«Подожди, сын, – говорил ему старый боярин, – Недолго нам с матерью осталось на этой земле жить. Твои братья женаты, у них полно забот о собственных семьях. Он нас же заботиться, кроме тебя, некому. Если уйдешь и ты, мы останемся одни, без помощника, без утешителя. Послужи нашей старости, и Бог зачтет тебе эту службу пуще монашеского послушания».
И Варфоломей всякий раз соглашался с отцом. Уже тогда душой он чувствовал то, о чем много позже скажет другой великий святой русский, Серафим Саровский: послушание выше поста и молитвы. Действительно, это так. Ведь первородный грех, который считается прародителем всякого греха, а значит, и всякого зла, был грехом сыновнего непослушания. Адам ослушался Бога, и за это был изгнан из Рая. Почитание родителей и следование их воле – вернейший путь, по которому человек может вернуться в Рай и войти в Царство Небесное. Поэтому подвиг послушания считается одним из величайших.
Когда Кирилл и Мария почувствовали близость смерти, они сами выразили желание принять на себя ангельский образ, то есть, уйти в монахи. Ни один человек не знает точно срока своей кончины, но Бог иногда открывает это праведникам, кто всю жизнь служил Ему и людям. Родители Варфоломея были именно такими праведниками.
В трех верстах от Радонежа был Покровский Хотьков монастырь, который состоял из двух отделений. В одном проживали старцы, в другом – старицы. В этот монастырь и ушли Кирилл и Мария, чтобы здесь в покаянии и молитве приготовиться к жизни иной. Вскоре после этого в жизни брата Стефана случилось горькое, но вместе с тем важное событие. Умерла его жена Анна, и Стефан остался один с двумя сыновьями. Жену свою Стефан похоронил в том же Хотьковом монастыре, где жили его родители. О детях Стефана стал заботиться его брат Петр, а сам он принял монашеский постриг и остался в монастыре, чтобы ухаживать за немощными уже родителями. Впрочем, старые бояре-схимники недолго несли монашеский подвиг. Через полгода они мирно скончались и были похоронены на монастырском погосте.
Братья-монахи
Сорок дней после смерти Кирилла и Марии оставался Варфоломей в Хотьковом монастыре и молился за упокой их души. Затем возвратился он в Радонеж. Все небогатое имущество родителей после их кончины досталось Варфоломею. Однако ни в каких мирских благах он не нуждался, а потому употребил наследство свое на дела милосердия: каждый день кормил нищих и раздавал бедным деньги. Когда же закончились все средства, с легкой душой ушел Варфоломей из Радонежа и направился обратно в Хотьков, к брату в монастырь. Велика была радость его оттого, что наконец-то сбылось то, к чему стремился он всю жизнь. Но душа, призванная к великому подвигу, не успокоилась на этом. Варфоломея звала тяжелая жизнь отшельника, его тянуло в лесную глушь, где мог бы он всего себя посвятить молитвенному деланию. Он уговаривает Стефана покинуть монастырь и стать отшельником. Тогда это было возможно: всякий, кто жаждал уединенного жития, мог пойти в лес, построить там хижину или выкопать пещеру, и поселиться в ней. В те времена свободной земли было много, а частные владения располагались на благоустроенной, обработанной веками земле. Лесная глушь была ничьей. Туда и направились братья. Долго ходили они, выбирая место для жительства, и, наконец, нашли то, что искали. То место было особенное: по преданию, часто видели над ним свет или огненный столб, а иные ощущали благоухание. Эта местность представляла собой пригорок, на котором была небольшая плоская поляна. Из-за своего возвышенного положения называли это место Маковцем. Помолясь, братья стали рубить лес и строить кельи. Через некоторое время рядом с кельями поставили они и церковку. Все работы братья выполняли сами: не было средств нанимать плотников со стороны, но главное – они хотели потрудиться Богу сами.
Основание Троице-Сергиевой Лавры
Когда церковь была готова, Варфоломей спросил Стефана, как старшего, во имя какого святого следует освятить этот храм.
«Зачем спрашиваешь меня о том, что сам лучше меня знаешь? – отвечал ему старший брат. – Ты, конечно, помнишь, как не раз покойные родители наши при мне говорили тебе: «Блюди себя, чадо: ты уже не наше, а Божие; Господь Сам избрал тебя прежде твоего рождения и дал о тебе доброе знамение, когда трижды возгласил ты во чреве матери, во время литургии». И пресвитер, тебя крестивший, и чудный старец, нас посетивший, говорили тогда, что это трикратное проглашение твое предзнаменовало, что ты будешь учеником Пресвятой Троицы; итак, пусть церковь наша будет посвящена Пресвятому Имени Живоначальной Троицы; это будет не наше смышление, а Божие изволение: пусть же благословляется здесь имя Господне отныне и во веки!»
Итак, церковь была освящена во Имя Пресвятой и Живоначальной Троицы. Таким скромным было рождение жемчужины русского Православия – Троице-Сергиевой Лавры.
Не было большей радости для молодого инока Варфоломея, как служить Богу и нести тяжкий подвиг телесных трудов в суровых и диких лесах. Но всякому подвигу – своя мера. Брат его, Стефан, не выдержал трудностей лесной жизни и ушел в Москву. Там, в Богоявленском монастыре он подвизался по мере сил, а через несколько лет стал игуменом. Варфоломей остался в лесной пустыне один.
В одной из обителей Радонежа жил смиренный старец по имени Митрофан. Иногда он навещал Варфоломея в лесной его глуши и служил Литургию в Троицкой церкви. В одно из таких посещений юноша-инок попросил своего духовного наставника и друга постричь его в монахи. 7 октября 1342 года Варфоломей принял ангельский образ с именем Сергия. По свидетельству братий, присутствовавших при этом, как только новопостриженный приобщился Святых Христовых Тайн, по всей церкви разлилось благоухание, которое распространилось далеко за пределы пустыни.
«И был Сергий первый постриженник своей уединенной обители, первый начинанием и последний мудрованием, первый по счету и последний по тем смиренным трудам, которые сам на себя возлагал; можно даже сказать, что он был и первый и в то же время – последний, потому что, хотя и многие после него в той же самой церкви принимали пострижение, но ни один не достиг меры его духовного возраста» – писал об этом событии блаженный Епифаний.
В уединенной пустыни
Семь дней старец Митрофан находился в Сергиевой пустыни и давал наставления в монашеской жизни. Затем он удалился в Хотьков, и молодой инок остался один. Много страхов претерпел он, множество испытаний. Но такова жизнь монашеская! Духовная брань, как называют борьбу с искушениями, страхами и бесовскими видениями – непременная ступень на пути восхождения к святости.
Вот что пишет об этом архимандрит Никон:
«Рассказывал впоследствии сам Преподобный своим ученикам: однажды ночью вошел он в уединенную церковь свою, чтобы петь там утреню, но лишь только начал молитвословие, как вдруг пред его взорами расступилась стена церковная, и в это отверстие, как тать и разбойник, не входящий дверьми, вошел сатана видимым образом; его сопровождал целый полк бесовский – все в остроконечных шапках и в одеждах литовцев, которых тогда боялись на Руси не меньше татар… С шумом и дикими воплями, скрежеща зубами от адской злобы, мнимые литовцы бросились как бы разорять церковь; пламенем дышали их богохульные уста…
«Уходи, уходи отсюда, беги скорее, – кричали они подвижнику, – не смей долее оставаться на этом месте: не мы на тебя наступили – ты сам пошел на нас! Если не уйдешь отсюда, мы разорвем тебя на части и ты умрешь в наших руках».
«Таков обычай у диавола, – замечает при сем блаженный Епифаний, быть может повторяя поучительное замечание своего великого аввы, – таков обычай у бессильного врага: он гордо хвалится и грозит поколебать землю и иссушить море, хотя сам по себе не имеет власти, падший дух, даже и над свиньями» (см.: Мф. 8: 31,32).
Нимало не смутился духом Сергий от этих бессильных угроз, только еще крепче, еще пламеннее стала восходить к Богу его смиренная молитва: « Боже , взывал он словами псалмопевца: кто уподобится Тебе, Не премолчи, ниже укроти, Боже. Яко се врази Твои возшумеша. (Пс. 82: 2–3)… Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут, яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия » (Пс. 67: 2–3)… И не вынесли падшие духи пламенной молитвы Сергиевой, и исчезли так же внезапно, как явились.
В другое время вся келия пред взорами Преподобного наполнилась отвратительными змиями, так что не видно было и пола. Еще раз, когда Преподобный читал в пустынной хижине ночное свое правило, вдруг пронесся шум по чаще лесной и кругом его келии послышались бесчисленные крики бесовских полчищ: «Уходи же отсюда! Зачем пришел ты в эту глушь лесную, что хочешь найти тут? Нет, не надейся дольше здесь жить: тебе и часа тут не провести; видишь – место пустое и непроходимое; как же ты не боишься умереть тут с голоду или погибнуть от рук душегубов-разбойников?.. Найдет тогда кто-нибудь труп твой и скажет: вот был бесполезный человек!.. Да и звери хищные бродят вокруг тебя в пустыне, готовые растерзать тебя; и мы не оставим тебя в покое; не думай, чтобы мы уступили тебе это место, искони пустынное… Итак, если не хочешь умереть внезапною смертью, то беги отсюда, беги теперь же, не озираясь ни направо, ни налево, иначе – смерть тебе и погибель от руки нашей!»
И снова Преподобный возопил Богу в слезной молитве, и опять Божественная сила приосенила его, и рассеялось полчище бесовское. А сердце подвижника исполнилось несказанной сладости духовной, и он уразумел, что отныне дана ему навсегда победная власть наступати на всю силу вражию (Лк. 10: 19); и воспел он тогда, ликуя духом, как новый Моисей, благодарственную хвалу Господу словами Святого Писания. «Благодарю Тебя, Господи, – взывал он из глубины благодарного сердца, – Ты не оставил меня, но скоро услышал и помиловал!.. Ты сотворил со мною знамение во благо, и видят ненавидящие меня, и постыжаются, ибо Ты, Господи, помог мне и утешил меня. Десница Твоя, Господи, прославилась в крепости; десная рука Твоя сокрушила врагов моих и державною крепостью Твоею истребила их до конца!»
Первые насельники обители
Так, борясь со страхами и искушениями, жил отшельник Сергий в своей уединенной пустыне. Места были глухие, страшные: рядом с его келией бродили дикие звери. Однажды угодник Божий увидел перед своей хижиной огромного медведя. Подумав, что зверь, должно быть, голоден, Сергий взял хлеба и дал его медведю. Тот съел и убежал в лесную чащу, а на следующий день снова пришел к монаху «в гости». С тех пор инок делил обед свой с медведем, а иногда, когда хлеба было мало, отдавал тому и свою часть. И через какое-то время «дикий зверь сделался до того ручным, что слушался его слова и был кроток пред ним, как овца».
Через пару лет со времени поселения его в глухих лесах Радонежских узнали о молодом подвижнике в соседних селениях. Стали приходить к нему люди – кто-то за советом и утешением, а кто-то за благословением на иноческую жизнь. Иногда приходили по два, по три человека, и умоляли его разрешить им поселиться вместе с ним. Зная, что лесное пустынножительство трудно, и помня о том, что даже привычный к монашеству брат его Стефан ушел отсюда, Сергий, прежде чем дать такое разрешение, испытывал каждое сердце. Когда видел он, что человеку дана мера для этого подвига, то благословлял его поселиться здесь. Стали пришельцы строить себе келии на Маковце, и так мало-помалу образовывалась обитель. Первые годы учеников Сергиевых было всего двенадцать, как повествует Никон, число это оставалось неизменным много лет. Все 12 келий преподобный сам обнес высоким деревянным тыном, чтобы звери лесные не могли проникнуть внутрь и наделать бед. Не было в монашеском братстве ни начальника, ни игумена, и, хотя среди братий за старшего бесспорно признавался преподобный Сергий, по внешнему образу его жизни никто не мог бы сказать, что здесь он управляет всем. По словам архимандрита Никона, «подражая кроткому и смиренному сердцем Господу, он управлял только посредством своего примера, и точно, по слову Христову, был первый тем, что был всем слуга (Мк. 9: 35). Три или четыре келии для братии он построил своими руками, сам рубил и колол дрова, носил их к келиям, молол на ручных жерновах, пек хлебы, варил пищу, кроил и шил одежду и обувь, носил на гору воду в двух водоносах и поставлял у келии каждого брата. Когда кто-нибудь из братий отходил ко Господу, угодник Божий своими руками омывал и приготовлял к погребению усопшего. Одним словом, он служил братии, по выражению блаженного Епифания, как купленный раб, всячески стараясь облегчить их трудную жизнь пустынную, хотя и приводил братию в немалое смущение таким глубоким смирением и трудолюбием». Сергий служил другим, «как раб купленный», для себя же не имел и часа свободного. Никто из братий не видел его спящим: все время свое проводил он в труде и молитве. Тем не менее, такая многотрудная, напряженная жизнь не ослабила его. Сил у Сергия было, как пишет Епифаний, «противу двух человек».
Игумен обители Троицкой
Девятнадцать лет прошло после прихода к преподобному Сергию первых насельников. А обитель все еще жила без игумена. Впрочем, на отношении братий между собой это никак не влияло. По свидетельству летописца, меж ними царила братская любовь: каждый готов был пожертвовать для другого всем, хотя бы самой жизнью. И хотя во всех трудах и подвигах монашеских наставником был для них преподобный Сергий, все же настоящим духовным отцом сделаться он не мог, так как не был положен в иереи, а значит, не смел принимать тайну исповеди. Обители всегда не хватало своего священника, но особенную нужду в нем почувствовали, когда разразилась в стране моровая язва, уносившая жизни тысяч человек. В это время Сергиева обитель стала прибежищем для многих сотен, надеявшихся в монастыре если не спастись от бедствия, то хотя бы умереть по-христиански. Таким образом, сам промысел Божий располагал к тому, чтобы в пустыни появился свой священник, а с умножением насельников – и свой игумен. Братия не хотели видеть игуменом никого, кроме как своего покровителя и наставника. Много раз приходили они к Сергию просить его стать их игуменом. Преподобный Сергий, как мог, отказывался от игуменства. Привыкший с детства отворачиваться от любых, даже малых соблазнов, он считал игуменство соблазном великим. «Желание игуменства есть начало и корень властолюбия» – говорил он. Братья настаивали, и, в конце концов, Сергий согласился – нет, не возглавить монастырь – а пойти к епископу и попросить игумена для их обители. В то время делами митрополии управлял епископ Афанасий; этот благочестивый человек был наслышан о преподобном Сергии и его обители. Выслушав пришедшего, Афанасий ответил так:
«Господь Бог устами пророка Давида сказал: вознесох избранного от людей Моих… ибо рука Моя заступит его (Пс. 88: 20, 22); и апостол говорит: никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон (Евр. 5:4) А тебя воззвал Господь Бог от чрева матери твоей, как от многих слышал я о том; посему ты и будь отныне отцом и игуменом для братии, тобою же собранной в новой обители Живоначальныя Троицы».
...Нищета убогой пустыни
В то время на Руси уже было много монастырей; большинство их располагалось недалеко от городов и сел; часто монастыри имели свои села, от которых кормились. Князья и бояре давали щедрые пожертвования на монашеские обители, приходские храмы тоже приносили доход. Но Сергиева пустынь отстояла далеко от человеческих жилищ. Непроходимые леса отделяли ее от окружающего мира; кто бы стал рисковать жизнью и здоровьем и идти в непролазную чащу с дарами для иноков? Все необходимое для жизни ученики Сергиевы себе добывали сами: питались с огородов и пашен, выделывали лен на одежду; каждый обеспечивал сам себя. Ни общих трудов, ни общих трапез еще не было. Оттого в этой благословенной пустыни часто не было самого необходимого. «Чего ни хватись – всего нет, как выражался блаженный списатель жития Сергиева; нередко случалось, что ни у кого из братий не было ни куска хлеба, ни горсти муки, даже недоставало соли; о масле же и других приправах нечего было и говорить. И много приходилось пустынникам терпеть нужды при таких суровых порядках пустынного жития; но Сергий веровал Богу верой твердой, испытанной скорбями, и Бог исполнял по вере его; он уповал, и упование никогда не посрамляло его!». Бывало так, что не было вина для Причастия, пшеницы для просфор, ладана для каждения – и тогда приходилось обходиться без свершения Литургии. Не было воска для свечей – братия возжигали лучины. Но, как повествует летописец, «сердца юных подвижников горели тише и яснее всяких свеч, и пламень их молитвы трепетал воздыханиями, из глубины сердечной восходившими к Престолу Божию!». Как свидетельствует преподобный Иосиф Волоколамский, в обители Сергиевой царила такая нищета, что и священные книги переписывались не на свитках, а на бересте. До сих пор в Троице-Сергиевой Лавре хранятся святыни тех времен: деревянные сосуды, употреблявшиеся для свершения Божественной Литургии и простое, грубое священническое облачение преподобного Сергия…