Мы слушали все это и думали: «Что за х… ня?» Я был вынужден уточнить у Дона, тот ли это парень перед нами, поскольку я принял слова Леона на веру. Но Дон был в той же группе населения, что и я, поэтому он подтвердил, что это был подлинный Айсберг.
Несмотря на то что он был в пижаме, можно было почувствовать его харизму. Он знал, что мы пришли, чтобы воздать ему должное и поучиться у него. Мы были в тысячедолларовых костюмах, сшитых на заказ, у нас были прекрасные кожаные кошельки – но это не произвело на него ни малейшего впечатления. Он ожидал нас и знал, что мы должны были прийти к нему.
Бывало так, что прежде, чем пойти потусоваться в клуб и пообщаться с девушками, мы навещали Айсберга и получали его благословение.
– Как дела, Айсберг? Мы собираемся гульнуть сегодня вечером, – говорил я.
– Хорошо, только будь осторожен, молодой человек. Когда будешь веселиться, не позволяй девушкам прикасаться к себе. Я знаю, что ты весьма известен и что тебе это трудно, что ты, наоборот, хотел бы, чтобы девушки прикасались к тебе. Но ты не должен так делать, сынок. Скажи им: «Эй, убери от меня руки! Что у тебя за душой, детка? Под кем ходишь? Не лапай меня детка, пожалуйста». А ты позволяешь всем им трогать себя, смеешься и улыбаешься. Майк, это неправильно. Я понимаю, Майк, ты сейчас вращаешься среди сливок общества, но тебе не следует позволять этим женщинам так обходиться с тобой. Что с тобой, чувак, разве ты какой-нибудь урод? Ты должен сказать им: «Я могу выбрать тебя, но вначале я хочу познакомиться с тем, под кем ты ходишь. Он солидная фигура?» Ты должен узнать ее происхождение. Если у нее тупой сутенер в кроссовках за два доллара, то лучше с ней не связываться.
Айсберг выглядел довольным своей жизнью. В нем не чувствовалось какой-либо неуверенности в себе. Он жил в полуразрушенном многоквартирном доме, который стоил самое большее пятьдесят тысяч долларов, а я был миллионером. У меня в кошельке было больше денег, чем стоил весь дом Айсберга. Но мы отдавали ему должное. Прежде чем мы ушли в тот день, я велел Дону дать Айсбергу немного денег. Он отломил около десяти кусков.
На другой день Айсберг прочитал мне целую лекцию.
– Майк, ты очень опасный парень. Если так будет продолжаться, то у тебя будут проблемы с женщинами всю жизнь, потому что ты всех их трахаешь – а потом хочешь дать им все, полный вперед, ты готов дать им все, что у тебя есть. Мой мальчик, у тебя всегда будут проблемы с женщинами. Я вижу, что ты стремишься удовлетворить каждую женщину и ты каждый раз теряешь при этом. Ты позволяешь им овладевать тобой. Тебе недостаточно телячьих нежностей, «любовь-морковь» не для тебя, ты должен действовать, рисковать, ты слишком эмоционален с женщинами. Ты всегда будешь иметь с ними какие-то связи, или они будут иметь с тобой какие-то связи, потому что ты должен удовлетворять свои чувства. А это очень опасно, опасно для тебя самого. Ты будешь давить на самого себя, ты перестанешь себя нормально чувствовать, ты перестанешь удовлетворять женщин. Это все проблемы с твоей матерью. Это отражение твоих отношений с ней.
Айсберг был болен и готовился умереть. Он сказал мне, что хотел бы быть похороненным в гробу, который замуровывается в стену, над землей, чтобы до него не добрались клопы и тараканы:
– Послушай, Майк, я не хочу лежать в земле, я хочу быть в стене. Я не хочу, чтобы меня ели тараканы и клопы. Я красив, Майк. Я не хочу, чтобы они ели мои глаза. Я слишком много дал миру, Майк.
Вот какими высокомерными бывают сутенеры. Сутенер хотел бы быть на собственных похоронах, чтобы посмотреть, кто на них пришел. Его не волнует, что он умер, он просто хочет убедиться, что весь мир пришел проститься с ним.
Я дал ему двадцать пять тысяч долларов наличными из своего кошелька и вежливо сказал ему: «Друг, не беспокойся об этом. Это тебе для стены». Айсберг взял деньги и ответил: «Ух ты, чувак!» Он ни разу не сказал: «Спасибо». Вот почему я любил его. Он держался до самого конца. Думаю, он ожидал, что это я скажу ему «спасибо» за то, что дал ему свои деньги. Большинство сутенеров не заботятся ни о ком, но я знал, что он другой. Если бы я не считал его хорошим человеком, я бы никогда не дал ему денег.
* * *Где-то спустя неделю после того, как я женился на Робин, я ночевал в Катскилле. Когда я проснулся, я увидел, что выпал снег. Я позвонил Биллу Кейтону, чтобы сообщить, что не смогу добраться в город, поскольку он просил меня подписать новый контракт на оказание управленческих услуг. В него внесли изменения, чтобы констатировать, что в случае смерти Джимми или Билла их жены получат их долю доходов. Это казалось достаточно безобидным, но я должен был почувствовать неладное, когда Билл попросил комиссара полиции Олбани прислать полицейскую машину, чтобы отвезти меня в город. Они желали, чтобы этот документ был непременно подписан.
Джимми и Билл были там вместе с Хосе Торресом. Хосе был представлен в качестве комиссара бокса в Нью-Йорке, но я полагаю, что он находился там, чтобы помочь своим друзьям Джимми и Биллу.
Мой следующий бой был с Тони Таббсом в Японии. Если я считал, что в США ко мне относятся как к знаменитости, то в Японии это вообще перешло всякие границы. Когда мой самолет приземлился, там была массовая истерия, меня обступили тысячи кричащих фанатов. Наш поединок был первым мероприятием в Токио Доум, новом стадионе, который вмещал шестьдесят пять тысяч зрителей. В течение часа после того, как билеты поступили в продажу, было продано 80 процентов из них. Японский промоутер, господин Хонда, остановил свой выбор на Тони Таббсе в качестве моего противника, полагая, что у него лучшие шансы продержаться до последних раундов и удовлетворить публику. Дон Кинг даже пообещал Тони 50 000 долларов в качестве бонуса, если к началу боя тот обеспечит себе вес меньше 235 фунтов[101]. Но Тони в то время сражался с какими-то своими духами-искусителями и не смог сделать такой вес.
Робин присоединилась ко мне в Токио, и Ларри Мерчант взял у нее интервью непосредственно перед поединком.
– Въедливые зрители хотели бы знать, как могла женщина, ходившая в колледж Сары Лоуренс и Гарвардскую медицинскую школу, так необдуманно влюбиться в парня, который окончил суровую школу жизни? – спросил он.
– Бог мой, я тоже хотела бы это знать! У нас есть много общего. Мы оба из обычных семей. Это была своего рода любовь с первого взгляда. Вначале было трудно, но мы прошли через это – и поженились.
Из обычных семей? Может быть, они были вполне обычными для Айсберга Слима. Но Робин нравилось внимание к себе.
Бой длился недолго. Я прощупал Таббса еще в первом раунде и был рад, что он не пытался клинчевать. Ему было тяжело вести бой при таком весе. Во втором раунде мы обменялись ударами, и я потряс его левым в висок. Затем я провел серию жестких ударов по корпусу, и когда он оторвался от канатов, сбил его с ног левым хуком.
Когда Ларри Мерчант брал у меня интервью после боя, я был преисполнен своей обычной мании величия:
– Я не желаю, чтобы меня били. Я не желаю, чтобы меня сбивали с ног. Я не желаю проигрывать!
На обратном пути в Нью-Йорк Робин в самолете стала давить своим авторитетом. Она загнала Билла Кейтона в угол и, как он рассказывал, заявила ему: «Я миссис Майк Тайсон, и я здесь главная». Она потребовала, чтобы ей показали все документы, касающиеся моих соглашений с Биллом и Джимми. Для меня было бы лучше, если бы она потребовала, чтобы ей показали какие-нибудь книжки. Будь там Джимми, я уверен, ситуация сложилась бы не так остро. Он обращался с людьми более человечно, чем Билл. Но Джимми был вынужден пропустить поединок, потому что он находился в больнице в Нью-Йорке. Он солгал мне, когда сказал, что не сможет присутствовать из-за того, что хочет найти какие-то редкие кадры о черных боксерах на рубеже веков.
Никто не говорил мне, что Джим был серьезно болен, поэтому, когда Робин спустя несколько дней после возвращения в Нью-Йорк позвонила мне в лимузин, она меня буквально ошарашила.
– Майкл, Джимми умер, – сказала она.
Эта новость меня совершенно выбила из колеи. Я длительное время знал Джимми. Я чувствовал, что Кас доверил меня Джимми, который был очень близок к Касу. Если Кас был для меня как отец, то Джимми был как брат. Поэтому можете себе представить, какое горе меня охватило, когда я узнал, что Джимми более девяти лет страдал хроническим лимфолейкозом и скрывал это от меня. Хуже всего было то, что все лгали мне, утверждая, что с Джимми все в порядке. Скорее всего, именно поэтому Билл так настаивал на полицейском эскорте для меня, чтобы я мог подписать контракт до своего поединка с Таббсом.
На следующий день я полетел в Лос-Анджелес на похороны Джимми. С его уходом стервятники уже кружили вокруг свежей добычи: меня. Там был Дон Кинг, и мы вместе с ним несли гроб с телом Джима. Меня удивило, что Билл выбрал Дона, потому что ранее Билл пытался исключить Дона из процесса продвижения и обеспечения моих боев. Я был готов биться об заклад, что Дон надавил на Билла и пообещал, что поможет справиться со мной. Ведь мы с Кейтоном не были близки. Во время траурной церемонии Дон и Хосе Торрес были за церковью, вероятно, обсуждали дела. Уверен, что Хосе закидывал удочку насчет своего возможного участия в управленческих вопросах, связанных со мной. Он вскоре после этого собирался уходить с прежней работы.
Когда я был на похоронах, Робин и ее мать устроили сцену в нью-йоркском офисе банка «Меррилл Линч», который занимался моими финансами. Берт Шугар, уважаемый журналист в мире бокса, случайно оказался в то время в офисе и наблюдал, как Робин и ее мать кричали на сотрудников банка.
– Дайте нам наши деньги! – требовали они. Когда мой менеджер отказался, Робин назвала его «ублюдком». Они хотели снять пять миллионов наличными, чтобы купить для нас дом в Нью-Джерси, который присмотрела мать Робин. До того как я улетел в Лос-Анджелес, Рут заставила меня подписать доверенность на Робин, чтобы она могла снимать деньги с моего счета. Наутро в день похорон Робин позвонила мне из офиса «Линч» и передала трубку менеджеру. Он объяснил, что мои деньги вложены в краткосрочные инвестиции, которые с 14 апреля утраиваются и не подлежат обложению налогом. Процент от них позволил бы оплатить большую часть моих налогов за 1988 год, вот почему он не рекомендовал бы снимать эти деньги. Я внимательно выслушал его, а затем попросил выдать им деньги. Я был влюблен. Я был Лохом.
Рут нашла нам очень хороший дом. Он был в Бернардсвилле, штат Нью-Джерси, в тридцати милях к западу от Нью-Йорка, но автомобильного движения совершенно не чувствовалось, словно дом находился более чем в трехстах милях от города. Это был просторный каменный дом, который ранее принадлежал заместителю госсекретаря США у президента Рузвельта. Я привлек одну испанку, чтобы подобрать отделку и обстановку, мы выбрали роскошную мебель высшего качества. У каждой комнаты был свой стиль: одна была в средиземноморском, другая в викторианском. В то время я не знал этого, но Рут обходила моих друзей и предлагала им, если они не против, сделать нам свадебный подарок, уточняя, что нам не хватало мебели. Теперь вы понимаете, с какими аферистками приходилось иметь дело?
Но я проводил в этом доме не так много времени. Когда Робин работала, мы ездили в Лос-Анджелес, где находилась ее работа. Периодически мы устраивали вечеринки. Рут и Робин ненавидели моих друзей из Браунсвилла. Они строили из себя таких честолюбцев, которые не желали опускаться до тусовок с людьми из гетто. Робин однажды даже заказала биотуалеты для вечеринки, потому что она не хотела, чтобы мои друзья ходили в дом мочиться.
В тот же день, когда они бушевали в офисе «Меррилл Линч», они уведомили офис Кейтона о своем требовании ознакомиться со всеми финансовыми документами, касающимися меня. Как только мы поженились, словно щелкнул какой-то переключатель. Робин стала более требовательной. Ее уже многое не устраивало. Они с матерью хотели все больше и больше власти надо мной. Я устал от этого и начал трахать все больше и больше других девушек.
Однажды мы с Робин и Рут были в центре Манхэттена в ресторане негритянской кухни. Робин засунула руку в мой карман, чтобы достать деньги оплатить счет, и вытащила несколько презервативов. Она пришла в бешенство, хотя Рут не казалась встревоженной. «Робин, все нормально, такое бывает в начале брака», – сказала она. Думаю, она просто не хотела огорчать курицу, несущую золотые яйца. Когда мы вышли из ресторана, Робин все еще была вне себя. Сев за руль, она поехала вниз по Варик-стрит, чтобы вернуться в Нью-Джерси через Тоннель Холланда. Она и так-то никогда не водила хорошо, а в этот раз она была так сердита, что протаранила своим «Бентли» автомобиль перед нами.
Водитель этой машины вышел и принялся кричать на нас, поскольку у него была повреждена рука. После того как я дал ему двадцать тысяч долларов наличными, он побежал, именно побежал прямо к тотализатору в соседнем квартале. Затем на сцене появились два копа из управления порта. Я не хотел, чтобы у Робин были неприятности, поэтому взял вину на себя и сказал им, что это я был за рулем. Настолько я был влюблен в нее в то время. Один из полицейских, казалось, был очень рад встретиться со мной. В его глазах я прочел склонность к воровству. Он так нахваливал мою машину, что мне стало ясно: этот возьмет взятку. Поэтому я предложил ему автомобиль, если он не будет сообщать о происшествии.
– Я не могу этого сделать, – сказал он.
– Можете, – возразил я. – Вы слишком много работаете. Вы каждый день рискуете своей жизнью. Вы заслужили это.
– Что же мне делать с «Бентли»? – спросил он.
– Продайте на запчасти, – предложил я.
– Не говори мне этого, – произнес он таким тоном, словно уже обдумывал именно этот вариант.
К этому времени Робин с матерью уже скрылись с места преступления на такси. Пока коп обдумывал мое предложение, на сцене появился еще один мужчина, который заявил, что ему тоже сломали руку в результате инцидента. Коп немедленно набросился на него.
– Я не собираюсь выслушивать тебя! Уе… вай отсюда! – велел он.
Я оставил машину и взял такси, чтобы доехать до офиса Кейтона. Там я позвонил в полицию: «Блин, мой «Бентли» украли. Верните мне, блин, мою машину!» Я в тот же день получил ее обратно.
После нескольких месяцев с Робин и ее матерью я начал сходить с ума и позвонил Джину Килрою, который был правой рукой Али.
– Эти женщины сводят меня с ума. Они обращаются со мной как с рабом. Мать разговаривает со мной так, словно я ее муж, – пожаловался я.
Не только Робин и ее мать, все вокруг меня соперничали за право контролировать меня, стоило только Джимми сойти со сцены. Эти дамы в присутствии своего адвоката, Майкла Винстона, провели встречу со мной и Биллом. Они получили все финансовые документы, но не смогли ничего из них понять, поэтому показали их Дону Кингу. Как раз это и было ему нужно. Он принялся настраивать Робин и Рут против Кейтона, поскольку Кейтон пытался отрезать Дона от участия в моей рекламной кампании.
На самом деле я не обращал внимания на все эти интриги, которые плелись вокруг меня. В июне мне предстоял один из самых важных боев в моей карьере – решающее сражение с Майклом Спинксом, который в сознании многих был народным чемпионом мира в тяжелом весе. Если бы он отказался от участия в объединительном бою[102], он должен был бы отказаться от своего чемпионского пояса по версии IBC[103]. Я упорно тренировался. Меня не интересовало построчное изучение своих чертовых контрактов. Я был полным чмом.
Мы все прошли в офис «Меррилл Линч» и перевели десять миллионов долларов в другой банк, чтобы эти женщины имели все льготы по выписыванию чеков на указанную сумму. Кстати, незадолго до этого я истратил более полумиллиона долларов на ювелирные изделия, одежду и меха для них обеих и 85 000 долларов на «БМВ» для Робин.
Непосредственно перед тем, как я собирался принять участие в рекламе «Диетической пепси», Рут остановила съемочные камеры, шантажируя Кейтона. В результате он согласился сократить свою прибыль с 33 до 25 процентов. Это была очень хорошая новость. Большинство менеджеров получали всего 10 или 15 процентов, он же стриг с меня треть моих рекламных доходов.
К концу мая верный пес Рут, адвокат Уинстон, подал гражданский иск, чтобы избавиться от Кейтона в качестве моего менеджера. Я не возражал. После того как все эти парни лгали мне о состоянии Джимми, я больше не мог им доверять. Я чувствовал, что мне нужно начинать с чистого листа. Мысль о том, что они могли просто отпасовать меня от Джимми к Биллу, как какого-то раба, выводила меня из себя. Я не знал, что мне выбрать. У меня по-прежнему не было полной ясности в отношении своей боксерской карьеры. Когда я проводил бой, я думал о ее завершении. Но когда я не проводил поединков, я хотел драться. Я был в разладе сам с собой.
Робин заявила, что у нее случился выкидыш. Она якобы была на третьем месяце беременности, когда мы поженились. Сейчас был июнь, она не работала, так что я знал только то, что она валялась в постели и утверждала, что у нее случился выкидыш. Теперь-то я рад, что у нас нет ребенка, хотя тогда какая-то моя часть его хотела. В любом случае, она совершенно не желала ребенка от меня. Она бы умерла, если бы ей пришлось возиться с черным младенцем, похожим на меня.
Мне уже начинало действовать на нервы давление, которое на меня оказывалось. У меня была встреча с журналистами, писавшими на тему бокса, и я продемонстрировал на ней, что мое терпение кончается и я теряю самообладание:
– Вы портите людям жизнь. Я сейчас разговариваю с вами, ребята, как последний молокосос. Я должен был бы разбить вам головы. Вот моя жена и теща порезали бы вас на куски. Когда я на ринге, у меня не бывает никаких проблем. Легко забыть проблемы, когда тебя бьют по голове. Дельцы в боксерском бизнесе никуда не годятся. Я думал, что люди, откуда я родом, были преступниками, но эти ребята гораздо большие мошенники, чем парни из моего района. Они не отстаивают моих интересов. Они утверждают, что делают это, но на самом деле это не так. Они говорят: «Я сделал для вас это, а еще вот это», – но это неправда. Что бы они ни делали, они все делают только для себя. Если я что-то и получаю, то они получают еще больший процент.