– Ты, ублюдок, ну-ка отдавай деньги!
Я наносил им небольшой визит, и излишне говорить, что, даже если им приходилось одалживать у кого-нибудь, нам платили.
Мы жили как короли. Уайно наладил связи с арийскими парнями, которые работали на кухне, и некоторыми коррумпированными охранниками, которые тайком переправляли разное дерьмо для заключенных, поэтому я никогда не появлялся в общей столовой, если только там не подавали мороженое.
По вечерам мы просто расслаблялись в своей камере, и охранники доставляли нам любые блюда, которые мы заказывали: пиццу, китайские блюда, цыплят из «Кентукки фрайд», гамбургеры из «Белого замка» – все, что угодно. Иногда мы даже ели омаров и барбекю. Подозреваю, что Уайно вообще в первый раз попробовал жареные креветки с рисом, находясь в тюрьме. Как-то он читал вслух какую-то книгу о Клеопатре, и у нас возникла дискуссия на эту тему. Было полное впечатление, что мы находились в общежитии университетского колледжа, перекусывая. Когда нам хотелось настоящей домашней еды, я просил Сиддика, чтобы его жена приготовила нам вкусных стейков из красной рыбы и салата.
Мне хотелось камеру большего размера. Мы с Уайно как-то побывали у нашего приятеля Деррика, он жил в угловой камере, которая была намного больше, чем обычная. Мне требовалось больше места. Блин, одна только моя почта занимала у нас массу места.
– Уайно, я не могу больше жить в этом дерьме, нам нужна камера побольше, – сказал я. – Надо встретиться и переговорить.
Он договорился о встрече с мистером Тернером, который курировал наше отделение и подчинялся мистеру Далтону, который, в свою очередь, отвечал за все камеры. Мы сели, и Уайно приступил к изложению нашего дела относительно камеры, большей по размеру. Он умел это делать, поскольку он, как правило, представлял других заключенных на переговорах с администрацией. Он вел речь весьма дипломатично, излагая Тернеру по пунктам наши «законные нужды» и интересуясь, не сможет ли администрация «рассмотреть нашу нижайшую просьбу». Но, к моему разочарованию, все сорвалось. Нам не удалось преодолеть административные рогатки.
– Мистер Тернер, сэр, когда вы с мистером Далтоном на выходных выбираетесь поохотиться на оленей и устроить шествие с горящими крестами[181], не могли бы вы также позаботиться обо мне и о моем брате, который торчит здесь, и перевести нас в более просторную камеру?
Тернер побледнел. Он стал более бледным, чем обычно.
– Да, мистер Тайсон, мы рассмотрим этот вопрос незамедлительно.
Излишне говорить, что нам не досталась более просторная камера.
В нашей платежной ведомости числился тренер по баскетболу. Он был охранником и тайно передавал нам еду и мой любимый бриолин для волнистости волос. Я знал, что жадность является основой человеческого существа. Я знал, что всегда можно заплатить, и для тебя сделают любое дерьмо. Купить людей довольно дешево. Но я до конца этого не понимал, поэтому постоянно переплачивал.
Однажды я сказал ему: «Эй, можешь добыть мне какую-нибудь шлюху?» Он даже не вздрогнул. Он стоял, и на его лице было написано: «Сколько вы хотите?»
– Послушай, не требуется даже копать слишком глубоко, хорошо? Могу я трахнуть прямо здесь какую-нибудь охранницу? Может она прийти? Я дам ей тысячу баксов.
Он стал прикидывать свою долю.
– Майк, ты это серьезно? Я могу поговорить с одной шлюхой прямо сейчас. Я знаю эту суку по клубам, Майк. Она может с тобой перепихнуться.
И это предлагал охранник! Я ожидал, что он скажет что-то вроде: «Не беспокойтесь об этом. Отложим этот вопрос, я посмотрю, что можно будет сделать», – но он легко поверил и был готов на все. Я поэтому слегка занервничал, как бы мне не попасть в беду.
– Брат, ты ведешь себя как дикарь, – сказал мне Уайно. – Иди в камеру и умойся, брат. И веди себя как деловой человек.
И я отказался от этой идеи.
Здесь постоянно пытаются сломить твой дух. Если видят, что у тебя есть друг, который помогает тебе мотать срок, его забирают и отправляют прочь. Среди ночи так поступили и с Уайно: отправили его в Вабаш, в совершенно новое заведение четвертого, самого высокого уровня безопасности. Уайно лихорадочно записывал номера телефонов своей сестры и друзей, чтобы я мог позвонить им и сообщить, куда его перевели.
Это заставило меня ненавидеть начальника тюрьмы Тригга. Я должен был придумать, как отомстить ему. Его достаточно сильно не любили. Каждый раз, когда он выходил во двор, заключенные выкрикивали: «Ты, е… ный ниггер, смахивающий на Джорджа Джефферсона![182] Ты просто дядя Том!» Я вспомнил, что ему очень понравилась моя подруга, которая навещала меня. Это была красивая мулатка, и он позволял ей приходить, даже если ее не было в утвержденном списке. У Тригга на территории тюрьмы был дом, и я предложил ей: «Иди к нему домой и повеселись там. Пусть он позволит какие-нибудь вольности, и тогда мы можем сказать, что он приставал к тебе». Я был тогда по-настоящему ожесточен и настроен на что-нибудь весьма неприглядное, но затем настроение у меня изменилось, и мы не стали осуществлять этот план.
В то время я нормально уживался с остальными заключенными. Я чувствовал, что в тюрьме я был большим подлецом, может быть, даже бо́льшим, чем на воле. Эгоизм у меня был беспредельным. Но все знали, что в душе я был нормальным парнем, в этом плане я вполне соответствовал тюремным меркам. Белый ты, или черный, или кто-то еще, если тебе нужно что-то, что есть у Майка, он тебе это даст. Я ни перед кем не был в долгу.
К тому моменту, когда Уайно перевели, я был просто образцовым заключенным. Все это время я не пил, не курил никакой травы. Мне никто не продал бы, даже если бы я и захотел. Все хотели, чтобы я восстановил форму и, выйдя из тюрьмы, вновь начал драться.
Но я не мог отказаться от секса, поэтому я попытался получить это в рамках системы. Это случилось, когда меня заставили пойти на консультации по наркотической программе. Если ты проходишь тест, то твой срок сокращается, поэтому все, от тюремного надзирателя и Дона до заключенных, побуждали меня пройти эти курсы. Даже нарколог подошла ко мне и сказала: «Я могу помочь вам сократить свой срок на шесть месяцев». Я же не хотел всего этого, потому что я тогда, блин, и так не баловался наркотиками. Но этот шаг, действительно, мог сократить мой срок, так что я пошел на курсы, которые вела эта милая дама. Она была немного крупновата, но дареному коню в зубы не смотрят. Я был на курсах уже несколько дней, когда она подошла, чтобы проверить мою работу. Я не знаю, что на меня нашло, но я прошептал ей на ухо:
– Как дела?
Мне безумно хотелось добиться ее. Однако она обернулась ко мне и заговорила со мной совершенно по-уличному:
– Мальчик, если бы кто-нибудь другой сказал мне это, я бы немедленно отправила его прямо отсюда в Пендлтон[183]. Ты пришел сюда, чтобы домогаться меня? Даже убийцы не предлагали мне такого дерьма.
– Нет, я не из тех людей, – сказал я. – Я просто вижу, что кому-то нужна помощь, как и мне. Мы в такой ситуации, что нам обоим нужна помощь. Извините, я не хотел этого говорить, но я видел, что как-то вы пришли вместе с сыном. Я вижу, что вы не очень-то ладите, поэтому, если надо в чем-то помочь, пожалуйста, дайте мне знать. Извините.
– Я напишу на тебя жалобу и ты получишь предупреждение от администрации, ублюдок!
– Я все это говорю всерьез.
Тогда она рассказала мне, что во время последнего ливня у нее в доме обвалилась крыша, и я подумал: «Есть!»
– Значит, у вас в доме обвалилась крыша, и у вас там ребенок? Могут появиться бродячие собаки и укусить его. Может случиться что-нибудь и с вами. Вы не можете защитить себя сами, вы мать-одиночка.
– Да, все верно. И ты собираешься послать кого-нибудь починить ее? – спросила она. – И как ты, черт возьми, это сделаешь?
– Просто дайте ваш адрес, и завтра вам будет посылка, – пообещал я.
Я бросился к телефону, позвонил своему приятелю в Чикаго и попросил его к утру доставить ей десять штук.
На следующий день она пришла в красивом платье, с отличным макияжем и радостной улыбкой. И я подумал: «O-о, блин!»
– Как сегодня у вас дела, мистер Тайсон?
Как я понял, она получила посылку. Я занервничал. Я не знал, что нам делать. Мы были в комнате одни.
– Проходите за свой стол в углу. Там никто ничего не сможет увидеть из окна. Я наклонюсь, чтобы исправить вашу работу, а вы встанете позади меня, хорошо?
– Клево! – сказал я.
Я так нервничал, что член не вставал. Я боялся, что это может быть ловушкой. Пока мы пытались сделать это, я все осматривался, чтобы понять, есть ли где-нибудь скрытая камера. Я боялся, что в любую минуту от удара распахнется дверь, и мне заявят, что это изнасилование.
Я попытался выбросить все лишнее из головы, но член не вставал. Я думал о разных непристойностях, я трогал ее, я лизал ее, но это не помогало. Я даже попытался затолкать мой вялый член в нее, но безуспешно.
– Никак не получается. Попробуем это как-нибудь в другой раз.
Я вернулся к себе в камеру. Она перезвонила мне позже в тот же день, и в этот раз все получилось. Мы просто не могли остановиться. После этого она принялась названивать мне в камеру.
– Тайсона на курсы! – слышал я по громкоговорителю.
Она вызывала меня трижды в день. Она звонила мне, даже когда я занимался бегом вдоль дороги. Я вынужден был сказать ей: «Детка, ты не должна звонить мне, когда я бегаю. Это единственное время, которое мне выделяется для бега». Когда спрашивали, почему я стал так часто ходить на курсы, она отвечала: «Ему необходимо завершить свою подготовку к тестированию».
Она была достаточно тяжелой. Мне приходилось приподнимать ее и прижимать к стене. Хорошо, что мне доводилось поднимать тяжести. Через некоторое время мы стали делать это на столе и на полу. У меня было столько секса, что я слишком выматывался, чтобы ходить в спортзал и работать там. Я просто весь день оставался в камере.
К тому времени Уайно перевели обратно, и мы снова оказались вместе.
– Брат, как так получилось, что ты не работаешь? Обычно ты бегаешь десять миль в день, – спросил он меня.
– Я ублажаю даму-нарколога. Так что у меня появилась подружка, – ответил я.
– Майк, тебе надо прекратить это дерьмо, – сказал он. – У тебя будут проблемы. Тебе надо тренироваться.
Оказалось, что Уайно знал эту женщину по жизни за пределами тюрьмы. Вначале она была немного расстроена тем, что я рассказал о нас Уайно, но вскоре он пригодился: он стоял у дверей классной комнаты на шухере.
В один прекрасный день я узнал, что она беременна. Я позвонил своему приятелю в Чикаго, он приехал и отвез ее в клинику на аборт. Он был весьма зол.
– Конечно, когда ты в тюрьме, это для тебя соблазнительная бабенка, но когда я приехал в клинику с этой здоровенной телкой, все пялились на меня, – жаловался он мне.
Спустя пару лет я уже привык к тюремной жизни. Если у меня был плохой день, потому что я посмотрел по телевидению то, что мне не понравилось, или случался неудачный телефонный разговор, и я не желал никого видеть, я просил Уайно сообщить администрации, что я хотел бы несколько дней провести в карцере. Уайно собирал мне вещи: очки, несколько книжек, – и я отправлялся расслабиться под стражу с изоляцией от внешнего мира. Благодаря охраннику у меня там даже был незаконный плейер. Вообще-то заключенным не разрешались плейеры, потому что некоторые психи могли переделать их в уоки-токи и шпионить за гребаной тюремной администрацией. Но раз ты в карцере, твою камеру не проверяли, поэтому я получил свой плеер и слушал Тевина Кэмпбелла[184]. У меня была только его кассета. Я занимался бегом на месте, раздевшись, делал приседания. Я так активно отрабатывал бег на месте, что, когда я вышел из тюрьмы, там на цементном полу остались мои отпечатки. Я сломал пол.
Я даже смог заполучить туда мобильник. Я позвонил приятелям в два часа ночи, и они вышли из себя, увидев, что это неоплаченный звонок. Они в это время были на шикарной вечеринке.
* * *Ты понимаешь, кто твой друг, когда попадаешь в беду. После осуждения меня за изнасилование некоторые бросили меня, как чумного. Но мне посчастливилось иметь в своей жизни много хороших людей, которые поддерживали меня и в радости, и в горе. Они помогали мне сохранить свой дух, их посещения многое значили для меня.
Моя мама Камилла приходила навещать меня три раза. Мне не хотелось, чтобы она видела меня здесь, но я не мог отговорить ее. Для нее это была тяжелая поездка, ей было за восемьдесят, но она решилась. С ней поехала Джей, и мы обсуждали героев комиксов. Я был весьма заинтригован после прочтения одного из комиксов, который прислал мне Стэн Ли[185], создатель комиксов «Марвел комикс». Он также нарисовал меня вместе с некоторыми персонажами «Марвел комикс», словно я был одним из них. Один раз я поспорил с Джей по поводу самого крутого героя мультфильма. Он выбрал Галактуса, а я – Апокалипсиса. Мы никак не могли прийти к какому-то решению, пока Джей не сказал: «Майк, ведь Галактус пожирает миры. Как же ты можешь побить его?»
Моя маленькая дочь Майки[186], мой первенец, также несколько раз приезжала ко мне со своей мамой. Ей тогда было всего три года, но она до сих пор помнит перелеты на самолете из Нью-Йорка в Индиану и фотографирование со мной на фоне кирпичных стен.
Несколько раз появлялся Дон Кинг. Каждый раз, когда он приходил, он приносил мне на подпись контракт, который был абсолютно незаконным, но его это не волновало. Я был весьма рад его визитам, поскольку знал, что это касалось зарабатывания денег. Вместе с ним приезжали Рори и Джон Хорн, но они навещали меня и сами, гораздо чаще. Они проводили со мной некоторое время.
Меня взволновал визит Бетти Шабазз[187], вдовы Малкольма Икса[188]. Это меня совершенно потрясло. Я был так удивлен и шокирован, что вел себя наилучшим образом. Я не сказал ни единого грубого слова. Это была удивительная леди.
Джеймс Браун[189], так называемый крестный отец соула, также останавливался, чтобы повидать меня. Его привел брат Сиддик. На нем был фиолетовый костюм, фиолетовые туфли и красный галстук, его волосы были развиты. Он рассказал мне, как хотел надрать задницу Джеки Уилсону[190] за то, что тот попытался пошутить с ним, потрепав его по волосам.
– Я не боксер, я из штата Джорджия, – сказал он. – Люди боятся Джеки. А я нет. Попробуй это.
И он показал мне свой бицепс.
– Твердый, как камень.
Я спросил Джеймса об Отисе Реддинге[191], который был его другом. Джеймс сказал, что его самолет был лучше, чем самолет Отиса, который был перегружен и упал, похоронив Отиса. Было удивительно слышать, как Джеймс мог хвастаться такими вещами. У него было самолюбие боксера.
Он говорил и говорил – о различных предприятиях, которыми он владел, в том числе о своей радиостанции. Он предложил свои услуги по управлению моими делами, и я попросил его оставаться на связи с Сиддиком. Вскоре после этого прислал Сиддику письмо, в котором за управление моими делами запросил 70 процентов, оставляя мне 30 процентов. Я подумал, что Дон Кинг плохо знал свое дело.
Никогда не забуду, как меня в тюрьме навестил Тупак[192]. Меня всегда спрашивали о Тупаке больше, чем о других моих друзьях-знаменитостях. Когда со мной встречались, то прежде, чем задать мне вопрос про бокс, меня всегда неизменно спрашивали: «Каким был Тупак?»
Тупак был всем. Он был, блин, и Хьюи Ньютоном[193], и Мао Цзэдуном, и Карлом Марксом, он был просто всем. Я могу процитировать Маркса и Гегеля, но у Тупака была, действительно, очень продуктивная, выразительная революционная теория. Когда ты говорил с ним и узнавал его, он казался скорее нравоучительным стилягой, нежели головорезом. Склад его ума буквально завораживал.
Я встретился с ним в 1990 году в Лос-Анджелесе на корпоративной вечеринке в клубе на бульваре Сансет. Мой приятель был организатором этой вечеринки, мы с ним стояли на улице и точили лясы. Все были одеты по такому случаю весьма элегантно. Вдруг я заметил черного уличного мальчишку, который слонялся у входа.
– Что, Шибздик? Как дела? – спросил я его. Он напомнил мне меня самого, когда я маленьким шлялся по улицам и торчал у клубов, в которые я не мог попасть.
– Дык… А что такое? – ответил он.
Я видел, что ему хочется попасть на эту вечеринку, и попросил своего приятеля пустить его. Но малыш сказал: «Одну секунду!» – и убежал, а вернулся с пятьюдесятью парнишками, одним из которых был Тупак.
– Ух ты! – сказал мой приятель.
Мы провели всех этих детишек к задней двери и пустили их внутрь. Когда спустя некоторое время я вернулся в клуб, я увидел на сцене Тупака с микрофоном – он уже свел с ума весь зал. Я не мог в это поверить. Когда он сошел со сцены, мы обнялись и рассмеялись. Его замечательная улыбка осветила весь этот чертов клуб. Я сразу понял, что этот паренек был кем-то особенным.
Но вернемся обратно к тюремным событиям. Я получил письмо от мамы Тупака. Я знал, кто он такой, – Тупак стал притчей во языцех буквально за одну ночь, – но я не мог представить, что он и был тем самым пацаном, который «заводил» клуб в 1990 году. Его мама писала, что Тупак собирался приехать в Индианаполис на шоу и хотел навестить меня. Как только он вошел в комнату для свиданий, там начался фурор. Он весил, должно быть, где-то 130 фунтов[194] и носил одежду на несколько размеров больше. Черные, белые, латиносы, философствующие торчки – все при виде его начинали сходить с ума. Ободрительными возгласами его приветствовали даже охранники. Я понятия не имел, что он настолько знаменит. И когда я увидел его, я вспомнил, что он был одним из детей, которых я пустил на вечеринку в Лос-Анджелесе несколько лет назад.