За это я оставлю тебе жизнь, презренный.
Дуболом расхохотался:
— Так сразимся же!
Земля дрогнула, а деревья задрожали от сухого треска. Сцепившись рогами, они некоторое время ходили по кругу, сперва по часовой стрелке. Потом обратно, это чтоб голова не закружилась, так я понял. Устали, остановились, глядя налитыми кровью глазами друг в друга, пересиливали, шеи налились кровью, стали толстыми и побагровели.
Волк жарко шепнул в ухо:
— Ну стреляйте же, мой лорд!… Стреляйте!
— А который из них наш? — спросил я шепотом.
— А-а-а, да, вы правы, нам бы их пометить, покрасить бы… Даже запах одинаков, братья же…
Я то оттягивал тетиву, прицеливаясь то в одного, то в другого, то отпускал, не решаясь стрелять наугад, я не священник, который уверен в результатах Божьего суда: в кого стрела попадет, тот и виновен. Ворон затих, тоже не может отличить одного от другого.
Огромный лось наконец сбил наземь второго огромного лося. Тот рухнул на колени, морда в крови, с толстых губ срываются наземь хлопья желтой пены. Победитель, едва переводя дыхание, прохрипел:
— Ну… вот теперь и третий раз…
Побежденный лось пытался подняться, но ослабевшие ноги разъезжались, он ткнулся мордой в землю.
— Еще… не… все…
— Все! — взревел победитель. — Богатыри бьются до трех раз!
Я сделал поправку на ветер, на возможность земного толчка и отклонение на лунную гравитацию, что вызывает морские приливы и отливы, оттянул стрелу за ухо. Бок лося-победителя оказался на расстоянии протянутой руки, и, когда я отпустил тетиву, стрела воткнулась и задрожала у меня перед глазами.
Дуболом взревел трубно. Его огромная рогатая голова повернулась красиво и печально, а в глазах было понимание своей участи. Мудрый Глаз с трудом поднимался, его трясло, раскачивало, ноги разъезжались.
Завидев меня, выходящего из кустов, сказал с упреком:
— Дорогой друг, ты мог бы выстрелить и раньше!
— Если бы вы не были так похожи, — ответил я виновато.
Ноги Дуболома разъехались, он рухнул на колени, потом медленно завалился на бок. От стрелы виднелся только оперенный кончик. Печальные глаза лесного правителя обратились в мою сторону.
— Я слышал предсказания… древние… начертанные старинными рунами, чертами и резами, а также негасимыми феромонами… что меня сразит великий воин… но разве великие убивают из засады?
Я ответил с неудовольствием:
— Лося бьют в осень, а дурака всегда. Сейчас осень… вроде бы… я не нарушил никаких законов. Ты не человек, а дичь. А дичь бьют из засады.
За моей спиной волк торжествующе взвыл и ухватил ворона зубами за крыло. А Мудрый Глаз пробормотал:
— Мне жаль, мой благородный брат, но злые деяния должны быть наказаны.
Дуболом сказал с трудом, медленно и печально роняя слова:
— Я вел себя недостойно… за что и поплатился. Прими без суровости моих… жен, не наказывай их. Они вели себя так согласно природе всех женщин… Прими детей моих…
— Приму, — пообещал Мудрый Глаз. — Кто их различит, какие из них твои, какие мои. Ты ходил к моей жене, я к твоей. А оба мы шастали к новым женам своего батюшки. Прощай, великий брат! Наши споры на земле окончены. Встретимся в Вечном Лесу!
— Прощай, — прошептал Дуболом. — Но про жен батюшки не говори моим… бывшим женам.
— Не скажу, — пообещал Мудрый Глаз. — И детям не скажу. Родители должны в детских глазах быть незапятнанными.
Глаза Дуболома закрылись, а Мудрый Глаз, поблагодарив нас за помощь, галопом вломился в кусты. Недолго мы слышали треск кустов и гулкий топот: новый лесной властелин спешил вступать в законные права владения лесом.
Ворон сказал сварливо:
— Ну и молодежь пошла! Ни волку здрасьте, ни мне до свиданья… А как же отблагодарить? Всегда ведь благодарят! Волк сказал с упреком:
— Помогать надо бескорыстно.
— Еще скажи, — огрызнулся ворон, — анонимно!
— Самая правильная помощь, — согласился волк. — Исполненная, как сказал бы наш лорд, истинного благородства. Верно, мой лорд?
Он посмотрел на сраженного, облизнулся, бросил быстрый взгляд на меня. Я кивнул, волк тут же вскрыл яремную жилу на толстой шее Дуболома. Кровь стала темно-красной, хлестала свободно. Вся поляна оказалась залитой горячей дымящейся кровью. Сапоги чавкали, почва здесь оказалась глинистая, впитывает плохо.
Совместными усилиями оттащили огромную тушу на сухое место. Там я умело надрезал кожу на задних ногах и начал стягивать как чулки. Толстая кожа отделялась с сухим треском. Волк тем временем со сладострастным рычанием отделял рогатую голову. Когда она рухнула на землю, та вздрогнула, как при небольшом землетрясении. Орудуя ножом, я вскрыл живот, оттуда полезли осклизлые сизые внутренности, из брюха шипело и пузырилось.
Я запустил руку вовнутрь, там все еще тепло, мокро, влажные внутренности шевелятся, живут, еще не зная, что произошло, жизнь затухает, но все еще длится, наконец мои пальцы уперлись в горячее и дрожащее, я засунул обе руки по самые плечи, там трещало и рвалось, наконец на свет появилась огромная печень, еще трепещущая, живая, восхитительно вздрагивающая.
Рыча от восторга, мы кромсали ее на огромные ломти и совали в пасти, жрали так, что за ушами трещало. Жизнь возвращалась в наши усталые тела, затем наполнила до ушей. Я снова чувствовал в себе невероятную мощь, снова готов на коня и вскачь, готов от избытка силы встать на уши…
Волк нажрался так, что взрыгивал, сильные толчки раскачивали его тело изнутри. Я кое-как разжег костер, воткнул в землю две толстые рогатины с уже острыми концами. Искать в лесу и вырубать их не пришлось, всегда оказываются под руками.
Вскоре на огне уже жарились крупные ломти темно-красного лосиного мяса.
— Мудро, — прорычал волк счастливо. — Сперва поели, как воины, а теперь поедим мудро и степенно, коротая время за неспешной ерундой, что набрешет ворон.
Часть вторая
Глава 1
Полдня проехали без особых приключений, если не считать трех стычек с разбойниками и одного спасенного от стаи львов каравана. Солнце уже перешло на западную часть неба, когда под алыми лучами заблистал гордый замок, как ни странно — выстроенный в низине. Правда, с трех сторон его защищает река с обрывистым берегом.
Рогач наддал ходу, любопытный по молодости, глаза блестят, хвост трубой, даже копыта застучали звонче. Ворон полетел вперед, благоразумно набирая высоту, волк тоже устремился по хорошо укатанной дороге, пугая редких крестьян на подводах, обогнал, но потом остановился: решетка ворот медленно и со скрипом полезла вверх, подъемный мост опустился через ров на эту сторону, из-под арки ворот выехало шестеро всадников в блистающих, как солнце, доспехах.
Я проехал мимо волка, бросив коротко:
— Жди пока здесь. Потом видно будет.
— Как скажете, мой лорд!
Всадники выехали на дорогу и остановились плечом к плечу, загораживая дорогу, как к замку, так и вообще дорогу. И хотя дорога почти ничем не отличается от почвы рядом, такая же сухая и твердая, разве что со следами тележных колес, но во мне сразу проснулась и подняла змеиную голову злость. К тому же чересчур богатенькие буратины: все в прекрасных доспехах, один в позолоченных, остальные в серебряных… нет, посеребренных, чутье подсказывает, что под тонким слоем серебра прочнейшая сталь. На шлемах перья, забрала опущены, у каждого в руке длинное копье. Правда, держат остриями кверху, но опустить — секундное дело.
У всех с плеч спадают, нет, даже ниспадают роскошные красные плащи с золотым шитьем.
Кони крупные, могучие, укрыты попонами и даже кольчугами, но всадники, на мой взгляд, мелковаты, субтильны. Передний, что в позолоченных доспехах, с ленивой грацией приподнял забрало. Дрожь прошла по моему телу, когда я рассмотрел исполненное гордыни холодное лицо, удлиненное, с выступающей нижней челюстью. Он смотрел на меня с брезгливостью, а когда заговорил, в голосе прозвучало презрение:
— Кто таков?
— Не твое собачье дело, — ответил я грубо. — Если хочешь получить по рогам, только подойди!
Гнев уже раскалил тело, воспламенил кровь и погнал ее по жилам. Ненавижу, когда со мной так разговаривают. Попроси вежливо, я цыпленку уступлю дорогу, но, когда хамло загораживает дорогу… пусть даже не загораживает, но считает себя вправе учинять допрос…
Моя рука как будто сама по себе поднялась к плечу, пальцы сомкнулись на рукояти. Я медленно потащил стальную полосу из ножен, мне видно глаза только одного, но, думаю, все шестеро щупают взглядами мои мышцы.
— Ну что, — сказал я еще злее, — кто из вас, придурки, хочет узнать мои анкетные данные?
Они не переглядывались, смотрели только на меня, но мне показалось, что как-то обменялись мнениями. Рыцарь в золоченых доспехах сказал тоном ниже:
— Я — герцог Фландрский Королевства Истгаллия. Мы защищаем свой замок. Но если едешь мимо… у нас нет к тебе вопросов.
— Еще бы, — сказал я нагло. — Когда сопли до полу, какие еще вопросы?.. Эй, ребята, вы уже здесь? Не стоит рассматривать этот сарай. Для мужчин нет лучше ночлега, чем в лесу под сенью ветвей и под журчанье ручья.
Единорог мой зло смотрел на коней из замка, явно жаждет подраться, конь героя, даже геройский конь, я похлопал по шее, успокаивая, он всхрапнул грозно и, подчиняясь движению моего колена, двинулся прямо на них. Я вытащил наконец меч. По жилам пробежала молния, я страшно перекосил лицо, вгоняя себя в состояние берсерка… и тут все шестеро поспешно раздвинулись и съехали на обочину. Я как можно более незаметно перевел дыхание, поиграл мечом, словно страшно, ну просто жутко сожалею, что приходится в ножны, никак не пролью достаточно крови, чтобы насытить свой лютый нрав варвара-кроволивца.
Мы не проехали и пяти шагов, как сзади раздался все тот же голос:
— И все-таки… Мне бы этого очень не хотелось, но моя госпожа, королева Корнелия, восхотела изволить пригласить тебя, варвар, на ужин.
А второй добавил совсем упавшим голосом:
— И даже соизволила изволить… предложить ночлег. Я оглянулся, помедлил, герцог фыркнул и опустил забрало. Рука его стиснула древко копья. Я сказал нагло:
— Ночлег?.. Ну, если она не храпит и пообещает не стягивать одеяло…
Я даже сквозь герцогские доспехи ощутил, как он побелел в ярости. Копье медленно наклонилось в мою сторону. И герцог, и его конь готовились ринуться на меня, когда второй спутник герцога сказал строго:
— Варвар, нам не нравится, как ты отвечаешь! Я сказал еще наглее:
— Что ж сразу не провякал, что я вам не по ндраву?.. Конечно же, приму предложение вашей королевы.
А ворон, летая кругами над головами, нагло прокаркал:
— Если, конечно, не храпит!
Они поехали, взяв меня в полукольцо, это выглядело, как будто я взят под стражу, но можно считать, что это всего лишь лакеи, что заносят за мной хвост на поворотах. Все подняли забрала, я косился на их лица, гнев уже прошел, зато по телу прокатился холодок. Лица у всех удлиненные, холодно-красивые, как будто все близнец-брат, с гордо приподнятыми скулами, разрез глаз восточный, только сами глаза вдвое крупнее, с не по-мужски длинными ресницами. Аристократично вырезанные носы, красиво вылепленные губы. Не сомневаюсь, что, когда снимут шлемы, уши окажутся удлиненными кверху.
У самых ворот герцог сказал требовательно:
— Сожалею, но, по правилам, чужакам нельзя въезжать в наш замок с оружием.
Я фыркнул:
— Может быть, мне еще и с коня сойти? И монашескую рясу одеть?
— Таковы правила, — настойчиво сказал герцог.
— Впервые о таких слышу, — заявил я нагло, хотя, конечно, такие правила есть, но кто их выполняет, — не думаю, что в замке, где десятки мужчин, должны страшиться одного гостя. Но если вы такие бюрократы, то я лучше заночую в лесу…
Я начал поворачивать коня, один из рыцарей нарушил молчание:
— Арнольд, для варваров остаться без оружия — оскорбление! Уступить должен тот, кто умнее.
Герцог нахмурился, но кивнул, мы проехали через ворота. Я подмигнул говорившему и сказал негромко:
— А настоять на своем — тот, кто сильнее, верно?
Он поморщился и отвернулся, а я, довольный победой, выпрямился, расправил плечи и осматривался с наглостью настоящего варвара.
Едва миновали массивную каменную арку, на которой располагался взвод лучников, распахнулся залитый солнцем двор. По широкому кругу сомкнулись боками высокие каменные дома, в середине двора на том месте, где обычно колодец, а то и большое корыто с водой, возле которого спит толстая грязная свинья, вздымает струи настоящий фонтан.
Ветерок донес искристое облачко, моя кожа покрылась пупырышками, зато мышцы стали смотреться куда рельефнее, я видел злые завистливые взгляды этих эльфийских рыцарей. Весь двор вымощен плотно подогнанными крупными булыжниками, копыта моего коня выбивали искры. Воздух чист и свеж, что и понятно, фонтан бьет мощно, струи поднимаются на высоту в два моих роста, слышится аромат хороших цветов, не лесных или полевых, а именно выращенных в саду. Окна открыты, я видел женские и мужские головы, кое-кто из челяди выскочил навстречу, но от дверей не отходят, осторожничают, только один рослый парнишка нерешительно протянул руку к узде моего коня.
— Не укусит, — успокоил я.
Он ухватил под уздцы, я легко соскочил на землю. Рыцари спешились, я видел недовольство на их лицах. Явно самые рослые, отборные, все равно мало кто из них достает верхушкой шлема мне даже до уха. А если учесть, что сложение у них такое, словно всю жизнь сидели в библиотеках, то понятно, почему с такой ненавистью смотрят на мои мышцы. И понятно, почему предпочитают доспехи, а не облегающие тело майки.
Замок выстроен добротно, как и у Тарторикса, надежно, но, конечно, поменьше, и народу не столько.
Конечно, в замке я не заметил не то что сортиров, но даже кухни, но когда меня провели мимо пиршественного зала или палаты, я их не очень-то пока отличаю, да и кто отличает, если честно, то запахи жареной птицы я уловил отчетливо.
Герцог кивком подозвал еще одного, сутулого и угнетенного, но одетого чисто и опрятно, у которого в каждом движении читалось, что он раб, рожден рабом, бросил холодно:
— Отведи гостя в свободную комнату.
— Ваша светлость…
— Ах да, позовешь его к обеду. Сигнал прежний: дважды пропоет труба.
Я проследовал за рабом, из холла открылась анфилада комнат, везде мягкий свет из потолка, ряды статуй под стенами, в глазницах поблескивают то рубины, то изумруды, а то и вовсе яшма. Раб двигался легко и красиво, словно танцуя, я хмуро подумал, что это понятно, в гаремах плохих танцоров не бывает.
В отведенной мне комнате спартанская простота, но на стене зеркало во весь рост, а на столике всякая недостойная мужчины фигня, вроде щипчиков и ножничек, баночек с мазями. Впрочем, отыскался и крохотный нож, острый, как бритва. Кремами пользоваться не рискнул, смочил морду и, кривясь, кое-как выскоблил подбородок и щеки. Здесь мужчины все выбритые, так пусть же не примут за попа.