Он в сердцах схватился за бутылку. Стукнувшись взгляд о взгляд с женой, отставил и заговорил со мной ласково по-бандитски.
– Витек, – он назвал меня, как называли в детстве во дворе ребята, – слушай: помоги, я тебе тоже помогу. Не имей сто рублей, а имей – сто рублей… то есть, друзей!
«Ну, что он ко мне пристал? – думал я, глядя в его пронизывающие, покрытые, как лаком, тонкой пленкой ласковости глаза. – Другой сварганит по накатанному в момент! И смеяться будут – где надо, и тосты, и игры, и танцы! Ну, что он ко мне-то прицепился?! Мужик-то не глупый!»
– А как вообще вы попали на меня?
– Земля слухом полнится, – сказал Коробков.
– И этот слух распускает Эдик? – догадался я.
– Не только, впрочем, Эдика я давно знаю.
– Игорь начинал как артист оригинального жанра, – погордилась мужем Зинаида.
– А потом ушли в бизнес? – я продолжал называть его на «вы», что мне всегда легче, а некоторые обижаются.
– А потом я ушел в тюрьму, – четко проговорил хозяин. – Вернее, не ушел, а увели.
– Игорь не виноват, – вступилась Зинаида. – На гастролях…
– В ресторане, – уточнил место действия Коробков.
– … в ресторане к нему пристали хулиганы, и он…
– Сломал одному ребро, – пояснил бывший артист – я вспомнил, он делал пантомиму с жонглированием.
– Он защищался, – продолжала выгораживать мужа Зинаида Михайловна, – их было трое!
– Двое, – поправил Коробков, не отступая от обвинительного приговора. – А ребро принадлежало сынку прокурора… точнее – заместителя. Гаденыш…
– Но мне-то вы ребра не будете ломать? – пошутил я.
– Ну, это как договоримся. Вы все-таки подумайте, я вам позвоню.
Получасом позже меня усадили в «Ренд Ровел», и я укатил, провожаемый от крыльца хозяевами, их собакой и двумя мраморными львами. Один был с веселой мордой, казалось, он готов сказать: «Приезжай еще, посмеемся!», а у льва, что возлежал справа, пасть была зловеще ощерена, казалось, если зазеваешься и не успеешь унести ноги, догонит большими прыжками, и уж тогда!..
Очутившись за воротами, я почувствовал облегчение, будто, как писали раньше в романах, скинул с себя тяжелую ношу. Ехали молча, вырывая у ночи фарами куски дороги и проглатывая их…
– Жрем километры и не подавимся, – сказал я зачем-то вслух.
– Еще неизвестно кто кого жрет! – кивнул водитель на крест у дороги.
Пожилой, внешне невозмутимый, такие раньше возили больших начальников на «Чайках».
– Вдоль дорог должно быть что-то обнадеживающее, – сказал я, давненько подметивший, что похоронные отметки и рекламные щиты съедают радость передвижения.
– «Должно» и «есть» у нас не стыкуются, – произнес водитель отнюдь не тоном извозчика.
– А вы… давно за рулем?
– Как сказать… подводник я. Капитан второго ранга, разрешите представиться. С тихоокеанским приветом!
Я изумленно уставился на него. Подводников и летчиков я с детства уважал непоколебимо. Стоило мне представить, как металлическая махина движется под водой, в кромешной тьме… меня охватывал трепет.
– Обидно-о!.. – передразнивая меня, повторил он рефрен одного из моих монологов. И засмеялся.
Мы свернули на малозаметную бетонку.
– Тут воинская часть… шлагбаум был еще недавно, а сейчас знак висит: проезд запрещен, но кто знает, те…
Попрыгав по колдобинам километров пять, мы вынырнули на федеральную трассу, почти к границе губернского города, где мне предстояло заночевать в гостинице.
Среди таких людей если не крадешь – думают, что не умеешь. А если не обманываешь, думают, что – лох! А если…
На второй день после моего возвращения в столицу позвонил Эдик и тоскливо-туманно спросил:
– Что делаешь?
Я, сидя на диване с газетой, энергично сказал:
– Крашу потолок! Голубой краской, чтоб как небо. А пол уже покрасил зеленой.
Через паузу, через снисхождение к моей болтовне, он продажно сообщил:
– Коробков сказал, что ты уже ничего не можешь. Выдохся… ему показалось. Нет, к тебе он хорошо относится, но…
Мне как плетью по сердцу! Как пинка под зад! Я – не могу?! Я не могу стелиться перед толстосумами! Туфту впаривать им! С поклоном лакейским лебезить и канючить! В том-то, 94-м! У того богатея, возомнившего себя покровителем искусств, деньжата на срочную съемку небывалого по художественным достоинствам фильма взял один человечек! Не погнушался! Видел я потом результат – «Мерседес» и золотые цепи на шее и на руках этого творца. Я даже, когда он сел и брюки задрались, невольно глянул – может, у него и на ногах… на щиколотках цепи? Знаем мы, как спонсорские деньги делятся: пятьдесят процентов продюсер себе в карман, двадцать – за подкладку, остальные в – дерьмо, т. е. в дело!
– Ты что молчишь? Алло… ты меня слышишь?
– Я не молчу, я с потолка слезал, вот сейчас руки о штаны вытираю… Значит, так… скажи своему другу, что это он ни ху… ничего не может! Когда у него этот его полтинник?
– Уж скоро – через неделю.
– Через неделю… Вот пускай трепещет! Вместе со своими гостями толстопузыми, высокопоставленными!
– Значит, ему сказать: ты согласен?
– Это не всё. Спроси Людмилу – будет работать? Да быстрее – времени нет! Ну, давай, давай, я жду!
Ох, люблю я покрикивать! Подгонять! Жена так считает.
Ошибочно. Просто скорость жизни у всех разная. В генах же не только судьба, характер, а еще и – скорость. Заленился ты, задержался в общем тысячелетнем движении – другим поколениям наверстывать. Вот, например…
Людмила взяла трубку.
– Алло?
– Добрый день… – начал я вкрадчиво.
– Привет, – прервала Людмила, решившая, видимо, наверстывать. – Эдик говорит, вы хотите мне что-то сказать?
– Когда я говорю с вами, дорогая Людмила Георгиевна, я сказать уже ничего не хочу. Здесь не нужны слова! Только объятия! Даже не видя вас, а только разговаривая по телефону, я млею и у меня кружится голова. Чтобы не упасть и не разбить себе черепушку, спрашиваю: я сейчас буду писать сценарий – согласны вы на главную роль?
– А что это?
– Пока не знаю. Но это будет – Нечто! Это будет такое, что я бы на вашем месте отказался, а потом всю жизнь жалел! Кусал бы локти, пятки, уши…
– Ну, намекните хотя бы…
– Не могу – это военная тайна!
– Ну, ладно – согласна! – рявкнула неудовлетворенная артистка.
Тайна была. И с осязаемым опасно-военным душком. Еще возвращаясь от Коробкова по рассекреченной, униженной, разжалованной колдобистой дороге, посетила меня идея. Они же ведь, идеи, приходят без спроса, не стучатся в лоб: «Разрешите войти?»
Потому что, если бы стучались, многие бы их не впустили в свою башку, а зачем? Лишние заботы, хлопоты, неприятности и… неблагодарность.
Давно у меня чесалась руки! На этих, вмиг забывших о народе, оторвавшись от него, как шарик воздушный, выскользнувший из детской ручонки… Да хоть бы дело разумели, а то!..
За примером недалеко ходить – триста метров от моего дома: две двенадцатиэтажки, между ними зеленый квадрат газона, по краям клены, береза, кусты. В июне пригнали технику, срезали верхний слой, завезли чернозем, посеяли травку. А через две недели (можете проверить!) КамАЗы привезли гравий, гастарбайтеры засыпали пробившиеся ростки и… поставили гаражи. Полупрозрачные, зелененькие. Обнесли участок металлическим забором, повесили замок на ворота. Но… минули еще две недели, и (честное пионерское – не вру!) гаражи убрали, завезли бытовки рабочих и… начали ремонт фасадов этих двух двенадцатиэтажек.
И покаяться некогда, потому что все время заняты – делаем новые ошибки! Задачка: «Один пешеход вышел из пункта „А“ со скоростью 5 км в час, другой из пункта „Б“ со скоростью 7 км в час. Как быстро встретятся пешеходы, если расстояние между пунктами „А“ и „Б“ 30 километров, а идут они в разные стороны?»
Если послушать наших политиков, то в самое ближайшее время!
По-всякому можно отмечать юбилей. Можно как Иосиф Давыдович в гостинице «Рэдиссон-Славянская». Это надо было видеть! Я видел, пришел туда по делу и – ахнул! Очередь длинней, чем в женский туалет в антракте в концертном зале «Космос»! И вся из знаменитостей – журналисты, артисты, депутаты! – покорно тянулась по коридору на второй этаж, где на лестничной площадке стоял на треноге писанный маслом портрет супружеской четы. Это был юбилей свадьбы. А через несколько дней (см. криминальные сводки) владельца гостиницы, американца, застрелили тут же неподалеку, в подземном переходе! В результате – тень на плетень, специфический осадок.
Можно отметить юбилей на выезде в старинном замке, где-нибудь на юге Франции, арендовав его на недельку и вывезя туда гостей (у кого нет своего) самолетом, но… не всяк согласится. Увильнет под благовидным предлогом прокурор, начальник налоговой, да и профессор медицины не примчится сюда (туда). А заглянуть по-соседски, по-свойски «на огонек» в подгородское имение – это, пожалуйста! Это солидно, пристойно, необременительно.
Гости съезжались. Коробков с супругой приветствовали их, стоя у льва, что со свирепой мордой, и не придавая этому значения. Гости поздравляли, преподносили и растворялись в общей шевелящейся массе приглашенных.
Я был там. Имел честь, коей пренебрегал, стараясь зря не светиться. Икс Игрекович же нашел собеседников, которые всегда легко находятся среди не знающих чем себя занять.
В преддверии праздничного ужина, на лужайке, перед домом, были накрыты столы с закусками, играл струнный оркестр.
Погода благоприятствовала, и дамы щеголяли в открытых платьях, поблескивая, посверкивая драгоценностями. Мужчины кучковались, иногда переходя от одной кучки к другой. Общее оживление охватывало присутствующих при появлении значимых фигур: на лицах мужчин появлялись подобострастные улыбки, а женщины ненароком поправляли прически, осторожно тыкая их пальчиками, или одергивали, поглаживали платье, кто-то касался украшений в ушах, на шее…
Начальник городской изображал рубаху-парня, панибратски хлопал по плечу, гыкал, хмыкал. Потрогал стол с закусками – не качается ли? Госдумовский депутат изображал глубокую озабоченность, что, в сочетании с его лоснящимися щеками и каким-то продизенфицированным взглядом, создавало впечатление психического нездоровья. Носитель губернской власти, осанистый, как памятник самому себе, был окружен прихлебателями, как частоколом, куда он – туда и частокол. Жена его – милая тетушка, снисходительно смотрела на окружающее. С ней хотелось поговорить о малиновом варенье, о засолке огурцов. Супруга банкира – молодая деваха-хищница, ни на секунду не забывала, что на ней и сколько стоит. Вот жена прокурора мне понравилась: если муж направлялся не в ту, как представлялось ей, сторону, она незаметно тормозила его, беря под руку. Если приближался кто-то с заметным намерением задать вопрос, делала шаг навстречу, преграждая доступ.
Начальник милиции рот не разевал, а жена тараторила без умолку, даже если оставалась одна. И все-то ей нравилось: люди, и угощения, деревья, и облака…
Присутствовал тут и известный московский богатей с подругой топ-моделью – она вышагивала, как по подиуму, он – как по рынку, ко всему примериваясь взглядом. Депутат областной Думы, сникший от присутствия депутата Думы государственной, околачивался в отдалении, постреливая оттуда колючими взглядами. А популярный молодой шоумен на удивление оказался в одиночестве, черт дернул меня подойти – все-таки когда-то я предрек ему успех, и он, не веря, переспрашивал: «Вы так думаете? Вы правда так думаете?» В этот раз он напрягся, будто я попросил у него денег, а он не знает, как отказать? Был среди гостей и священнослужитель, осенял крестом мелко, наставлял неразумных ласково, кои благоговели перед тайной Всевышней, хоть и знали владыку ранее как отменного бабника и ретивого партработника. Видимо, сожалея о падении нравственности, батюшка въедливо и знатоком оглядывал наряды и фигуры дам. Мелькали среди прочих и актерские физиономии: один седогривый красавец, в расстегнутой по моде на груди рубахе, удивил меня увесистым нательным крестом (как потом узналось – подарок известного мафиози, павшего от рук другого в конце 90-х); второй – верткий, рано понявший, что любить надо не себя в искусстве и не искусство в себе, а власть имущих, и угождать не премудрым критикам, ровным счетом ничего не понимающим в искусстве, а женам начальников, которые тоже, как правило, ничего не понимают, но любят покровительствовать. Третий, с отуманенно-печальным взором, окружив себя слушателями и слушательницами, повествовал о нелегкой и феерически-прекрасной своей актерской судьбе. Он недавно вернулся из Голливуда, где пробовался на крошечную роль русского дебильного генерала и… «Вуди Ален мне сказал…», – услышал я, проходя мимо, и: «Мы с Де Ниро…», когда проходил обратно. Мелькнул и, увидев меня, как бы испарился московский чиновничек, предложивший лет семь назад за пять тысяч баксов «Заслуженного артиста», а за десять – «народного» сделать. Плавно, как утка по воде, двигалась (она-то откуда здесь?) писательница женских романов. С появлением первой книги у нее в глазах появилось выражение заносчивости с постоянным ожиданием разоблачения. Некоторые предполагали, что книги писал кто-то другой, или даже – другие. Я опрометчиво заметил, что такую чушь могла написать и она. Ей, видимо, донесли, и она меня педантично изничтожала, упоминая в своих романах в самых ничтожных качествах.
Машины гостей впечатляющей вереницей выстроились за узорчатой оградой. У автомобилей топтались, пережидая чужой праздник, водители, охранники. Как специально, будто кто нам подыгрывал, в небе, стрекоча, низко пролетел военный вертолет. Задрав головы, мужчины пообсуждали модель, причину, и тут… донесся нарастающий дизельный рев, и параллельно веренице дорогих иномарок въехали и встали три танка. Сердце у меня захолонуло, захотелось вмиг все отменить, прекратить! Однако было уже поздно – башни бронированных чудищ дрогнули и повели стволами в сторону застывших в недоумении людей. Пока гости лупоглазились на военную технику, надо сказать, не суперсовременную, на ступенях дома появился человек в камуфляже и в мегафон командно и угрожающе объявил:
– Внимание! Всем оставаться на своих местах!
Гости развернулись к нему и застыли.
Кое-кто из охранников дернулся было к своим боссам, но ворота уже были скованы цепью с амбарным замком. А со стороны розария – слева, и из-под темных елей справа выдвинулись вооруженные люди, тоже в камуфляжных одеждах, и замерли, расставив ноги и держа перед собой автоматы Калашникова.
– Внимание! Всем отключить мобильную связь и не делать попыток покинуть территорию до особого распоряжения. Вашей жизни и вашему имуществу ничего не угрожает!
Ощущение у меня было, что пора сушить сухари. На репетиции все выглядело легко и потешно. Действительность же явилась жутковато. А зрелище продолжалось: подсадной Снегирев, обезличенный темным костюмом и очками, с криком: «Не-ет!» рванулся к елям. Автоматная очередь сразила его так натурально, что ни у кого не осталось сомнений в серьезности происходящего.
– Мы никому не угрожаем, – произнес в мегафон человек, – но требуем исполнять наши просьбы неукоснительно! Повторяю: кто будет замечен в намерении связаться по телефону с кем-либо, того постигнет подобная участь!
Сказать про присутствующих: «Как стадо баранов», – неуважительно, но именно как стадо сбились они. И стояли, молча постигая происходящее. Ни Коробкова, ни его жены нигде не было видно, зато на сцену, коей теперь предстало крыльцо коробковского дома, вышла Людмила. Она тоже была камуфлирована, что, надо отметить, ей очень шло. Портупея делала ее стройной, а крепкие башмаки спецназовца – грозной. Пришлось поковыряться в костюмерной, выслушать капризы, однако результат покрыл нервные издержки.
– Дамы и господа! – сдержанно произнесла она. – Я уполномочена заявить, что власть (я умышленно не уточнил где, если станут потом придираться, скажу: только тут, на лужайке) находится в руках женского Верховного Комитета, которую в данном месте представляю я!
В сторону розария дернулась еще одна фигура – бывший якобы адмирал, но и его настигла автоматная очередь. Этот подлец (не хотел я его брать!) и здесь умудрился потянуть одеяло на себя: упал, встал, хватаясь за грудь и за голову. Я готов был сам подбежать и добить его, потому что присутствующие могли опомниться. Эффект неожиданности мог растаять, как капля водки в стакане воды, и тогда всё насмарку! Этот болван наконец упал и, подергавшись, как бы в конвульсиях, затих, поджидая, небось, аплодисменты. «Забудет про клюквенный сок!» – подумал я. Балбес не забыл – и большая бордовая лужа разлилась слева от его тела.
– Мы никому не угрожаем! – объяснила Людмила с заметным удовольствием. – Не надо нас вынуждать к резким действиям, не надо провоцировать и накалять обстановку. Мы – женщины, взяли власть в свои руки с единственной целью – навести долгожданный порядок! Если мужчины, необоснованно занявшие все ключевые, доминирующие посты, не в силах, значит, мы – женщины, сделаем это! Мы – матери, сестры, дочери не можем более мириться с поруганием чести и достоинства! С наркоманией, алкоголизмом, с коррупцией и демографической катастрофой! Мы – женщины, даем жизнь роду человеческому, и наш долг – священный долг, чтобы род людской не деградировал и не исчез в позоре и запустении! Исторически закономерно, что в передовых европейских странах лидерами становятся женщины! Смирно стоять! – заорала она на движение в стаде. – В Германии, в Финляндии успешно руководят женщины. В Америке в третий раз госсекретарями становятся женщины! Стоит ли напоминать про «железную леди» – Маргарет Тэтчер! Даже во Франции в этом году на пост президента претендует женщина! «Власть – женщинам!» – вот наш лозунг. Или власть женщин, или – падение нравственности! Власть женщин или – СПИД! Власть женщин или – наркомания и проституция!