— А, так вы знаете про принца! — Оля посмотрела на Макса с сочувствием. — Мне очень жаль, я заметила, что Люда вам нравится.
— Мне тоже очень жаль, — Бобров вздохнул. — К сожалению, обстоятельства нашего с ней знакомства не располагают…
— Потому что вы не принц, а всего лишь помощник олигарха? Да бросьте! Это все…
— Нет, потому что Макс познакомился с твоей подругой не просто так, а по моему приказу.
Оля посмотрела на мужа.
Громов сделал крайне независимый вид.
— Андрей Петрович предположил, что общество Людмилы Александровны для вас чрезмерно утомительно, и отправил меня поработать громоотводом, — аккуратно подбирая слова, объяснил Бобров.
— Как жиголо?
— Как группа поддержки.
Оля злорадно заметила, что Макс покраснел.
— А как же газета «МК»? — вспомнила она. — Это была липа?
— Почему липа? Многотиражка «Михайловский кондитер», газета шоколадной фабрики, входящей в наш холдинг…
— Все ясно, — Оля решительно оборвала разговор. — В таком случае, так вам и надо!
Она со звоном скрестила приборы на пустой тарелке и с вызовом посмотрела на мужа.
— Должна сказать, что нахожу твою опеку гораздо более утомительной, чем общество подруги, и не собираюсь оставлять ее одну в такой важный вечер!
— Ну и куда ты? — окликнул разгневанную супругу Громов, когда она зашагала, печатая шаг, к входной двери.
— Как это куда? В спа-салон!
Грохнула дверь.
— Женщины! — дружным дуэтом пожаловались олигарх и его помощник потолочному светильнику.
Выпускники медакадемии Борисов и Бонга очень любили популярный телевизионный сериал «Интерны», хотя и отмечали, что он не показывает правду жизни в полном объеме.
К примеру, среди телевизионных интернов до сих пор не было ни одного уроженца черного континента, тогда как одна лишь кубанская медакадемия выпустила уже сотни аутентичных айболитов для работы на Занзибаре, в Калахари и Сахаре. Хотя практику и они проходили в медицинских учреждениях Краснодарского края.
Александра Борисова и Микеле Бонгу направили на стажировку в сочинскую горбольницу. И, хотя чернокожим был только один из друзей, на практике они оба пахали, как негры-стахановцы: и в травмпункте, и в хирургии.
Главным эксплуататором юношеского труда был завотделением Герман Анисимович Скориков — превосходный хирург с пагубной тягой к высокоградусному алкоголю. Зная свою предрасположенность к спиртному, коим благодарные пациенты неразумно одаривали доктора в количестве, достаточном для открытия собственного алкогольного бутика, Герман Анисимович назначал интернов дублировать его на каждом ночном дежурстве. Причем рассматривал он эту повинность как великое благо, добродушно приговаривая:
— Отшлифуем мы тебя, Мишенька, как черный бриллиант! А Сашеньку — как белый!
Будущие бриллианты, штатно приписанные к одной лишь травматологии, сердито сверкали глазами и в приватных беседах жаловались друг другу на то, что из-за Скорикова вынуждены делать двойную работу. При Германе Анисимовиче оба осмотрительно помалкивали, согласно кивали и записывали перлы завотделения в специальную тетрадочку. Плохо интегрированный в российскую действительность Бонга делал это сугубо для душевной разрядки, а продуманный Борисов лелеял пакостную мысль в один прекрасный день продать накопленный материал сценаристам «Интернов».
После трудной рабочей ночи Герман Анисимович сладко спал на кушетке в приемном отделении, а Борисов в травмпункте отпаивал Бонгу черным, как сам Бонга, чаем и терпеливо слушал эмоциональный рассказ об удалении желчного пузыря набожной семидесятилетней бабушке с панической боязнью чертей.
Саму пугливую старушку в настоящий момент отправили от греха подальше в кардиологию, а Бонга, который оперировал ее под наблюдением Скорикова, не рискнувшего взяться за скальпель, теперь живописал случившееся. У Германа Анисимовича тряслись руки, а бабушка при виде Бонги затряслась целиком и очень обидно шептала «Изыди, сатана!» до тех пор, пока не ушла в глубокий наркоз. Бонгу это сильно задело.
— Я плохой доктор? Я хороший доктор! — горячился он, поддерживая высокий градус негодования обжигающим чаем. — Я буду лучше доктор, чем Герман! Я уже сейчас лучше доктор, чем ты!
— А вот тут, мой бриллиант, ты не прав, — добродушно возразил Борисов. — Пока вы там потрошили одну старушку с пузырем, я тут принял пять новоприбывших с разными травмами. И сделал, между прочим, интересный вывод: кажется, в городе появился маньяк! Запишу это в тетрадочку, «Интерны» смогут добавить в сюжет детективную линию.
— Какой маньяк? Какие травмы? — профессионально заинтересовался Бонга.
— Черепно-мозговые, закрытые, однотипные: удар был нанесен округлым твердым предметом, обширная гематома справа.
— Справа? — повторил Бонга — в самом деле, многообещающий айболит. — То есть бил левша?
— Соображаешь! — похвалил Борисов и потянулся за тетрадкой. — Какая тема, а? «Интерны вычислили маньяка, терроризировавшего курортный город»!
— И много он тер… ударил?
— Как минимум, троих, — Борисов открыл тетрадь. — Сегодня за помощью обратились два парня, а вчера женщину госпитализировали. Интересно, когда спохватятся наши правоохранительные органы?
— Тук-тук, — вежливо сказали от двери, которая была гостеприимно приоткрыта на случай прибытия новых травмированных. — Это приемный покой?
— Я бы сказал, что это сплошное приемное беспокойство, поэтому не стесняйтесь, заходите, если можете, или заносите, если нужно, и показывайте, что там у вас, — пригласил Борисов, типичным докторским почерком строча в тетрадке со скоростью спятившего энцефалографа.
— У нас вот что, — сказал самоходный гражданин без видимых повреждений организма, опуская на стол перед Борисовым развернутое удостоверение. — И еще один простой вопрос: не обращались ли к вам за помощью в последнее время молодые люди с травмами головы?
— Как хорошо в России работает полиция! — восхитился Бонга. — Даже лучше, чем медицина!
— Но-но! — возразил Борисов, защищая честь халата. — Мы, интерны, первыми зафиксировали грозные симптомы!
Он потряс в воздухе своей тетрадкой, открыл ее и прочитал с листа:
— В ноль часов тридцать пять минут и в ноль часов пятьдесят минут интерном Борисовым приняты пациенты мужского пола с черепно-мозговыми травмами, идентичными той, с которой накануне была госпитализирована неизвестная женщина.
— Он хорошо пишет! — восхитился Бонга.
— Может, он и рисовать умеет? — спросил товарищ с корочками. — Мне нужны портреты и паспортные данные тех двоих.
Рисовать Александр Борисов, к сожалению, не умел, но на словах описал получивших первую врачебную помощь пациентов как «маленького худого блондина» и «высокого мускулистого брюнета».
Незатейливое описание полицейского товарища устроило, а обретение паспортных данных пациентов сделало его и вовсе счастливым.
— Полагаю, именно на такой случай травмпунктам в приказном порядке запрещено принимать пациентов без паспорта, — объяснил Борисов Бонге, продолжая адаптировать коллегу к российской действительности.
— Андрей Петрович, мы знаем, кто они!
Максим Бобров догнал шефа, хорошим брассом плывущего по дорожке открытого бассейна, и порысил по бортику параллельным курсом.
— Сегодня ночью оба обратились в травмпункт и предъявили там свои паспорта.
— Ну? — выдохнул Громов и с головой погрузился в воду.
Бобров дождался, пока он вынырнет, и бойко выдал еще порцию информации:
— На овощебазе у нас работали, уволены за прогулы, некие Трудин и Хоменко.
Громов снова погрузился в воду. Бобров успел перевести дух.
— И?
— Их возьмут уже сегодня, местная полиция сориентирована. Но…
Громов нырнул и вынырнул:
— Что?
— Есть еще какая-то женщина с такой же точно травмой, и привезли ее отсюда…
Громов нырнул, произвел касание, заканчивая дистанцию, вынырнул, фыркнул и спросил:
— Откуда?
— Отсюда, из этого самого отеля! — зачастил Бобров, обрадовавшись возможности излагать пространно. — Кто она такая, в больнице не знают, ее «Скорая» привезла, они могут и без документов принимать, а у пациентки провалы в памяти, она что-то помнит, а что-то нет.
— Короче, — попросил Громов.
— Короче, надо ли выяснять личность этой дамы? У нее такая же шишка, как у Трудина с Хоменко, и на том же самом месте, а доктор в травме сказал — нетипичное это место, бил левша. А ведь один из наших подозрительных соседей как раз леворукий, вот я и думаю…
— Правильно думаешь, — одобрил Громов и поправил на глазах очки для плавания. — Забота о дамах — это очень похвально! Действуй.
— Правильно думаешь, — одобрил Громов и поправил на глазах очки для плавания. — Забота о дамах — это очень похвально! Действуй.
— Надо понимать, я снова командирован в помощь даме? — проводив глазами уплывающего шефа, вздохнул Бобров.
Оля и Люсинда обедали в номере, потому что макияж и прически им в салоне сделали вечерние, слишком праздничные для повседневного ношения.
Меню трапезы тоже пришлось составлять с учетом необходимости беречь парадную красоту, что исключало крупные куски, жирную пищу и все, что потребовало бы последующей энергичной чистки зубов. Люсинде визажист нарисовал удивительной красоты губы, и порча их идеального контура была бы более серьезным преступлением, чем нарушение государственной границы.
— И все же, у меня такое ощущение, что мы упустили что-то важное, — призналась Люсинда, разрезая на микроскопические кусочки осетинский пирог с сыром.
— Разве? — Оля огляделась.
Она и Громов достигли компромисса: Андрей дал добро на их участие в торжественном банкете от имени принца, а Оля согласилась вернуться домой завтра утром и уже уложила свои чемоданы.
— Я не про вещи говорю, а про историю с твоим похищением, — сказала Люсинда. — Вещички ты вроде уже все собрала.
— А ты не все, — Оля указала на бело-рыжий дорожный конус. — Ты заберешь этот свой сувенир? Или оставишь его в подарок отелю?
— Еще чего! Конечно, заберу! Я только еще не придумала, как его упаковать.
— А он тяжелый?
Оля вышла из-за стола, ухватила полосатый конус за верхушку и подняла над полом.
— Не о… О! — Люсинда поспешно проглотила кусок. — Что это там внутри?
— Что? — Оля подняла конус выше и увидела под ним квадратную бутылку с узнаваемой этикеткой дорогого виски.
В этот момент дверь открылась, и в номер вошел довольный румяный Громов со спортивной сумкой на плече. Увидев супругу, которая жестом ассистентки фокусника явила миру алкогольную заначку, он перестал улыбаться и с подозрением спросил:
— Что это у нас тут? Собрание анонимных алкоголиков?
— Нет! — Оля уронила конус, и он накрыл бутылку. — Как ты мог такое подумать?
— Едва проснувшись, кое-кто живо интересовался французским коньяком, а теперь я вижу хитро припрятанную бутылку, — напомнил Громов, непринужденно забирая с блюда последний кусок пирога. — Я, конечно, одобряю ваш выбор напитков, они дорогие и качественные, но должен признаться, что немного встревожен, ведь до сих пор моя супруга почти не пила.
— И, конечно, кто-то видит в этом мое дурное влияние! — пробурчала Люсинда, проводив огорченным взглядом исчезающий пирог. — Расслабьтесь, олигарх! Эту бутылку я принесла с балкона, чтобы подпереть ею закрывающуюся дверь. И по цвету жидкости в ней вы могли бы заметить, что это вовсе не виски.
— В самом деле, — согласилась Оля и снова сделала «оп», подняв конус, чтобы все увидели неправильный цвет содержимого бутылки.
— И не волнуйтесь, здесь вы будете в полной безопасности! — успокаивающе проворковал голос Боброва, и через секунду появился он сам — в роли рикши, толкающего кресло на колесиках.
В коляске, крепко вцепившись в подлокотники, с обеспокоенным видом сидела женщина в линялом халате с чернильным штампом «ГБ» на нагрудном кармане.
— Варвара! — вскричала Оля, узнавшая ее первой.
Загадочная аббревиатура на халате сразу же перестала ассоциироваться с Государственной Безопасностью.
— Бутылка! Бутылка! — заволновалась Варвара и попыталась поджать ноги, как будто означенный сосуд грозил лопнуть и затопить помещение даже не виски, а коктейлем Молотова.
Люсинде это кое-что напомнило:
— Варвара, это вы разбили наш коньяк?
— Разбили! Разбили!
— Не спрашивайте ее, у бедняжки частичная амнезия, — вмешался Бобров. — Вчера днем ее увезли из бассейна отеля на «Скорой», причем администрация гостиницы не знает, кто она и как оказалась в бассейне.
— Должно быть, и у них амнезия, — предположил Громов.
— Я тоже не знаю, как она оказалась в бассейне, ведь мы оставили ее в нашем номере, — сказала Люсинда, похлопав Варвару по руке.
— А я вас знаю! — неожиданно заявила та. — Вы Людмила, а она Ольга. Это из-за вас я потеряла кота.
— Кота? — переспросил Громов.
Видно было, что он теряет терпение.
— Ах, боже мой! — Оля в сердцах шумно шваркнула об пол дорожный конус и всплеснула руками. — Я же не нарочно! Когда меня в первый раз попытались похитить, я случайно напугала Варвариного кота. И она почему-то решила, что найдет его с моей помощью.
— Потому что Варварина тетя Клара Абрамовна, а она ясновидящая, сказала, что у Романчиковой везения даже больше, чем глупости, — любезно подсказала Люсинда.
Оля с укором посмотрела на предательницу.
— Я обязательно должен познакомиться с этой мудрой женщиной, — пробормотал Громов.
— Послушайте, вы все говорите не о том! — поднял руки Бобров. — Давайте отметим действительно важные факты! Во-первых, Ольга Пална и Людмила Алексанна вчера утром оставили здесь Варвару в полном здравии, а после обеда ее обнаружили без сознания в душевой бассейна.
— А в промежутке она разбила наш коньяк, — повторила Люсинда. — И это тоже немаловажный факт, потому что за этот коньяк еще придется выложить десять тысяч рублей!
— Мы не знаем, кто разбил коньяк, — справедливости ради напомнила Оля. — Мы только предполагаем, что это сделала Варвара, потому что в номере не было никого, кроме нее и еще горничной, а горничная утверждает, что она только убрала осколки и затерла мокрое пятно на ковре.
— Но если принять во внимание медицински доказанный факт получения Варварой черепно-мозговой травмы, идентичной тем травмам, которые нанесли вашим, Ольга Пална, похитителям ваши же, Ольга Пална, соседи…
— Макс, они не знают про левшу! — перебил помощника Громов.
— Что значит — не знают про Левшу? — высокомерно вздернула нос обиженная Оля. — «Левша» — повесть Николая Лескова, написанная в 1881 году…
— Опять вы не о том! — Бобров помотал головой. — Левша — это один из ваших соседей, Василий Антипов.
— И почему, собственно, вы считаете эту информацию важной?
— Да потому, что и похитителей ваших, и Варвару ударил по голове левша!
— А… Ага. Ага-га, — забормотала Люсинда. — Ого-го! Так это что получается?
— Получается, вполне возможно, что Варвару ударил по голове Антипов, — подсказал невозмутимый Громов.
— Но зачем?!
— Я полагаю, чтобы устранить свидетеля. Ваши соседи — воришки. Есть основания полагать, что в пентхаусе они обосновались на деньги, которыми разжились незаконно. Вероятно, по привычке присваивать чужое добро они полезли к богатым соседям, намереваясь чем-то поживиться. После вашего ухода они проникли в номер, не предполагая, что здесь есть кто-то еще, и неожиданно наткнулись на Варвару.
— А она их тоже увидела! И, чтобы случайная свидетельница не подняла шум, они ее оглушили! — подхватила эстафету Люсинда. — А потом отвезли на приватном лифте прямиком в бассейн и засунули в душевую, имитируя несчастный случай!
— Что-то мне это напоминает, — сказала Оля и потерла лоб.
— Стой! — рявкнула Люсинда. — Мне это напоминает, что у тебя на лице парадный макияж, не смей его размазывать!
— Нет, мне это напоминает что-то другое…
Она задумалась.
Ей никто не мешал: Варвара отстраненно помалкивала, Громов нарочито спокойно допивал сок, Бобров терпеливо ждал продолжения, а Люсинда метнулась к зеркалу, чтобы проверить свой собственный макияж.
— Интересно, а как они проникли в наш номер? — вслух задумалась она, проинспектировав боевую раскраску и успокоившись.
— Наверное, использовали отмычки, — подсказал Бобров. — Квартирные воры виртуозно владеют отмычками, которые способны заменить любой ключ.
— У нас вместо ключа электронная карта, — машинально возразила Оля. — Так что обыкновенные отмычки — не вариант.
— Ну, вообще-то отмычки — вариант, потому что у нас с соседним номером смежные террасы, а между ними такая дверца, к которой нет проблем подобрать подходящий ключик, — Люсинда отвернулась от зеркала. — Впрочем, ключ-карта тоже вариант. Воры могли свистнуть ее у горничной.
— Вот! — Оля щелкнула пальцами. — Вот что мне напомнил вывоз бессознательной Варвары в бассейн — убийство горничной!
Громов поперхнулся соком.
— Да, вы же не в курсе, у нас тут был такой печальный эпизод, мы с Люсиндой случайно нашли на чердаке мешок с трупом, — видя, как багровеет лицо супруга, заторопилась с объяснениями Оля. — И, хотя следствие не делилось с нами своими тайнами, мы с Людой логическим путем вычислили, что жертвой преступления стала наша горничная, Рита, она же Гита.
— Она картавила, — влезла с непрошеной помощью Люсинда. — И говорила вот так: «Я не бгала! Я никогда не бегу!»