Дело было так. Однажды в воскресенье я сказал Дону:
– Приятель, я еще никогда не видел миллион долларов наличными. Дай мне миллион долларов.
– Майк, но банк закрыт! – сказал Дон.
– У тебя есть связи. Договорись, чтобы банк открыли, и дай мне мой миллион долларов! Я хочу увидеть его наличными, – предупредил я его.
Если честно, то я е… л мозги. Я просто пытался найти какой-нибудь дерьмовый повод, чтобы е… ть Дона по голове.
– Майк, не делай этого! Дон устроит так, что тебя убьют! Дон уже убивал людей! – говорили мне все.
– Вы все боитесь его? – удивился я. И – бац! – ударил его ногой в голову.
Как-то Али и еще несколько человек были в доме у Дона в Лас-Вегасе. Я слышал рассказы о том, что Али, Ларри Холмс и другие боксеры боялись Дона, считая, что он может убить их. Я уважал этих людей и хотел, чтобы они знали, что Дона нечего бояться. И я при всех рассказал о нем разные позорящие его вещи, чтобы доказать, насколько ничтожным он был. Не знаю уж, были ли у меня реальные причины устраивать ему такую взбучку. Я был тогда незрелым ребенком и поступал так, как хотел.
Однажды ко мне пришли Рори с Джоном и сказали:
– Майк, послушай, там человек лет шестидесяти. Если ты ударишь его, у него будет сотрясение мозга. Он просил нас позвонить тебе и сообщить, что он не придет, если ты будешь драться. Поэтому расслабься.
И мне пришлось расслабиться.
Все думали, что я спятил. Я не тренировался. Я почти все время проводил на вечеринках. А потом, слегка размявшись, я пошел драться и, как и прежде, завершил бой нокаутом. Возможно, на тот момент времени я действительно съехал с катушек. Сейчас я слишком далек от той личности, какой был тогда. Я сейчас могу лишь окликать того человека из тех времен: «Эй, ты, мать твою, сумасшедший!»
Я в самом деле верил, что я самый плохой человек на земле. Я пинал Дона в зад, воображая себя чертовски крутым Джоном Готти[131]. Дон пытался уговорить меня пойти к врачу. Он говорил: «Майк, ты должен пойти к психиатру, брат. С тобой что-то не так». И он, действительно, заставил меня показаться доктору Элвину Пуссену, парню Билла Косби, выдающемуся профессору психиатрии в Медицинской школе Гарвардского университета. Он был настоящим эрудитом, склонным к нравоучениям. Пуссен спросил меня, в чем заключается моя проблема, и я принялся говорить ему разные гадости: «Да пошло оно все нах… й! Мне все равно, жить или умереть, совершенно насрать!» Этот парень был настолько буржуазен и надменен, что меня от него выворачивало наизнанку. В конце концов он отъе… лся. Он сбежал от меня, и больше я его не видел.
Вспоминая все то, что Дон за эти годы сотворил со мной, я все еще чувствую, что готов убить его. Он ужасный лжец и предатель. Он вовсе не крутой парень и никогда им не был. Если и были какие-то крутые вещи, к которым он имел отношение, то он просто заплатил, чтобы их сделали за него.
В то время меня не волновало, что кто-то мог подумать обо мне плохо. Я просто проживал каждый день так, как хотел. Я был похож на ковбоя, рискующего своей жизнью. Я хотел быть злодеем, и я стал им. В иллюстрированном журнале «Бокс» появилась статья «Неужели Майк Тайсон становится самым непопулярным тяжеловесом в истории?» Дэйв Андерсон из «Нью-Йорк таймс», в свою очередь, опубликовал целую полосу под заголовком «Остановит ли кто-нибудь Тайсона?» Пресса ополчилась на меня, и мне это нравилось. Я являлся для всех таким раздражающим фактором. Мне нужно было больше соперников, чтобы драться.
Я тогда презирал прессу: плевал на журналистов, орал на репортеров. Вот таким я представал перед всеми. Я говорил им:
– Ну, рискните сказать что-нибудь в ответ. Вы имеете право подать на меня в суд, и тогда на эти деньги вы сможете купить себе гребаное кресло-коляску с замечательным моторчиком и туалетом, потому что оно вам потребуется.
Или:
– Как вы смеете вообще говорить со мной? Вы никогда не дрались в своей жизни – и беретесь судить других! Кто вы? Вы никогда даже не надевали боксерских перчаток. Вы устроились на работу по блату. Единственное, на что вы способны, – это пить и изменять своей жене. Вы просто отбросы общества, шваль, которая строчит в газету.
Дон заключил контракт на мой следующий бой с «Бритвой» Раддоком[132]. Отели в США не были заинтересованы в том, чтобы платить большие комиссионные за этот поединок. Трамп чувствовал себя ограбленным после моего последнего быстрого нокаута в бое с Уильямсом. Поэтому Кинг нашел каких-то парней в Эдмонтоне, Канада, готовых заплатить требуемые 2,6 миллиона долларов. Поединок был намечен на 18 ноября. Но после гулянок в Нью-Йорке я отправился в Лос-Анджелес и возобновил там непрекращающиеся вечеринки. Я не был особенно заинтересован в бое с Раддоком. Я видел его поединок с Майклом Уивером, он боксировал просто превосходно. Больше он так никогда не дрался. Он стал мастером нокаута. В поединке с «Костоломом» Смитом он оказался в нокдауне во втором раунде, после чего очень впечатляюще нокаутировал того в седьмом.
В сентябре в Лас-Вегасе я начал подготовку к бою, но сердце у меня не лежало к нему. Я не хотел больше драться. В середине октября мы перенесли лагерь в Эдмонтон. Я не ходил на тренировки, а занимался только тем, что спал с женщинами. Мне даже не требовалось покидать своей комнаты: у меня было достаточно приятелей, которые хватали первую попавшуюся девушку и доставляли ее мне. Мне было все равно, как она выглядит и как ее зовут. Когда мы заканчивали, она уходила, и появлялась другая. В конце концов я попросил Дона найти какую-нибудь отговорку и отложить бой. В качестве аргумента мы прибегли к моему бронхиту. Я мог без проблем драться и с ним, но если бы доктор увидел мои рентгеновские снимки, он был бы очень встревожен. 26 октября мы отменили поединок и вернулись в Лас-Вегас. Дон нашел врача, чтобы подтвердить, что я заболел плевритом. Плеврит? Какой, на хрен, плеврит? Я боялся, что это венерическое заболевание.
Дон стал выискивать для меня поединок полегче. Он решил взять меня в январе в Японию для боя с Бастером Дагласом, который, как он полагал, будет пустяковым делом. Он заключил также сделку с людьми Эвандера Холифилда, запланировав поединок с ним на июнь 1990 года в спорткомплексе отеля «Трамп-Плаза». За этот бой я должен был получить 25 миллионов долларов. Кейтон, который все еще формально оставался моим менеджером, был счастлив узнать это.
Поэтому я вновь с головой погрузился в гулянки. В ноябре, участвуя в праздновании шестидесятой годовщины карьеры в шоу-бизнесе Сэмми Дэвиса-младшего[133], я встретился с некоторыми из величайших знаменитостей. Я отлично провел время с Джорджем Бернсем[134] и Милтоном Берлом[135], беседуя о Фанни Брайс[136], Руби Килер[137] и Эл Джолсон[138]. Джордж был таким старым, он, по существу, работал еще с Фанни. Получается так, что я общался со всей «Крысиной стаей»[139]. Эти ребята, в самом деле, очень любили меня.
Но встречи с этими людьми все же не могли для меня сравниться со встречами с моими боксерскими идолами. Какую бы знаменитость я ни встретил в то время, только встреча с Максом Шмелингом[140] внушила мне истинное благоговение. Ему было уже далеко за восемьдесят. Было очень интересно поговорить с ним о боксе. Мы обсудили Демпси и Микки Уокера. Он сказал мне, что Джо Луис был величайшим боксером и великим человеком. Когда он узнал, что Джо Луис был банкротом, он покинул Германию и отправился в Гарлем, чтобы взглянуть на того. Можете себе представить, как белый парень ходит по клубам в Гарлеме, чтобы посмотреть на Джо Луиса? К тому времени, когда я встретился с ним, Шмелинг был миллиардером, он был владельцем всех прав на «Пепси» в Германии. Но я пришел в восторг, узнав, что он по-прежнему любит бокс. Куда бы он ни направлялся, он всегда брал с собой старые записи своих боев.
Я любил старых боксеров. Когда я узнал, что Джо Максим[141], бывший чемпион мира в полутяжелом весе, работал зазывалой в отеле Лас-Вегаса, я стал каждую неделю навещать его и расспрашивать о своей карьере. Он был очень раздосадован тем, что его никогда не приглашали на первые ряды на крупные бои в отеле «Хилтон», поэтому мне пришлось проследить за тем, чтобы это сделали. Я никогда не считал парней вроде него тунеядцами или неудачниками. Напротив, я считал, что он лучше меня. Это было вовсе не похоже на то, что я, такая важная птица, делаю ему одолжение, приходя к нему. Наоборот, я был глубоко впечатлен тем, что был с ним. Я был так счастлив видеть его, прикоснуться к нему. Когда я вернулся домой в первый раз после встречи с ним, я плакал.
* * *8 января 1990 года я зашел на борт самолета, чтобы лететь в Токио. Я пинался и кричал. Я не хотел драться. Меня интересовали лишь вечеринки и доступные женщины. К этому моменту я набрал тридцать фунтов[142]. Кинг был настолько обеспокоен моим лишним весом, что предложил мне бонус, если я вернусь к своей обычной норме в том случае, если поединок состоится в течение месяца.
Я не считал Бастера Дагласа большой проблемой. Я даже не потрудился посмотреть какой-нибудь его бой на видео. Я легко одолел всех, кто нокаутировал его. Я видел его поединки на чемпионате, организованном телерадиокомпанией ESPN, когда я выступал «на разогреве», а его побил Джесси Фергюссон, которого я нокаутировал в своем первом бою, организованном широковещательной компанией ABC. Я чувствовал себя похожим на своих героев Микки Уокера и Гарри Греба. Я читал, что Греб был настолько самонадеян, что заявлял своим соперникам, что не тренировался, потому что «они не стоили того, чтобы потеть ради них». Вот я и последовал его примеру. Я вообще не тренировался для этого поединка. Со мной был Энтони Питтс, который вставал утром и бегал с моим спарринг-партнером Грегом Пейджем. Но я не был готов к этому. Энтони рассказал мне, что он видел бегающего Бастера, который шлепал в своих армейских ботинках, с соплями, свисавшими из носа.
Я не мог нормально есть, поскольку у меня был лишний вес, а я хотел согнать его и получить бонус от Дона, поэтому я пил только суп, который должен был сжечь жир. На основное блюдо у меня была прислуга. Это было смешно, потому что в Японии женщины казались такими застенчивыми и замкнутыми. К счастью, я столкнулся с нестандартными японскими дамами. У меня интересовались, получил ли я от японок какие-либо практические советы в области секса. У меня не было времени, чтобы обучаться этому. Там не было курса обучения сексу, я просто был парнем, который желал трахаться.
Мне даже не приходилось платить прислуге за то, чтобы трахнуть ее. Но я щедро давал им на чай, потому что у меня было много их денег, похожих на банковские карты из игры в «Монопольку». Похоже, они были благодарны, потому что возвращались и приводили своих подружек.
– Моя подруга хотела бы встретиться с вами, мистер Тайсон, сэр. Она хотела бы сопровождать нас, сэр.
Кроме секса с горничными, я встретил молодую японку, с которой у меня была связь, когда я последний раз был в Японии на поединке с Тони Таббсом. Робин тогда пошла по магазинам, а я подняться с этой японкой наверх на лестничный пролет.
И на этот раз я сделал то же самое. На моем этаже было слишком многолюдно, и я не хотел, чтобы Дон, Рори, Джон или Энтони знали о моем деле. Они могли напугать ее: она была очень застенчива. За те два года, что мы не виделись, она заметно развилась и окрепла.
Можно считать, это была моя подготовка к поединку с Дагласом. Периодически я все же показывался, чтобы потренироваться. За десять дней до боя я проводил показательный спарринг-бой с Грегом Пейджем, пропустил хук правой и упал.
– Что, черт подери, ты делаешь? – спросил Грег у меня позже.
Спустя несколько дней Дон организовал один из показательных спарринг-боев, определив цену билета в 60 долларов. Ничего из этих денег я, конечно, не увидел. В то время я даже не был в курсе дела, что он берет за это деньги. Мы должны были провести два раунда спарринг-боя, но я выглядел так плохо, что Аарон Сноуэлл и Джей остановили бой после первого раунда. Дон был просто взбешен. Он-то ведь хотел сделать на этом быстрые деньги. Он понятия не имел, что я был настолько не в форме. Дон ничего не знал о боксе. Он не видел разницы между парнем в форме и не в форме. Он даже не знал, как завязываются боксерские перчатки.
За день до боя я весил 220,5 фунта[143]. Это был самый большой вес, который у меня когда-либо был до этого момента. Но свой бонус я все же получил: за день перед боем у меня были одновременно две горничные. А в ночь перед боем еще две девушки, одна за другой.
Я особенно не отслеживал ситуацию, но у Дагласа, по-видимому, был хороший психологический настрой на предстоящий поединок. В июле 1989 года у него состоялось второе рождение[144]. Затем его бросила жена, а мать тяжело заболела и в начале января, когда он был в лагере на тренировках, умерла. Подробности мне были неизвестны, я не интересовался этими деталями. Телекомпания HBO устроила большую шумиху в связи со смертью матери Дагласа незадолго до боя, и я, продолжая быть самоуверенным, заявил, что Бастер может присоединиться к ней в день поединка.
Из-за разницы во времени с США поединок начался в девять утра. Половина зала на шестьдесят три тысячи мест была пуста. Дон был паршивым промоутером. Как только я связался ним, все пошло ко дну. Он был темным облаком, черной дырой.
Это не был обычный Тайсон, выходящий на ринг. Для каждого, кто смотрел этот поединок, было очевидно, что мне, действительно, не хотелось быть там. Начался бой, и я дрался ужасно. Я выбрасывал удары с большим трудом. Я знал, что если я попаду, то он уже не встанет. Но удары мне давались очень тяжело. Меньше ударов я еще никогда не выбрасывал за время поединка. Он использовал джеб, чтобы не подпустить меня к себе и сломать мою игру, а затем, когда я попытался работать по корпусу, он стал просто виснуть на мне. Он дрался очень хорошо, но, надо признать, я в тот раз был легкой целью для него. Я совершенно не перемещался.
Он не боялся меня. Он наносил удары после гонга, завершавшего раунд, и после команды «Брейк!». Он дрался грязно, но это часть бокса, все так делают. Когда после третьего раунда я вернулся в свой угол, было ясно, что эта проблема Аарону и Джею не по зубам.
– Ты не можешь сблизиться с ним, – сказал Аарон. – Ты должен прорваться к нему, но ты не двигаешься.
Попробовал бы сам, мать твою, прорваться и сблизиться! У этого парня было преимущество передо мной в длине рук в двенадцать дюймов[145].
– Сделай то, что ты можешь! – подал совет Джей. – Сделай это! Оно должно получиться!
Легко сказать, когда у тебя не получается пробить. Мне оставалось только тупо смотреть в пол.
Даглас доставал меня и в четвертом, и в пятом раунде. В пятом у меня начал опухать глаз, но когда я вернулся в свой угол, оказалось, что там не было ни «глазного утюга»[146], ни даже пакетов со льдом, чтобы приложить к моему фингалу. Я не мог поверить, когда ледяной водой наполнили что-то, напоминавшее большой презерватив, и приложили это к моему глазу.
К шестому раунду я был измучен. Левый глаз у меня полностью заплыл. Однако Бастер тоже выглядел уставшим, особенно когда начался седьмой раунд. Я никак не мог добраться до него. В восьмом он, нанося удары, держал меня у канатов последние двадцать секунд. Я получал один удар за другим. Под градом его ударов я не мог сосредоточиться, и вдруг я увидел брешь. Весь бой он ускользал от меня. Я искал прорехи в его обороне, но никак не мог преодолеть ее. Однако теперь он тоже устал и двигался хуже. Я выбросил свой фирменный апперкот правой – и он упал.
А затем меня поимели. Судья-хронометрист был японцем, рефери – мексиканцем, они говорили на разных языках и не могли согласовать счет. Когда рефери посчитал «пять», Даглас, на самом деле, был на канвасе уже восемь секунд. Для него это был длинный отсчет. А для меня разыгрался худший из вариантов – меня элементарно обманули. Это часть бокса, но в данном случае я оказался в невыгодном положении. Всемирная боксерская ассоциация должна была быть на нашей стороне. Я знал, что выиграл, но вести бой приходилось не только с парнями, которые дрались со мной, но, по существу, и с судьями. Дон всегда платил судьям. По крайней мере, так он говорил мне. Может быть, он забыл заплатить рефери в тот вечер.
Но я не хочу отнимать что-либо у Бастера. В тот вечер он проявил много мужества и смелости. Он получил страшный удар. Таким ударом вполне можно было бы чью-либо голову отправить куда-нибудь на орбиту. Я так вложился в этот удар, что не смог довести этот нокдаун до логического конца в следующем раунде. Даглас же в перерыве смог восстановиться. Когда начался десятый раунд, я попал ему прямым правым в челюсть, но затем он обрушил на мою голову град ударов, начиная с апперкота правой. У меня все чувства настолько притупились, что я даже не ощущал ударов, я мог их только слышать. Я потерял равновесие – и упал.
Когда я оказался на канвасе, у меня вылетела капа, и, пока судья считал, я пытался одновременно подняться на ноги и ухватить ее. Я действовал чисто инстинктивно. Я был в отключке. Досчитав до десяти, рефери обнял меня. Я вернулся в свой угол совершенно ошеломленный. Я жевал свою капу, даже не понимая, что я делаю.
– Что случилось? – спросил я у своего угла.
– Судья отсчитал тебе десять секунд. Ты проиграл, чемпион, – сказал Аарон.
Я понимал, что это было неминуемо. Со мной было кончено с самого начала боя. После окончания поединка я не стал давать интервью телекомпании HBO, у меня в голове все еще стоял звон. Должно быть, у меня, как минимум, было сотрясение мозга.
В течение нескольких минут Дон организовал встречу с представителями Всемирного боксерского совета и Всемирной боксерской ассоциации. Затем он созвал собственную пресс-конференцию.
– Первый нокаут отменяет второй, – громко возмущался он.