— Самодовольным? Нет, только не самодовольным. Заносчивым, иногда высокомерным, но самодовольным — никогда. Понимаете, у меня не такое лицо.
— О, не знаю, не знаю. — Женщина протянула руку и легонько провела кончиками пальцев по его щеке. — Мне кажется, у вас очень славное лицо.
Тахион благопристойно отстранился, хотя это далось ему с большим трудом. Она поникла и как-то съежилась, ушла внутрь себя.
— Блайз, я послал людей проверить, как там ваш муж. — Пациентка отвернулась от него и вжалась щекой в подушку. — Я знаю, то, что вы узнали о нем, оскорбляет вас, но мы должны убедиться, что с ним все в порядке.
Он поднялся с кровати, и руки женщины тут же потянулись за ним. Тахион перехватил их и переплел свои пальцы с ее, тонкими и длинными.
— Я не могу вернуться к нему, не могу!
— Подобные решения могут подождать до завтрашнего утра. — Успокаивающий тон должен был вернуть ей самообладание. — А сейчас я хочу, чтобы вы поспали.
— Вы спасли мне рассудок.
— Рад, что смог помочь. — Tax отвесил ей свой самый изысканный поклон и прижался губами к нежной коже на запястье. Такое поведение было неподобающим, но следовало похвалить себя за выдержку.
— Пожалуйста, возвращайтесь завтра.
— Я принесу вам завтрак в постель и собственноручно накормлю вас с ложечки той бурдой, которую в этом заведении считают горячей кашей. А вы сможете рассказать мне еще что-нибудь о моем восхитительном разуме и славном лице.
— Только если вы пообещаете ответить мне тем же.
— О, на этот счет можете быть совершенно спокойны.
* * *Они плыли по серебристо-белому морю, обмениваясь легчайшими ментальными прикосновениями — родственными и чувственными одновременно. Тахион ощутил, как его тело откликается на первое за долгие месяцы настоящее сопереживание. И заставил себя вновь сосредоточиться на деле. Огненная ограда висела между ними, как блуждающий светлячок.
«Еще раз».
«Не могу. Трудно».
«Надо. Ну, еще раз».
Светлячок снова запорхал, принялся ткать замысловатые линии и завихрения ментальной ограды. Волной мутной зловонной грязи хлынула тьма, и ограда пошатнулась. Тахион успел вернуться обратно в свое тело как раз вовремя, чтобы подхватить Блайз и не дать ей рухнуть ничком на бетонные плиты террасы на крыше.
В ушах у него звенело от напряжения.
— Ты должна научиться сдерживать его.
— Не могу. Он ненавидит меня и хочет уничтожить.
Ее слова перемежались всхлипами.
— Сейчас мы снова попробуем.
— Нет!
Тахион обнял ее, одной рукой обхватив за плечи, а другой сжимая тонкие пальцы.
— Я буду с тобой и не позволю ему обидеть тебя.
Прерывисто вздохнув, Блайз кивнула.
— Хорошо. Я готова.
Они начали все с начала, и на этот раз Тахион держался ближе. Внезапно он ощутил водоворот силы, затягивающий его личность глубже и глубже в ее разум. Это было похоже на грубое вторжение. Tax оборвал их связь и, пошатываясь, побрел сам не зная куда. Когда он очнулся, то обнаружил, что обнимает чахлое ивовое деревце, грустно поникшее в своей кадке, а Блайз горько рыдает, уткнувшись в ладони. В своем черном диоровском пальто с меховым воротником она казалась до странности юной и беззащитной. Строгий цвет, оттененный матовой бледностью ее кожи, в сочетании с высоким тугим воротничком делал женщину похожей на потерявшуюся русскую княжну. Перед лицом столь неприкрытого отчаяния его собственная растоптанная гордость вдруг отступила куда-то на второй план.
— Прости, пожалуйста, прости меня. Я не нарочно. Я просто хотела быть ближе к тебе.
— Ничего. — Тахион несколько раз легонько коснулся губами ее щеки. — Мы оба устали. Завтра попытаемся еще раз.
И они попытались — на следующий день и еще через день, снова и снова, пока к концу недели Блайз не научилась уверенно держать своего непрошеного ментального пассажира в узде. Генри ван Ренссэйлер в своем физическом обличье в госпитале так и не появился; вместо него облаченная во все черное вышколенная прислуга принесла одежду его супруге. Тахиона такое положение вещей устраивало как нельзя лучше. Он был рад, что его опыт помог этому человеку остаться целым и невредимым, но близкое знакомство с сознанием конгрессмена ван Ренссейлера не доставило ему никакого удовольствия; к тому же, сказать по правде, он ревновал. Этот человек имел право на Блайз, на ее разум, тело и душу — а этого так жаждал Тахион. Он сделал бы эту женщину своей дженамири, оберегал и защищал бы ее, но что толку было мечтать об этом? Она принадлежала другому.
Однажды поздно вечером Тахион заглянул к ней в комнату и обнаружил ее лежащей в постели — Блайз читала. В руках у него было тридцать розовых роз на длинных стеблях, и он, несмотря на ее смех и протестующие восклицания, принялся осыпать ее душистыми цветами. Когда цветочное покрывало было готово, он растянулся рядом с ней.
— Сумасшедший! Если я уколюсь...
— Я срезал все шипы.
— Ты точно сошел с ума. Сколько времени на это ушло?
— Уйма.
— Тебе что, нечем было заняться?
Тахион перевернулся и обнял ее.
— Честное слово, мои пациенты не остались обделенными. Я сделал это сегодня рано утром.
Он уткнулся носом ей в ухо, а когда понял, что она не собирается его отталкивать, скользнул по щеке дальше. Его губы помедлили на ее губах, таких нежных и полных обещания, и когда нежные руки обвили его шею, Таха захлестнуло возбуждение.
— Ты подаришь мне эту ночь? — прошептал он прямо в эти полу сомкнутые губы.
— Ты задаешь этот вопрос всем девушкам?
— Нет! — воскликнул он, уязвленный легкой насмешкой в ее голосе. Потом уселся на постели и принялся стряхивать нежные лепестки со своего бледно-розового одеяния.
Блайз успела оборвать лепестки с нескольких цветков.
— Если верить доктору Боннерсу, ты переспал со всеми медсестрами на этом этаже.
— Этот старый зануда вечно сует свой нос куда не следует; и потом, некоторые здешние сестры недостаточно привлекательны.
— Значит, ты ничего не отрицаешь. — Она воспользовалась общипанным стеблем как указкой.
— Я не отрицаю, что мне нравится спать с девушками, но с тобой все будет совсем по-другому.
Женщина откинулась на подушки и прикрыла глаза рукой.
— Я уже где-то это слышала.
— Где? — спросил он, внезапно загораясь любопытством, поскольку почувствовал, что она говорит не о Генри.
— На Ривьере, когда я была намного моложе и куда как глупее.
Тахион подобрался к ней поближе.
— О, расскажи мне об этом.
Роза шлепнула его по носу.
— Нет, это ты расскажи мне о том, как у вас на Такисе принято соблазнять девушек.
— Я лично предпочитаю делать это во время танца.
— Почему?
— Потому что это ужасно романтично.
Женщина откинула одеяло, набросила на плечи янтарный пеньюар и вскинула руки.
— Показывай.
Обхватив ее за талию, он сжал левой рукой ее правую руку.
— Я научу тебя «Искушению». Это очень красивый вальс.
— И он оправдывает свое имя?
— Давай попробуем, и тогда ты сможешь решить сама.
Посвящая ее во все тонкости танца, он то напевал своим приятным баритоном мотив, то прерывался, чтобы на ходу объяснить ей что-нибудь.
— Уф! У вас все танцы такие сложные?
— Да. Это свидетельствует о том, какие мы умные и замечательные.
— Давай станцуем еще раз, только теперь ты просто напевай мелодию. Думаю, я усвоила основные па, а если я вдруг собьюсь, то просто толкни меня.
Он кружил ее, сверху вниз глядя в ее смеющиеся синие глаза, когда их слуха достигло возмущенное:
— Гхм!
Блайз ахнула и, похоже, только сейчас сообразила, какое неподобающее зрелище собой являет: босая, с рассыпавшимися по плечам волосами, в прозрачном кружевном пеньюаре, открывающем взору куда более, чем позволяет благопристойность. Она юркнула обратно в постель и натянула одеяло до самого подбородка.
— Арчибальд, — пискнула она.
— Мистер Холмс, — проговорил Тахион, опомнившись и протягивая руку.
Тот и не подумал ее пожать, глядя на инопланетянина из-под грозно сведенных бровей. Президент Трумэн назначил его руководить спасательными мероприятиями на Манхэттене, и в те несколько безумных недель, что последовали сразу за катастрофой, им пришлось совместно участвовать в нескольких пресс-конференциях. Сейчас вид у него был значительно менее дружелюбный.
Он подошел к кровати и запечатлел на макушке Блайз отеческий поцелуй.
— Я был в отъезде, а когда вернулся, узнал, что ты больна. Надеюсь, ничего серьезного?
— Нет. — Она рассмеялась. Смех вышел немного пронзительным и натянутым. — Я стала тузом. Разве это не удивительно?
— Тузом! И какие у тебя способности... — Он умолк на полуслове и уперся взглядом в Тахиона. — Если позволите, я хотел бы поговорить со своей крестницей наедине.
— Разумеется. Блайз, увидимся утром.
— Разумеется. Блайз, увидимся утром.
* * *Когда семь часов спустя он вернулся, ее уже не было. Блайз ван Ренссэйлер выписалась, сообщили ему; старый друг семьи, Арчибальд Холмс, увез ее примерно час назад. На миг Тахион задумался о том, чтобы заглянуть к ней в пентхаус, но потом решил, что этого делать не следует. Она была женой Генри ван Ренссэйлера, и точка. Tax попытался убедить себя, что ему все равно, поэтому снова принялся волочиться за молоденькой сестричкой из родильного отделения.
Он старался выкинуть Блайз из головы, но в самый неподходящий момент вдруг ловил себя на том, что вспоминает прикосновение ее легких пальцев к своей щеке, густую синеву ее глаз, аромат ее духов, но чаще всего — ее сознание. Воспоминания о красоте ее разума не давали ему покоя, ибо здесь, среди лишенных пси-силы существ он чувствовал себя очень одиноким. Здесь никто не вступал в телепатический контакт с первым встречным, и Блайз была единственной, с кем он вступил в настоящую связь с тех самых пор, как попал на Землю. Оставалось только в очередной раз горько пожалеть о том, что они никогда больше не встретятся.
* * *Тахион снял квартиру в только что отремонтированном доме из бурого песчаника неподалеку от Центрального парка. Стоял душный августовский день сорок седьмого года, и он расхаживал по комнате в шелковой рубахе и шортах. Все окна были распахнуты настежь в тщетной попытке уловить хотя бы слабое дуновение ветерка, на плите заливался пронзительным свистом чайник, а из патефона оглушительно гремела «Травиата» Верди. Такой уровень громкости был продиктован Джерри, соседом снизу, который, будучи страстным поклонником Бинга Кросби, вот уже в сотый раз прослушивал «Лунный свет тебе к лицу». Тахион пожалел, что молодой человек не познакомился со своей нынешней подружкой в солнечный полдень где-нибудь на Кони-Айленде; его музыкальные пристрастия, по-видимому, определялись исключительно местом и временем встречи с очередной пассией.
Инопланетянин сорвал гардению и размышлял над тем, в какую стеклянную вазу ее лучше всего поставить, когда в дверь постучали.
— Ну ладно, Джерри, — рявкнул он, бросаясь к двери. — Я сделаю потише, но только если ты согласишься завязать с Бингом. Почему бы нам не заключить перемирие и не прослушивать какие-нибудь музыкальные произведения, где нет слов, — Гленна Миллера, например, или еще кого-нибудь? Только умоляю, не заставляй меня больше слушать этого губошлепа.
Он рывком распахнул дверь и оторопел от неожиданности.
— Думаю, сделать потише действительно не помешало бы, — сказала Блайз ван Ренссэйлер.
Несколько секунд он просто смотрел на нее, потом потихоньку одернул на себе рубаху. Женщина улыбнулась, и он увидел, как на щеках у нее заиграли ямочки. Как это он раньше их не замечал? А ему-то казалось, что ее черты достаточно четко врезались в его память. Она помахала рукой у него перед носом.
— Эй, ты меня еще помнишь?
Блайз очень старалась говорить легкомысленным тоном, но ее поза выдавала нерешительность и напряженное ожидание.
— Ну... ну конечно же. Входи.
Женщина не шелохнулась.
— У меня с собой чемодан.
— Я вижу.
— Он выгнал меня.
— Ты все-таки войди... вместе с чемоданом и всем остальным.
— Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя... припертым к стенке.
Тахион заправил гардению ей за ухо, забрал у нее чемодан и притянул ее к себе. Талия у нее была такой тонкой, что ее можно было обхватить ладонями. Оборки ее шелковой юбки нежного персикового оттенка скользнули по его ногам, и волоски на них мгновенно встали дыбом. К женской одежде он испытывал особое пристрастие — тем более к такому платью, от Диора, с юбкой по щиколотку и множеством шифоновых нижних юбок. Лиф, державшийся на двух узких лямочках, оставлял большую часть спины обнаженной. Смотреть на то, как двигаются под нежной белой кожей ее лопатки, доставляло истинное удовольствие. Он ощутил под своими шортами ответное шевеление и тут же, смутившись, метнулся к шкафу.
— Я только натяну какие-нибудь штаны. Вода вскипела, можно приготовить чай. И пожалуйста, сделай патефон потише.
— Тебе чай с молоком или с лимоном?
— Ни с тем, ни с другим. Со льдом. Я сейчас расплавлюсь.
— Отличный денек сегодня.
— Отличный жаркий денек. На моей планете куда прохладнее, чем здесь.
Блайз отвела глаза и дернула себя за выбившуюся прядь волос.
— Я знаю, что ты инопланетянин, но обсуждать это мне как-то неуютно.
— Тогда не будем это обсуждать. — Tax принялся заваривать чай, исподтишка наблюдая за ней. — Для женщины, которую только что выгнал муж, ты поразительно спокойно себя ведешь, — заметил он наконец.
— Все слезы я оставила на заднем сиденье такси. Шофер, бедняга, решил, что на него свалилась настоящая психичка. В особенности после того, как...
Она неожиданно умолкла, использовав чашку, которую он только что ей передал, как повод спрятать глаза от его испытующего взгляда.
— Ты только не подумай, я ничуть не возражаю, но почему ты... э-э...
— Пришла к тебе? — Она пересекла комнату и повернула регулятор громкости на патефоне. — Это очень грустная часть.
Тахион усилием воли заставил себя прислушаться к музыке и понял, что это сцена прощания Виолетты и Альфреда.
— Э-э... ну да.
Женщина обернулась к нему. В глазах у нее была мука.
— Я пришла к тебе потому, что Эрл слишком занят своими судебными процессами, маршами протестов, стачками и выступлениями, а Дэвид, бедняга, пришел бы в ужас при мысли о том, чтобы принять у себя пожилую истеричку. Арчибальд стал бы уговаривать меня помириться с Генри — к счастью, когда я зашла, его не было дома, но Джек был, и он... в общем, он распустил руки.
Он затряс головой, как жеребец, которого одолела мошкара.
— Блайз, кто все эти люди?
— Как ты можешь ничего о них не знать? Мы — «Четыре туза».
Внезапно ее заколотило, да так, что она даже расплескала свой чай.
Тахион подошел к ней, забрал чашку и прижал ее к груди. От ее слез у него на рубахе сделалось теплое и влажное пятно, и он потянулся к ее сознанию, но Блайз, похоже, уловила его намерение и яростно оттолкнула его.
— Нет, подожди, сначала я объясню, что я сделала. Иначе ты скорее всего получишь ужасающий шок. — Она вытащила из сумочки кружевной платочек, решительно высморкалась и промокнула глаза. — Должно быть, ты считаешь меня обычной взбалмошной дамочкой. В общем, не стану больше тебе докучать. Начну с самого начала и расскажу тебе все по порядку.
— Ты исчезла, даже не попрощавшись, — перебил он.
— Арчибальд сказал, что так будет лучше, а когда он начинает изображать из себя строгого отца, у меня не хватает духу ему перечить. — Ее губы скривились. — Ни в чем. Когда он узнал, что я могу делать, он сказал, что у меня великий дар и я могу сохранять бесценное знание. Он убедил меня вступить в его группу.
Тахион прищелкнул пальцами.
— Эрл Сэндерсон и Джек Браун.
— Верно.
Он вскочил на ноги и принялся расхаживать по комнате.
— Эти парни провернули что-то такое в Аргентине и потом еще ловили Менгеле и Айхмана, но почему четыре?
— Еще Дэвид Герштейн, известный под прозвищем Парламентер...
— Я его знаю, я только немного его подле... впрочем, это неважно. Продолжай.
— И я. — Она застенчиво улыбнулась и мгновенно стала похожа на маленькую девочку. — Мозговой Трест.
Тахион упал на диван и уставился на нее. Блайз села рядом с ним.
— Что он... что ты сделала?
— Употребила свой талант так, как мне посоветовал Арчибальд. Хочешь что-нибудь узнать о теории относительности, ракетостроении, ядерной физике, биохимии?
— Холмс послал тебя по стране поглощать разумы, — сказал он. И вдруг взорвался. — И кто, черт подери, теперь сидит у тебя в голове?
— Эйнштейн, Солк[57], фон Браун[58], Оппенгеймер, Теллер[59]. Ну и Генри, разумеется, но об этом я предпочла бы не вспоминать. — Она улыбнулась. — В этом-то все и дело. Генри не нужна жена, у которой в голове несколько нобелевских лауреатов, а еще меньше — жена, которой известно, где зарыты все его скелеты. Поэтому сегодня утром он вышвырнул меня. Я, в общем-то, и не возражала бы, если бы не дети. Я не знаю, что он наговорит им об их матери, и... ох, черт, — прошептала она и ударила стиснутыми кулачками по коленям. — В общем, я пыталась придумать, что мне теперь делать. Я как раз отбилась от Джека и ревела на заднем сиденье такси, когда вспомнила о тебе. — Тахион вдруг сообразил, что она говорит по-немецки. И с силой прикусил язык, чтобы сдержать тошноту. — Это, наверное, глупо, но ближе тебя у меня никого нет. Это так странно, когда подумаешь, что ты даже не с нашей планеты.
Женщина улыбнулась — то была улыбка наполовину обольстительницы, наполовину Моны Лизы, но он был не в силах ответить ей ни физически, ни эмоционально. В душе у него отвращение мешалось с гневом.