Святой надолго умолк. А Михаил этого молчания не прерывал. Некоторое время монах сосредоточенно наблюдал за теплоходом, вяло тащившимся по широкой реке. После чего, повернувшись, продолжил:
— Вспомнилось сразу все то горе, что я там изведал… Знаешь, меня даже слеза прошибла. — В этот раз трещина в его голосе была особенно явственна. — Вот глянь сюда, — он выставил ладонь и ткнул в синий перстень у основания среднего пальца. На нем был выколот квадрат с крестом посредине. Наколка говорила о том, что сиделец лишился родителей, когда сидел в тюрьме. — Видишь? Пока на малолетке сидел, мать померла. Да разве кто отпустит, чтобы похоронить! Иноки-то увидели у меня слезы, отворачиваются, спрашивать не решаются. Не принято это у нас… На малолетке тоже ни о чем не расспрашивали. Ну вот, зашли мы в монастырь, все прибрано, красиво. Даже цветы растут на клумбах. А у меня перед глазами совсем другая картина стоит. Вышки по периметру монастырских стен, дубаки с автоматами и лай собак слышится… Знаешь, мне часто сон снится — двор тюремный, а я посередине стою! — Глаза Святого зло сверкнули, что совсем не вязалось с его монашеским одеянием и голосом, который звучал на редкость умиротворенно. — Так вот, зашел я туда, где хата моя была. Постоял немного… Теперь там монашеская келья. Благолепие одно! Там, где мой шконарь был, теперь икона с лампадкой курится. Спросил я у братии, зэки-то в снах их не навещают? Ведь столько здесь душ загубленных сгинуло!
Чертанов невольно поежился, его проняло от рассказа Герасима.
— И что же они тебе ответили?
Теплоход медленно поворачивал за мысок, еще минуты две, и он скроется.
— Сказали, что сначала приходили… Особенно досаждал покойник один, с веревкой на шее. Встанет, говорят, у входа и на чернецов все поглядывает. Тут я и обмер! — честно признался Герасим. — Попросил братьев описать, как же он выглядит. Так они мне в точности Фильку Сопливого описали. Удавили мы его! Сукой он порядочной оказался, — прости меня, господи, за сквернословие, — перекрестился монах. — Фильку этого я и забыл уже давно, как будто бы он и не жил вовсе, а вот монахи мне его напомнили. Родни у Фильки не было, сам он из какого-то приюта. Вот так и сгинул не по-людски!
Чертанов загрустил.
— Ладно, — махнул рукой Герасим. — Если бы не такие люди, как Варяг да Артист, не знаю, как бы и я выжил. — На мгновение его лицо посветлело. — Оставим это, так с чем ты пришел сюда?
— Ты знаешь, что сейчас происходит за пределами вашего монастыря? — не то укорил, не то спросил Михаил.
— А зачем мне это? — безразлично пожал плечами Святой. — Телевизор я не смотрю. Книги читаю только богословские, а в них о мирской суете ни слова.
— Хорошо… Тогда я тебе скажу. Давай, может, присядем где-нибудь. Вот на это бревно, что ли…
— Давай присядем. — Слегка подобрав рясу, монах опустился на бревно.
— За последний месяц из снайперской винтовки было убито несколько бизнесменов, весьма влиятельных людей. Так вот, каждый выстрел был выполнен с расстояния почти в километр. Это тебе ни о чем не говорит? — сощурился Михаил.
Святой задумался. На лбу отчетливо прорезалась упрямая морщинка.
— Ты хочешь сказать, что это сделал кто-то из нас? Из нашей школы?
Чертанов улыбнулся:
— Молодец, догадался… Двое из этого списка отпадают. Ты этого сделать не мог, потому что монах. А потом, я проверял, ты все время в монастыре был.
Чернец невольно хмыкнул:
— Спасибо за доверие.
— Я этого тоже не делал. Иначе зачем мне тогда объявляться у тебя?
— Тоже верно. Остается еще одиннадцать человек. Как же ты их всех проверишь?
Михаил отрицательно покачал головой.
— Остальных перестреляли уже через час после того, как мы ушли. Об этом я знаю совершенно точно!
— Перестрелять их могли только «дикие гуси». Те, кто оставался в лагере, могли стать опасными свидетелями.
— Возможно, что так оно и было. Но еще в этом районе видели какую-то женщину с винтовкой. Не исключено, что это сделала именно она, или, во всяком случае, она помогала «диким гусям». Кстати, женщина уже не первый раз появляется в поле нашего внимания. Только нам никак не удается узнать, кто она такая. Остаются еще двое — Толик Амбал и Степа Беленький.
— Знаешь, ты сейчас напомнил мне про женщину, а я ведь видел, как в лагерь к Сержанту приходила какая-то, — поднял голову Герасим. — И шмыг сразу к нему в палатку. Я тогда еще подумал, нам никому с бабами не разрешает якшаться, а сам шлюх на базу приглашает.
— Значит, я не ошибаюсь. Степе Беленькому и Толику Амбалу удалось уйти за кордон, вот потому они и остались в живых. А вот остальным не повезло.
— Так они все-таки перешли границу?
— Да, им это удалось. Чекистам пришлось связываться с Интерполом, чтобы вернуть их обратно.
— Ты думаешь, что это сделал кто-то из них?
Чертанов глубоко задумался:
— Сложный вопрос… Степа Беленький уже второй год парится на киче в Казани, Петрушкин разъезд.
Монах кивнул:
— Место серьезное, вряд ли оттуда просто так упорхнешь. А что Толик Амбал?
— А Толик Амбал уже год как деревянный бушлат надел.
— Жаль, — в голосе монаха послышалась грусть, — хороший был парень.
— Я знаю, вы кентовались.
— Было такое. Как их только удалось вытащить из-за кордона? Жалко пацанов…
Душа монаха была растревожена. На какое-то время Герасим позабыл о том, что на его плечах монашеская ряса, он принялся свободно пользоваться воровской феней, словно только вчера откинулся из чалкиной деревни. Он поднял зачем-то с песка тоненький пруток, переломил его и спросил:
— Так кто же тогда еще мог стрелять?
— Ты позабыл еще про одного человека.
— Сержант?! — выдохнул Герасим.
— Он самый… Если он живой, то сейчас ему что-то под пятьдесят. Вполне боевой возраст. Более того, я уверен, что он сейчас в строю. Покой не для таких, как он.
— Это уж точно, — мрачно согласился Герасим. — Но ты же его застрелил!
— Святой, ты забываешь, где-то там была еще женщина. Я, скорее всего, ранил его. Она могла ему помочь.
— Вполне возможно… Значит, он не успокоился и продолжает заниматься своим привычным ремеслом?
— Получается, что так. Почерк точно его.
— А что это за люди, которых он застрелил? Они как-то связаны между собой?
— Крупные бизнесмены. Из одного круга. Весьма влиятельные. Люди, обладающие большими деньгами, предпочитают держаться вместе. Особенно если чувствуют, что со стороны государства им угрожают большие неприятности.
— Но почему же он стрелял именно в них?
— Я и сам ломаю голову, — честно признался Чертанов. Усмехнувшись, он добавил: — Логичнее было бы предположить, что он захочет устранить нас. Ведь мы единственные, кто может опознать его.
— Что ты намерен делать?
— Я хочу разыскать его.
— В этом я тебе не помощник, — хмуро покачал головой монах.
Чертанов тоже нахмурился:
— У меня больше никого не осталось. А если я все-таки попрошу тебя?
Святой даже не пошевелился. Но Чертанов отчетливо почувствовал, как контур нервной системы Святого завибрировал, ударив в напряженное сознание Михаила легким покалыванием. В Герасиме произошла перемена, незаметная для постороннего.
— Все это земная тщета и суета, — после некоторого раздумья высказался монах. — Нужно ли это нам? Вот ответь мне, сколько ты собираешься прожить? Тридцать лет? А может быть, сорок? — Михаил промолчал. — В любом случае это всего лишь капля перед вечностью, которая нас ожидает.
— К чему ты это говоришь? — с раздражением спросил Михаил.
— Враг искушает нас, прельщает своими соблазнами, но нам нужна сила, чтобы противостоять им и не печься о бренном.
В какой-то момент Чертанову показалось, что Герасим просто смеется над ним. Но всерьез думать, что это так, мешали его темно-карие глаза, где-то в самой глубине зрачков которых укрывалось смирение.
Чертанов глубоко вздохнул и попытался сдержать раздражение. Герасим был не из тех людей, с кем следовало разговаривать на повышенных тонах.
— Святой, я понимаю, что в тебе пропадает большой праведник, только ты мне ответь… Ты со мной или нет?
— Вот как ты ставишь вопрос?
— А может, ты боишься смерти?
— Я христианин, — просто ответил Святой. — Следовательно, у меня нет причины бояться смерти. Что такое смерть? Это когда душа освобождается от плоти, как из темницы, и торопится на суд к Создателю… Скажу тебе, я ее желаю, зову каждый день и нетерпеливо жду ее прихода.
— Прежде я от тебя такого не слышал. И для чего же?
— Чтобы получить новую жизнь, — вздохнул монах. — Благодатную!
— Так ты со мной? — все же не сумел скрыть раздражения Чертанов.
— С тобой, — уверенно кивнул монах. — Как только появится нужда во мне, я приду! — твердо пообещал Герасим. — Ты только дай знать.
— Так ты со мной? — все же не сумел скрыть раздражения Чертанов.
— С тобой, — уверенно кивнул монах. — Как только появится нужда во мне, я приду! — твердо пообещал Герасим. — Ты только дай знать.
И, поднявшись с бревна, уверенно зашагал по тропинке в сторону обители.
Глава 21 Я НЕ ПРИ ДЕЛАХ
Чертанов прибыл в Казань утром и сразу с вокзала направился на Петрушкин разъезд, в район, где находилась городская тюрьма. После поисков он наконец вышел на узкую улочку и потопал в сторону тюрьмы вдоль старинных трехэтажных зданий. Прежде ему не приходилось бывать в этом районе. А потому пришлось поплутать, прежде чем удалось выбраться на нужную улицу.
Тюрьма находилась на окраине города, на берегу Волги, в старом районе, застроенном двух— и трехэтажными зданиями. Лет сто пятьдесят назад здесь был конный базар, куда съезжались покупатели и любители лошадей из ближних и дальних окрестностей. Место было мутное, оно притягивало к себе уркачей и конокрадов разных мастей. На рынке всегда можно было выправить фальшивые бумаги для лошади. Благо что здесь крутились не только конокрады, но и люди, что умели работать с документами.
По всему периметру базар окружали лавки, в которых можно было приобрести любой скарб для хозяйства. Немного поодаль располагался круг трактиров и прочих питейных заведений, где покупатель спешил отметить выгодную сделку. Неудивительно, что некоторые во хмелю теряли купленных коней, а другие — деньги, вырученные с продажи.
Тут же по соседству стоял острог, огороженный высоким забором. Частенько можно было видеть, как через базар конвойные сопровождали до тюрьмы вереницу колодников.
Так что место было бойким и разбойным. На площади в старое время наблюдалось такое огромное количество аферистов, жуликов и воров всех мастей, что тюрьма, стоящая по соседству, представлялась в сравнении с этим всего лишь богадельней.
Конского базара уже давно не было, о знаменитом торге продолжали напоминать только здания, выстроенные полукругом.
Единственное, что осталось неизменным, так это тюрьма. Как и полтора столетия назад, ее окружали высокие стены. Правда, поднастроили корпуса, и вместо прежних трех этажей теперь возвышались пятиэтажные коробки. А кроме того, по периметру стен была протянута колючая проволока, через которую был пропущен ток высокого напряжения. За свою немалую историю тюрьма помнила бунтарей, что пускали красного петуха помещичьим усадьбам, знавала разного рода изуверов, что выходили на большую дорогу с топором за кушаком, и тихих сидельцев, с нетерпением ожидавших конца срока.
Степа Беленький не принадлежал ни к тем, ни к другим. Он относился к арестантам средней руки, коих тюрьма на своем веку повидала немало.
Тюрьма находилась в конце улицы, просто так ее и не разглядишь. Ее можно было увидеть только тогда, когда подойдешь едва ли не вплотную. Только тут видно, как из-за вершин деревьев начинают выглядывать сторожевые вышки, словно наблюдают за подошедшим.
От жилого массива тюрьму отделяло всего лишь несколько метров. На свежевыкрашенной стене аршинными буквами красного цвета было написано: «Запретная зона. Приближаться к стене ближе чем на пять метров запрещено!»
Чертанов посмотрел на вышку. Между деревьями, будто спрятавшись между двух зеленых облаков, стоял солдат и, сжимая автомат, посматривал по сторонам. Ясно одно — парень искал развлечения, а потому не стоило испытывать судьбу и нарушать установленное расстояние. Не разобравшись, шмальнет из ствола и даже ухом не поведет.
У стены лежали брошенные из окон тюрьмы малявы. Их было множество. Но большая их часть, будто украшения новогодней елки, облепили колючую проволоку на высоте трехэтажного здания.
Тем не менее почти каждая малява добиралась до адресата. Раз в два дня к стенам тюрьмы подъезжала белая «девятка» с тонированными стеклами, а из нее, как черти из табакерки, выскакивали пятнадцатилетние пацанки и торопливо собирали малявы.
Чертанов отошел подальше от стены и осмотрелся. До ближайшего корпуса отсюда было далековато. Интересно, каким это образом сидельцы умудряются закидывать за территорию зоны малявы? Наверное, вытаскивают из трусов резинку, наматывают ее на пальцы, наподобие обыкновенной рогатки, и выстреливают за ограждение.
— Братан! — услышал Чертанов чей-то голос.
Михаил обернулся. Никого. Крик повторился. Чертанов поднял голову и на пятом этаже, под самой крышей, увидел человека в зарешеченном окне. Совсем молодой парень.
Чертанов невольно отвел взгляд.
— Братан, малявку подбери! Отнеси по адресу. Христом-богом прошу!
Стараясь смотреть прямо перед собой, Чертанов ускорил шаги. До ворот тюрьмы оставалось двадцать метров.
* * *— Полчаса, — бесцветным голосом сказал коридорный, — больше не могу. И так много на себя взял.
И, не став дожидаться ответа, захлопнул дверь. Чертанов услышал скрежет закрываемого замка.
Степа Беленький сполна оправдывал свое погоняло: волосы и даже брови с ресницами у него были белыми, а кожа выглядела почти прозрачной. Его можно было бы назвать альбиносом, если бы не черные глаза, которые внимательно наблюдали за собеседником, подмечая малейшее его движение.
Чертанов отметил, что со времени их последней встречи Степа Беленький заметно похудел и на ввалившихся щеках отчетливо обозначились глубокие морщины. На руках, худых и длинных, поблескивали наручники. Невеселое зрелище, да и помещение с серыми цементными стенами не прибавляло оптимизма. Казенный дом. По-другому и не скажешь.
— Чего разглядываешь-то? Видок мой не нравится? — с усмешкой спросил Степа.
— Ничего необычного, — спокойно заметил Чертанов. — Не в санатории отдыхаешь, а на чалке паришься. Могло быть и хуже. Как ты здесь оказался?
— Судьба! — лаконично определил Беленький. — Я-то себя умнее других считал. Дескать, чалка не про меня. Пускай в ней дураки сидят, а тут как вляпался по самую макушку и даже не знаю, как все получилось…
— Расскажи.
— Зависли мы тут как-то с одним пацаном на хате до утра. Помню, что погужбанили крепко. Кто-то приходил, кто-то уходил. Пацан все время был. А когда проснулся, вижу, что я один остался. Мой корефан куда-то рассосался… Рядом со мной на полу какой-то человек лежит. Толкнул я его в плечо, а он не шевелится… Присмотрелся получше, а из его кочана вся краска вытекла. Глянул я тут на себя… Мать моя женщина! Весь с головы до ног в кровянке перепачкан. Знаешь, как будто искупался в ней. Только я поднялся, чтобы ломануться с хазы куда-нибудь подальше, как тут архаровцы в масках понабежали. Мордой меня бац в пол! Браслетики накинули и поволокли. Следак потом меня спрашивает, что да как? А я как чумовой, хоть стреляй в меня, ну, конкретно, не врубаюсь! Как садились бухать, помню, как наливать стали, тоже помню. Все в цвете! А потом, в натуре, отключка пошла.
— Бывает, — согласился Михаил.
— А то!
— Невеселую историю ты мне рассказал, — печально заметил Чертанов.
— Да и мне не до куража, — скривил губы Степа Беленький. — Думаешь, в кайф, что ли, двадцать лет за какого-то хмыря мотать?! Я-то и видел его всего лишь раз… Как говорится, первый и последний… А ты, собственно, чего пришел? Соскучился или, быть может, посочувствовать?
Чертанов решил перейти сразу к делу:
— Слышал, Куприянова застрелили?
— Это который олигарх, что ли? — равнодушно уточнил Беленький.
— Он самый. Вижу, что телеграф у вас работает.
— Чего порожняк гонять? Я ведь уже второй год парюсь! Не на фонаре сижу. А только мне что за дело? — пожал Степа плечами. — Мало ли кого мочканули? По-твоему, я всякого коммерсанта жалеть должен? Меня-то они жалеть не станут. Они ведь через одного с кривой душонкой. Наверное, кинул кого-то, вот и припомнили. А ты тут при чем?
— А тебе известно расстояние, с которого его убрали?
— Нет, а что? — не проявляя особого интереса спросил Степа.
— Почти с километр! — торжественно объявил Чертанов.
Глаза Степы на какое-то мгновение блеснули азартом.
— Отличный выстрел, — мечтательно протянул он. — А ко мне-то чего? — выразительно похлопал он белесыми ресницами. — Я не при делах.
Степа Беленький всегда был сообразительным парнем, а потому его мгновенной реакции удивляться не приходилось.
— Ты меня неправильно понял.
— Ты не темни, я по твоим глазам вижу, что ты мне не веришь! — вскинулся Беленький. — По-твоему как получается, пересадили меня в воронок, вывезли на позицию, и хлобысь себе этого коммерсанта из винтаря! А меня потом обратно в кутузку препроводили под конвоем, так, что ли? Думаешь, я таким образом себе волю выторговываю?
Чертанов широко улыбнулся:
— Не о тебе речь.