И если у него хватит сил, чтобы ходить, завтра нужно будет перевести его в дом. Он может спать на кровати в комнате Джозефа и Дэвида. В доме посуше, потеплей, да и мне будет легче ухаживать за ним.
Я только что осознала, что после всего случившегося так и не знаю его имени.
Глава 6
29 мая
Его зовут Джон Р. Лумис, химик из Итаки, штат Нью-Йорк, где располагается Корнельский университет[2]... вернее, где он когда-то располагался.
Этим утром больному стало значительно лучше — настолько, что я начала сомневаться, действительно ли он снова заболеет. Но он сказал, что это нормальное течение лучевой болезни. Оказалось, что мистер Лумис настоящий эксперт в этой области. Собственно говоря, до некоторой степени поэтому он, можно сказать, выжил и сумел проделать весь путь до нашей долины.
Я проснулась рано в приподнятом настроении: теперь мне есть с кем поговорить, пусть он и очень болен. Наносила воды, нагрела её и приняла ванну — давненько у меня не было такой возможности. (Я делаю вот что: выливаю в ванну пару вёдер горячей воды — когда наловчишься, этого вполне достаточно, чтобы очень даже неплохо вымыться). Потом надела красивые брюки. Что ни говори, мой гость — какая-никакая, а всё же компания, так что, решила я, следует принарядиться. Взглянув на себя в зеркало, я даже слегка смутилась, но это просто потому, что привыкла видеть себя в мужских джинсах.
Накануне, прежде чем лечь спать (снова в своей комнате), я отправилась на птичий двор, открыла ворота и рассыпала по земле немного зерна. Сегодня утром, одевшись, вышла и взглянула — как и ожидалось, куры пришли обратно, а в курятнике обнаружились три свежих яйца. Я сварила их, поджарила последнюю из своего запаса кукурузных лепёшек, приготовила кофе и открыла банку с томатным соком. Получился очень даже приличный завтрак. Поставив всё это вкупе с вазочкой малинового джема на поднос, я понесла еду в палатку. Солнце только что поднялось над восточным склоном — значит, сейчас около восьми тридцати. Где-то в глубине долины каркали вороны. Я была счастлива.
К моему удивлению, гость сидел у входа в палатку.
— Вам лучше, — сказала я.
— Пока да, — согласился он. — По крайней мере, думаю, смогу чего-нибудь поесть.
Я поставила перед ним поднос. Он уставился на него.
— Вот это да, — сказал он. Вернее, прошептал.
— Что?
— Да всё это. Свежие яйца. Тост. Кофе. Эта долина. Ты — совсем одна здесь. Ты здесь совсем одна?
Похоже, это был ключевой вопрос, и мой гость задал его с некоторым подозрением, как будто я — или ещё кто-то — пытаемся его разыграть. Но теперь-то запираться незачем.
— Да, одна.
— И ухитрилась остаться в живых? Да ещё держишь кур и коров?
— Это не очень трудно.
— А долина... Как это возможно?..
— Да я, честно говоря, и сама не понимаю. Ну разве что... Люди всегда говорили, что в долине свой особый климат.
— Метеорологический анклав. Что-то вроде инверсии. Полагаю, теоретически такая возможность существует. Но шансы на это...
Я прервала его:
— Вам лучше бы начать кушать. Всё остынет.
Если он потом так разболеется, что не сможет есть, то пусть сейчас наедается впрок, запасает силы. Что касается долины, я сама не раз ломала голову над её загадкой, особенно первые несколько месяцев, когда всё ещё опасалась, что смерть проникнет сюда извне. Но этого так и не случилось. Какой смысл называть это «теоретической возможностью», если ты сидишь прямо в середине этой самой возможности? Так я думала, пока он ел — я тогда ещё не знала, что он учёный-химик. А учёные не склонны принимать что-то на веру — они стараются докопаться до сути.
Гость принялся за еду. Затем назвал своё имя. А я, само собой, назвала своё.
— Энн Бёрден, — повторил он. — А кто ещё жил в этой долине?
— Наша семья. И ещё пара — владельцы магазина, мистер и миссис Клейн.
Я рассказала, как они все уехали и не вернулись. Ещё рассказала про амишей и про то, что мой отец видел в Огдентауне.
— Полагаю, они заехали слишком далеко, — сказал он. — Очень трудно вовремя остановиться, особенно поначалу. Уж я-то знаю. Надежда толкает тебя дальше. Ну и, конечно, это ведь случилось вскорости после конца войны, так что там ещё оставался нервно-паралитический газ.
— Нервно-паралитический газ?!
— Именно он и убил большинство людей. Так, пожалуй, лучше. Они просто уснули и не проснулись.
На путешествие от Итаки до моей долины у него ушло десять недель; и за весь путь, за всё это время он не встретил ничего живого — ни людей, ни животных, ни птиц, ни деревьев; даже насекомых — и тех не было; лишь бурая пустыня, тихие шоссе и мёртвые города и посёлки. Он уже готов был сдаться и вернуться туда, откуда ушёл, когда одним поздним вечером вдруг перевалил через гряду холмов и уловил в неясной дали что-то сине-зелёное. Сначала он решил, что это озеро, и, как и все остальные встретившиеся ему на пути озёра, мёртвое. Но наутро, когда стало светлее, он понял, что это иная зелень, что это цвет, который он уже почти позабыл. Как я и полагала, он так до конца и не поверил своим глазам, но всё же решил исследовать поближе. И лишь перейдя через Бёрден-хилл, путник убедился, что ему удалось найти место, полное жизни. Я сама была тому свидетелем; именно тогда я впервые увидела этого человека.
Но вот он покончил с завтраком: съел всё, что я ему принесла, и выпил весь кофе. Но он был всё ещё слаб и пополз обратно в палатку, на своё ложе из спального мешка.
— Почему вы спите в палатке? — спросила я. — Вам лучше перебраться в дом, на случай если вам опять станет плохо.
— Палатка непроницаема для радиации, — ответил он.
— Но в долине нет радиации, — возразила я. — Вы ведь уже это выяснили!
— Выяснил, — подтвердил он. — Но не сразу поверил.
— Но теперь-то вы знаете!
— Знаю. Да ведь ты вернулась. Дом принадлежит тебе.
— Если вы разболеетесь и мне придётся за вами ухаживать, в доме будет удобнее.
Он больше не спорил; поднялся на ноги — слабые, дрожащие — и сделал несколько шагов к дому. Остановился.
— Голова кружится. Надо отдохнуть.
— Обопритесь на меня, — предложила я.
Он положил руку на моё плечо, налёг довольно тяжело, и через пару минут мы пустились дальше. Понадобилось целых десять минут, чтобы довести его до крыльца, помочь преодолеть несколько ступенек и проводить в комнату Джозефа и Дэвида, которая, к счастью, расположена на первом этаже, рядом с гостиной. Он лёг на кровать Дэвида и уснул. Я накрыла его одеялом.
Он проспал почти до полудня. За это время я сходила на дальнее поле, мимо пруда: надо было пригнать оттуда коров с телёнком и отвести обратно на пастбище. Однако животные привыкли к своей новообретённой свободе и не хотели возвращаться; как я их ни звала, они не реагировали, поэтому мне в конце концов пришлось срезать хворостину и погнать их домой. Само собой, телёнок всё норовил улизнуть и бежал куда угодно, только не туда, куда надо, но я завела коров в загон и закрыла ворота. Через несколько минут телёнок запросился внутрь. Я отвела его мамашу в хлев и подоила — она всё ещё давала каждый раз почти галлон молока. Однако в течение года молоко у неё прекратится, и тогда мы на какое-то время останемся без него, без сливок, без масла — пока не подрастёт телёнок-бычок. Даже не представляю себе, как долго нам придётся ждать.
Вернувшись в дом, я обнаружила, что мистер Лумис проснулся, но с постели не поднялся. Я приготовила ланч, а потом он рассказал мне ещё немного о себе.
Его история началась, когда он был студентом в Корнеле. Его специальность — органическая химия, и он занимался исследованиями в области пластмасс и полимеров. (Он объяснил, что полимеры — это очень длинные молекулы, из которых изготавливают нейлон, дакрон и мягкие обёрточные пластики.) Главой его кафедры был профессор Килмер, знаменитый учёный, в своё время получивший Нобелевскую премию.
Профессор Килмер получил от правительства грант на исследования и часть своего времени отдавал работе в лаборатории, которую обустроили специально для него — но не в Корнельском университете, а в горах, примерно милях в двадцати оттуда. Место было строго засекречено. Занимались они там пластмассами и полимерами — это и было специальностью профессора.
Мистер Лумис довольно близко знал профессора Килмера, хотя того, замкнутого, постоянно погружённого в работу, вряд ли можно было назвать душой общества. И всё же в один прекрасный день профессор призвал мистера Лумиса в свой личный кабинет при химическом факультете Корнеля. Профессор лучился воодушевлением. Как только дверь за вошедшим закрылась, профессор спросил, не желает ли мистер Лумис работать вместе с ним в секретной лаборатории. Рассказал, что он только что совершил очень важное открытие и ему необходимо увеличить штат учёных для дальнейших исследований и разработок. Мистер Лумис, поразмыслив, принял предложение, тем более что, как разъяснил профессор, он и так уже занимался изысканиями в том же направлении, а теперь ему за это станут ещё и платить.
Мистер Лумис довольно близко знал профессора Килмера, хотя того, замкнутого, постоянно погружённого в работу, вряд ли можно было назвать душой общества. И всё же в один прекрасный день профессор призвал мистера Лумиса в свой личный кабинет при химическом факультете Корнеля. Профессор лучился воодушевлением. Как только дверь за вошедшим закрылась, профессор спросил, не желает ли мистер Лумис работать вместе с ним в секретной лаборатории. Рассказал, что он только что совершил очень важное открытие и ему необходимо увеличить штат учёных для дальнейших исследований и разработок. Мистер Лумис, поразмыслив, принял предложение, тем более что, как разъяснил профессор, он и так уже занимался изысканиями в том же направлении, а теперь ему за это станут ещё и платить.
Открытие заключалось в методе магнетизации пластика. Мистер Лумис называл этот процесс «поляризацией», но на самом деле пластик приобретал свойства магнита. Поскольку этот материал был сделан из полимеров, изобретатели назвали его «полаполий».
На мой взгляд, не ахти какое изобретение, но когда мистер Лумис объяснил, на что годится такой материал, я поняла, почему правительство придавало ему такое значение. Магнетизм мог остановить или, во всяком случае, отвести в сторону радиацию. Мистер Лумис напомнил (я, вообще-то, учила это в школе), что именно магнитное поле Земли защищает планету от губительного космического излучения. Поэтому магнетизированный пластик можно было использовать для создания костюма, защищающего от радиации.
Именно это и нужно было и правительству, и армии: чтобы солдаты могли жить и продолжать воевать на территориях, подвергнувшихся атомной бомбардировке. Правительство намеревалось со временем производить костюмы и для гражданских, но приоритет был у армии.
Всё это произошло за три года до войны. Лаборатория, в которую мистер Лумис прибыл уже на следующий день — большая, величиной с хороший дом — располагалась внутри горы, спрятанная под восьмью футами прочной скальной породы. Последующие три года мистер Лумис работал в лаборатории каждый день, а зачастую и ночевал там же — в скале были устроены жилые помещения; так что когда учёные производили особенно ответственные испытания, им не нужно было возвращаться на ночь в Итаку. Здесь, под землёй, у них имелись запасы продовольствия и даже кухня.
Вскоре мистер Лумис выяснил, что проект включал в себя не только конструирование пластикового защитного костюма. Что толку наделять солдата костюмом, если он не сможет дышать окружающим воздухом или пить воду? (Пищевые рационы, так же как и целые ящики с продовольствием, можно заворачивать в новоизобретённый пластик.) Но профессор Килмер уже начал разработку видоизменённого пластика — тонкой, слегка пористой мембраны, через которую можно было бы отфильтровывать воду. Работало это так: чем грязнее вода, тем меньше её оставалось после обработки, но конечный продукт был вполне пригоден для питья; фильтр не пропускал радиоактивные частицы. Потом они разработали подобную же мембрану для воздуха. Это было труднее, потому что после фильтрации чистый воздух нужно было собрать и в сжатом виде заключить в баллон. Но они справились и с этой задачей, изготовив компактное устройство, которое человек мог бы носить с собой и управляться с ним при помощи ручного насоса.
Тут я сообразила, что именно эти вещи мистер Лумис и принёс с собой: зеленоватый костюм, в котором я увидела его в первый раз; баллон со сжатым воздухом на спине; водяной фильтр и запас очищенной воды находились в тележке. Палатка, естественно, тоже была изготовлена из той же ткани, что костюм и чехол для тележки.
Всё это были опытные образцы, которые они сконструировали в лаборатории как раз перед началом войны. Они послали отчёт в Вашингтон, и из Пентагона должна была прибыть испытательная команда. После этого можно было приступать к промышленному изготовлению этих изделий на фабриках по производству пластмассы и синтетических тканей, разбросанных по всей стране.
Но команда из Пентагона так и не добралась до лаборатории. Они опоздали. Война началась и закончилась до того, как хотя бы один солдат получил свой защитный костюм, уже не говоря о гражданском населении.
В ночь, когда начались бомбардировки, мистер Лумис задержался в лаборатории допоздна. Он слышал новости по радио и решил оставаться в защищённом скальной породой помещении, во всяком случае, до того времени, когда станет ясно, чем всё закончилось. Еды у него было вдосталь — по большей части армейские пайки из сублимированных продуктов (они остаются пригодными в пищу неопределённо долгое время), потому что в лаборатории тестировали пластик для упаковки провианта. Профессора Килмера в тот вечер там не было — он вернулся в Итаку, и мистер Лумис больше никогда его не видел.
Итак, мистер Лумис остался в лаборатории один с единственным на земле противорадиационным костюмом и фильтрами для воздуха и воды.
Он тоже слышал, как одна за другой отключались радиостанции. И всё же он верил, что где-то, в местах, подобных их лаборатории, возможно, остались выжившие. Военно-воздушные войска, кстати, должны были располагать несколькими обширными убежищами, укомплектованными так, что люди в них могли бы прожить несколько месяцев. Вот только даже если они и были живы, выйти наружу они не могли. А мистер Лумис мог.
Он оставался в лаборатории три месяца — всё надеялся, что уровень радиации за скальными стенами снизится, но этого так и не случилось. Тогда он предпринял серию экспедиций. Поначалу это были короткие вылазки. Костюм был всесторонне испытан в лабораторных условиях, и считалось, что он защитит от радиации любого уровня, предусмотренного в существующем измерительном оборудовании. Однако в полевых условиях его опробовать так и не успели; поэтому мистер Лумис действовал осторожно — и хорошо, что он подошёл к этому ответственно. Его первым побуждением было сесть в машину и отправиться в Итаку, ближайший большой город. Прежде чем сделать это, он измерил радиоактивность внутри машины с помощью взятого из лаборатории счётчика Гейгера. Обнаружилось, что уровень радиации внутри автомобиля в десять раз выше, чем уровень радиации снаружи: похоже, металлический корпус отражал радиацию внутрь с шести сторон, создавая более высокий уровень её концентрации, чем можно было предвидеть. Словом, радиация в машине была опасно близка к теоретической границе того, от чего мог защитить костюм. Поэтому мистер Лумис решил не рисковать.
После этого он испробовал сотни автомобилей, и с ними всё обстояло точно так же — как он сказал, они были слишком «горячи», чтобы пользоваться ими без риска. Даже мотоциклы — и те были опасны. С велосипедами дело обстояло чуть лучше, но ехать на велосипеде в мешковатом пластиковом костюме трудно. Закончилось тем, что он решил идти пешком, а припасы и пожитки сложить в тележку, которую сам смастерил из велосипедных частей и большого фанерного ящика. Чехлом служил кусок всё того же полаполия.
Первое большое путешествие мистер Лумис совершил на запад, где, как он знал, должен был находиться подземный командный пост военно-воздушных сил. Он сверился по карте, вычислил, какое расстояние должен проходить каждый день, сколько времени займёт путь и сколько сублимированного провианта ему надо взять с собой. Он был уверен — ничего съедобного по дороге он не найдёт; в самом подземном командном бункере еда наверняка есть, но рассчитывать на неё не стоило.
Он отыскал базу ВВС — забаррикадированную, обнесённую стенами; знаки «не приближаться!» начинались за несколько миль от объекта. Глазам пришельца представилось ужасающее зрелище, настоящая бойня. По-видимому, люди, размещённые в казармах снаружи, попытались пробиться в убежище, к ним присоединились местные гражданские, и во время боя в ход пошли гранаты. Повсюду валялись трупы, нигде ни живой души. Мистер Лумис попытался воспользоваться подъёмником, но тот не работал. Взяв ручной фонарик, он слез вниз по вертикальной стальной лестнице, проходившей рядом с шахтой подъёмника. Всё, что находилось ниже первых десяти ступеней, тонуло во тьме.
Спустившись на девяносто ступеней, мистер Лумис попал на собственно командный пункт. Большое овальное помещение с картами на стенах, письменными столами, телефонами, компьютерами практически не пострадало. На столах простёрлись мёртвые тела троих мужчин в военной форме; около каждого валялась заряженная винтовка. Однако эти люди не были застрелены. По мнению мистера Лумиса, они погибли от удушья: единственным источником воздуха для них были резервуары с кислородной смесью, но кто-то где-то в запутанном подземном лабиринте вывел из строя вентиляционные насосы.
Мистер Лумис, правда, придерживался мнения, что рано или поздно этим и должно было кончиться. Дело в том, что подземные автономные убежища, как это, так и прочие по всему миру, рассчитаны на определённый отрезок времени; то есть запасов воздуха и воды должно хватить на три месяца, полгода, год — в зависимости от предположений относительно того, когда на поверхности вновь станет безопасно — и на этом конец.