– Такой план, полагаешь? Назаров – марионетка и вообще никто?
– Я только про его потешную карьеру. А мы допускаем, что он может быть убийцей. Кстати, о фирме – дохлой и хилой. Клиенты у них вроде есть, но документы все липовые, похоже. Мне удалось получить один договор с какой-то базой. Она им заплатила деньги не такие уж маленькие за подбор определенного количества работников. Прилагается пофамильный список. Все – мертвые души. Либо таких давно нет в живых, либо их не было в принципе. Вымышленные персонажи. Если есть совпадения по имени-фамилии, то их нет по указанному адресу и наоборот. Попался один, у которого все совпало, так он вообще ни про такую фирму, ни про базу сроду не слышал. Всю жизнь работает на заводе спецсплавов.
– Мошенничество – не наш профиль.
– Да, но я люблю полноту образа. А для полноты образа Генки Назарова многого не хватает. А Станислава Коровина, который его куда-то двигает, ты не собираешься вызывать?
– Вызывал. Такой весь из себя продвинутый юрист. Добрый дядечка. Заулыбал меня. Мы просто, говорит, своим клиентам находим полезных людей. Кто клиенты – коммерческая тайна. Зачем им кто-то сдался – тайна клиентов. Такой продуктивный разговор. Уходя, он сказал: «Вы обращайтесь, если что».
– Ну, да. Так он и должен был себя вести. Его надо как-то брать за жо… За тайну. Их у него много, но есть, наверное, и самая дорогая… Вот у него, к примеру, две сотрудницы подрабатывают проституцией.
– Ты считаешь, ему дороги их секреты?
– Нет, не дороги на самом деле, это я просто для примера сказал. Они себя по инету продают. Ему по барабану, – вздохнул Сергей. – А я надеялся через их публичную, так сказать, деятельность найти ключ к его тайнам. Меня вот что занимает. Генку кто-то послал к Коровину, – и он сразу кому-то сгодился. А немного раньше Гена случайно оказывается в ресторане с этим типом – седым и рябым. Он говорит, что тот вроде какое-то дело ему предлагал. Но он по склерозу не помнит. Слава, попроси, пожалуйста, своих людей поискать рябого типа. По базам, картотекам. Моих возможностей не хватает. Ну, все на нем сходится. Может, он и есть Генкин босс и спонсор? И все было в таком порядке: сначала он увидел нашего дебила, а потом кто-то Генку послал к Коровину, который вроде бы случайно нашел ему покровителя.
– Такое может быть запросто. Но ты хочешь, чтобы мои люди эту работу проделали. А как это продвигает расследование убийства, которое случилось до того, как Назаров пришел к Коровину?
– Смешно, – пожал плечами Сергей. – Ты как будто действительно не понимаешь. Этот седой может иметь отношение и к Генкиной фирме, и к любым делам Назарова. Вот смотри. В документах – несуществующие люди. Но могут быть и реальные люди, которых почему-то указывать в документах нельзя. Могут существовать и другие бумаги, которых я пока не видел. К примеру, какие-то люди отправлены по запросу в другой город. А их там нет. Это может оказаться системой идеальных убийств, поскольку человек всем скажет, что уехал на работу, возможно, выпишется. Или его выпишут, когда его уже на свете не будет.
– Ты не понял, что мы эти документы не получим? Я же сказал: по Назарову у нас полный облом.
– Но это же о чем-то говорит, правда?
– Знать бы о чем. Ладно, Серега. Седого будем искать. Можешь не ходить вокруг да около. Он тебя интересует в связи с исчезновением девочки, которую опекала одна из твоих подруг. Масленников рассказывал. Он считает, пора заводить дело. Ребенка, скорее всего, нет в живых. Знаю, что вы не нашли ее среди мертвых в моргах. Но ее могли где-то закопать. Пусть родственники пишут заявление. Мы – не Генкина контора. У нас – реальные дела. Если ты забыл.
– Слава, ты не поверишь, я стал очень стеснительным. Вот не мог тебя об этом просить. Черт, прям слеза прошибла. Только ее родственники уже отказались помочь. Бабушка не хочет ни о чем говорить, ни в чем участвовать и вообще является подозреваемой, на мой взгляд. Она тоже знакома с седым. И тоже не помнит, о чем они с ним говорили.
– Тогда пусть заявление пишет твоя подруга. Неформальный опекун.
– Будет сделано, Вячеслав Михайлович! – встал и отдал честь Сергей.
Глава 5
В этой старой квартире в одном из арбатских переулков Алле было хорошо, как нигде и никогда. Три комнаты, давно без ремонта, только необходимая и очень простая мебель. Довольно чисто для одинокого мужчины.
– Ко мне раз в неделю приходит уборщица, – прочитал ее мысль Александр Васильевич. Так у него бывало постоянно. – Ну, и сам иногда что-то сметаю. Иногда после ночной работы все покрывается сигаретным пеплом и пылью… Пылью чьих-то жизней. Так мне кажется, когда переработаю. Ужинаем! Я все сюда принесу. Это единственный стол в квартире, который не завален бумагами. Кухонный тоже не расчистить быстро. Я там читаю газеты и книги, для еды и готовки – один уголок. Его площадь рассчитана до миллиметра. На одного человека.
– Давайте я приготовлю?
– Ни в коем случае! Я же сказал: отработанный процесс. Просто бросаю на сковородку несколько кусков мяса. В это время варится кофе. Надо бы только забежать в магазин за хлебом, сливками, конфетами, пирожными, что ли… Ну, за женской едой.
Алла рассмеялась.
– Борцы за равные права женщин назвали бы «сексизмом» ваше деление еды по половому признаку. Не надо никуда бегать. Давайте вашу мужскую еду. Моя приятельница говорит, что нужно есть с мужчиной то, что ест он: узнаешь, о чем думает.
– В любом случае узнаете, – серьезно ответил Александр Васильевич. – У меня нет привычки врать: вообще отсутствует такой фермент в крови. И нет времени на выверты.
– Я это сразу поняла, – кивнула Алла.
– Немного коньяка выпьете? – нерешительно спросил он.
– Конечно. Я не пьянею, не пристаю и не рыдаю… И меня немного знобит от того, что рассказал Сережа.
– Значит, программа такая. Ужин с коньяком, потом обсуждение рассказа Кольцова. Другой порядок не получится, как я понимаю. Если начнем сразу обсуждать, станет не до ужина.
Алла пила коньяк, который в принципе не любила, ела мясо, к которому была вроде равнодушна, растягивала маленькими глотками кофе, слишком крепкий на ее вкус. Растягивала, потому что ей все казалось вкусным и было страшно начать разговор о своих проблемах. Как будто что-то разрушится, какая-то ее временная защита. Она улыбнулась и сказала:
– У меня странное чувство: иллюзорной защищенности со всех сторон. На минуту, час, два… Я самой себе кажусь нерожденным птенцом в скорлупе, которая пока не разбита. Все так надежно, уютно, а птенец возьмет да и разобьет свое последнее безопасное убежище. А я похвасталась, что не пьянею.
– Вы не пьянеете, – сказал Масленников. – Вы женщина-ребенок, которая никогда не чувствовала себя в безопасности. Отсюда такой образ. Я очень надеюсь, что чувство защищенности не пройдет от того, что вы мне расскажете. И я уважаю вас за то, что вы со своей ранимостью и, видимо, бедой пытаетесь помочь существу, еще более беззащитному.
– Вы – добрый человек, – перевела дыхание Алла. – Но эта ваша манера называть вещи своими именами… По-вашему, я – безнадежная жертва по жизни?
– По-моему, с этим можно работать, – сказал Александр Васильевич, и Алла беззаботно рассмеялась. Какой странный, милый человек ей встретился. Опытный клиницист, великий мастер последних диагнозов, уверенный в том, что с беспомощностью и отчаянием живых жертв можно работать.
Алла почти спокойно рассказала о том, что Сергей узнал от жены Рахима. О том, как это совпало со сном Насти. Версии Сергея она выслушать не могла, потому что разозлилась на обоих. Для них – это ее беда, вот в чем дело. Они вдвоем, а она – одна.
– Это несправедливо, – заметил Александр Васильевич. – У Насти – дар ученого и дар сострадания. Есть и такой. Это очень редко совпадает, но ей можно верить. Она все принимает близко к сердцу. А Сережа… Влюбленный Кольцов – явление, конечно, неожиданное для всех нас, но он – профессионал. Настоящий. Другой вопрос, что мы все можем вас злить и раздражать, потому что время идет, а девочку не нашли. Алла, я скажу чудовищную банальность. Наверняка вам это уже не раз говорили. Но это же хорошо, что мы ищем и не находим девочку среди мертвых. Я дал задание всем моргам Москвы и Московской области. Я езжу по всем звонкам и сверяю с фото найденных девочек. Просто не говорю вам. Оля может быть жива! И если кто-то ее найдет, то это только Кольцов.
– А он может не найти? – по-детски спросила Алла.
Масленников вздохнул.
– Ну, зачем задавать такие вопросы… На них не бывает ответов. Алла, что делать с вашей матерью? Точнее, с вашими отношениями? Только не спрашивайте, могла ли она заказать убийство ребенка или что-то в этом роде. Вам не ответит никто. Узнаем со временем, но допрашивать ее пока бессмысленно. Только припереть уликами, которых, увы, нет. Но я согласен с Настей, ваша мать может быть вообще ни в чем не виновата. Кроме этого избиения. Девочка могла убежать.
– Мама сумасшедшая?
– Ну, для точного диагноза нужно ее наблюдать в клинике. Но по всему у нее шизофрения. Ей не грозит слабоумие, она может и дальше существовать в обществе. Но расколотое сознание, искаженное восприятие и все эти препараты, о которых вы говорите, они могут вялотекущую форму превратить в острую… Отсюда приступы агрессии. Как врач я должен ей посочувствовать, но меня беспокоит ваше положение. Да, вам надо пожить отдельно. Вам необходимо спасать себя. Ваша мать спасется, я в этом уверен. Ее мания – любовь к себе, неуязвимая позиция. Пока вы рядом, ее раздирают эмоции по поводу того, что вы ее недостаточно цените. Она успокоится, когда будет одна. Ее любимый человек – она сама. Пройдет время, все уляжется, и у вас наладятся отношения.
Алла подняла на него ставшие огромными и трагическими глаза.
– А Оля как же…
Сердце Александра Васильевича рванулось из груди. Наверное, никогда он не испытывал такой жалости. Или это не жалость?
– Девочка моя, – он поднял Аллу со стула и прижал к себе, – я же обещал: мы со всем справимся.
– Мы? – посмотрела она на него сквозь слезы. – Вот я все и нарушила. И напилась, и реву, а сейчас приставать начну. – Она обняла его за шею и коснулась солеными, открытыми для поцелуя губами его твердых губ.
Женщине-ребенку Бог послал мужчину-отца. Алла не поехала в тот вечер искать себе квартиру.
Глава 6
Настя пришла к Сергею довольно рано. У них уже выработался синхронный режим – в разных квартирах. Они работали по ночам, потом встречались, обменивались информацией, потом, если получалось, расходились досыпать. Марина Евгеньевна еще спала, дверь Насте открыл Сергей и сразу повел ее к себе.
– Я замучил маму, – признался он. – Она у себя ходит, вздыхает из-за того, что у меня свет горит. Для нее всегда было предательством – заснуть, если я не сплю. У нас фотка смешная есть в альбоме. Папа снимал. Мама спит, положив голову на стол. Покормила меня. Я, веселый такой маленький паршивец, весь из себя сияю только мне ведомым восторгом. И подпись папы: «Угадайте, кто всю ночь не давал маме спать». Так и сейчас. Она просто свалилась.
– Бедная. Я свою мать тоже извела. Она тяжело пережила похороны папы, вдруг поняла, что его не просто нет с нами, а вообще нет на свете. Все хлопоты были на ней. Потом она все же уступила мне и переписала квартиру на Инну, его жену. В результате у нас такая же ситуация. Она проваливается в сон иногда прямо на диване на кухне. Потом говорит смущенно: «Я прилегла на пять минут. Смотрю – уже утро. И у тебя все свет горит». А на ней весь институт держится.
– Настя, – шепнул ей на ухо Сергей, – у меня отпуск кончается. Пора возвращаться к себе. Я же там не просто живу, там мой штаб. Клиенты приходят. Здесь я не устраиваю проходной двор. Может, и твоей маме полезно отдохнуть от тебя? Тем более… Ну, тем более… Как я без тебя?
– Давай этот вопрос пока не решать, ладно? Ведь тут у тебя еще много дел… Я вообще считаю, что жизнь сама нам стелет под ноги наши дороги. Нам только кажется, что мы их выбираем…
– Понятно. Фаталистка. Что и требовалось доказать. Ты что-то сегодня рано. Ничего не случилось?
– По делу кое-что есть, по мелочам. Но, возможно, и случилось! Я не нахожу Аллу. Она поехала вчера к своей заведующей, чтобы та помогла ей снять квартиру, но телефон у Аллы недоступен. И, ты представляешь, она не приезжала к этой Ларисе Николаевой. Я утром звонила в редакцию, там был только охранник, я наплела, что ищу Аллу, будто я ее сестра из деревни. В общем, много правдоподобной ерунды, он поверил и дал телефон Ларисы. Аллы там не было, и она ей даже не звонила. Почему ты так смотришь? Почему ты спокоен?
– Тебе лучше сесть, Настя. И как можно удобней. В кресло. Я обожаю сообщать подобные новости. Но от этой можно и упасть.
– Сережа!
– Все нормально. Продолжаю. Вчера после общения с Земцовым я, как это часто бывает, решил заехать к Масленникову. Кстати, Алке я тоже не дозвонился. А ей нужно срочно писать заявление насчет Оли. С показаниями жены Рахима, информацией о больнице, чтобы всех вызывали в качестве свидетелей. Ну, это потом. Короче, я приехал, усталый и голодный, с ужасной жаждой, как одинокий степной волк…
– Сережа, не увлекайся.
– Ты не поверишь. У него Алка была! Они ели, ворковали и пили коньяк!
– Ты знаешь, я почему-то не очень удивлена. Я заметила, как он на нее смотрел, когда она пришла к тебе, помнишь?
– Конечно, нет! То есть я помню сей факт глобальной проверки моей деятельности, но чтобы Масленников смотрел на кого-то, кто не является трупом…
– Сережа, ты в своем уме?
– Извини. Заносит. Это нервное. В общем, посмотрел я на них, говорить там не с кем в принципе. Они меня не особенно заметили. Дали коньяка рюмку и кусок мяса, по поводу которого я сомневаюсь, что это было мясо. Подошва, одним словом. Это у него не для разового использования.
– Ужас, Сережа, что ты говоришь.
– Главное, что я делаю! Работаю. В свой долгожданный отпуск! А тот, кто вроде являет собой само служение делу… И та, что нас презирает за бездействие, они… Настя, мне кажется, они, еле вытерпев мой короткий визит, сразу…
– Не надо! – решительно сказала Настя. – Ты не сможешь остановиться. Если честно, Алле этот мужчина встретился как награда за все ее испытания.
– Ты что, тоже на него запала? – грозно спросил Сергей. – Вы ж обе – не совсем стандартные. Среднестатистическая женщина никогда не назовет мужчиной Масленникова. Он мужчина для нас, коллег, потому что делает самую тяжелую работу. Но для женщины это потрошитель в законе…
– Так. Или ты перестаешь говорить ужасы и пошлости, или я…
– Ты не уйдешь! Это ужас и пошлость – так меня пугать. И шантаж. Я просто с тобой поделился новостью. А с кем еще мне делиться? Впрочем, это будет интересно половине Москвы. Я просто не успел.
– Только попробуй. Наверняка между ними вообще ничего нет. Ей нужно было с кем-то посоветоваться. Она нам перестала доверять.
– Ничего нет? В тот момент не было. У них не было для этого времени. Они ели, пили и переглядывались. Но сейчас… Настя, если бы я не заметил надвигающийся шквал…
– Понятно. И как ты поступил?
– Ну, как. «И пошли они, солнцем палимы, повторяя: «Суди его Бог… Где же русский мужик не стонал…» В общих чертах – так.
– А ведь здорово, – вдруг мелодично рассмеялась Настя. – И то, что произошло, и то, что ты, как всегда, в каждой бочке – затычка…
– Это комплимент? – Сергей схватил ее и поднял с кресла. – Или что?
– Только не вздумай сказать пошлость. Убью!
– Верю, – скорбно сказал Сергей. – Почему-то сразу поверил. Хотя глаза у тебя добрые… Слушай, пока мама спит… Может, потом поработаем? Чтобы она видела наш трудовой экстаз? А не какой-то другой…
Марина Евгеньевна проснулась, вышла в коридор, сразу поняла, что к Сергею пришла Настя и им пока лучше не мешать. Она приняла душ, приготовила завтрак, прибрала немного. И только потом постучала в дверь комнаты сына.
– Мамочка, сейчас, – радостно проорал Сергей и открыл дверь, запертую изнутри на ключ. Он так не поступал никогда в жизни.
Марина Евгеньевна подавила вздох и вошла к ним, улыбаясь. Настя поздоровалась с ней, но по лицу ее – нежному, более яркому, чем обычно, – прочитать было ничего невозможно. Все такая же загадочная, вся в себе. Сережа уставился преданно. Он за минуту изобразит любое чувство, чтоб развлечь кого-то или порадовать. Артист, что с него взять.
– Вы такие странные, – вдруг вырвалось невольно у Марины Евгеньевны. – Когда у тебя, Сережа, закончится отпуск и ты уедешь к себе… Не знаю, есть ли у вас совместные планы. Но мне хотелось бы, чтобы когда-нибудь мне оставили красивого малыша, похожего на вас, только у меня он не стал бы странным. Это был бы настоящий малыш!
– Ничего себе! – опешил Сергей. – Настя, я ничего не пропустил? У нас никого такого нет? И не появится в ближайшее время какой-нибудь подходящий маме малыш?
– Нет, – серьезно ответила Настя. – Хотя в принципе это бывает.
– Да ты что! – изумился Сергей. – Мама, один вопрос. А почему ты меня не воспитала менее странным? Я даже не подозревал, что кажусь тебе таким.
– Понимаешь, – задумчиво сказала Марина Евгеньевна. – Я, наверное, слишком много времени отдавала ученикам. А ты… Ты страшно доминировал буквально с пеленок. Ты и сейчас непредсказуем и неуправляем.
– И ты хочешь отыграться на моем бедном несуществующем детеныше?
– Да, – печально ответила Марина Евгеньевна. – Я хочу отыграться. Твой отец ушел из жизни, а у меня осталось столько любви. Ты улетел в свою свободу, а я осталась со своей любовью. У меня ее столько, сколько может принять только маленький ребенок… Вам, наверное, непонятно. Но дети рождаются с невероятной потребностью в любви, которая просто гасится временем, окружающими, средой.
– Какой грустный у нас получился разговор, – сказала Настя, посмотрев на Сергея и его маму взглядом «Неизвестной». – Оставшаяся любовь… Невостребованная. И мы действительно странные. Мне очень жаль, Марина Евгеньевна.