– Эх, Корней, неужели это случилось? – счастливо улыбался Пашка.
Мой лучший друг, мой самый преданный боевой товарищ. Сколько соли мы вместе съели, сколько каши из одного котелка вычерпали... Он жил где-то под Саратовом, но летом собирался в Москву – поступать в институт. Жить будет у меня, с родителями это даже не обговаривается...
– Не говори «гоп», – неодобрительно глянул на него я.
Мы еще в Чечне, вокруг война, и рано расслабляться.
– Да ладно! Мы уже одной ногой дома...
Мы заняли скамью в салоне вертолета. Два трупа в черном полиэтилене, тюки с трофейным оружием, сопровождающие и мы – четыре дембеля.
– Но последний шаг мы еще не сделали...
– Сделаем! – заверил меня неугомонный Пашка.
– Надеюсь...
Мне тоже хотелось верить, что все обойдется. Но что-то мешало в это верить. Не очень хорошее предчувствие... Так бывает в кошмарном сне – пытаешься выйти из темной комнаты, а что-то мешает, как будто невидимая рука за шкирку держит... Нервы это. Ни к черту нервы...
– У Ленки зависну, – мечтательно улыбнулся Пашка. – На недельку. Ну, потом домой ненадолго. А летом сватов зашлю... А чо?
– Погоди, ты же в институт собирался поступать. Если женишься, какой институт?..
– Ну то да... Да ладно с ним, с институтом... – отмахнулся Пашка.
Я не удивился изменению в его планах. Удивляться я буду потом, когда мы будем в полной безопасности. А сейчас подобные эмоции неуместны. Вход в мирную жизнь открыт, но такое ощущение, что где-то затаился снайпер. Затаился и ждет, когда мы сделаем последний шаг...
Вертолет загудел, завибрировал. А Пашка все продолжал говорить. Его голос тонул в шуме работающего двигателя, а он говорил, говорил...
Винтокрылая машина поднялась в воздух... Если до этой поры мы одной ногой были уже дома, то сейчас оторвалась от земли наша вторая нога. «Домой, домой, домой», – гулко и монотонно гудели винты. Я очень хотел домой, я очень хотел поскорее увидеть Вику.
Как говорят в подобных случаях, полет проходил успешно. Но только до поры до времени. В один совсем не прекрасный момент вертолет швырнуло вниз с такой силой, как будто он свалился в воздушную яму. Я думал, что мы рухнем на землю, но машина лишь снизилась до критически низкой отметки и снова стала набирать высоту. И в этот момент грянул гром, и вертолет тряхнула разрушающая кинетическая энергия. Оглушающий грохот взрыва, дым, пламя... Воздушной волной меня швырнуло на Пашку, я очень больно ударился обо что-то головой. Но это были цветочки. Вертолет неудержимо падал на землю. Вернее, то, что от него осталось...
Не знаю, каким чудом я сумел сгруппироваться. И уж точно не понимаю, как это помогло мне избежать летального исхода. Сознания при ударе я не потерял, но долго приходил в себя. И еще дольше выбирался из сплющенного транспортного отсека. Кабина пилота была вырвана взрывом еще раньше...
Сначала я выбрался из-под обломков. И только затем осознал, что под ними остались мои друзья. Пришлось лезть обратно. Голова гудит как медный колокол, перед глазами пульсирующие круги. Такое ощущение, будто от удара я проглотил язык – в глотке мешающий ком, дышать удается с большим трудом... Да, я проглотил язык. И удивительно, как я до сих пор жив. Но я не удивлялся. В те минуты я действовал на автопилоте, на рефлексах. Сначала вытащил из-под обломков бесчувственного Пашку, только затем сунул руку в рот и, не отдавая себе отчета в собственных действиях, вернул язык на место. Отбросил в сторону автомат в решимости снова лезть в салон... Я даже не понял, что, вытаскивая Пашку, умудрился поднять оказавшийся под ногами автомат. Зато понял, что за вторым своим товарищем лезть нельзя. Остатки вертолета вспыхнули и занялись пламенем. Еще немного, и может рвануть...
Автомат я оставил на земле. Пользы от него никакой: нет магазина с патронами. Схватил Пашку за шиворот двумя руками и потащил по земле прочь от пылающей машины. Мне удалось преодолеть метров десять, прежде чем она взорвалась. Я упал на землю, пропуская над собой хлипкую ударную волну и пылающие обломки вертолета... Пронесло. Но что дальше? Куда идти? Куда тащить Пашку? Вокруг открытое поле, словно забором со всех сторон огороженное лесополосами. До ближайшей «ограды» метров семьсот-восемьсот. Но что скрывается за ней? Может, оттуда стреляли по вертолету? Может, оттуда сейчас появятся боевики?..
Поле непаханое, трава уже зеленая, но еще не поднялась. Ни ложбинки нигде, ни оврага, чтобы спрятаться. И оружия, чтобы отстреливаться, нет.
– Что же делать, Пашка? Что же делать? – в попытке сосредоточиться спросил я у друга.
Но тот не отвечал. Без сознания... А может... Только сейчас до меня дошло, что у него неестественно выгнута в сторону шея. Столько волок его по земле, а только сейчас заметил, что с Пашкой что-то не то. Похоже, у него сломана шея. Я приложил пальцы к шее – пульса не было. Пашка был мертв. Пашка! Мой друг! Все-таки добили его проклятые чеченцы!.. Твари! Скоты! Уроды!.. Я готов был выть от отчаяния, грызть землю под ногами. Но даже отбитым сознанием я понимал, что делу это не поможет. Это же сознание подсказало мне, что в накладном кармане брюк у меня лежат несколько автоматных патронов. На память с собой прихватил...
Проклиная судьбу и чеченцев, я вернулся к пылающему вертолету. Автомат лежал вне зоны огня, но в непосредственной близости. Деревянное цевье нагрелось так, как не могло нагреться даже после двухчасовой непрерывной стрельбы.
Я дотянулся до автомата, вернул себе. Немного остудил на прохладном воздухе. Пересчитал патроны. Ровно четыре штуки. Совсем ничего. И стрелять, если что, придется одиночным, после каждого выстрела пальцами вставляя патрон в патронник. Если что... Четыре патрона – для боя очень мало. Для того, чтобы застрелиться – очень много. Но стреляться мне совсем не хотелось. И даже когда появился мчавшийся на меня «уазик», я постарался задвинуть эту глупую мысль на задний или, вернее сказать, запасной план. В машине могли быть чеченские боевики, но их может быть четыре человека или даже меньше. Тогда каждому по пуле...
Но, увы, такие расчеты могли строить люди, далекие от войны. Ведь врага командой «морская волна, замри» не остановишь. Не замрет он, не позволит сделать из себя мишень в тире. С моей скорострельностью я смогу вывести из строя в лучшем случае одного противника. А остальные рассредоточатся и покажут мне чеченскую кузькину мать... Но не сдаваться же им в плен. И пулю себе в рот пускать я не хотел...
А машина остановилась метрах в пятидесяти от меня. Я уже лежал и ждал, кто выйдет из «уазика» – свои или враг. Увы, надежда на своих не оправдалась. Сначала появился один бородач в камуфляже под разгрузкой, затем второй, третий. Был еще и четвертый, но он остался возле машины. И не просто остался, а по всем правилам военной науки залег за колесом, с автоматом на изготовку. А трое, опасливо озираясь, двинулись к вертолету.
Я понял, что настал мой последний час... Что ж, я постараюсь достойно встретить свою смерть. Прощай, Вика, прощай, мама, прощай, отец. Я вас всех очень-очень люблю. Не поминайте лихом...
Я тщательно прицелился и выстрелил в боевика, в котором признал командира. Он упал, прогибаясь в спине и коленях. Упали и остальные, но вовсе не замертво. Сейчас начнется.
Надо было срочно сменить позицию для стрельбы. И едва я это сделал, как в том месте, где я только что лежал, взрыхлилась под пулями земля. С трудом, но быстро я загнал в ствол очередной патрон. И снова откатился в сторону. И снова вовремя. Теперь можно стрелять. Но что я могу сделать с одного выстрела? «Чехи» стреляют почти без остановок. Пули свистят над головой. Сейчас они поймут, что я один, что нет у меня возможности вести автоматический огонь, тогда мне точно хана. Хотя нет, хана мне уже сейчас – вопрос в том, какой секундой позже, какой раньше...
Я катался по земле, увиливая от пуль, до тех пор, пока «духи» не решили прикончить меня наверняка. Для этого они все разом поднялись в полный рост. Теперь они могли видеть меня с высоты своего положения. Я выстрелил в того, кто увидел меня первым. Выстрел оказался на редкость удачным, и «чехи» потеряли еще одного. Уцелевшие залегли. И тут же я услышал в воздухе характерный щелчок сработавшего запала. Граната!.. Не знаю, какая сила оторвала меня от земли, отшвырнула в сторону и снова вжала в землю. Но эта сила меня спасла. Граната взорвалась метрах в трех от меня. И всего лишь один осколок впился мне в ногу. Зато ударная волна тряхнула меня так, что едва глаза из глазниц не выскочили... Тут же грянул еще один взрыв. Гораздо более мощный. И снова ударная волна слоном протоптала по мне... Еще взрыв, еще... Я не сразу понял, что это не гранаты. Это были авиационные ракеты, и выпускал их зависший у меня за спиной «крокодил». Наполовину оглохший после удара о землю, я не услышал, как появился за моей спиной вертолет. И увлеченные боем «чехи» не сразу его заметили... Но досталось не только им. Одна ракета взорвалась совсем недалеко от меня...
В себя я пришел на борту того самого «крокодила», который едва не смолотил меня своими зубами. Перед глазами все плыло, в ушах шумело море – как в морских раковинах, тошнота выворачивала меня наизнанку. Помню, что кто-то из экипажа мне что-то говорил, но я ничего не слышал.
Меня доставили в Беслан, оттуда машиной в госпиталь Владикавказа. К счастью, ничего страшного со мной не произошло. Руки-ноги целые, разве что в ляжке правой ноги осколок застрял. Но его уже вытащили. Только вот мозги подправить пока не смогли. А примяло их порядком. Контузия, серьезный ушиб головного мозга, частичная потеря слуха. Но врачи заверили меня, что все само собой утрясется. И мой отец сказал, что все будет в порядке. А он прилетел во Владикавказ через три дня после того, как я попал в госпиталь. Я попросил лечащего врача позвонить ему, сказать, что со мной все в порядке. А он бросил все и примчался ко мне.
– Ничего, сынок, все будет хорошо...
Я и сам чувствовал, что мои дела уже взяли курс на поправку. Мозги встанут на место, слух возвратится. Ведь подживает опаленная на правой щеке кожа, отрастают местами обугленные волосы. И все равно одолевали сомнения.
– Точно? – спросил я.
Говорить было еще трудно, и приходилось экономить слова.
– Поверь, было бы плохо, твоя мама была бы уже здесь... Тебе сейчас нужен полный покой и терапия. Через пару недель заберу тебя домой... Мне уехать надо будет. Но потом я приеду...
– Буду ждать...
– Отдыхай. Тебе покой нужен... А в ногу ранение – ерунда. Заживет.
– Как на собаке, – усмехнулся я.
– Нет, до свадьбы, – не согласился со мной отец.
– До свадьбы, – эхом отозвался я. И спохватился: – Там письма. Ваши, от Вики. Сгорело все...
– Ничего, новые напишем, – улыбнулся отец. – Главное, что ты жив...
– Пашка погиб. Мой друг... Чечены, уроды...
На меня накатывал приступ безумной ярости. Как будто адов котел где-то в черных глубинах души закипел. Мне хотелось рвать и метать, крушить все, что попадется под руку. Краешком еще не помутненного рассудка я понял, что из этого состояния надо выходить. Нельзя мне сходить с ума, иначе я просто не смогу вернуться в нормальную жизнь. А в этой жизни меня ждет Вика... Одна только мысль о ней, о скором с ней свидании сбила черную волну.
Приступ схлынул, но тревога в глазах отца осталась.
– Нормально все, – через силу улыбнулся я.
– Представляю, что ты пережил, – страдальчески вздохнул он.
– Пережил... Все позади... Расскажи мне про Вику...
– Про Вику?! – не сразу вспомнил отец. – А-а, ну да, про Вику...
– Ты должен ее знать.
– Ну, да, знаю...
– Что с ее отцом?
– А-а, с этим... Не знаю. Был в больнице, а где сейчас... Перелом позвоночника – дело нешуточное. Может, и сейчас в больнице. А может, и дома... А что?
– Я люблю Вику...
– Ты мне про это ничего не говорил.
– Теперь говорю... А она что-нибудь говорила?
– Ну, говорила. Сказала, что это ты избил ее отца... Ну, сейчас она, конечно, знает, что это не так. Было следствие, виновников установили... Да, ее сестра приходила. Письмо тебе передала... Смешная такая, на мальчишку чем-то похожа... А Вика не приходила, нет... А у тебя что, серьезно с ней?
– Ты даже не представляешь как!
– Да, красивая девушка. Только...
Отец запнулся, как будто не решаясь мне сказать что-то важное.
– Что только? – поторопил его я.
– Ну, я хотел сказать, что не знал про ваши с ней отношения...
– А письмо? Ее сестра письмо приносила.
– От кого письмо?
– От Вики...
– Я почему-то думал, что от нее. Сама написала, сама принесла... Это девочка сказала мне, что с самого начала знала, что ты ни в чем не виновен. И глазки у нее так горели... Сколько ей лет?
– Вике?
– Нет, сестре.
– Четырнадцать.
Может, уже пятнадцать исполнилось, но вслух я этого не сказал. Тем более что сути дела это не меняет. Что четырнадцать лет, что пятнадцать – все одно, мелюзга. И не так уж легко давались мне слова, чтобы тратить их понапрасну.
– Совсем маленькая... Мне показалось, что она в тебя влюблена... Ну, знаешь, бывает детская влюбленность...
– Тебе показалось.
– Ну, может быть... А если все же влюбилась, то это пройдет. В этом возрасте девочкам свойственно влюбляться во взрослых парней. С возрастом это проходит. Правда, не всегда... А Шура будет красивой девушкой, очень красивой...
– Может быть, – пожал я плечами.
Вот уж о чем не задумывался я, так это о том, какой красоты лебедь вырастет из Сашки. Ведь меня интересовала ее старшая сестра. И сейчас меня интересует только она. А отец почему-то переводил стрелки на Сашку... Что ему не нравится в Вике?
Отец обещал забрать меня через две недели, но меня отдали ему только через три – живого и здорового. Все зажило – как на собаке. И еще до свадьбы... А свадьба будет. Я знал, что будет. Ведь я совсем недавно получил письмо от Вики. Не было объяснений в любви, но столько теплых слов... Письмо пришло прямиком на адрес госпиталя.
– Ты Вике адрес дал? – спросил я у отца.
Мы уже заняли купе в спальном вагоне поезда. Я снял новенький наглаженный камуфляж, повесил его на плечики. Переоделся в спортивный костюм... В этом двухместном купе я чувствовал себя хозяином. Но лучше бы я ощущал зависимость от Викиных родителей, лишь бы отправиться в путь вместе с ней. Впрочем, это всего лишь пожелание. Пусть и нет сейчас Вики со мной, но ведь я скоро встречусь с ней, обниму, прижму к своей груди...
– Вике? – переспросил отец.
В госпитале он удивился, когда я спросил про нее. И сейчас он отреагировал на вопрос как-то странно.
– Ну да... Письмо написала...
Говорил я уже без труда. Но по дурной привычке все еще экономил слова.
– Письмо? Тебе?
– Ну, а кому?
– Саша звонила, спрашивала про тебя. Как будто чувствовала, что с тобой неладно...
Отец говорил довольно громко – из-за моих проблем со слухом. Не восстановился слух на все сто процентов. Но со временем глухота пройдет. Со временем...
– Саша? То есть Сашка! – уточнил я. – Это не она чувствовала. Это Вика чувствовала...
– Ну, может быть, – не стал спорить отец.
Такое ощущение, будто он просто-напросто отмахнулся от меня. Дескать, как хочешь, так и думай... Но скорее всего это мне просто показалось.
– Ты Сашке рассказал про госпиталь, а она – Вике. А Вика написала письмо...
– Да, наверное...
Отец не смотрел на меня. Он смотрел в окно. Отрешенным каким-то взглядом смотрел.
Я лег на полку и глянул на свою форму. Никаких дембельских аксельбантов, никаких вставок и золотых нитей. Баловство все это, если не сказать клоунада. Да и не было смысла рисоваться за счет дешевой бутафории. Ведь над левым верхним карманом красовались две боевые медали...
Пашка также заслужил медали. С ними он возвращался домой. Возвращался, но так и не возвратился... Пашка. Похоронили его уже в цинковом гробу. Нет больше Пашки. Не приедет он ко мне в Москву поступать в институт, не женится на Ленке... А я возвращаюсь домой. Я возвращаюсь к Вике. Но чувство радости заглушала скорбь по моим погибшим друзьям. Мне было стыдно за себя. Я выжил, я буду жить дальше, а они? Ведь они тоже могли жить... Проклятая война. Проклятые боевики... Отец заметил, как сжались у меня кулаки, как выступила испарина на лбу.
– Сынок, что с тобой? – встревоженно спросил он.
Впрочем, он и без того знал, что со мной происходит. И не дожидаясь ответа, сунул в рот мне какую-то таблетку, дал запить ее водой. Еще бы палку поперек в рот сунул, чтобы я зубами в нее вгрызся. А я бы вгрызся, чтобы хоть как-то сбить накал злобно-безумных страстей...
– Успокойся... Все хорошо... Скоро будем дома... Я позвоню Саше, она скажет Вике, что ты вернулся... Успокойся...
Черная густая, как деготь, волна медленно стала спадать. Я должен был гнать от себя дикую ярость. Ведь я не дикарь, я цивилизованный человек. Дикарь Вике не нужен. Ей нужен нормальный парень, с которым не стыдно будет показаться на людях... Я должен держать себя в руках, я должен, должен... Силой воли я сбил волну, а успокоительное установило штиль в моем сознании. Хотелось спать. Спать, спать... Чем дольше буду я спать, тем быстрей пролетит время, отделяющее меня от моей любимой и единственной...
Глава 6
Я стрелял в упор и не мог промазать. Но автомат вдруг заклинило. А «чех» совсем рядом. И он сейчас будет стрелять. Но не все потеряно. Я схватил свой автомат за ствол и, словно дубиной, с размаха ударил им боевика по голове. Он должен был упасть, но нет, стоит. Еще удар, еще... Я размозжил ему голову, сломал шею. Он все стоит. И улыбается... Да и не чеченец это вовсе. Похоже, американец. Точно, американец. Итальянского происхождения. Сильвестр Сталлоне в роли Рэмбо... Вести бой дальше не было смысла. Потому что это мне снится. Я понял это во сне. И проснулся... Это был не кошмар. Это была какая-то пародия на кошмар. Может, и сама война когда-нибудь будет восприниматься как пародия. Хотелось бы надеяться на это, по пока что она своей железной рукой держит меня за горло. И не дает мне покоя...