И он был прав. К тому, что происходило в тюрьме, нельзя было применять обычные стандарты. Рассуждая о гомосексуализме на воле, вы можете представлять себе некоего беззащитного, безропотного бедолагу, которым можно просто воспользоваться. Здесь все было не так. Эти люди были бойцами, они могли моментально прикончить тебя. Ты видел, как по двору прогуливаются, держась за руки, два здоровенных, сильных парня. И ты уважал их, потому что в противном случае ты мог иметь очень серьезные проблемы. В тюрьме любой способен на убийство – и неважно, выглядит ли он крутым шкафом или хиляком.
Через некоторое время я научился видеть человеческое в каждом, даже в охранниках с расистскими взглядами. Когда я стал узнавать их ближе, когда они начали рассказывать, что у них кто-то умер в семье или что у них проблемы с женой, меня уже не заботило, член ли он негритянской банды, или нацист, или мексиканский бандит.
Когда я убедился в том, что эта система работает, я начал использовать это в своих интересах. В этом мне помог заключенный, которого звали Бак. Он был из Детройта, отбывал пожизненное заключение, которое заменили на пятнадцать лет. Я каждый день получал кучу писем со всего мира. И однажды Бак в моей камере просматривал эти письма.
– Хм-м, Майк. Хочу сказать, что ты не умеешь читать своих писем, – сказал он.
– Что ты имеете в виду, ниггер? – спросил я. – Я умею читать.
– Ты можешь читать, но ты не умеешь их читать на подсознательном уровне. Здесь есть послания. Люди не хотят задеть твоих чувств, потому что ты – знаменитый боксер, и они считают, что у тебя куча денег, но они употребляют слова так, как ты не привык, потому что ты не так долго ходил в школу, Майк, – сказал он.
То, что он говорил, было неприятно, но он не хотел оскорбить меня.
– Смотри, вот эта девчонка пишет: «Если вам когда-нибудь что-нибудь потребуется, то, что я могла бы сделать, пожалуйста, дайте мне знать». Видишь, это не значит: «Если я могла бы сделать что-нибудь для вас», это означает: «Я хочу сделать что-нибудь для вас, вам достаточно просто сказать мне об этом». Или возьмем другое письмо: «Я бы хотела познакомиться с вами и развивать наши отношения, как человек с человеком». Послушай, что означает, что она хочет улучшить твой статус в жизни, здоровье и благополучие. Это означает, что, если тебе что-нибудь понадобится, она готова выручить тебя.
Майк, у нас сейчас уникальная ситуация. Мы можем заработать кучу денег. Времена для тебя сейчас не особенно хороши. Ты потратил кучу денег на адвокатов. Судя по всему, тебе придется тратить еще тонны денег для той суки, которая судится с тобой. Тебе нужны деньги для продовольственного магазина. Каким образом ты собираешься хорошо питаться? Ты не можешь есть эту еду в общей столовой.
– Ты прав, мне нужны деньги для продовольственного магазина, – согласился я.
И я послушался Бака. Он брал мои письма, сочинял ответы, и деньги потекли рекой. Мы получали деньги, ювелирные изделия, валюту, мы тонули в деньгах. Однажды Войлес получил звонок от одного из тюремных надзирателей.
– У нас проблемы с Майком и продовольственным магазином, – сообщил Джиму надзиратель Славен.
– И что это за проблемы?
– Он получил на свой счет для пользования магазином сто тысяч долларов, – сказал Славен.
Но вскоре я начал беспокоиться, потому что некоторые хотели приехать и навестить меня. Что было делать? Я понятия не имел, что Бак писал им. Я не исключал, что он готов был женить меня на некоторых из этих женщин. Я стал подозревать, что это была ловушка.
Мне следовало разорвать Бака за это, поэтому я велел ему, чтобы деньги высылались моей «сестре» или «тете», чтобы в последующем Бак мог забрать эти деньги у тех, кому они приходили. Бак вышел из тюрьмы, а письма стал писать молодой бандит по прозвищу Рэд. Ни с того ни с сего Рэд начал щеголять в шикарных новых часах и стал похож на сутенера в бриллиантовых кольцах и цепочках.
Однажды появилась девушка из Англии, которая хотела видеть меня. Это была девушка, которой Рэд писал. В это время он был в карцере и просил меня встретиться с ней. Он не предупредил меня, что у них были бурные отношения и что они поссорились. Итак, я вышел к ней, думая: «Это будет здорово!»
Мы сидели в комнате для свиданий, девушка держала младенца. И вдруг она набросилась на меня:
– Где моя алмазная цепочка? Где часы, которые я тебе дала? Я хочу, чтобы ты вернул их, ты, подонок!
Вот это да! Я не хотел выслушивать это дерьмо от какой-то безумной леди, которую я даже не знал. Я крикнул охраннику: «Я готов уйти!» – и ушел.
Подозреваю, она обратилась с жалобой к администрации, и началось расследование. Ко мне пришел парень, ведущий это дело, и спросил: «Вы не знаете эту девушку, не так ли? Она никогда не давала вам никаких украшений, верно?» Он знал, что я имею к этому какое-то отношение, но администрация не хотела от отдела внутренних расследований никакого допроса с пристрастием.
– Нет, сэр, я ничего не знаю об этом. Я никогда не писал этой девушке, – сказал я.
Тюремщики были очень обеспокоены тем, что им может быть предъявлено обвинение, поскольку это была тюрьма штата. Они продолжили расследование, поймали Рэда и избавились от него.
Вероятно, вам интересно знать, как я, молодой, зрелый мужчина, справлялся в тюрьме со своими естественными сексуальными желаниями? Что ж, я получал кое-что в тюрьме благодаря одному небольшому белому заключенному. Я видел, что к этому парню приезжала девушка, которая однажды приехала беременной. Я думал, что у нее это чей-то чужой ребенок и что она хочет сообщить ему эту новость, но было совсем не похоже на это. Они целовались буквально взасос. Тюремщики совершенно обалдели и решили поддеть его.
– Неужели тебе все равно, что у твоей жены чужой ребенок? – поинтересовались они.
– Послушайте, это мое личное дело. И не лезьте в него, – ответил он.
Я спросил его, как же все обстоит на самом деле, и он рассказал мне вот что:
– Майк, это мой ребенок. С тех пор как я здесь, у меня их уже двое. А происходит это вот как. Твоя девушка приходит в нижнем белье с вырезом в межножье и в свободном летнем платье с пуговицами спереди. Но надеть его она должна задом наперед, чтобы пуговицы оказались на спине. Ты запрашиваешь визит вне помещения, и вы отправляетесь во двор, в тот угол, где стоят закусочные столики. Она сидит у тебя на коленях, отвернувшись от тебя, и тебе остается только войти в нее. Там нет камер, за вами следит лишь один охранник, который наблюдает за всеми заключенными во дворе.
Этому парню не следовало бы рассказывать мне все это, блин. Поскольку я оказался в тюрьме несправедливо, я и подумал: «С какой стати я должен отказываться от секса? Я ведь не совершал этого преступления. Почему я должен перестать заниматься сексом?» Такая была у меня психологическая установка. Я воспользовался почтой моих почитательниц и выбрал девушек, которые мне понравились больше всего. Я написал им: «Привет! Не хочешь навестить меня? Я пришлю тебе номерок на право посещения». Я дал им все необходимые инструкции о свободном платье и нижнем белье. Надо полагать, они решили, что нам предстояло что-то, от чего мы сгорим со стыда.
Когда пришла первая такая девушка, я уже сидел во дворе. Я не мог подняться и поздороваться с ней, поскольку сидел и думал о всяких непристойностях, так что был вполне готов к нашей встрече. Она подошла и поцеловала меня, а я развернул ее и – ух!
Возможно, у нее был СПИД или что-нибудь еще такое. Я поступил совершенно опрометчиво. Я просто плюхнул ее на себя, даже без презерватива.
Господи, я даже не знал эту девушку! И мы занимались этим средь бела дня!
Через некоторое время я овладел этой наукой в совершенстве. Как только девушка садилась мне на колени, я брал ее за руку и начинал поглаживать, задавая ритм, так что невозможно было даже заметить, что она двигалась. Потому что, если делать это слишком активно, она могла слишком сильно раскачиваться, блин, словно на батуте, а так не годилось.
И все было нормально, пока я не сглупил. В один прекрасный день я не смог контролировать себя. Я раскрыл свои карты и стал заниматься этим, не таясь. А дальше случилось вот что. Оказалось, что охранник покинул свой пост и кружил поблизости. Он подкрался ко мне сзади и увидел, что происходило. Наверное, кто-то настучал на меня, потому что охранники никогда не покидали своего поста у окна. В результате меня исподтишка как следует огрели.
В это же время одна девушка из Атланты, навещавшая меня, опубликовала статью в журнале Star. Она утверждала, что я обрюхатил ее в тюрьме, и в подтверждение представила свою фотографию с большим животом. Слава богу, что это была подделка, большой живот был фальшивкой. Она специально соорудила его, чтобы продать эту историю дешевому журналу. Я вздохнул с облегчением, но на моих маленьких сексуальных похождениях был поставлен крест. Для всей тюрьмы были отменены визиты вне помещения. Все были злы на меня. Это даже назвали «правилом Тайсона».
Эрл был готов выйти из тюрьмы. До того как это случилось, он усадил меня напротив себя:
– Когда я выйду, я бы хотел, чтобы ты держался Уайно. Он здесь единственный нормальный парень. Будь осторожен со всеми остальными парнями, Майк. Ты – заключенный, а эти ребята – осужденные преступники. Они готовы заниматься своим грязным делом до самой смерти. Так что держись Уайно, уж он не втянет тебя в какое-нибудь дерьмо.
К этому времени я уже был знаком с Уайно, но мы с ним не были близки. Это произошло, когда он перебрался в мою камеру. Мы, на самом деле, стали настолько близки, что он до сегодняшнего дня работает со мной. Уайно практически «рулил» тюрьмой. Он оказался в тюрьме за торговлю кокаином. Но раньше он был ИТ-шником, поэтому он работал в Системе учета заключенных. Кроме того, он был старшим камеры, помощником тренера сборной баскетбольной команды и лидером исламской общины. Он был из Индианаполиса, а значит, в детстве ходил в школу с теми же охранниками. Не исключено, что кокаин он загонял им же.
Я должен был работать в секции восстановления. Думаю, что мне дали эту работу, чтобы я мог ходить в спортзал и тренироваться. Но большую часть времени я висел на телефоне. Я был реальным телефонным свином. Как только после завтрака завершалась поверка, я хватался за телефон. Телефон был в каждой камере, однако действовал принцип «первым пришел – первым обслужен» с журналом регистрации. Я регистрировал кого-нибудь, а затем обменивал вакансии на звонки на пару пачек сигарет.
Я всегда говорил, что мне надо обсудить то или иное, блин, или проконсультироваться со своими адвокатами, но большую часть времени я болтал со своими друзьями и девушками.
– Тайсон, ты опять висел на телефоне целый час, – возмущались другие заключенные.
– Это, б… дь, правовой вопрос, ясно? Иди, жалуйся надзирателю, – отвечал я.
Я относился к телефону так, словно это была пуповина, соединявшая меня с внешним миром. Это был важный урок, который я усвоил в тюрьме. Уайно объяснил мне, что иногда, если ты пытаешься сохранить связи с внешним миром, это может сделать твой срок в тюрьме только тяжелее. Я уяснил, что у тюремных ворот следует напоследок окинуть взглядом все свои автомобили, все свои деньги, боксерские перчатки, чемпионские пояса, своих женщин, свои украшения, сотовый телефон, все это говно, потому что до твоего возвращения этого больше не будет существовать. Но я был избалованным ребенком. Я не желал следовать этим правилам, потому что я думал, что мог изменить их, хотя они и были высечены в камне. Однако не получалось.
У меня были близкие друзья по вечеринкам, кто готов был говорить со мной в любое время, по всей стране. У одного из них была даже выделенная телефонная линия для меня. Он выбирался на вечеринки, я звонил ему на сотовый телефон, и он подключал к линии девушек.
Когда я не болтал по телефону, я читал в своей камере. Судья хотел, чтобы я получил аттестат зрелости, поэтому я начал учиться с Мухаммедом Сиддиком[178], который стал моим духовником. У меня не было никакого желания заниматься математикой или каким-нибудь другим подобным дерьмом, поэтому я начал изучать китайский с преподавателем, которого привел Сиддик. Я смог достаточно хорошо изучить китайский, так что, когда несколько лет спустя я ездил в Китай, я мог поддерживать разговор.
Я был увлечен чтением. Ничто не помогает так коротать время, как чтение толстых книг. Мы с Уайно каждый вечер читали друг другу в своей камере. Один брал книгу, другой – энциклопедию или словарь, так что, когда мы натыкались на слово, которого не знали, мы могли посмотреть, что оно означает. Мы даже использовали эти слова в своей речи, так что мы их действительно усваивали.
Мне доставила настоящее наслаждение «История цивилизации» Уилла Дюранта. Я читал книги Мао, Че, Макиавелли. Я читал Толстого, Достоевского, Маркса, Шекспира, кто там еще. Я читал Хемингуэя, но он был слишком большим занудой. Мне больше нравилось читать бунтарские, революционные книги. Моей любимой книгой был роман «Граф Монте Кристо» Александра Дюма. Я отождествлял себя с главным героем Эдмоном Дантесом. Он тоже был оклеветан врагами и брошен в тюрьму. Но он не сидел там сложа руки и предаваясь размышлениям, он готовился к побегу и мести. Всякий раз, когда я чувствовал себя в тюрьме потерпевшим поражение, я читал что-нибудь из Дюма.
Прежде всего, я был обозлен на общество и считал себя мучеником. Я любил повторять, что, когда умирает тиран, его правление заканчивается, но когда умирает мученик, его царствование только начинается. Поэтому, когда я прочел Мао и Че, я еще больше настроился против системы органов государственной власти. Я так усердно изучал Мао, что сделал на своем теле татуировку его лица. А также Артура Эша[179]. Мне очень понравилась его автобиография, я понятия не имел о том, что он был таким крутым и талантливым.
В тот чертовски долгий март я принял концепцию Мао. Я поставил себе целью любым возможным для меня способом воздействовать на систему. Для этого я выискивал самого слабого, самого молодого охранника либо охранника, который был под впечатлением от того, кто я такой.
Оказавшись с Уайно вместе в одной камере, мы стали неудержимы. Уайно держал в своей камере припасы, он вел натуральный обмен продовольственными товарами с другими заключенными по ставке два к одному. Если ты хотел пакетик чипсов, но у тебя не было денег для магазина, ты шел к Уайно. Он давал тебе этот пакетик, делал пометку, и ты был должен ему два пакетика.
Еще до того, как нас поселили в одной камере, я предложил ему:
– Брат, если тебе что-нибудь надо из того, что есть у меня, бери это. Возьми какой-нибудь бульон.
И он ответил:
– Майк, мне ничего не надо. Если ты что-нибудь дашь, я это просто продам и сделаю на этом деньги, вот и все.
Я дал ему кучу разного барахла, и к тому времени, как я переехал к нему, наши запасы товаров были так велики, что он должен был хранить их в камерах других заключенных.
Мы торговали обычными товарами продмага: печеньем, чипсами, сигаретами, – но я решил использовать в наших интересах свою славу. Меня только что навестила Майя Энджелоу[180], и мы вместе сфотографировались. Однажды вечером я был голоден, а у одного парня были пончики, которые мне хотелось.
– Эй, брат, у меня есть снимок королевы интеллекта нашего народа, Майи Энджелоу. Взгляни на него. Стоит, по крайней мере, пятьдесят баксов, – сказал я.
Этот парень был так тронут фотографией, что он плакал. Он частями отдавал по десять баксов, и таким образом смог выплатить 50 долларов. Я проворачивал такое дельце всякий раз, когда меня навещал кто-то из знаменитостей.
Некоторые фанатки, которые писали мне, присылали свои неприличные фотографии, и я продавал отдельно фотографии и письма. Иногда кто-то хотел фактуры для мастурбации, кто-то желал завязать отношения. Порой я продавал фотографии и письма в комплекте. С учетом изображения девушки я прикидывал, какому парню она могла бы подойти. Если у меня была фотография девушки, допустим, из лесной местности Среднего Запада, я шел к одному из деревенских парней и говорил: «Попробуй вот ее». Забавно, но некоторые из этих ребят стали списываться с этими женщинами и в конечном итоге женились на них.
Затем мы перешли с неприличных фотографий на секс по телефону. Когда в Индианаполисе семь утра, в Лос-Анджелесе четыре ночи. В это время из клубов расходятся, а я делал своему другу оплаченный телефонный звонок. У него были записаны девушки, готовые к такому мероприятию.
– Игра начинается! – объявлял он, приняв звонок за счет собеседника. Мы брали с парней плату за прослушивание, а девочки занимались сексом. Иногда я уточнял имя парня и сообщал его девушке, чтобы привести в полное соответствие ее разговор с ним.
– О-о, Джон, ну давай же, давай! Я возбуждена, я кончаю! – стонала она. И Джон с лихвой платил за это дерьмо.
Я таким образом даже приобретал подружек во внешнем мире. У меня был приятель в Чикаго, который держал в городе секс-клуб, я направлял к нему девушек, которые мне писали мне из Чикаго, чтобы он мог проверить, насколько они хороши. Это были инвестиции в будущее. Если они были хороши, я встречался с ними после выхода из тюрьмы.
Мы с Уайно крутились и проворачивали свои дела, как сумасшедшие. Мы расширили нашу лавку еще на семь или восемь камер. Уайно вел строгий учет, и если кто-то не хочет расплачиваться с нами, я выступал в роли вышибалы:
– Ты, ублюдок, ну-ка отдавай деньги!
Я наносил им небольшой визит, и излишне говорить, что, даже если им приходилось одалживать у кого-нибудь, нам платили.
Мы жили как короли. Уайно наладил связи с арийскими парнями, которые работали на кухне, и некоторыми коррумпированными охранниками, которые тайком переправляли разное дерьмо для заключенных, поэтому я никогда не появлялся в общей столовой, если только там не подавали мороженое.