А потом, уже в глубоком сне, она почувствовала тянущую боль в низу живота. Она рожает!
– Быстро! – кричит она. – Вера, ко мне!
В комнату влетает девушка с полотенцами.
– Сейчас, Виолетта Антоновна. – Я все сделаю. Ой, он идет! Тужьтесь! Надо же: какой крепыш, просто вылетел, я едва поймала. Сейчас, потерпите. Его обмою, потом к вам вернусь.
– Убей его, Вера, – сказала, немного задыхаясь от усилий, но вполне спокойно Виолетта. – Задуши, утопи, но чтобы его не было. Потом выбросишь труп где-нибудь в лесу, подальше от нашего поселка. И чтобы никто не узнал, поняла? Если кто-то узнает, особенно Петя, я сделаю так, что тебя убьют.
Виолетта широко распахнула по-прежнему чистые голубые глаза. Он опять у нее родился? Этого не может быть! Только не сойти с ума! Она глубоко и размеренно подышала, как после заплыва. Это был сон. К счастью, у нее больше никто не может родиться. Виолетта в изнеможении полежала с открытыми глазами. Сколько лет прошло? Она выбросила эту дату из своей головы. Ей тогда было около пятидесяти, сначала она подумала, что это климакс, оказалось, беременность. Она терпеть не могла предохраняться. Да, больше тридцати лет назад. Интересно, где сейчас Вера, ее верная служанка? Лоб Виолетты вдруг покрылся испариной. Она же никому никогда не доверяла. Почему она не проверила тогда Веру? Выполнила ли она ее приказ? Она убила того ребенка? Виолетта даже не знает, мальчик или девочка у нее родился. Они обе говорили просто: «ребенок». И потом Виолетта у Веры никогда не спрашивала. Надо было проверить и все-таки убить ее. Таких свидетелей не оставляют в живых. А она ей просто заплатила… Нет, она не заплатила. Виолетта не помнит точно, что переписала на Веру: ту дачу, где родился ребенок, или какую-то квартиру… Какую-то лишнюю недвижимость, она не любила давать деньги. И всегда сохраняла дарственную или купчую. Если это была плата, деньги оставались только на бумаге. Если бы найти документы, они есть, просто она не может их найти. Она бы прочитала адрес, послала бы людей все узнать… Если квартира, то она наверняка в этом районе. Она много лет жила в этом районе, старалась скупать здесь все приемлемое жилье. Виолетта хотела, чтобы ее люди жили тоже у нее под рукой. Какие люди? Она всех забыла, почти всех! Боже. У нее больше нет никаких людей. И она ничего не знает. Она кому-то поручила все оформить и больше не видела Веру! Может, Петя ее, мать, прячет именно от чьей-то мести? Она всегда ему говорила, что держит подчиненных рядом, потому что им нельзя доверять. Наверное, Петя что-то страшное узнал. Как хорошо, что он о ней позаботился. Она хочет жить.
– Спасибо, сынок, – сказала Виолетта.
Глава 7
Земцов, Кольцов и Масленников приехали в «нехорошую» квартиру третьего января, предупредив по телефону тех жильцов, с кем собирались встретиться. Ордер на обыск всех комнат у Земцова был. Но он не собирался устраивать устрашающий налет и переворачивать там все с группой. В данном случае это принесет ноль информации, а людей запугает, что никому не нужно. Требуется контакт. Кто-то из подозреваемых – жертва, кто-то, возможно, наоборот. Конкретный повод для встречи – отпечатки пальцев соседей на бутыли с настоем и стакане погибшей Сидоровой. Они поехали на машине Славы, а не на служебной. Незачем устраивать зрелище для всего дома. Леонид Печкин – инвалид с детства, олигофрен. Нина Георгиевна Григорьева – одинокая интеллигентная женщина, с виду очень хрупкая и ранимая. Короче, сыщики решили просто провести беседы по душам на дому. Переворачивать никто ничего не собирался. Особенного значения этим отпечаткам тоже не придавали. Коммуналка. Любой может взять чужой стакан. Конечно, есть свои странности в поведении матери и сына Печкиных, что-то недосказанное было в показаниях Нины Георгиевны.
– Я не особенно рассчитываю сегодня тут что-то словить, – сказал Земцов, когда они вышли из лифта. – Может, Кольцов найдет свою пресловутую ниточку. Мне этот его таракан весьма нравится.
– Мои тараканы всегда к твоим услугам, Слава, – сделал элегантный жест рукой Сергей. – И я не исключаю такой возможности – ухватить ниточку здесь и сейчас. Просто ты, Слава, как порядочный человек, мог бы все это назначить часа на два позже. Я реально не выспался. В отличие от тебя, мы с Александром Васильевичем – семейные люди, и мы не можем хрюкать в подушку сколько влезет, а потом поднимать друзей практически на рассвете.
– Сейчас десять часов, – радостно улыбнулся Слава. – Нормальные люди уже встали. Вам не нравятся ваши семейные обязанности, они мешают работе, – а не фига было!..
– Свинья, – вздохнул Сергей. – Еще издевается. Я ведь могу ответить.
– Вот этого не нужно, – посоветовал Александр Васильевич. – Вы так увлеклись пикированием, что можете забыть, зачем мы приехали.
– Ладно, не буду отвечать. Я его просто женю.
– Ага! – еще больше обрадовался Слава. – На твоей гламурной подружке Монике! Слышал, ты ее опять удачно разводишь. В десятый раз, не меньше. Оттяпают они у мужика жуткую уйму бабла. А делов-то было: взять его за голую ж… на подружке Моники, как водится. Они точно их сами и подставляют этим мужьям, которые уже сдуру на Монику чего-то записали.
– Что ты понимаешь в любви, – элегически произнес Сергей. – При чем тут бабло? Моника просто не прощает предательства. Я передам ей, что ты рассматриваешь ее кандидатуру в жены. Она может ухватиться: у нее небольшой запой от горя и радости. Только женщине известно, что значит потерять любимого и откусить треть его состояния. Твоя зарплата, Слава, ее приведет в восторг. Она давно не смеялась. Некогда было.
Масленников, махнув на них рукой, уже звонил в дверь.
Им открыла Нина Георгиевна. В квартире чем-то пахло. Не очень приятно.
– Добрый день, – сказал Сергей. – С наступившим вас. Капусту варите? А вытяжки на кухне нет?
– Это Зина. Она во все кладет капусту. У всех есть вытяжки, она не признает.
– Понятно. У нее принцип. Мы, в общем-то, и к вам, и к ней. Они с сыном дома?
– Да. Как раз пошли с кастрюлей в свою комнату. Проходите, пожалуйста, ко мне.
Они вошли, пол у Нины Георгиевны был еще влажным после мытья. Она их ждала, готовилась. Гости сели за стол, она принесла им чай. Ее руки, слишком крупные для ее комплекции, разбухшие от тяжелой работы, частого мытья, потрескавшиеся из-за отсутствия ухода, рассказывающие о человеке больше, чем лицо, немного дрожали. То ли от волнения, то ли от усталости, то ли от какой-то болезни.
Слава достал диктофон.
– Нина Георгиевна, мы обязаны записать наш разговор, чтобы приобщить к делу. Вы, разумеется, проходите в статусе свидетеля. Вам это не помешает?
– Ничего. Но я постараюсь на аппарат не смотреть. А то начну запинаться, сбиваться.
Слава взглянул на Сергея, и тот начал «разогрев», завел бытовой разговор об удобствах и неудобствах коммуналок, с отступлениями, с примерами и смешными случаями. Нина Георгиевна вступила в беседу, явно забыв о диктофоне, даже смеялась тихонько. Александр Васильевич выпил пару глотков чаю, встал и начал ходить по комнате. Когда он хотел посмотреть какой-то предмет, то прерывал, извиняясь, разговор и спрашивал у хозяйки: «Можно взглянуть?» Она кивала, потом перестала обращать на него внимание.
– Давно вы живете в этой квартире? – спросил Слава.
– Лет сорок. Точно уже и не вспомню. Приехала сюда с Сахалина жизнь устраивать. После ПТУ. Устроилась на завод в лабораторию отдела технического контроля. Ну, сначала пробирки мыла да полы. Поступила на заочное отделение политехнического института. Закончила, доросла до зав лаборатории… И все. В начальники не выбилась. Дальше все, как у всех. Завод закрылся. Да… Вы ж про комнату спрашиваете. Я сначала жила в общежитии. А потом мне выбили эту комнату. Тогда это счастьем казалось…
– Семьи не было?
– Мужа у меня не было, – ровно сказала Нина Георгиевна. – Как-то не встречалась я с мужчинами. В лаборатории одни женщины, после работы – сразу домой. Надо было заниматься. Вставать рано. Ну, был у нас рабочий один. Симпатизировал мне. Неплохой человек. Выпивал немного. Был женат. Я часто оставалась одна в лаборатории по вечерам, он приходил, на жизнь жаловался. Я его жалела. Когда это случилось, я сразу решила, что буду рожать. Очень хотела ребенка. Непросто все было. Его жена приходила скандалить. Заставила его уволиться. Я не сильно переживала. Родилась у меня замечательная дочка. Хорошо нам было с ней.
– Что-то случилось?
– Вдруг доченька стала уставать, худеть. В школе ее послали на обследование. Нашли лейкемию… То ли прокляла, как обещала, нас жена моего любовника, то ли наследственность у него… Мы боролись. Я узнавала про самых лучших врачей, больницы, санатории… Она все терпела, старалась… Отработаю в лаборатории до шести, а потом за все хватаюсь. Детей чужих брала нянчить, квартиру генеральскую драила…
Слава почти умоляюще посмотрел на Сергея, когда Нина Георгиевна закрыла лицо руками и застыла, не издавая ни звука, только по ее большим натруженным рукам обильно текли слезы. Земцов больше всего боялся женских слез. Сергей в свою очередь подошел к Александру Васильевичу: «Ну, вот. Что делать?» Масленников открыл висящий на стене старый металлический шкафчик – аптечку. Нашел валокордин, накапал в стаканчик, налил воды, протянул Сергею. Сам остался изучать содержимое аптечки.
Слава почти умоляюще посмотрел на Сергея, когда Нина Георгиевна закрыла лицо руками и застыла, не издавая ни звука, только по ее большим натруженным рукам обильно текли слезы. Земцов больше всего боялся женских слез. Сергей в свою очередь подошел к Александру Васильевичу: «Ну, вот. Что делать?» Масленников открыл висящий на стене старый металлический шкафчик – аптечку. Нашел валокордин, накапал в стаканчик, налил воды, протянул Сергею. Сам остался изучать содержимое аптечки.
– Нина Георгиевна, – бодро сказал Сергей. – Выпейте это, пожалуйста. Мы можем прекратить разговор, если хотите.
Нина Георгиевна открыла мокрое лицо, глотнула капли и виновато сказала:
– Сама не знаю, почему расплакалась. Я держусь при людях. А девочку свою я давно отплакала. Нет, не нужно ничего прекращать. Это ваша работа.
– Ваша дочь умерла ребенком?
– Нет. Она заболела в шестнадцать лет. Ну, лейкемию обнаружили тогда. Она не лежала пластом. Ее хорошо лечили. У нее были большие периоды ремиссии, мы всякий раз думали, что она выздоровела. Она даже работать устраивалась на время, чтобы помочь мне вылезти из долгов. Я не хотела, чтобы она работала. Но она тоже и в няньки нанималась, и в горничные, и в больницу санитаркой. Умерла она в двадцать три. Здесь, в этой комнате, у меня на руках. Когда она поняла, что умирает, попросила забрать ее из больницы домой. И я хотела быть рядом с ней. В реанимацию не пускают матерей. Страшное это место, где близких людей разлучают до смерти.
– Как звали дочь? – спросил Слава.
– Вероника. Я назвала ее Вероникой, как в фильме «Летят журавли».
– Нина Георгиевна, – к ним подошел Масленников, держа в руках объемную колбу. – Что это у вас?
– Это раствор для чистки моего подсвечника.
– Где вы его взяли?
– Мне Марина заказала по Интернету. Я попросила ее посмотреть на сайтах ювелиров.
– То есть вы знаете, что это за раствор?
– Примерно. Они продают его без этикетки. Это цианид калия или натрия, я знаю, что он применяется для чистки золота, серебра, латуни…
– Нина Георгиевна, вы понимаете, что ваша соседка отравлена приблизительно таким же раствором?
– Таким? – Нина Георгиевна смотрела на них растерянно, испуганно. – Нет, я этого не знала.
– Но вам не пришло в голову, что это может быть ваш раствор, когда вы узнали об отравлении?
– Нет, я не подумала. Просто потому, что я Вале ничего не подливала.
– Вы один раз это покупали?
– Нет, два. Раз Марина заказала, потом я сама позвонила по телефону.
– Можете сказать телефон?
– Нет, я потеряла бумажку.
– В вашу комнату кто-нибудь из других жильцов может войти? – спросил Слава.
– Нет… Нет! – решительно ответила Нина Георгиевна. – Я почти все время дома. А когда ухожу, всегда закрываю дверь.
– А когда вы бываете на кухне или в ванной?
– Тоже стараюсь закрывать.
– Вы брали в руки посуду Сидоровой? В частности, ее стаканчик и графин с настойкой из орехов?
– Не помню… Вспомнила. Брала. Просто захотелось попробовать, она так хвасталась, что она от всего помогает.
– Нина Георгиевна, – вмешался Сергей. – Кто, кроме Марины, знает, что у вас есть этот раствор?
– Никто.
– Нам придется взять его у вас, – сказал Александр Васильевич.
– Да, конечно, – кивнула смертельно бледная Нина Георгиевна. – Только знаете, если у вас есть подозрения насчет меня… Я вот что скажу. Проверьте сначала нашего участкового Нискина. Что случилось с соседкой Лидой и какие у него дела заведены.
– Вы что-то конкретное имеете в виду?
– Да. Только сейчас не буду говорить. Если не найдете, это, как он мне говорил, будет ложный донос. Вы сначала поищите, что у него есть на меня. Потом многое поймете.
– Звучит загадочно.
– Да, загадочно. Говорю только для того, чтобы точно узнать, что они сделали с Лидой…
– Не ожидал, что вы будете нас интриговать, – сказал Слава. – А если мы ничего не найдем, вы скроете от нас информацию?
– Я не буду больше ничего говорить. Я хочу тихо дожить свою жизнь, а не влипнуть опять в историю. Проверяйте все сами.
Александр Васильевич поднял с пола смятый листок бумаги.
– Нина Георгиевна, вы написали завещание на соседку Лидию Смирнову. Почему вы его смяли и бросили на пол?
– Смешной вопрос. Потому что Лиду убили! Непонятно, что ли? Она была похожа на Веронику. Она мне как дочь. Валька знала, что с ней, деньги у нее в комнате прятала. Может, у Зинки узнать, раз Вальки больше нет. Не без их участия все это случилось.
Мужчины стояли и сурово смотрели на худенькую, седую, несчастную женщину. Казалось, она вся напряжена, как струна. Ее губы были растянуты в почти безумной улыбке, а глаза смотрели безнадежно и затравленно.
– Нина Георгиевна, – очень серьезно сказал Сергей. – Мы вас ни в чем не подозреваем. Убийца избавился бы от яда в первую очередь. Вам надо успокоиться и ни в коем случае не делать никаких глупостей. Мы действительно разберемся сами. Вы в порядке?
Нина Георгиевна молча кивнула.
Глава 8
Жалко, что Сергей и Слава не видели себя со стороны. Они сидели рядом на жестком диване и смотрели на Зинаиду Печкину с абсолютно одинаковым выражением. Александр Васильевич, стоя у стены, наблюдал за ними. Так легко прочитывалось это выражение. «Ну, до чего же ты нам подходишь. Просто сладкая подозреваемая абсолютно во всех преступлениях, связанных с квартирой. Взять тебя и больше не париться. Точно не промахнешься. Если немного и промахнешься, история это спишет. Но тут явно найдется то, о чем мы даже не знаем». Он и сам смотрел на Зинаиду с ощущением дежавю. Такие лживые, скрытные, агрессивные тетки проходят по самым разным делам, в том числе и связанным с убийствами. Причем очевидная тупость не мешает им совершать виртуозные ходы при совершении преступлений. Они и на зоне как родные. И там подличают, стучат на других, умеют выживать.
Внешность Зинаиды впечатляла. Если ее изучать по «системе Ломброзо». Возраст можно дать любой. Ясно, что она не менялась с юности. Как и ее эстетические пристрастия. Ее волосы, выкрашенные в яркий морковный цвет, завернуты в баранку на макушке. Брови накрашены черным карандашом. Все черты лица деформированы: нос, рот, маленькие, глубоко спрятанные глазки, несколько сантиметров лба. Фигура соответствовала морде лица. «За что ж тебя так природа?» – подумал Александр Васильевич. И добавил: «Отметила». Ее сын Леонид – крупный, не полный, а какой-то раздутый, продолжал есть щи! Он ни на кого не смотрел. Обращаться к нему вряд ли имеет смысл.
– Зинаида Ивановна, – вернулся к действительности Слава. – Вы или ваш сын пользовались посудой из шкафчика Валентины Сидоровой?
– А че это нам? У нас своя есть!
– Как вы помните, мы у всех жильцов брали отпечатки пальцев. Так вот: на бутылке Сидоровой, в которой был ее настой, обнаружены отпечатки вашего сына. На стаканчике – ваши.
– Ну и чего?
– Настой был отравлен, и вы об этом уже слышали, полагаю, не раз.
– Я, что ль, ее травила?
– Так не получится, Зинаида Печкина. На вопросы нужно отвечать, а не задавать свой вопрос. Объясните ситуацию, при которой ваши отпечатки могли оказаться на посуде убитой.
– Я – Валина подруга! – вдруг с надрывом произнесла Печкина. – Я все у нее могла взять, и она – у меня все. Я ей в любой момент все б отдала, если б она захотела.
Печкина вдруг взрыднула и достала из кармана пестрого платья большой носовой платок.
– А начали вы с того, что никогда ее посудой не пользовались.
– А зачем мне пользоваться?
– Так. Я просил…
– Мы не пользовались. Но подержать могли.
– В какой ситуации?
– Если Валя попросит.
– Она об этом просила в день своей смерти?
– Не помню.
– Я могу задать вопросы вашему сыну? Не помешаю ему обедать?
– Нечего ему задавать. Больной он.
– Но говорить он умеет?
– Ну, не дурак же.
– Логика ваша ясна. Леонид, прошу вас уделить мне немного внимания. Вы брали из шкафа Сидоровой бутыль с настоем в тот день, когда она умерла?
– Не знаю, кто такая Сидорова, – буркнул Леонид, не поднимая головы от тарелки.
– Валентина Николаевна, ваша соседка. Она умерла.
– Вальку знаю.
– Зачем бутыль ее брали?
– Не знаю.
Сергей глубоко вдохнул и выдохнул с легким стоном.
– Слава, тебе не кажется, что этот вопрос доведен до абсурда? Смысла развивать тему нет. Давай попробуем поработать с другим. Зинаида Ивановна, только у вас есть ключ от комнаты вашей подруги Валентины. С какой целью вы пытались туда проникнуть?
– Я??? Это ж Толька! Нискин же его заарестовал!
– Наглость, конечно, второе счастье, иногда даже первое. Но этот фокус у вас уже не прошел. Поскольку я разбирался в ситуации, был в отделении. Никаких доказательств по поводу Васильева у Нискина не имелось, кроме вашего звонка. А он поступил тогда, когда Васильев застукал вас на месте преступления. Вы открывали опечатанную дверь. Спокойно! – не дал он возразить Зинаиде. – Ключ есть у вас, а не у Васильева! Может, прекратите этот цирк? Что вам нужно было в ее комнате?