– Спасибо, – сказал я.
Кричевский дождался, пока отойдет, взглянул на Ищенко, тот развел руками. Кричевский улыбнулся.
– Я бы тоже решил, что приписываем много. Но я озвучиваю мнение вот этого товарища. Когда я сказал, что еду на встречу с вами, он напросился со мной хотя бы шофером. Для него тот нефтепровод – больное место. Он там сидел в окопах, выдерживал натиск… И когда вдруг враги стали друзьями, а воинствующие группировки предложили сотрудничество, для него это было громом с ясного неба.
– Но это случилось в одном-единственном районе! – возразил я.
– Да, но в остальных… гм… сопротивление пошло на убыль. Началось почти русское: «а что делать», «а кто виноват», а это, сами понимаете, уже поражение. Мой друг именно тогда о вас услышал. И полагает ваш эквивалент в две воздушно-десантные дивизии.
Полковник покачал головой.
– Не бреши. Это я сказал тогда, когда вылез из окопов. А потом, разобравшись, я оценил товарища Факельного, как крупный завод оборонного значения, который бесперебойно производит атомные подлодки, крылатые ракеты с ядерными зарядами, ракеты стратегического назначения… опять же, сразу с термоядерной начинкой.
– Да? Но тогда, помнишь, когда мы влипли в Персидском заливе, он пришел, как могучий авианосец! Это был удар… Прямо какая-то Илиада. Их же сдунуло, рассеяло, они бежали! Мы захватили столько оружия… Вас тогда еще сравнивали с Гераклом, тот тоже вроде в этих местах завалил огромную многоглавую гидру.
Я жмурился, как кот на большой толстой рыбе, которого сверху еще солнышко обласкало. Да, была пара хулиганских романов, я их так назвал, да и общественность так оценила, но в том регионе, где идеям придается значение такое же важное, как жратве и шмоткам в России, они произвели впечатление взорвавшейся бомбы.
– Да, – ответил я наконец, – да, было… Но тогда сложилась такая ситуация… Да и настроение у меня как раз… Не помню, то ли сосед-среднеазиат насрал в лифте, то ли его дети расписали стены подъезда бранью… но я выстрелил по всем этим… Чтоб одним снарядом. Стрельба, что называется, по квадратам. Когда сметают и правых, и виноватых.
Полковник широко улыбался.
– Это был великолепнейший выстрел!.. Ковровая бомбежка не смогла бы сделать такое!
Я развел руками.
– Теперь я подобного не делаю даже в раздражении.
– А в злости? – спросил Ищенко.
– Даже в ярости, – ответил я честно.
Ищенко всматривался в меня, словно просвечивал, потом обмяк и откинулся к спинке кресла. Я его не убедил, вижу, такого так просто не проведешь, но он должен ощутить мою искренность… которая неподдельная.
Кричевский спросил быстро:
– А как воюете теперь?.. Простите, заранее говорю, что не поверю, будто ушли с поля боя.
– А я на него и не заходил, – ответил я так же искренне. – У вас устарелые термины. Даже баллистические ракеты можно запускать из дальних бункеров, не видя ни противника, ни поля боя, а только цели в виде кружков на географической карте. А уж война методами инфистов…
– Инфистов, – повторил Кричевский. Он кивнул, в голосе прозвучало удовлетворение. – Вот мы и добрались до сути. Владимир Юрьевич, нам известно, что некоторые заказы правительства вы все-таки выполняли…
– Чепуха, – ответил я.
– У нас данные…
– Неверные.
– По крайней мере дважды выполняли, – сказал он спокойно. – Первый раз, когда на Северном Кавказе возникла новая ветвь ислама, ходжисты… Перед этими радикалами даже ваххабиты показались политкорректными демократами из окружения Старохатской. Но молодежь к ним потянулась. К счастью, на этот раз правительство сразу оценило опасность… ну, не само правительство, там в то время работал Мельник… жаль, очень недолго. Мельник посоветовал двинуть туда войска, а сам тут же обратился к вам. Так было? Вы в короткий срок создали произведение, что на глубоком эмоциональном уровне разрушило их стойкость и уверенность. А до этого ходжисты успели нанести ряд поражений правительственным войскам, они смеялись над пропагандой, довольно хилой и никчемной… Но вам удалось.
Я отмахнулся.
– При чем здесь правительство? Даже Мельник? Я не работал на правительство. И не собираюсь. Просто в том случае наши интересы совпали. Я счел, что ходжисты… ну, неправы. Ваххабиты, моджахеды – в какой-то мере правы, но не ходжисты. Конечно, то было не мое дело, вмешиваться не собирался, но когда Мельник явился и выложил на стол пухлый бумажник, очень пухлый, надо сказать, я не заколебался.
Полковник задвигался в кресле, глаза стрельнули по сторонам, сказал негромко:
– У нас бумажники тоже не тощие.
Я покачал головой.
– Я же сказал, в том случае мои интересы и интересы правительства совпадали. И хотя ему, правительству, до фени мнение такой мошки, как я, но, как видите, это хорошо, когда есть поддержка в народе. Во мне, то есть.
Кричевский молчал, заглядывал на дно стакана с остатками кофе. Ищенко стиснул челюсти, побагровел, под кожей напряглись рифленые желваки, глаза сузились. После глубокого выдоха он перевел дыхание и сказал почти задумчиво:
– Так на какой же козе к вам подъехать? Может быть, вам не чуждо понятие патриотизма?
– Не чуждо, – согласился я. – Однако я сам определяю его рамки.
– Что, они совсем узкие?
– Это смотря под каким углом рассматривать.
– Гм, – сказал он замедленно, – второй случай с правительством был еще интереснее… Правда, в нем тоже просматривается ваш личный интерес, ваши пристрастия.
– Вы говорите о… том незначительном случае с танкером?
Ищенко кивнул, а Кричевский задумчиво улыбнулся.
– Не такой, – проговорил он, – уж он незначительный. Кроме того, были и другие отголоски того выстрела, осколки от ваших снарядов летят далеко и бьют сильно. Даже теперь все еще летят и все еще бьют! Никакое другое оружие так не действует. Так на чем вас поймать?.. Я говорю с вами очень откровенно и очень трезво. Вы нам нужны. Очень! Но в то же время я понимаю, что принудить вас не сможем. Принудить можно выкопать канаву или нарубить дров, можно даже принуждением или шантажом завербовать шпиона, заставить работать на себя главу чужого правительства… но вот только творческого человека, чувствую, принудить невозможно. Он выдаст требуемый роман, картину, песню, симфонию… вроде бы все сделано, но в произведении не будет того огня, который ожидали, а… а придраться невозможно! Работа сделана. Так что мы хотим, как видите, чтобы вы работали с нами добровольно.
Глава 13
Ищенко жестом подозвал официантку, велел повторить с кофе, да не жадничать, взять чашки побольше. И бутерброды принести двойные. Да так двойные, кофе же делаете?
Она исчезла, уже повеселев, он же посмотрел в мою сторону задумчиво.
– У меня есть промежуточный вариант… Пусть товарищ… э-э… Владимир просто прочтет цикл лекций нашим слушателям. У нас готовятся специалисты по пропаганде, Владимир Юрьевич. Там лучшие умы, там элита, потому все, что скажете, не будет зря разбросанным бисером.
Я пожал плечами.
– Не представляю.
– Как читают лекции?
– Что читать.
– О том, как работать инфисту.
– Такой методики нет, – объяснил я. – Не говоря уже о том, что я – писатель, а не лектор. Никогда этим не занимался. Да и не тянет.
– Мы знаем, – сказал Кричевский, – что вы учите молодежь из своей группировки, как писать правильно. То же самое можете в любой произвольной форме рассказать нашим слушателям. Уверяю вас, оплата вас не разочарует.
Я скептически фыркнул.
– Сомневаюсь. Работники бюджетных организаций получают немного.
Он кивнул.
– Абсолютно верно. Но я берусь найти спонсора, который будет доплачивать. Уверяю вас, доплата превзойдет все ваши ожидания.
Я посмотрел на их лица. Эти люди не отстанут. Но, возможно, это и есть компромисс, что их устроит, и не очень будет напрягать меня? Но самое главное, о чем пока молчу, эти люди смогут защитить от всех доброжелателей, которым просто необходимо мое участие в их партиях, движениях, организациях.
– Но сами вы представляете, – поинтересовался я, – чего хотите? Мне кажется, простите, не очень. Иначе бы пригласили не меня, а настоящих преподавателей. Профессионалов.
Нам принесли еще кофе и бутерброды, некоторое время отхлебывали, откусывали, довольно жмурились. Наконец Ищенко посмотрел на Кричевского вопросительно, тот слегка наклонился ко мне через стол, придавая голосу доверительность.
– Мы хорошо себе представляем, чего хотим. Потому именно к вам. Хотя информационные войны идут с библейских времен, они все еще штука новая, непонятная. Всегда на первых ролях стояли более ясные простым мозгам военных обычные виды вооружения. Но сейчас, когда обычное применять как-то нехорошо… вот так сразу, полыхает информационная война. К которой, признаться, мы не готовы. А специалистов нет вовсе.
Я развел руками.
– Вы могли убедиться, что из меня специалист – никакой. У меня нет методик, я даже не владею терминами, которыми так легко и просто щеголяют привычные… э-э… сотрудники.
– Никакой специалист?
– Да, – подтвердил я. – Я – самоучка.
Он грустно улыбнулся.
– Ну и что? Мы же с вами понимаем разницу… Они умные и начитанные сотрудники. По два диплома, а то и по три. Знают по шесть языков. Литературу – от Гильгамеша до Васи Пупкина. Они вас могут презирать… да и презирают, если уж откровенно, вы не укладываетесь ни в какие их рамки. А раз не укладываетесь, значит – бездарь. А читает вас народ взахлеб лишь потому, что он весь – туп, глуп, неразвит, спивается, деградирует… Лишь немногие понимают, что раз уж вы – чемпион, пусть даже непонятно, как и почему, то надо изучать именно ваш опыт, а не тех правильных авторов, которых прочел и тут же забыл. Так что мы будем изучать ваш опыт. Опыт чемпиона, рекордсмена, опыт победителя! От вас всего лишь требуется рассказывать, как лично вы добились успехов. Какими приемами.
Ищенко добавил хитро, по крайней мере так наверняка считает:
– А может, вам просто хочется быть единственным и неповторимым?
– Я и так неповторим, – ответил я. – Даже, кстати, вы тоже неповторимы.
Он уловил иронию, кивнул:
– Я о другом. Не страшитесь, что быстро подрастут молодые, сильные, а вы их вооружите методикой… с которой вас свергнут с первого места?
Я вспомнил свою Главную Книгу, усмехнулся. Уже не свергнут.
– У меня нет методики, – ответил я. – Хотя, разумеется, как у всякого профессионала, есть излюбленные и отточенные приемы. Только полнейшие придурки полагают, что профессии слесаря, инженера, банкира или политика надо учиться, а вот писательство – это от Бога. Как бы ни был талантлив от рождения пианист, но его подолгу учат бренчать на рояле, а потом он еще часами терзает соседей гаммами… То же самое и в профессии писателя. Надо не просто уметь писать буковки, но и знать, как их расставлять, чтобы вызвать у читающего нужное вам воздействие… Словом, с немалым сомнением и большой осторожностью я… принимаю ваше предложение. Но что же я буду читать?
– Курс лекций, – ответил он с преувеличенной живостью.
– Каких?
Он ответил почти так же уверенно:
– По литературе.
– Ну, знаете ли, – ответил я, – для чтения лекций уже много книг навыпускали, каждый автор пытается казать что-то умное, посмотрите. У вас свои… особености, вот и подгоните под свой профиль.
Он отмахнулся.
– Они будут читать по книгам, которые вы напишете. На то они и профессора. А вы – творец! Нам повезло, что удалось вас пригласить на встречу. Читайте и говорите им все, что хотите. Вам карт-бланш.
Я осведомился:
– А это не будет выглядеть… э-э… несколько странно?
Они переглянулись, Кричевский широко и с некоторой ехидцей заулыбался.
– Нисколько. В программу обучения наших… семинаристов хотели еще всобачить и курс археологии. Представляете? Не волнуйтесь, ваш курс лекций по литературе как раз втиснется между рукопашным боем и стратегией танковой атаки.
Я поежился.
– Ну и соседи… Они ж меня сплющат, как ломоть ветчины на бутерброде!
– Главное, чтобы курсанты переварили, – ответил он неожиданно серьезно.
Я пожал плечами.
– Я привык объяснять на пальцах. Некоторых это шокирует, но я ведь не вижу, кто умный, а кто дурак?.. Это каждый из вас держится в своем кругу: домохозяйки с домохозяйками, собачники – с собачниками, а мне нужно накрыть выстрелом всех, я ж бью по квадратам, не глядя! Потому все на пальцах, как с идиотами… Чтобы поняли даже те, у кого слюни до полу.
– Отлично! – вырвалось у Кричевского. Похоже, он почему-то сильно сомневался в моем согласии. Или считал своих коллег как раз идиотами, которым надо непременно на пальцах. – Великолепно!
– Но только, – предупредил я, – я не представляю на утверждение никакие планы лекций, никакие ссылки на авторитеты, никакие методики предшественников.
Кричевский торопливо кивнул.
– Уладим.
– Вам дан карт-бланш?
– Нет, – ответил он, – но зато сказали, что вас нужно привлечь любой ценой.
Ищенко встретился со мной взглядом и слегка кивнул. Да, мол, любой.
– Кстати, – сказал он неожиданно, – с теми ребятами из движения «За Родину!» мы уже уладили. Вас они больше не потревожат, мы им пообещали пару очень знатных генералов в качестве гостей. Вообще-то неплохое движение. Но вас мы им не отдадим.
Он улыбнулся почти дружески, но мой висок ощутил холодное прикосновение пистолетного ствола.
Они отбыли первыми, как и положено гостям, распрощавшись так тепло, что моя симпатия к обоим возросла по экспоненте. Похоже, в самом деле в ФСБ служит элита, аристократы, умеют себя вести, умеют держаться, умеют говорить и очаровывать.
Я некоторое время еще допивал кофе, ведь я «дома», затем оставил деньги на столике, вышел. Солнце охватило жаркой волной, асфальт начинает прогибаться под подошвами, будто ступаю по толстому ковру. Спускаясь по ступенькам на улицу, видел, как большая черная машина с тонированными стеклами сорвалась с места парковки, а следом за нею немедленно пристроился спортивного вида автомобиль.
Информационные войны, подумал я в лифте на обратном пути, велись всегда, но если в обычной войне меч и щит апгрейдиваются ноздря в ноздрю, то в инфизме жуткий перекос: наступательное информационное до сих пор намного сильнее оборонительного. Видно еще по самой первой схватке, где более слабый противник нанес поражение самому Богу. В той войне Бог заранее поставил информационную защиту вокруг единственного уязвимого места: мол, сожрешь яблоко – склеишь ласты!.. Его оппонент в ответ умело отыскал самое слабое место в самой защите, ибо известно, что женщины воздействию поддаются сильнее, чем твердолобые мужчины. Змей построил свое сообщение на чисто позитивных аргументах, умалчивая о негативных. Так и нужно говорить с аудиторией, если та обладает образованием и интеллектом, а там было и то и другое, ведь пара создавалась по образу и подобию самого Творца. Расчет нападающего был на распространение информации традиционным путем с помощью длинного женского языка…
Вот так до сих пор побеждает обычно тот, кто нападает. Если не побеждает, то не потому, что противник сумел выставить умелую защиту, а потому что выступил очень неумело и с гнилым оружием. Штаты побеждают прежде всего потому, что первыми приняли это оружие на вооружение, вложили в него деньги, привлекли на работу самых талантливых инфистов.
Вот почему в остальном мире, запоздало прозревшем, началась такая погоня за нами, инфистами. В обычной войне годится любой ванька с улицы: ему шинель на плечи и винтовку в руки – иди воюй! Нет винтовки – возьми палку. А в этой войне достаточно одного хорошего воина, чтобы опрокидывать армии, завоевывать города и села. Конечно, король собирает всех богатырей и героев, кого сумеет привлечь, так что при каждом троне с десяток супергероев, как богатыри князя Владимира, рыцари Круглого Стола или герои Махабхараты, но главный удар наносит один, остальные как бы на подхвате, на страховке.
Похоже, Кристина знает больше, чем говорит, потому так упорно называет меня героем.
Я нарочито не стал открывать дверь ключом, а то сделает вид, что я застал ее врасплох, выйдет вовсе голая… а то и выкинет что-нибудь еще покруче. Кристина отворила сразу, примчавшись в прихожую, как олененок.
– Ну как, – выпалила она, – прошла встреча?
На ней не только оранжевые шорты, но и маечка. Сейчас она напоминает аристократку, что собралась на теннисный корт. Правда, в шортиках, но кто теперь блюдет правила? И вроде бы чем-то смущена. Не показывает виду, но у меня острый глаз, писатели должны чувствовать оттенки и ньюансы, вот я и чувствую. Возможно, все-таки пыталась пошарить в моем компе. Видеонаблюдения у меня, ессно, внутри квартиры нет, но сейчас информация в компах действительно защищена, эти хакеры всех достали, наконец-то от них поставили такие стены, что даже корпорации взломщиков только тупо стучат в нее лбами. К тому же сами коды автоматически меняются, так что шансов на проникновение вообще нет.
– Все в порядке, – ответил я запоздало и пошел в комнату, которая мой кабинет.
Она двигалась следом, вглядывалась пытливо, женщины тоже могли бы стать по своей чувствительности писателями, если бы умели еще и лепить слова одно к одному.
– Это как?
– Склонили прочесть цикл лекций, – объяснил я. – Кристина, не волнуйтесь, это не в ущерб вашему гонорару. Я все равно не работаю все двадцать четыре часа в сутки. От силы – три-четыре. Пять-шесть – это уже в особые периоды. Остальное время расходую весьма… нерационально.
Она сказала ядовито:
– Да-да, я успела заметить самую большую директорию, самую обновляемую, с множеством апгрейдов, в корневой директории… Директорию, в которой вы трудитесь особенно долго, упорно, настойчиво, не щадя сил…