Нелыкин повазюкал пальцем по дисплею, открывая новые файлы, и несколько оживился:
— Второго февраля – постановление ДКМ о запрете на посещение пионерами Гильямовым и Зарубой космо-центров Акмолинска, всех трёх. А у них там такая программа была, Владимир Фёдорович! Такой даже наш «Динамо» пристыдить можно. Батюшки-батюшки!.. Центрифуга… Усилители… Симуляторы БРК-53, «Зенон», АННД-2… Полярный стабилизатор… Понятия не имею, что такое полярный стабилизатор, Владимир Фёдорович. А вы знаете?
— А «Зенон»?
Нелыкин пару раз щёлкнул ногтем по дисплею и, прочитав про себя справку, уважительно поцокал языком:
— Чего только нет в этих космо-центрах… Какую досаду, наверное, испытывает человек, которого отлучили от симулятора «Зенон» за прогуливание школы!
— Так ведь помимо космо-центров, товарищ капитан, есть ещё и самые обыкновенные спортивные комплексы, — пояснил я Алексею. — Там тоже можно гробить организм нагрузками, изнашивать суставы и рвать жилы – но уже без научного контроля. Зато туда доступ не перекроют, понимаете, товарищ капитан?
Чернявый Гильямов вдруг посмотрел на меня – с нескрываемым злорадством. И сказал, старательно подражая моей шутовской интонации:
— А нет такого закона, чтобы советского школьника от спорта отлучать!
— Ваша правда, Сергей Олегович, — мне снова пришлось вздохнуть. — Нет такого закона. Зато есть закон об обязательном среднем образовании. И вот его-то вы злостно нарушаете аж с января месяца.
— Ничего мы не нарушаем! — вскинулся белобрысый. — Мы школьный курс не прерывали! Ну спросите, спросите меня по любому предмету!
У нелыкинского стола лежали их рюкзачки. Компактные такие рюкзачки, недра которых были аккуратно поделены на секции: для пищевых концентратов, для медикаментов, для инструментов. И, конечно, были там и отделы для электронных библиотечек. Весь учебный курс старших классов и даже несколько вузовских дисциплин.
— Заочно обучаетесь, значит, — констатировал я. — Без отрыва от физподготовки. Эт хорошо. Но смотрите-ка, что у нас получается. Всякий нормальный гражданин, желающий связать свою судьбу с Космосом, проходит следующий путь. Прежде всего, он заканчивает среднюю школу. Да-да, не заочно, а самым обыкновенным, общепринятым образом: ходит на уроки, получает по возможности как можно больше пятёрок, и, наконец, с блеском (а может и без особого блеска, по-разному бывает) сдаёт выпускные экзамены. После этого он, как каждый советский мужчина, проходит службу в Вооружённых Силах. От каковой вы, кстати говоря, только что попытались уклониться… Сидите на месте, пожалуйста, и дайте мне продолжить мысль!.. Да, вы, граждане, намереваясь сбежать с Земли, по сути совершили попытку уклонения от базовой службы в армии. Каковую пройти следует хотя бы в егерских частях или городских дружинах. Далее, — я загнул ещё один палец, — личности, настроенные на работу за пределами Земли, все до единого остаются на сверхсрочную службу: в войсках, имеющих специфику, схожую с избранной ими работой. Вместе с базовой службой это у нас получается четыре-пять лет. Пусть будет четыре. Потом – университет. Еще четыре года. После – стажировка, причем никого сразу не распределяют на дальние объекты, и молодые спецы обмахориваются на Земле – ещё года четыре. И что же у нас получается? Четыре да четыре да четыре – итого двенадцать лет. Которые для вас начнутся только, напоминаю, после окончания средней школы, что случится не ранее, чем через год. В общей сложности, от иных планет вас отделяют тринадцать лет весьма насыщенной жизни. Тринадцать – нехорошее число, но что поделать?
— Всё это формализм! — яростно выпалил Заруба. — Косная, отжившая система! Через тринадцать лет устареют те знания, которыми мы обладаем сегодня! А там, на дальних объектах, сегодня на счету каждый такой человек! Вы же предлагаете нам вяло шевелиться здесь, в то время когда… когда… когда там… каждый…
Он сбился под ласковым взглядом Нелыкина. Тот сидел, подперев подбородок кулаком и не мигая разглядывал выступавшего – так, словно был его бабушкой, приезжающей из деревни раз в год.
— А что ж вы, товарищ, там со своими знаниями делать-то будете? — елейно спросил он окончательно стушевавшегося Зарубу. — Марс, как говорят, не загородная дача, там теоретикам туго. На Луне тоже вопросы решаются не одной только силой мысли, там еще и навык нужен. А уж на каком-нибудь Ганимеде сам чёрт оба копыта своих обломает, вместе с рогами. Так куда ж вы собрались, ребята, заочно обучающиеся, а?
Заруба ожесточенно сопел, но Гильямов подумал несколько секунд, и ответил:
— Вот там, где теоретикам тяжело, а ваши черти копыта ломают – мы опыта и наберёмся. Быстрее, чем здесь – раз в сто быстрее!
— А нет такого закона, — сказал я. — Нет такого закона, чтобы советские школьники опытом обзаводились за счёт здоровья и жизни сотен других людей.
Я подождал, пока оба путешественника нальются устойчиво красным, и продолжил, ткнув пальцем в потолок, в данный момент как бы символизирующий ледяной вакуум Вселенной:
— Вот там, граждане задержанные, любая ваша ошибка, даже самая ничтожная, обязательно обернётся катастрофой. Так что такой опыт обрести вы сможете только один раз – первый, он же последний…
На панели стола вспыхнуло окно дежурного, я ответил. Дежурил Токорбаев – и я увидел, что его и без того не самые широкие глаза сейчас вовсе ужались до минимума.
— Товарищ майор, за диверсантами прибыл конвой! — судя по всему, эта новость его самого отчего-то весьма радовала.
— Ну, впустите конвой…
Конвоиры были старше задержанных лет, от силы, на пять. Главной была инспектор кызылординской Детской комнаты милиции лейтенант Динашева – обладательница умопомрачительных ресниц, черной косы и редчайшего казахского имени Пенелопа. Новенький бирюзовый мундир, несомненно, ей шёл, но в комплекте с этими вот километровыми ресницами и всем прочим выглядел некоей архаической нелепицей, вроде тазика, который дон Кихот из Ламанчи таскал на своей голове, полагая шлемом Мамбрина.
Санчо Пансой при инспекторе Пенелопе Динашевой состояло некое гражданское лицо, лет девятнадцати, со старательно нахмуренными бровями. На гражданском лице будто бы даже светилась надпись: «Я – студент педфака на практике; будьте снисходительны!».
Сразу после взаимных представлений инспектор начала суетиться. Она зачем-то ещё раз сняла биометрию с задержанных, ещё раз убедилась, что они – именно Гильямов С.О. и Заруба В.П., сделала ещё одну копию акта о задержании, и, в конце концов, затеяла ещё одну разъяснительную беседу.
— По Союзу это уже восьмой случай с начала года, — сообщила она почему-то Нелыкину. — В прошлом году было зафиксировано девятнадцать попыток проникновения детей и подростков на космические суда. Восемь случаев переохлаждения, десять случаев обезвоживания, иные травмы. Одного мальчика придавило погрузчиком – в результате у него серьезно повреждён позвоночник…
Субчики наверняка слышали всю эту статистику неоднократно, и не проявляли ни малейшего раскаяния по поводу возможных несчастий. Зато Нелыкин встрепенулся:
— А ведь их всех в погрузочном шлюзе отлавливают, и этих – тоже, — сказал он. — Они отчего-то уверены, что на корабль можно попасть именно таким путём… Гражданское лицо вдруг фыркнуло:
— «Отчего-то»! Понятно – отчего. Начитались Курлыкина, вот и весь секрет. Ну, Курлыков, публицист. «Двадцать очерков с маршрута Земля-Марс-Земля». Сам-то он за пределы космопорта на Марсе не выходил, но слывёт главнейшим специалистом по побегам с Земли.
Нелыкин посмотрел на него с уважением. Он вообще пренебрегал теоретической базой, потому что в уголовном деле больше полагался на практику, в которой равных ему было не много – до операции на сердце. А тут вдруг паренёк сходу объяснил то, над чем мы ломаем голову уже третий год: почему вся эта публика рвётся именно в самый опасный погрузочный шлюз.
— Этот Курлыков много всякой ереси написал в книжке своей, — с хищным удовольствием продолжил изобличать практикант. — Просто удивительно, что ещё никто не погиб, следуя его советам. А ведь следуют! Под впечатлением от примера московского пионера Васи Середяна, якобы бежавшего на Марс и даже принятого там в бригаду связистов. Разумеется, Вася Середян существует лишь в воображении публициста Курлыкова… Эх! Взять бы его за шкирку, да заставить написать опровержение!
Белобрысый Заруба свирепо глянул на гражданское лицо и, судя по всему, собрался было заявить, что, дескать, нет такого закона – советских публицистов за шкирки хватать! — но потому вдруг передумал и с индейским хладнокровием уставился в стену.
— Ладно, — сказал я, — пакуйте эти молодые организмы.
— Что? — переспросила инспектор Динашева, моргнув несколько раз – так, что случился даже небольшой сквозняк.
— Ладно, — сказал я, — пакуйте эти молодые организмы.
— Что? — переспросила инспектор Динашева, моргнув несколько раз – так, что случился даже небольшой сквозняк.
— Забирайте, — я сделал рукой величественный жест. — Вы их сразу домой отправите?
— Нет, поздно уже, ночь, — ответила она. — Переночуют у нас в Центре, а утром мы их ведомственной «стрелой» отправим в Акмолинск. Там их Ольга Павловна встретит. Ребята, вы ведь знаете Ольгу Павловну?
Судя по тому, как померкли их взоры, эту самую Ольгу Павловну ребята, уж конечно, знали очень хорошо – и воспринимали её куда серьёзней, чем старых клоунов вроде меня. Должно быть, сложная женщина.
Инспектор снова засуетилась: оказалось, что собирать в дорогу аж двух старшеклассников, оснащённых аж двумя рюкзачками – занятие ответственное и даже драматическое. Наконец, усталые и недовольные ребята были готовы вернуться домой.
— Спасибо вам большое! — часто-часто замахала ресницами лейтенант Пенелопа Динашева. Смотреть на это можно было бесконечно.
— Нам-то за что? — ответил я. — Вот внизу, на пропускной, дежурит сержант Токорбаев, задержавший этих правонарушителей. Вот он – герой. В торжественной обстановке вручим ему орден. «За поимку космических зайцев», второй степени, да.
— За двоих разве не первая полагается? — хмуро пошутил Гильямов.
— За двоих – вторая. Вот если бы вы оказали сопротивление при задержании, то тогда бы была первая!
— Ага, — хмыкнул Заруба. — И нашивка за ранение. Пойдём, Гиля…
— До свиданья, девочки и мальчики, — я отсалютовал им ладонью и закрыл дверь. Даже когда они зашли в лифт, было слышно, как неистовствует Пенелопа Динашева, взывая к взрослой сознательности отдельных школьников. Вот так вот. Я им полчаса объяснял, что никакие они не взрослые, а самые что ни на есть дети (во вполне свинской, причём, манере объяснял), а она мне сейчас всю эту педагогику порушит за пять минут. «Взрослые», да уж…
Правый висок уже давно ныл пронзительно и длинно, а в левый, наоборот, вяло долбилась невнятная тупая боль. Присев на стол, я принял свой вечерний коктейль из пилюль, запив его выдохшимся нарзаном.
— Охраниловка у нас – ни в какую, — рассеянно наблюдая за мной, сказал Нелыкин. — От верблюдов и овец ещё помогает, а от старшеклассников – уже нет. Они в нужном секторе сканнеры заблокировали за минуту. А уж через три забора перемахнуть таким акробатам – тьфу. Фашистов на нас нет, вот что. Расслабились… Ты домой-то едешь?
— Смысл? — спросил я, допив минералку прямо из горлышка. — В семь утра орбитальный транспорт встречать. Так что я лучше в комнате отдыха устроюсь, за аквариумом. А ты дежурь. Но до шести чтоб тишина, понял?
Нелыкин изучил болезненную гримасу на моём лице и отключил подпитывающую мигрень иллюминацию. В сумраке матово тлели панели столов и открытый нелыкинский монитор. А ещё через окно валил, как пар из распахнутой бани, зыбкий белый свет.
Далеко справа от нас поднималась над степью ослепительная, равнодушная к земной гравитации медуза. Очертания корабля нельзя было угадать в этом не то облаке, не то клубке ионовых сполохов, ползущем в термосферу, но судя по тому, что начиналась среда – с одной из площадок Северного корпуса стартовал лунный грузовой.
Словно компенсируя отсутствие на ночном небе своего пункта назначения, корабль сам поливал землю белесым мерцанием, высвечивая взгорки и солончаки, обозначая непроглядными тенями рытвины и низины. Слева блестела, змеясь, Сырдарья, а наискось от нас сверкала нитка ЛЭП, прямая, как джеб. Она устремлялась сначала на север – в подстанцию Оразбай, — а потом, сложно изламываясь, тянулась через пески и степи, через Бетпак-Далу и Сары-Арку до самой Курчатовской зоны, энергетического сердца континента.
И нёсся к нам по той топе вырабатываемый десятками реакторов ток: через Сары-Арку с Бетпак-Далой, через степи с песками, на подстанцию Оразбай, — к пяти корпусам космопорта, в силовые ангары. Начавшее свой путь в семипалатинских пустошах, электричество заполняло аккумуляторы антигравов и ускорителей здесь, на Байконуре, чтобы уже очень скоро, обретая свободу, поднять корабли на орбиту Земли, и оттуда разогнать их до скорости, близкой к своей собственной.
И так же как все эти килоджоули, стекались к нам дети. Сначала – по два-три в год потом – по пять-шесть, теперь вот по десятку, а скоро счёт пойдёт на дюжины. Со всех окрестностей, где были космо-центры: из Ташкента, из Шымкента, из Алматы, Караганды, Астрахани, Акмолинска, Омска…
Мы ведь очень длинно рассуждали о том, какими будут эти дети. Нам казалось, что самое главное – это накормить их и защитить, мы много об этом говорили, но тут вдруг получилось, что есть ещё одна большая проблема. А именно: мы не предвидели дальнейших трудностей.
Жизнь моя началась с забот, диктуемых нехваткой пищи, а потом её, жизнь мою, определяла злость. И ничего другого я не знал, и знать не хотел. Но вот эти мелкие, вдруг подумал я, даже если и столкнутся с голодом – то не утратят своего человеческого достоинства. А если случится в их жизни ненавидеть – то они не позволят ненависти быть движущей силой… Что же направляет этих детей? Детей?
Разве человек, осознающий свою нужность и взирающий на себя с точки зрения общей пользы – может быть ребёнком? Вот ты, Владимир Фёдорович, можешь позволить себе такую роскошь – рассуждать о собственной пользе? Года через три, когда настигнет тебя пенсионный возраст, переведут тебя на должность Почётного Протирателя Штанов – в какой-нибудь Совет ветеранов МВД, и польза твоя будет метаться между конференциями и санаториями, между, видишь ли, общением с журналистами и катанием на байдарках.
В оконном стекле отражался уже начавший сутулиться пожилой человек. Несколько скособоченный от трёх дырок в кишках, левее пупа, лысоватый, в расстёгнутом кителе, провисающем над нестандартным, по случаю протеза, плечом. И с навсегда застывшей на физиономии гримасой подозрительной набыченности. «Я – старый мент на списание; будьте снисходительны!».
— Лёша, а как, ты думаешь, сейчас в Швеции насчёт байдарок? — спросил я. — Имеет смысл?
Нелыкин встал из-за стола, и тоже приковылял к окну. Осмотрел меня скептически и остался недоволен.
— Это всё нервы, Фёдорыч, — сказал Нелыкин. — Не берегут они наши с тобой нервы… Вообще не понимаю, чем там Детские комнаты милиции занимаются. Два школьника перестают ходить на уроки – раз. Выбирают программу подготовки в космо-центре – два. Что непонятно? Трудно сообразить, что будет «три»?
— Наверное, трудно…
— Трудно было в сорок девятом году Юру Маркиза с его отморозками брать! — обозлился Нелыкин. — Вот это было – трудно!
С моей-то выслугой, подумал я, меня переведут не то что в Акмолинскую ДКМ, а хоть в Африку, только попросят координаты поточнее указать. Но рапорт лучше на свежую голову напишу, утром. А на сон грядущий не худо бы ознакомиться с творчеством публициста Курлыкова, что ли.
— Управы на них нет никакой, — буркнул Нелыкин, и трижды рубанул воздух напряжённой ладонью: – Ни-ка-кой! Для конкурса «СССР-2061»
Сергей "greycroco" Яременко 528: Случай на астероиде B-612
В космосе вовсе не царит абсолютный мрак, как считают многие. Даже вдали от Земли нам всегда светят звезды.
— Готовность! — приятный женский голос, который принадлежал навигационному компьютеру, вернул Сергея к действительности. Начинаю отсчет времени до старта. 20, 19, 18..
Пилот мысленно усмехнулся. В принципе, автоматика разведчика не нуждалась в присутствии человека. То, что он сейчас в кабине – просто дань формальности на случай возникновения нештатной ситуации, вероятность которой в данном случае оценивалась достаточно низко. Но тем не менее..
-..три, два, один, пуск!.
Мягкий толчок электромагнитной катапульты, тем не менее, заставил Сергея инстинктивно напрячься. Набрав в доли секунды стартовое ускорение, малый разведчик МР-5б скользил мимо громадного корпуса исследовательского корабля «Сергей Обручев». Громадным он был, разумеется, только для одноместного «Орлана», как называли в космофлоте эту модель. Ведь длина того же «Прометея» – станции, расположенной между Землей и Луной в точке либрации, превышала полтора километра. Тем не менее, прошло несколько секунд, пока автоматика не просигнализировала, что разведчик удалился на безопасное для включения основного двигателя расстояние. Все, можно стартовать.
Постепенно «Обручев» становился все меньше и меньше, пока не стал постепенно темнеющей в пространстве точкой. В этой зоне, неподалеку от орбиты Юпитера, не столь уж и темно. Зона мрака начинается гораздо дальше, за Нептуном. Но в тех краях пока бывали только автоматические станции-разведчики..
Сергей закончил проверку навигатора и откинулся на спинку кресла. Все, в принципе пока ему делать нечего. Сегодняшний маршрут достаточно прост и зауряден. Облет заданного сектора, где по предварительным данным сейчас находилось два достаточно крупных астероида, осмотр их и установка на каждом исследовательского зонда, по совместительству бывшего навигационным маяком. Вне зависимости от ценности таких объектов Картографическая Служба старалась поставить их на учет для последующего наблюдения. В общем-то, это и правильно. Мало ли куда может залететь каменная глыба, ведомая неисповедимыми силами гравитационных полей.