Степаныч с тревогой заглянул мне в лицо.
– Все нормально, Владимир Сергеевич?
Я промычал что-то успокаивающее.
– Ой! – взвизгнула Инночка. – У вас кровь на руке! И ухо тоже в крови…
– Пациент строптивый попался, – проворчал я. – Никак лекарство принимать не хотел.
Степаныч пошарил рукой под сидением, протянул мне бутылку с минеральной водой, тихо сказал:
– Попей, Володь.
Я благодарно кивнул и жадно приник к бутылке.
Глава 14
В то время как Ладыгин воевал в подъезде то ли с хулиганами, то ли с бандитами, Чехов боролся с жутким желанием закурить.
Сначала все шло как по маслу. Пересидев несколько минут в тени трансформаторной будки, полковник пришел к выводу, что и на этот раз сумел благополучно ускользнуть из-под опеки сотрудников наружного наблюдения. Обратившись полностью в слух и осязание, он надел нитяные перчатки, вынул маленький фонарик с узконаправленным лучом и принялся исследовать дверь.
Система сигнализации действительно, как и обещал Лева, оказалась старого, хорошо знакомого Чехову образца. Ни ее блокировка, ни подбор отмычки к замку не вызвали особых затруднений. Некоторые сложности возникли, правда, уже внутри. Коммутатор системы видеонаблюдения был так искусно замаскирован под стандартные щитки и прочие электропримочки, что Чехову пришлось здорово повозиться, прежде чем он его обнаружил.
Подсоединив телевизор к видеомагнитофону, полковник несколько поколебался, прежде чем взяться за кабель. Если он умудрился ошибиться, то мало не покажется.
Накладок, однако, не возникло. Видеомагнитофон имел четыре записывающих головки, но Чехов, чтобы исключить лишнюю возню, ограничился выбором только той видеокамеры, объектив которой был направлен на арку. Таким образом, эта камера позволяла одновременно наблюдать то, что происходило у входных дверей в оба примыкающих друг к другу здания.
Вероятность того, что в течение следующих двадцати четырех часов кто-нибудь планово или внепланово наведается в трансформаторную будку, была ничтожно мала. Но все же, закончив работу, Чехов старательно замаскировал видеомагнитофон и критически осмотрел содеянное. Обнаружить, конечно, не сложно, но с первого взгляда незаметно.
Засунув чудо японской техники в сумку, полковник осторожно приоткрыл дверь. Тотчас откуда-то совсем близко до него донеслись смех и дурашливые вопли. Чехов скинул сумку, выскользнул за дверь. Та часть улицы, которую он мог видеть, была совершенно безлюдна. Изредка то в одну, то в другую сторону проезжали машины, но пешеходов не было вообще. Компания, судя по звукам, расположилась где-то в стороне дорожных «раскопок».
Передвигаясь чуть ли не ползком, Чехов пересек двор, приклеился к прохладным кирпичам углового здания, осторожно выглянул и тут же нырнул обратно. На пятачке перед стеной дома вовсю резвился молодняк, четыре или пять человек.
Являлся ли безлюдный пятачок обычным местом их тусовки, или ребята обосновались здесь по какой-то определенной причине, можно было только догадываться. Чехов вжался в стену, прислушался. Голоса были не такими уж юными, как показалось вначале.
Если ребятам просто захотелось отдохнуть и потрепаться всласть, не слыша при этом недовольных криков разбуженных среди ночи жильцов, тогда можно сделать морду кирпичом и спокойно топать до дому. А если нет? Если он, Чехов, смог оторваться от «наружки» только в конце? Тогда, сопоставив факты и его маршрут, не сложно вычислить, куда он так упорно стремился. Не исключен и такой вариант, что, потеряв объект, бойцы невидимого фронта выставили пост у предполагаемой цели его путешествия. На какие ухищрения и фокусы способны сотрудники данной службы, Чехов знал не понаслышке.
Представив на мгновение, как будут развиваться события, если его обнаружат в непосредственной близости от объекта с портативным телевизором, шнурами и специфическими инструментами в сумке, да потом прочешут местность и доберутся до трансформаторной будки со всеми вытекающими последствиями, Чехов твердо решил не рисковать. И пусть для него началось все со скуки и праздного любопытства, но сейчас речь шла уже о вещах более серьезных.
Самое смешное – хотя как раз смеяться полковнику совсем не хотелось – заключалось в том, что с точки зрения закона он был абсолютно чист и невинен, как новорожденный агнец. В худшем случае могли попытаться припаять «хулиганку» – обвинить в мелком хулиганстве. Ведь всего этого добра – скрытой системы наблюдения, спрятанного в будке коммутатора, и прочих примочек – на самом деле как бы не существовало. То есть все это конечно же было, но только для немногих посвященных. Но официально ничего подобного в природе не существовало. Соответственно, привлечь любознательного полковника за попытку проникновения в тайную жизнь суперсекретного объекта, а конкретно за проникновение в систему наблюдения за данным объектом, не могли никоим образом. Нельзя проникнуть в то, чего нет. Вместе с тем возмездие за данное деяние могло быть крайне неприятным и непредсказуемым как для самого Чехова, так и для остальных, хоть каким-то боком стоявших рядом. Уж не говоря о том, что видеомагнитофон, несмотря на все его замечательные качества, скорее всего, уничтожили бы на месте. Игорька бы это очень расстроило.
Чехов достал из пачки сигарету, но закурить не решился.
Выйти из двора на улицу, добраться до перекрестка и при этом не попасться на глаза ни одному из участников веселящейся компании, было практически невозможно. Соваться в проулок, где всюду натыканы камеры с инфракрасной подсветкой, равносильно явке с повинной.
Чехов вернулся в будку, теша себя надеждой, что «новое поколение» рано или поздно исчерпает свои физические возможности и пожелает отправиться спать.
По прошествии сорока минут у полковника возникло подозрение, что возможности компании за углом неисчерпаемы. Следовало срочно придумывать какой-нибудь выход. Вынув мобильник, Чехов прикинул, к кому можно было бы обратиться за помощью, чтобы при этом не посвящать в подробности лишних людей, никого не подставить и не засветиться самому. Кандидатуры отпадали одна за другой. Оставался последний и, пожалуй, единственный вариант. Посетила мысль, что мобильный телефон вполне может отказаться работать в стенах будки. Однако связь была вполне приемлемой, за исключением небольших помех.
Чехов помял сигарету, набрал номер, дождался соединения и вежливо попросил:
– Ладыгина попросите, пожалуйста.
Женский голос не менее вежливо сообщил, что этот телефон не для личных бесед, а для приема неотложных вызовов. Опасаясь, что диспетчер после сказанного повесит трубку, Чехов торопливо произнес, ничуть не кривя при этом душой:
– Я знаю, барышня. Но это вопрос жизни и смерти.
Для барышни – сегодня ею была не кто иная, как Алевтина Георгиевна, женщина с понятиями и большим жизненным опытом, – фраза «вопрос жизни и смерти» означала только одно: кто-то нуждался в немедленной помощи, и она, диспетчер «Скорой», была обязана эту помощь предоставить.
– Ладыгин только что приехал, – сказала Алевтина, – назовитесь, пожалуйста.
Зная о том, что все звонки по данному номеру фиксируются на пленку, Чехов на мгновение запнулся. Говорить любое имя не имеет смысла – Ладыгин должен сразу сообразить, кто звонит. Себя тоже называть не хотелось.
– Полковников Юрий Николаевич, – представился он, ляпнув первое, что пришло в голову.
– Минуточку.
Прислушиваясь к доносившимся из трубки звукам диспетчерской, Чехов с тоской подумал, что Ладыгин, конечно, не глуп, но он всего-навсего доктор. Оставалось надеяться на его сообразительность и страсть к авантюрам…
* * *Колобка по возвращении в клинику я обнаружил в облюбованном им кресле в комнате отдыха. Прихлебывая чаек, психиатр уминал пирожки и с увлечением смотрел по телевизору какой-то ужастик с монстрами, вампирами и прочей гадостью.
Во мне все еще дрожало от переизбытка адреналина. Я опустился в соседнее кресло, отобрал у Крутикова чай, сделал несколько больших глотков.
– Сахара-то набухал…
– Сладкое способствует интенсивной мыслительной деятельности, – изрек Крутиков, выуживая из пакета очередной пирожок с аппетитной поджаристой корочкой.
Вошла Инна, недовольно покосилась на нас, презрительно фыркнула на телевизор и устроилась на диване с толстой книгой, по виду учебником.
Я проглотил пирожок в два захода, моментально определил:
– Алевтинины, – и примерился к следующему. – Быстро ты, тезка, к женщинам в доверие втираешься.
Колобок проглотил кусок пирожка, гордо сказал:
– Я очаровательный. Чай верни.
– Ладыгин! Срочно в диспетчерскую! – рявкнул громкоговоритель.
– Уже в пути!
Наказав Колобку оставить мне хотя бы один пирожок, я помчался в диспетчерскую.
– Что? Срочный вызов?
– Что? Срочный вызов?
– Нет, – Алевтина была не в духе. – Тебе звонят. Некто Полковников Юрий Николаевич.
– Кто-кто?
Сообразив, о ком идет речь, я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться.
– Ладыгин слушает.
Чехов говорил тихо, почти шептал.
– Нужна срочная помощь.
– Понял. Перезвонить можешь?
– Попробую.
Я назвал номер другого телефона, не задействованного на приеме звонков от страждущих помощи граждан, и успел подбежать к аппарату как раз в тот момент, когда тот разразился первым звонком.
Удостоверившись, что звонок предназначен мне, я сообщил:
– Можешь говорить спокойно.
– Не могу, – прошептал Чехов. – Меня тут обложили. Придумывай что угодно, но мне отсюда пора сматываться. Без твоей помощи не смогу.
Я вынул ручку, прямо на ладони написал ориентиры, куда ехать, сказал:
– Уже, кажется, придумал. Услышишь сигнал – выходи.
Чехов прошипел:
– Сигнал-то какой?
– Не перепутаешь, – пообещал я.
Первым делом я устремился в комнату отдыха, зашептал Колобку на ухо:
– Слушай, тезка, вон ту юную особу очаровать сможешь?
Колобок оживился.
– А она вкусно готовит?
– Не знаю, вряд ли, – честно сознался я. – Но позарез надо сделать так, чтобы на следующий вызов я поехал без нее.
– Я попробую, – пообещал Колобок, жалобно попросил. – Забери свой пирожок, он меня смущает.
Затем, жуя на ходу пирожок с непонятной, но обалденно вкусной начинкой, я помчался уточнять очередность выездов бригад на вызовы. Подгадав время так, чтобы по следующему адресу отправились мы, я позвонил в диспетчерскую и противным голосом сообщил, что с неким очень уважаемым гражданином случился, кажется, эпилептический припадок, а находится гражданин по такому-то адресу. Внимательно выслушав наставления Алевтины, какую помощь мне следует оказать пострадавшему до приезда «Скорой помощи», я промямлил что-то невразумительное на предмет своей личности и, донельзя довольный собой, положил трубку. Тотчас загремел громкоговоритель:
– Ладыгин! На вызов!
Заглянув в комнату отдыха, я узрел Колобка, с интересом досматривающего приключения вампиров, и Инну, спящую на диване глубоким сном. Ее хорошенькая головка покоилась на подлокотнике, а учебник девушка использовала в качестве подушки.
– Пришлось ей спеть колыбельную, – коротко пояснил Крутиков.
Я недоверчиво рассмеялся, тихо сказал:
– Ты хотел интересный вызов? Эпилептический припадок. Это, кажется, по твоей части? Только быстро, машина ждет.
Колобок стремительно помчался к выходу, по своему обыкновению тут же засыпая меня вопросами:
– Кто пострадавший? Пол? Возраст?
– Да ты его знаешь, – сообщил я невозмутимо. – Чехов.
Столь опрометчивое заявление было с моей стороны полной ошибкой. Те несколько минут, что заняла у нас дорога, я потратил на то, что втолковывал Крутикову суть своего плана. Кое-как уразумев, что эпилептический припадок полковника – не более чем плод моего воображения, Колобок никак не желал спокойно выслушать, какая роль в плане отводится именно ему, а беспрестанно возмущался циничностью моей насквозь прогнившей душонки. Когда терпение мое иссякло окончательно, я обратил свое внимание на Степаныча, а Колобку посоветовал пообщаться на предмет цинизма с ментом, хотя и на пенсии, Чеховым.
Степаныч, который к этому времени уже понял, что вызов не совсем обычный, быстро сообразил что к чему, ухмыльнулся и пообещал:
– Не волнуйся, Владимир Сергеевич, сделаем все по высшему разряду.
Вадик со Славиком получили инструкции через окошко, погоготали, уточнили некоторые детали и дали клятвенное обещание немедленно забыть обо всем, что увидят или услышат.
О своем приближении к проулку мы оповестили заранее всех, имеющих уши и находящихся в пределах досягаемости дикого завывания сирены. Звуковое оформление дополняли «мигалки», а за несколько метров до въезда в проходной двор Степаныч врубил еще и дальний свет, ослепив при этом недоуменно озирающуюся компанию молодняка, о которой предупредил меня по телефону Чехов.
Общий ажиотаж немедленно усилили «двое из ларца», по недоразумению переодетые в санитаров. Вадик со Славиком, еще до того, как машина успела полностью остановиться, выскочили из кузова и, придав физиономиям окончательно зверское выражение, решительно направились в сторону «отдыхающих», поочередно выкрикивая:
– Кто пострадавший? Свидетели есть? Ты что видел? А ты? Куда? А ну, назад! Свидетелем будешь!
Оглушенные и ослепленные «отдыхающие» под решительным натиском санитаров медленно сдавали позиции. Свидетелями не хотел быть никто. Не знаю, чем развлекался молодняк, но опустевший пятачок перед домом был девственно чист: ни обычных в таких случаях пивных бутылок, ни банок или сигаретных пачек.
Я мысленно поаплодировал Славику и Вадику и подумал, что если не задастся их медицинская карьера, то работу по душе и по способностям они найдут всегда. Хотя бы у бывших коллег Чехова.
Крутикову я велел пока оставаться в кабине, планируя использовать его в крайнем случае, как тайное оружие. Степаныч, следуя моим указаниям, мотор не глушил и готов был в любой момент рвануть с места в карьер.
Я обошел машину сзади, всмотрелся в темноту двора. Меня одолевало любопытство. Вообще-то двор был частично освещен даже двумя фонарями – одним с проулка, другим со стороны улицы. Но после яркого света фар темнота во дворе казалась почти непроницаемой. Наконец я увидел черный силуэт, выскользнувший из приоткрывшейся двери какой-то постройки. Дверь закрылась. Некоторое время фигура еще возилась около нее, затем бесшумно начала приближаться. Я сделал знак, что, мол, все чисто, можно выходить. Фигура в ответ бурно зажестикулировала. Я чуть было не открыл рот, чтобы попросить Чехова объяснить нормальным языком, чего ему надо, но подумал, что он собственноручно меня за это придушит. Не совсем, конечно, а так, для профилактики.
Смысл жестов до меня все-таки дошел, я подбежал к кабине, шепнул Степанычу:
– Давай чуть вперед.
Сметливый Степаныч проехал вперед ровно настолько, чтобы дверцы кузова оказались как раз напротив притаившейся фигуры. Едва Чехов оказался в кабине, Степаныч выключил сирены и коротко просигналил. Вадик со Славиком расстались с ролью головорезов в белых халатах крайне неохотно. Компанию «отдыхающих» к тому времени они уже приперли вплотную к фрагменту заборчика, на который обычно крепят дорожные знаки типа «Объезд» или «Ремонт дороги». Был ли знак на этом заборчике, не знаю, но за ним явно угадывалась яма.
Я сел в кабину, бесцеремонно подвинув не востребованное «тайное оружие». Неожиданно, так же, как и начали, прекратив атаку на вконец растерявшихся «отдыхающих», санитары быстро ретировались, попрыгали в кузов. Степаныч снова включил сирену и дал задний ход.
Мчась по «зеленой улице», мы быстро преодолели половину пути. Я даже не имел возможности перекинуться с Чеховым парой фраз, будучи занят тем, что покрепче упирался, а заодно подпирал непривычного к таким гонкам Колобка. Неожиданно Степаныч замедлил ход, принюхался и неуверенно сказал:
– Горит вроде что-то.
Я тоже почувствовал отчетливый запах дыма, отдаленно напоминающий сигаретный. Степаныч выключил сирену и опрометью бросился в кузов. Выяснилось, что пожар инсценировал соскучившийся по куреву полковник, правда не без помощи бравых санитаров. Вадик со Славиком быстро произвели Чехова в кумиры и, когда тот вынул пачку и угостил своих почитателей сигаретами, сделали ответный жест: один выудил откуда-то горсть самой настоящей махорки, другой – клочок бумаги, без сожаления выдранный из тетрадки с конспектами. Сами санитары курить в кузове, разумеется, не решились, но с величайшим любопытством и удовольствием наблюдали, как полковник, игнорируя тряску, ловко изобразил невероятных размеров козью ножку, которую, увлекшись, тут же и раскурил.
Увидев встревоженное лицо Степаныча, Чехов потупился, виновато улыбнулся и протянул ему козью ножку со словами:
– Извини, друг, приперло. Курни, классная вещь.
Степаныч, к моему великому удивлению, не только не разразился проклятиями в адрес Чехова, но взял дружеский презент, вежливо его понюхал и даже сделал попытку курнуть. Думаю, он, как и братцы-санитары, тоже испытывал к полковнику тщательно скрываемое чувство благодарности за неожиданное маленькое приключение.
Воспользовавшись остановкой, я немедленно организовал рокировку пассажиров: сам с Крутиковым пересел в кузов, а Вадика и Славика, восторженно делящихся впечатлениями, отправил в кабину, подальше от пагубного влияния полковника.
Едва мы тронулись, Чехов, успокоивший нервы парой-тройкой добрых затяжек, успел вернуться в свое обычное состояние и немедленно наехал на меня: сначала по поводу «засветки» с машиной «Скорой помощи», потом – из-за участия в акции по его вызволению из будки Колобка, который «еще неизвестно, что за фрукт».