— Очень может быть. Как тебе результат? — улыбнулась я уже смелее.
— Превосходит все самые смелые ожидания, — он кончиками пальцев провёл по моей шее, вдоль золотой цепочки с рубиновой подвеской, потом вдоль края скромного декольте, провожая собственную руку взглядом. — И мне всё меньше хочется куда-то ехать.
— Это будет более чем невежливо, — возразила я. Хотя к стыду своему мнение Одержимого полностью разделяла.
— А мы напишем цесаревичу письмо с извинениями, — усмехнулся он, но сам перехватил мою руку и потянул меня к выходу. — Подробное. Он поймёт.
— Я даже боюсь спрашивать, какие именно подробности ты собираешься там упомянуть, — улыбнулась я.
— Их Императорское Высочество — уже взрослый мужчина, их сложно шокировать подробностями, — насмешливо отозвался Ветров. — Так что — правду и только правду.
Вот так, мечтая о несбыточном, мы спустились вниз, Игорь помог мне одеться, проводил к аэролёту и помог забраться внутрь. Что показательно, очень заботливо и осторожно, а не так, как в прошлый раз. Вот только внутри транспорта про воспитание мужчина благополучно забыл, и устроил меня у себя на коленях, но я уже не возражала.
Не возражала и когда он начал меня целовать, явно намереваясь с пользой провести время. Даже понимая, что припухшие зацелованные губы будут с лихвой выдавать нас, особенно вкупе с горящими глазами и немного лихорадочным румянцем, не смогла отказать себе в этом удовольствии. Меня охватило странное подростковое желание поступать наперекор приличиям и правилам. Пусть в такой мелочи, но для меня прежде и это показалось бы слишком.
Наверное, я наконец-то приняла чувства Одержимого. Не просто поверила в их существование, а почувствовала себя… достойной? Той самой женщиной, которая действительно может свести мужчину с ума, которая может будить в нём не только уважение и нежность, но восхищение, страсть, готовность забыть обо всём. Той, какой, кажется, никогда прежде не была и не могла быть.
Полёт оказался возмутительно коротким.
— Может быть, стоит ещё немного покружить? Облететь дворец, здания Департаментов, — неуверенно предложила я, когда наш транспорт сел. — Мне кажется, мы прибыли слишком рано.
— Ты просто читаешь мои мысли, — рассмеялся в ответ Одержимый. — Искусительница, — добавил вкрадчиво, опять завладевая моими губами. Короткий жадный поцелуй, и опять — жаркий шёпот возле уха. — С другой стороны, зачем куда-то лететь? Можно просто не выходить из аэролёта. Я всю дорогу думаю о том, что просто целовать тебя мне мало, и что здесь вполне достаточно места…
— Опаздывать на такие мероприятия нехорошо, — тут же пошла на попятный я, перебив не успевшего закончить мысль мужчину. Нарушать правила я была согласна, но всё-таки в аэролёте возле Императорского дворца… это было слишком.
Он опять тихо засмеялся, но настаивать не стал. Выбрался наружу сам, помог выбраться мне, оправил сбившийся воротник пальто и, предложив мне локоть, тихо резюмировал.
— Предлагаю вернуться к этому разговору на обратном пути. Тогда нам уже точно не надо будет спешить.
Это замечание я предпочла не комментировать, сделав вид, что не услышала. Ещё не хватало мучительно краснеть весь вечер, вспоминая его намёки! Тем более, и без них у меня, кажется, хватит поводов для смущения, особенно если Одержимый того пожелает.
Во дворце царило оживление. Не знаю, как я это почувствовала, просто войдя в один из бесчисленных холлов огромного строения; здесь было безлюдно, только единственный лакей встретил нас и забрал верхнюю одежду. Но, в пику предыдущему визиту, казалось, что где-то совсем рядом, буквально за стеной, кипит жизнь.
Задать Ветрову вопрос о масштабах мероприятия я не догадалась, — как-то не до того было, — новостями и прессой после возвращения от варов не интересовалась принципиально (это тоже было обязательной частью отдыха), поэтому сейчас следовало ожидать сюрприза. Впрочем, я предполагала, что сегодняшний бал будет гораздо более пышным, чем предыдущий. В конце концов, в прошлый раз это была просто вечеринка для друзей перед ответственной поездкой, а сегодня — торжество победы. Пусть в масштабах космоса небольшой и на первый взгляд довольно незначительной, но именно из таких побед складывался успех всего существования Империи. И это если не вспоминать, что цесаревич лично был заинтересован в успехе, и именно его инициативой была эта миссия.
По дороге я опять отметила ту лёгкость и уверенность, с которой Одержимый ориентировался в бесконечных лабиринтах дворца. Мы неторопливо шли, по дороге размеренно беседуя о какой-то малозначительной ерунде, и почти никого не встречали. Несколько раз попадались охранники, здоровавшиеся с моим спутником по уставу, кто-то из обслуги. Один раз попался незнакомый мужчина в штатском, с которым Ветров поздоровался, как со старым знакомым, но меня представлять не стал, и вообще поспешил поскорее расстаться с этим типом.
— Кто это был? — полюбопытствовала я.
— Это? Один из тех, кто руководит местной охраной. Он из Департамента Внутренней Безопасности, — пояснил Ветров.
— А почему ты так быстро от него сбежал? У меня сложилось впечатление, что вы неплохо знакомы.
— Вот поэтому и сбежал. Поверь мне, общение с Измайловым тебе бы не понравилось.
— Знакомая фамилия, — задумчиво протянула я, напрягая память. — Погоди! Лев Анатольевич Измайлов, его ещё Львом-Людоедом зовут; это был он? — я подняла удивлённый взгляд на своего спутника. — А откуда ты его знаешь?
— Доводилось пересекаться по службе, — уклончиво ответил Одержимый. — Мне кажется, или тебя не впечатлила встреча с ним? — с усмешкой уточнил он, а я в ответ пожала плечами.
— Я никогда не встречалась с ним лично и не так много о нём знаю. В основном, непроверенные слухи. По первому впечатлению производит вполне положительное впечатление.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, — заметил ротмистр. — Обычно все отмечают холодный пронзительный взгляд и мёртвую усмешку.
— Более пронзительный взгляд, чем у Одержимых, сложно себе представить, — насмешливо заметила я. — А в остальном… Он кажется умным, сдержанным, серьёзным человеком, не склонным к пустословию и не чуждым понятиям «чести» и «благородства». Мне кажется, это важные достоинства, особенно — для человека, занимающегося подобной деятельностью. А это его прозвище мне всегда казалось глупым. И вообще, не мне тебе рассказывать, что у страха глаза велики.
— Ну, не скажи, в некоторой степени его так прозвали за дело. Не видела ты, что с людьми бывает после его допросов. И это при том, что он не применяет никаких калечащих методов и почти не пользуется техническими средствами, просто разговаривает, — со смешком заметил Ветров. Мне почудилось, или в его голосе проскользнуло нечто, похожее на зависть? Или, по меньшей мере, на искреннее восхищение.
— Моего отца тоже прозвали Кровавым за дело, но чудовищем он от этого не стал, — возразила я, пожав плечами.
— Кхм. Да, действительно, об этом я не подумал. Всё никак не получается связать тебя с Чаловым. Представляю, что бы он мне сказал за порчу единственной дочери! — улыбнулся мужчина.
— В свете всей предыстории, как ни стыдно мне это признать, он бы сказал тебе «спасибо», — улыбнулась я в ответ. — Во всяком случае, Савельев явно склоняется именно к этому варианту; он тебе об этом не говорил?
— Нет, мы с ним… о другом беседовали, — отмахнулся ротмистр. — А вообще да, забавное получается стечение обстоятельств. Кто бы мог подумать тридцать лет назад, что мы с ним так породнимся. Жалко, нет возможности услышать его собственное мнение на сей счёт, — хмыкнул он.
— Жалко, — эхом откликнулась я, и на некоторое время мы замолчали.
Отца не любили многие. Особенно — иностранные дипломаты и искренне презираемые мной местные либералы. Его осуждали, клеймили страшными клеймами, и «Кровавый Генерал» — было ещё самым мягким.
Порой в человеческой истории наступают моменты, когда для сохранения порядка необходимо кого-то умыть кровью. Так было, так есть и так будет, пока решительно всё человечество вдруг не повзрослеет в морально-историческом смысле. Такова несовершенная человеческая природа, что не всегда и не все понимают по-хорошему. Некоторые воспринимают терпение, мудрость и стремление найти компромисс как проявление слабости. И если в острые опасные моменты находится тот, кому хватает силы воли и личного мужества на решительные действия, порядок восстанавливается очень быстро, но весь «цивилизованный» мир начинает спускать на него собак. А если такого человека не находится, всё быстро летит в тартарары, весело подпрыгивая на ухабах.
Генерал Чалов был гениальным стратегом, а ещё — человеком, придерживавшимся очень жёстких политических взглядов. Для него Империя была всем, и ему было не жаль за неё ни своей, ни чужих жизней. И после его действий во вторую колониальную, после жестокого подавления восстания Четырёх Звёзд, положившего той войне конец, он стал в глазах общественности пугалом и главной страшилкой, на некоторое время затмив даже Одержимых. Кровавым Генералом. Потому что именно он отдал тот приказ, по которому с карт галактики стёрли одну из обитаемых планет. Она никуда не исчезла, просто живого на ней не осталось. Не Император; командир, руководивший этой операцией. Его Величество наверняка был в курсе, и всё происходило с его ведома и одобрения. Но, зная отца, я была уверена, что он добровольно взял на себя этот груз и эту ответственность.
Генерал Чалов был гениальным стратегом, а ещё — человеком, придерживавшимся очень жёстких политических взглядов. Для него Империя была всем, и ему было не жаль за неё ни своей, ни чужих жизней. И после его действий во вторую колониальную, после жестокого подавления восстания Четырёх Звёзд, положившего той войне конец, он стал в глазах общественности пугалом и главной страшилкой, на некоторое время затмив даже Одержимых. Кровавым Генералом. Потому что именно он отдал тот приказ, по которому с карт галактики стёрли одну из обитаемых планет. Она никуда не исчезла, просто живого на ней не осталось. Не Император; командир, руководивший этой операцией. Его Величество наверняка был в курсе, и всё происходило с его ведома и одобрения. Но, зная отца, я была уверена, что он добровольно взял на себя этот груз и эту ответственность.
Да, бесчеловечно. Да, безжалостно. Да, погибли миллионы разумных существ, многие из которых были мирными гражданами. Но это прекратило войну, грозившую затянуться на годы и годы, это сохранило страну. Войну прекратил страх. Колонии как-то вдруг решили, что не так уж плохо живётся им в лоне Империи.
Но лично мне казалось, они просто поняли, что зарвались.
Многое было сказано в ту войну о бесчеловечности Императора, но соседние человеческие государства тщательно замалчивали тот факт, что колонии прежде вообще-то были необитаемыми мирами, в которые именно Империя вложила уйму сил и денег. Да, многое получила взамен. Вот только Земля обеспечивала своим колонистам условия именно для жизни, а не для выживания, как те самые говорливые соседи. Может быть, зря, и в противном случае у колоний просто не хватало бы сил для бунта?
Я вполне ожидаемо не любила всё это вспоминать: никакого практического смысла подобные размышления не несли, только портили настроение. В конце концов, сильнее всего эта история ударила даже не по отцу, по матери, и, наверное, во многом именно она добила, как ни пытался отец её защитить.
Но сейчас всерьёз загрустить и расстроиться я не успела, мы добрались до цели.
— Мне кажется, трёхсотлетие Империи отмечали с меньшим размахом, — хмыкнула я, разглядывая толпу народа.
— Тебе кажется, — со смешком возразил Ветров. — Народу на порядок меньше, поверь мне.
Эту парадную залу я знала, она носила название Палаты Чести, и по стечению обстоятельств очень гармонировала с моими мрачными мыслями. Здесь обычно проводились торжественные церемонии награждения, показательного наказания — например, в случае разжалования высочайших чинов или лишения кого-то титула, — а также прощания со значимыми фигурами. Здесь бы прощались с отцом, но я настояла на небольшой и скромной церемонии; отец не одобрил бы выставления собственного тела на всеобщее обозрение. Да и мне не хотелось наблюдать фальшивого сочувствия шакалов, злорадствующих об отставке и смерти Кровавого Генерала.
— А мне кажется, что ты выглядишь слишком мрачной для главной виновницы такого торжества, — задумчиво проговорил мужчина. В зал мы прошли через какой-то боковой проход, украдкой, но спрятаться от бдительной автоматики не удалось. Так что как раз в этот момент красивый поставленный мужской голос, объявлявший гостей, дошёл и до наших имён.
— Отца вспомнила, — честно призналась я, лёгким поклоном отвечая на приветствие проходящего мимо знакомого, и обернулась к Одержимому. — Мне всегда бывает грустно, когда я его вспоминаю; слишком рано он ушёл, — улыбнулась, но улыбка получилась довольно бледной. Игорь в ответ слегка приобнял меня за талию и поднёс к губам мою руку, целуя ладонь.
— Я сейчас скажу, наверное, банальность, но благодаря тебе он не ушёл. И это не попытка утешить, это факт. Я… знаю, о чём говорю, — усмехнулся он, серьёзно глядя на меня.
Странно, но несмотря на упомянутую банальность сказанного, ему сейчас действительно очень легко было поверить. Наверное, я просто привыкла, что этот человек никогда не врёт, особенно — в серьёзных вопросах.
А ещё очень хотелось обнять его в ответ. Крепко прижаться, уткнувшись лицом в чёрный мундир на груди, и забыть о существовании всего окружающего мира. И я даже как будто подалась вперёд, чтобы воплотить это стремление в жизнь, но нашу хрупкую иллюзию обособленности от окружающего мира безжалостно разрушил весёлый голос.
— Как бы мне ни было неловко нарушать подобную идиллию, но я вынужден это сделать!
Мы с Игорем одновременно вздрогнули, как застигнутые на месте преступления воришки, и синхронно обернулись. Мужчина выпустил мою ладонь, но к собственному удовольствию я продолжала ощущать его ладонь на талии.
— Ваше Высочество, — точно так же в голос поздоровались, вызвав у цесаревича лучезарную улыбку.
— Надо же, я полагал, вы окончательно потеряли связь с реальностью, — он насмешливо качнул головой.
— Мы были к тому близки, но нас прервали, — хмыкнул Одержимый.
— Рад видеть вас обоих в добром здравии и столь приподнятом настроении, — тем временем продолжил наследник. — Ваша Светлость, вы сегодня ещё прекраснее, чем обычно; и я даже догадываюсь, кто этому поспособствовал, — кивнул он мне.
— Благодарю, Ваше Высочество.
— Прошу прощения, но поздравлять и награждать вас без вашего участия будет весьма затруднительно, — рассмеялся молодой человек, разводя руками. — Так что — следуйте за мной, проводить торжественную церемонию в углу не слишком-то приятно.
— Получать награду — это, бесспорно, куда приятней, чем получать… выговор, — на последнем слове Ветров слегка запнулся, а я даже примерно догадалась, какое слово он хотел употребить. Мужчина предложил мне локоть, и я за него с удовольствием ухватилась. — Но почему вы не предупредили, что в протоколе вечера предусмотрено подобное?
— Это был сюрприз, — пожал плечами цесаревич. — Но вы могли бы и сами догадаться, что награда найдёт своих героев. А вот ответный сюрприз в виде вашего прошения о заключении брака действительно застал меня врасплох, — насмешливо добавил он.
Дальнейший путь к небольшому возвышению сродни сцене в дальнем конце зала мы проделали в молчании, лишь на ходу отвечая на приветствия знакомых. Заговаривать и задерживать в присутствии цесаревича нас никто не пытался.
Вообще, мероприятия с участием наследника всегда носили гораздо менее формальный характер, чем с участием Императора. Отчасти потому, что у владыки Империи был регламентирован каждый шаг и каждая минута была на вес золота; например, он бы точно не стал разыскивать нас по залу самостоятельно. Не из высокомерия, а просто из экономии времени. Да и лично встречать гостей на приёме он мог только в крайнем случае.
А отчасти — благодаря живому и кипучему нраву самого Владимира Алексеевича, о неусидчивости и проказливости которого в детстве ходили легенды. Сейчас его сдерживало чувство долга и пресловутые правила приличия, но всё равно цесаревич пользовался любой возможностью даже не взбунтоваться… просто перейти на неформальный тон. Кажется, официоз его попросту душил, за что был им яро нелюбим.
Повинуясь взмаху руки хозяина приёма, мы поднялись на сцену сразу вслед за ним.
— Дорогие гости, позвольте минуту вашего внимания, — голос цесаревича, усиленный специально аппаратурой, разнёсся над залом, гася шепотки и привлекая к сцене всеобщее внимание. Я привычно выкинула из головы посторонние мысли, сосредоточившись на происходящем и приняв вежливо-заинтересованный невозмутимый вид. Я никогда особенно не любила произносить речи, но это тоже было частью моего обучения. Сейчас от меня ничего подобного не требовалось, разве что в положенный момент высказать благодарность, но взгляд толпы привычно оказал дисциплинирующее воздействие.
А вот Одержимого, кажется, роль центра внимания нервировала. Он сумрачно хмурился, обводил окружающее пространство тяжёлым угрожающим взглядом, откровенно враждебным, а рука его, о которую я опиралась, периодически нервно вздрагивала. Как будто мужчина порывался сдвинуться с места или совершить какое-то ещё действие, но в последний момент одёргивал себя.
И это было довольно неожиданно; Ветров же старший офицер, у него огромный опыт командования. С другой стороны, может в этом и был камень преткновения, что привык он отдавать приказы и командовать военными, а не выступать перед мирными гражданами? В чём настолько существенная разница, я не понимала, но других версий у меня не было.
— Настал момент открыть сегодняшний вечер, а к нему очень пунктуально подоспели главные виновники торжества, так что не придётся тянуть время. Но прежде, чем перейти к приятному, я хочу сказать несколько слов, — продолжил тем временем цесаревич. Он-то как раз роль оратора исполнял легко, играючи, без малейших затруднений; мне кажется, ему это давалось гораздо легче, чем даже привыкшему к подобному за годы правления отцу. — Сегодня мы празднуем не просто какой-то договор, — стоило ли ради подобного собираться такой обширной компанией! — но новую веху в развитии Империи и всего человечества. В очередной раз нам удалось доказать всей галактике, что для людей нет слова «невозможно». Мы можем уступать другим видам в точности органов чувств, в уровне развития некоторых отраслей науки, но не уступаем, а зачастую и превосходим, в главном. В упорстве достижения поставленных целей и стремлении к развитию и познанию. Благодаря мужеству и самоотверженности двух человек мы сумели добиться того, что не получалось на протяжении веков ни у одного вида: найти общий язык с одной из самых загадочных цивилизаций известной нам части Галактики, с теми, кого мы называем варами. Особенно приятно, что достижение это носит именно дипломатический характер, а не военный и даже не научный. Стремление понять, познать чуждый разум и принять его именно таким, какой он есть, — вот то, что отличает по-настоящему разумное существо от высокоорганизованного животного. Не подмять под себя, но научиться жить в симбиозе. И я верю, — действительно верю, — что когда-нибудь мы достигнем такого уровня развития, что сможем принять подобный принцип за норму жизни, и решение вопросов военным путём станет историей. Я горд, что стою сейчас рядом с этими людьми, что как и они являюсь сыном Земной Империи, и рад, что именно мне выпала честь вручить им сегодня награду, призванную подчеркнуть значимость их поступка. Пусть это и нарушает протокол вручения упомянутых наград, которые имеет право даровать только Государь Император лично, но, надеюсь, мне с его благословения простят эту небольшую слабость, — с улыбкой резюмировал цесаревич, делая приглашающий жест рукой.