— Иногда я совершенно не понимаю людей! Ты вообще понимаешь, какая опасность кроется в этом вирусе?
— Нет, а откуда мне это знать? Когда разразился кризис, Генри увез нас из города, а вернулись мы тогда, когда он счел, что опасность миновала. — Теперь она снова перешла на английский.
— Так вот, он очень ошибался!
— Да, но это же не моя вина!
— А я и не говорю, что твоя!
— Тогда отчего же ты так сердишься?
— Это все Холмс! — продолжал бушевать он. — Ты говорила, что он строит из себя твоего отца, но, если он вообще испытывает к тебе хоть каплю теплых чувств, он ни за что не стал бы толкать тебя на этот безумный путь!
— Но что в нем такого безумного? Я молода, а многие из этих ученых уже старики. Я просто сохраняю бесценное знание.
— Рискуя при этом собственным рассудком!
— Но ты же учил меня...
— Ты — человек! Ты не приучена справляться с нагрузкой, которую представляет собой ментатика высокого уровня! Методы, которым я учил тебя в госпитале, чтобы ты могла отгородить свою личность от личности своего мужа, совершенно для этого не годятся! Здесь требуются силы совершенно иного порядка!
— Так научи меня тому, что я должна знать. Или вылечи.
К такому предложению он не был готов.
— Я не могу... пока не могу. Этот вирус чертовски сложен; выработать штаммы, которые нейтрализовали бы его действие... — Он пожал плечами. — На то, чтобы побороть дикую карту, могут уйти годы. Я не бог и работаю в одиночку.
— Значит, придется вернуться к Джеку. — Она схватила чемодан и двинулась к двери. Шатающаяся под его тяжестью, женщина представляла собой странно неодолимую смесь достоинства и фарса. — А если я сойду с ума, то Арчибальд, уж наверное, найдет мне хорошего психиатра. Я все-таки одна из «Четырех тузов».
— Подожди. Не можешь же ты вот так просто взять и уйти.
— Значит, ты научишь меня?
Он впился большим и средним пальцами в уголки глаз и с силой сжал переносицу.
— Я попытаюсь. — Чемодан плюхнулся на пол, и Блайз нерешительно приблизилась к Тахиону. Он предостерегающе выставил вперед свободную руку. — Да, еще одно. Я не святой и не один из ваших человеческих монахов. — Он махнул в сторону занавешенной ниши, в которой скрывалась его постель. — В один прекрасный день я захочу тебя.
— А почему не сегодня?
Женщина отвела его предостерегающую руку и прильнула к нему. По правде говоря, ее тело с полным правом можно было назвать тощим, но все изъяны, которые он мог бы в нем заметить, померкли, когда она сжала его лицо в ладонях и прижалась губами к его губам.
* * *— Чудесный был день.
Тахион удовлетворенно вздохнул, потер лицо рукой и стащил с себя носки и белье.
Блайз улыбнулась ему из ванной, где перед зеркалом наносила на лицо крем.
— Любой земной мужчина, услышь он твои слова, назвал бы тебя ненормальным. День, проведенный в компании восьми-, пяти— и трехлетнего ребенка, мало кто счел бы приятным времяпрепровождением.
— Ваши мужчины ничего не понимают.
Взгляд Таха на миг стал отсутствующим — ему вспомнились липкие ручки, которые его многочисленные кузины засовывали ему в карманы в поисках чего-нибудь вкусненького, когда он приходил навестить их, мягкие и пухлые детские щечки, прижимавшиеся к его щеке, когда он уходил, давая им честное слово «скоро прийти к ним снова и поиграть». Усилием воли он отогнал эти воспоминания и обнаружил, что Блайз внимательно смотрит на него.
— Скучаешь по дому?
— Думаю.
— Скучаешь по дому.
— Дети — это радость и счастье, — сказал он торопливо, предупреждая расспросы и вопросы. Потом взял щетку и принялся расчесывать свои длинные волосы. — На самом деле я часто думаю, подменили твоих детей еще в колыбели или ты с самого начала наставляла старине Генри рога.
Полгода назад, выгнав жену, ван Ренссэйлер приказал слугам не впускать ее в дом, и Блайз оказалась разлученной с детьми. Тахион в два счета исправил эту несправедливость. Раз в неделю, когда конгрессмена не было дома, они с Блайз отправлялись в ее бывшую квартиру, Тахион подчинял себе волю слуг, и они играли с Генри-младшим, Брендоном и Флер. После этого инопланетянин приказывал няне и экономке забыть об их посещении. Ему доставляло величайшее удовольствие водить за нос ненавистного Генри, хотя для того, чтобы месть была полной, следовало бы дать ему знать о том, что они и в грош не ставят его приказания.
Он отбросил щетку, взял вечернюю газету и забрался в постель. На первой полосе красовался снимок Эрла, получающего медаль за спасение Ганди. На заднем плане виднелись Джек и Холмс: у Арчибальда вид был донельзя самодовольный, но Джеку было явно не по себе.
— Здесь репортаж с сегодняшнего приема, — сказал он. — Хотя я не понимаю, из-за чего весь сыр-бор. Подумаешь, покушение.
— Мы не разделяем вашего равнодушия к убийствам.
Ее голос прозвучал приглушенно — она натягивала через голову ночную сорочку.
— Я знаю, но все равно мне это странно. — Tax повернулся на бок и подпер голову рукой. — Знаешь, пока я не попал на Землю, я ни разу нигде не появился без телохранителей.
Старая кровать скрипнула: Блайз устроилась рядом с ним.
— Это ужасно.
— Мы привыкли. В том классе, к которому я принадлежу, убийства — неотъемлемая часть жизни. Таким образом семейства добиваются влияния. К двадцати годам я потерял убитыми четырнадцать близких родственников.
— И насколько близкими были эти родственники?
— Ну, моя мать, например. Мне было всего четыре, когда ее нашли у подножия лестницы, которая вела в женские покои. Я всегда подозревал, что к этому приложила руку тетя Сабина, но никаких доказательств этому не было.
— Бедный малыш! — Блайз погладила его по щеке. — Ты хоть вообще ее помнишь?
— Отрывочно. В основном шелест шелка и кружев да запах ее духов. И волосы — как золотистое облако.
Она перевернулась и устроилась калачиком у него под боком.
— А что еще отличает Землю от Такиса?
Ее попытка сменить тему была шита белыми нитками, но он был благодарен ей за это. Разговоры о покинутой семье всегда вызывали у него грусть и тоску по дому.
— Женщины, например.
— Мы лучше или хуже?
— Просто другие. Вы можете ходить везде, где хотите, когда достигаете детородного возраста. У нас никогда бы такого не позволили. Успешное покушение на беременную женщину может перечеркнуть многие годы кропотливого планирования.
— Думаю, это тоже ужасно.
— Кроме того, мы не приравниваем секс к греху. Грех для нас — бездумное размножение, которое может сорвать все планы. Но удовольствие — совершенно другое дело. Например, мы отбираем молодых и привлекательных мужчин и женщин из низшего класса — тех, кто не обладает пси-силой — и обучаем их, чтобы они могли обслуживать мужчин и женщин из знатных семейств.
— А с женщинами из своего класса вы встречаетесь?
— Конечно. До тринадцати лет мы растем и учимся вместе. Женщин изолируют лишь после того, как они достигнут детородного возраста, чтобы уберечь их. Кроме того, мы собираемся вместе на различные семейные мероприятия: балы, охоты, пикники, но все это только в стенах поместий.
— А до какого возраста мальчики живут со своими матерями в женских помещениях?
— Все дети живут с матерями до тринадцати лет.
— А после этого они могут с ними видеться?
— Ну разумеется! Это же их матери!
— Не обижайся. Просто все это для меня очень странно.
Забравшись к ней под рубашку, Tax провел рукой по ее ноге.
— Значит, у вас есть сексуальные игрушки, — размышляла Блайз вслух, в то время как его руки исследовали тело женщины, а она ласкала его твердеющий член. — Звучит заманчиво.
— Хочешь стать моей сексуальной игрушкой?
— А я-то думала, что уже являюсь ей.
* * *Проснулся он оттого, что замерз. Он уселся в постели и обнаружил, что Блайз рядом нет, а покрывала волочатся по полу. За пологом, представлявшим собой длинные нити бус, слышались какие-то голоса. За окнами горестно завывал ветер, бил в стекла, пытаясь отыскать какую-нибудь щелку или трещинку. По спине у него побежали мурашки, хотя в комнате было совершенно не холодно. Низкие гортанные голоса за пологом воскресили в его памяти детские страшилки о не нашедших покоя душах предков, которые вселялись в тела своих прямых потомков. Он поежился и встал с кровати. Бусы негромко зазвенели, смыкаясь за ним, и его взору предстала Блайз: она стояла в центре комнаты и вела жаркий спор сама с собой.
— Говорю тебе, Оппи, нужно разрабатывать...
— Нет! Мы же уже обсуждали это и решили, что сейчас главное — наш прибор. Мы не можем себе позволить отвлекаться на водородную бомбу.
Тахиона сковал ужас. Подобное уже случалось прежде, когда она уставала или была чем-то расстроена, но чтобы до такой степени — никогда. Он знал, что должен отыскать Блайз как можно скорее, или она заблудится навсегда, и усилием воли заставил себя действовать. В два прыжка Tax очутился рядом с ней, прижал ее к себе и коснулся ее разума — и едва не отпрянул от ужаса, очутившись в гуще чудовищного водоворота противоборствующих личностей, каждая из которых пыталась взять верх над остальными, в то время как Блайз беспомощно кружилась в центре. Он бросился к ней, но дорогу ему преградил Генри. Тахион яростно отпихнул его в сторону и окружил ее надежной защитой своего разума. Остальные шесть личностей реяли вокруг них, пытаясь сломить его защиту. Объединенными усилиями они с Блайз загнали Теллера на свое место, аналогично поступили с Оппенгеймером; Эйнштейн удалился сам, что-то бубня себе под нос, а Солк просто казался озадаченным.
Блайз в его объятиях вдруг обмякла, и эта неожиданная тяжесть оказалась слишком велика для его измученного тела. Колени у него подломились, и он с размаху сел на пол. Было слышно, как на улице молочник разносит заказы, и Тахион понял: борьба за Блайз заняла не один час.
— Черт бы побрал тебя, Арчибальд, — пробормотал он, но ругательство показалось ему слишком ничтожным, как и его возможности помочь ей.
* * *— По-моему, ты это сгоряча, — пробормотал Дэвид Герштейн. Рука Тахиона замерла в воздухе. — Конем было бы лучше.
Такисианин кивнул и быстро сделал ход. И тут же ахнул, сообразив, каковы будут последствия.
— Ах ты, плут! Ты обманул меня!
Герштейн беспомощно развел руками.
— Это был всего лишь совет.
Голос молодого человека был мягким и обиженным, но в темно-карих глазах прыгали веселые искорки.
Тахион хмыкнул и заерзал, удобнее устраиваясь на диване.
— Меня очень тревожит, что человек твоего положения опускается до того, чтобы использовать свой дар в столь низменных целях. Ты должен подавать пример другим тузам.
Ухмыльнувшись, Дэвид потянулся к стакану.
— Этот образ я приберегаю для публики. Но уж со своим создателем-то я могу быть тем, кто я есть на самом деле?
— Не надо.
Повисла напряженная тишина: перед мысленным взором Тахиона вновь промелькнули картины, которые он предпочел бы не вспоминать, а Дэвид с преувеличенной сосредоточенностью переставил карманную шахматную доску на микроскопическое расстояние влево.
— Прости.
— Ничего. — Он ободряюще улыбнулся молодому человеку. — Давай продолжим игру.
Тот кивнул и склонился над доской. Тахион отхлебнул из своей чашки кофе по-ирландски и подержал его во рту, наслаждаясь теплом, прежде чем проглотить. Он испытывал неловкость за то, что так резко отреагировал на это шутливое замечание. В конце концов, мальчик не хотел его обидеть.
Он познакомился с Дэвидом в начале тысяча девятьсот сорок седьмого, в госпитале. В День дикой карты Дэвид играл в шахматы в придорожном кафе. Тогда он не заметил у себя никаких необычных симптомов, но несколько месяцев спустя его, корчащегося в конвульсиях, доставили в госпиталь. Тахион боялся, что этот пылкий и красивый молодой человек пополнит собой список безликих и безымянных жертв, но вопреки всем его ожиданиям тот выздоровел. Они установили, что тело Дэвида выделяет сильнодействующие феромоны, которые делали любое сопротивление ему практически невозможным. Он вступил в команду Арчибальда Холмса, получил от очарованной им прессы прозвище Парламентер и продолжил использовать свое сверхъестественное обаяние, чтобы умиротворять забастовщиков, заключать разнообразные соглашения и выступать посредником в общении с мировыми лидерами.
Тахион заметно выделял его среди прочих и под его руководством выучился играть в шахматы. То, что Дэвиду пришлось прибегнуть к своим способностям, чтобы не дать сопернику выиграть, свидетельствовало как о растущем мастерстве ученика, так и о способностях учителя. Инопланетянин улыбнулся и решил отплатить юноше той же монетой.
Он осторожно выпустил щупальце мысли, проскользнул сквозь защитные барьеры Дэвида и принялся наблюдать за тем, как его блестящий мозг напряженно взвешивает и оценивает все возможные ходы. Решение было принято, но прежде, чем Герштейн успел выполнить его, Tax нанес удар, стерев это решение из его памяти и заменив его другим.
— Шах.
Дэвид растерянно уставился на доску, потом с воплем смахнул ее на пол, а Тахион упал на диван, уткнулся лицом в подушку и захохотал.
— И он еще упрекает в плутовстве меня! Я не могу управлять своей силой, но ты! Забраться ко мне в голову и...
Щелкнул замок, и Блайз осведомилась с порога:
— Эй! По какому поводу вы сцепились теперь?
— Он жульничает! — воскликнули оба в один голос, указывая друг на друга.
Tax обнял ее.
— Ты совсем озябла. Позволь мне приготовить тебе чаю. Как прошла конференция?
— Неплохо. — Она сняла меховую шапочку и смахнула с серебристых ворсинок снежинки. — Вернер слег с крупом, поэтому они были рады моему участию. — Она склонилась к Дэвиду и ласково чмокнула его в синеватую от щетины щеку. — Привет, дорогой, как там в России?
— Мрачно. — Он принялся собирать раскатившиеся по полу фигурки. — Знаешь, по-моему, это нечестно.
— Что именно?
Она сбросила пальто на диван, стащила заляпанные грязью ботинки и уютно устроилась в подушках, спрятав ступни под серебристый лисий мех.
— Эрл разъезжает по Италии в поисках Бормана и спасает Ганди от индуса-фанатика, а ты торчишь в захудалом мотеле на конференции по ракетостроению.
— От тех, кто просто сидит и говорит, тоже есть польза. Уж тебе-то следовало бы это знать. Кроме того, на твою долю славы досталось сполна. Забыл об Аргентине?
— Это было больше года назад, к тому же я только и делал, что уговаривал перонистов, в то время как Эрл с Джеком разгоняли вояк на улицах. И кого, как ты думаешь, заметила пресса? Нас? Ни за что не поверю. В нашем деле, чтобы тебя заметили, нужна помпа.
— И что же это за дело? — поинтересовался Тахион и передал Блайз кружку с дымящимся чаем.
Дэвид подался вперед, вытянув шею, как любопытный птенец.
— Спасение мира от катастроф. Использование наших талантов на благо человечества.
— С этого обычно все начинается, но вот чем заканчивается? Все то, что мне известно о сверхрасах — а я и сам принадлежу к одной из них, — говорит, что мы получаем то, что хотим, а всех остальных посылаем к дьяволу. Когда у крошечной горстки людей на Такисе обнаружились ментальные силы, они прекратили вступать в браки с кем-либо еще, кроме таких же, как они, чтобы не передавать свои способности. Таким образом мы обрели власть над целой планетой, а ведь нас — лишь восемь процентов от всего населения.
— У нас все будет по-другому, — с ухмылкой произнес Герштейн.
— Очень надеюсь. Но меня утешает то обстоятельство, что вас, тузов, всего несколько десятков и что Арчибальд не собрал вас всех под знамена борцов за демократию.
На последнем слове его губы едва заметно скривились.
Блайз протянула руку и отвела челку у него со лба.
— Ты осуждаешь?
— Я беспокоюсь.
— О чем?
— Мне кажется, вы с Дэвидом должны радоваться, что широкая публика вас не видит. Возмущение неимущих имущими и без того вещь неприятная, а ваша раса к тому же традиционно относится ко всему необычному и непонятному с подозрением и враждебностью. Вы, тузы, — венец всего необычного и непонятного. Что там говорит одна из ваших священных книг? Ведьмы не оставляй в живых?
— Но мы — обычные люди, — возразила Блайз.
— Нет, не обычные... больше не обычные, и другие этого не забудут. Мне известно о тридцати семи таких, как вы, но вас может быть и больше, только об этом никто не знает, это ведь не джокеры, которых видно сразу. Массовая истерия — явление особенно опасное и быстро распространяющееся. Люди уже повсюду видят коммунистов, и не думаю, чтобы трудно было перенести такое же недоверие на другое пугающее меньшинство — вроде незримой, тайной и наделенной чудовищной силой группы людей.
— Думаю, ты преувеличиваешь.
— Правда? Почитай о заседаниях КРААД. — Он махнул на кипу газет. — Всего два дня назад федеральный суд признал Алджера Хисса виновным в клятвопреступлении. Здравомыслящая нация так себя не ведет. И все это в месяц, когда вы празднуете возрождение.
— Ты говоришь о Пасхе. А сейчас празднуют первое рождение.
Слабая попытка Дэвида пошутить угасла в тяжелой тишине, которая воцарилась в комнате — было слышно лишь, как ветер бросает в стекла пригоршни снега.
Молодой человек со вздохом потянулся.
— Что-то мы совсем приуныли. Может, поужинаем и сходим на какой-нибудь концерт? В городе сегодня выступает Сачмо[60].
Тахион покачал головой:
— Мне нужно обратно в госпиталь.
— Сейчас? — простонала Блайз.
— Милая, я должен.
— Тогда я пойду с тобой.
— Нет, это неразумно. Пусть Дэвид сводит тебя поужинать.
— Нет. — Ее губы сжались в упрямую линию. — Если ты не позволишь мне помогать, я хотя бы составлю тебе компанию.
— Она на редкость упряма, — заметил Дэвид из-под кофейного столика, где собирал шахматные фигуры. — Мы все уже усвоили, что спорить с ней без толку.
— Попробовал бы ты с ней жить.
Ее пальцы, вертевшие изящную меховую шапочку, внезапно сжались.
— Поверь, от этой тяготы я тебя с легкостью могу избавить.
— Не заводись, — предостерегающе бросил Тахион.
— А ты не разговаривай со мной тоном строгого папаши! Я тебе не ребенок и не какая-нибудь из ваших покорных такисианок!
— Будь ты одной из них, ты вела бы себя куда лучше; что же касается ребенка, ты сейчас очень его напоминаешь — и избалованного притом. Мы уже обсуждали это, и я не намерен поступать так, как хочешь ты.