Пока я мысленно занимался дизайном холла, оказалось, что тяжелые шторы, которыми были задрапированы стены у входа, имели не только эстетическое значение.
Когда Черноте навстречу шагнул очередной слуга, я заметил, как тяжелая ткань колыхнулась, а в образовавшейся щели показался кончик стрелы. Бронебойной. Это я уже умел различать. Наверняка такой же сюрприз был уготован нежданным и непрошеным гостям и по другую сторону двери.
Слуга почтительно поклонился и что-то негромко произнес. В ответ Чернота протянул ему руку, как для поцелуя. Тот не удивился, взглянул мельком, поклонился еще раз, шагнул в сторону и практически превратился в одну из статуй, сливаясь с общей обстановкой. Стрела тут же спряталась обратно за портьеру. Стража нас опознала и дала добро.
– Нам наверх… – контрабандист уверенно двинулся к лестнице. Типун – следом. Ну и я, естественно, тоже не стал задерживаться.
Толстое покрытие полностью заглушало шаги, и складывалось впечатление, будто бы в мире вдруг исчезли все звуки. Или я каким-то чудом уснул…
Зато когда мы поднялись на бельэтаж, и пара арапчонков услужливо распахнули тяжелые створки дверей в следующее помещение, звуков стало даже слишком. Играла музыка, верещали канарейки и еще какие-то птицы в дюжине золоченых клеткок. Вертелись в танце девицы, не столько одетые, как обвешанные всевозможными колокольчиками, бубенчиками и прочей бряцающей бижутерией. А поскольку танцовщицы вертелись и изгибались, как угри на сковороде, вся эта амуниция издавала непрерывный звон. Умноженный на пять… По количеству одалисок[30].
Кроме птиц и девушек, в довольно просторной комнате, размером с половину школьного спортзала, находилось еще четверо мужчин. Разной степени опьянения и ожирения. И если с тучностью понятно – такой внушительный вес набирается не за месяцы, а за годы, то когда они успели нализаться, с учетом раннего времени, вызывало вопросы.
Впрочем, возможно, народ культурно отдыхает со вчерашнего вечера или вообще с субботы. А вот мы как раз приперлись и беспокоим уважаемых людей ни свет ни заря, в их законный выходной.
Мужчины расположились в противоположных углах, полулежа на чем-то вроде низких диванов или… толстых, как спортивные маты, коврах, сложенных один на другой в десяток слоев. Точнее я не понял. Да и какая разница? Не за этим же мы сюда пришли. Трое мужчин курили кальян и сонно поглядывали на танцовщиц. И только четвертый неторопливо поедал то, что еще одна полуголая девица, набирала рукой из глубокой тарелки и вкладывала ему в рот… А то, что туда не попадало или не помещалось, она старательно собирала губами с лица и бороды мужчины.
Чернота, практически не задерживаясь в дверях, пошел именно к едоку. К слову, самому худому и трезвому из всей компании.
– Ас-саляму алейка, уважаемый Хасан Ибрагим ибн Дауд.
«Так вот ты какой – Ибрагим? Должно быть, прибыльное это дело кожами торговать. Судя по обстановке… Или это с других доходов? Которые по секретным ведомостям проходят. А мы сейчас не в обычном притоне, а на явке?»
– Ва-алейкум ас-саля́м ва-рахмату-Лла́хи ва-баракя́тух, – отодвинул в сторону «официантку» и сделал движение, будто поднимается нам навстречу остролицый и черноглазый сын Давида. Чем-то напоминающий хищную куницу. Быструю и кровожадную. – Присаживайтесь. Отдохните, разделите со мной утреннюю трапезу.
– Благодарю…
Чернота тут же, на правах давнего знакомца, бесцеремонно плюхнулся сбоку от достархана, по правую руку от хозяина, заставив девушку испуганно шарахнуться в сторону. Бедняжка едва поднос не выронила. А нам предоставил выбор – садиться слева или напротив торговца. Психолог доморощенный.
Типун, хоть в академиях и не учился, но тоже сел сбоку. Ну а я, немного подумав, решил встать на колени у него за спиной. Во-первых, это лучше, чем «бросить вызов» хозяину, умостившись перед ним. А во-вторых, мой поступок поднимал статус Типуна. Поскольку показывал, кто из нас троих здесь главный.
Араб или турок этот нюанс понял влет и дальше говорил, обращаясь к кормщику. А на Черноту только поглядывал.
– Что заставило уважаемых людей подняться в такую рань и проделать столь длинный путь, дабы посетить сей чертог?
– Я мог бы сказать, что удовольствие от общения с тобой, уважаемый Хасан, с лихвой возместит все неудобства, испытанные мною и моими друзьями, но я был бы не до конца искренен, обойдясь таким ответом…
«Фига себе завернул!»
Я где-то на половине фразы потерял ее смысл и перестал понимать – дифирамбы контрабандист поет купцу или совсем наоборот, а тот продолжал как ни в чем не бывало. На одном дыхании. Как соловей…
– …поэтому скажу чистую правду. Мы пришли к тебе по делу. Важному и интересному для всех нас. И даже больше скажу, сын Дауда – никто во всем Кызы-Кермене, да и Очакове тоже, не сможет помочь нам лучше, чем ты. Да будут благословенны твои дни.
Остролицый несколько мгновений сверлил взглядом Черноту, как будто ожидал от контрабандиста какого-то условного знака, потом широко улыбнулся и, когда посмотрел на Типуна, в глазах его уже была одна лишь медовая патока.
– Уважаемый Чернота, видимо, слишком высокого мнения о моих скромных возможностях и сильно их преувеличил… но если товар действительно так хорош, как хвалебные речи… то я с удовольствием взгляну на него. Вот только прошу простить мое недоверие, что именно господин атаман хочет продать? В северных землях не так много вещей, достойных внимания купцов Османской империи. Разве что… – тут он многозначительно посмотрел на танцовщиц.
– Нет, достойный Хасан, – торг, как и было уговорено, принялся вести Чернота. – То, что везут в Кызы-Кермен мои друзья, не такое нежное и приятное на ощупь, как прелести юных дев, но услаждает взор и радует сердце воина ничуть не меньше.
– Вот как? – заинтересовался купец, взгляд которого заметно вздрогнул при слове «везут». – И что же это за сокровища? Лошади?
– Оружие… – Чернота понизил голос до вкрадчивого шепота. – Много отличных, совершенно новых мушкетов. И огневой припас к ним.
– Ого! – не сдержал восклицания купец. – Это серьезное предложение. А по нынешним временам еще и опасное.
– Конечно, уважаемый… – первый раз за все время открыл рот Типун. – Иначе Ворон сам бы встал к прилавку и продавал добычу поштучно, а не искал торговца кожами, чтобы сменить свой дорогой, но опасный товар на более дешевый, но не вызывающий интереса у властей. Типун мне на язык…
Блин, хоть мастер-класс бери. Все, что надо, выложено одной, совершенно нейтральной и ничего не значащей для посторонних ушей фразой. Тот же Чернота даже глазом не моргнул. Зато купец, если до этого и был слегка под мухой, мгновенно протрезвел.
– Обменять? Не продать? Еще интереснее! Спасибо, друг мой! – купец изобразил поклон в сторону главаря контрабандистов. – Ты сделал мое утро радостным и светлым. Я у тебя в долгу.
Потом трижды хлопнул в ладони…
* * *Первый хлопок сквозь перезвон бубенчиков, завывание флейты и многоголосое пение птичек услышали, наверное, только мы. Зато второй – прозвучал в полнейшей тишине. Даже канарейки умолкли. А третий – произвел еще большее впечатление. Воистину волшебное. Типа, по щучьему велению… Все находящиеся в комнате, танцовщицы, музыканты и даже те трое мужчин, что изображали сибаритствующих купцов – быстро покинули комнату. Интересно, они просто создавали атмосферу непринужденности для тех, кому не положено знать больше, или это личная охрана уважаемого ибн Дауда? Тогда купец гораздо больше, чем агент султана. Это уже как минимум на главу местной резидентуры тянет.
Кстати, Хасан тоже изменился. Стал собраннее, деловитее. С выражения лица напрочь исчезли лень и сибаритство.
– Уважаемый Чернота, надеюсь, наша давняя и самая искренняя дружба позволяет не искать в разговоре обходных путей, а высказывать свои мысли напрямую, не опасаясь быть неправильно понятым?
– Конечно же, достойный Хасан. Что бы ни изрекли твои уста, я услышу эти слова не только ушами, но и сердцем. Между друзьями не может быть и тени недопонимания. Говори, все что считаешь нужным…
«Вот, блин! Они нормально могут говорить, или все время придется выслушивать эти соловьиные трели?»
Оказывается, могли. А цветистость оборотов была всего лишь данью традициям.
– Скажи, «рыбак», твой интерес в чем? Ведь не просто так ты привел ко мне этих людей.
– Ну… – Чернота поскреб подбородок. – Я думаю взять с казаков десяток мушкетов. За то, что свел с нужным человеком. За стоянку в бухте… Охрану товара. Разгрузить-загрузить… А с тебя, Хасан… Считаю, правильнее будет получить деньгами. Скажем… столько же, во что ты этот десяток оценишь.
– Разумно… И не слишком дорого… – кивнул «торговец кожами». – Тогда мы поступим так…
Хасан поглядел на свою руку, подумал и снял со среднего пальца толстый перстень с довольно большим зеленым камнем. Я в драгоценностях не разбираюсь, но выглядело украшение внушительно и богато.
– Разумно… И не слишком дорого… – кивнул «торговец кожами». – Тогда мы поступим так…
Хасан поглядел на свою руку, подумал и снял со среднего пальца толстый перстень с довольно большим зеленым камнем. Я в драгоценностях не разбираюсь, но выглядело украшение внушительно и богато.
– Вот моя цена… Если решишь, что продешевил – заходи в любое время – обменяю на деньги.
– И не подумаю… – быстро сцапал перстень Чернота, словно голодный пес кость из рук хозяина. При этом глаза его блестели, как у алкаша, завидевшего дармовую выпивку. – Это я еще приплатить должен, уважаемый Ибрагим, да продлит Аллах твои годы. И принимаю его не как плату, а как подарок. Знак и залог нашей дружбы.
Похоже, ценность перстня была не столько в золоте и камне, сколько в том, что оно принадлежало «кожевнику». Вроде «пайцзы»[31].
– Хорошо… Пусть будет так, – подтвердил Хасан Ибрагим ибн Дауд. – А теперь, уважаемый Чернота, я не смею больше злоупотреблять твоим драгоценным временем. И как бы ни было приятно мне твое общество, не стану отрывать своего друга от дел. Вижу, не терпится тебе. Так что, если пожелаешь, можешь уйти… Поверь, в этом не будет для меня оскорбления. Кому, как не нам – купцам, понимать истинную цену времени…
«Красиво спровадил. Нахамил, как последний гад, но по форме придраться ни к чему нельзя. Да, учиться, учиться и еще раз учиться».
– Спасибо, – вежливо поклонился контрабандист, ничем не показав, что оскорблен таким пренебрежительным отношением хозяина. – У меня и в самом деле забот по горло… – Чернота даже ребром ладони по шее чиркнул. – Но я не прощаюсь… – это он уже сказал, обращаясь к Типуну. – Если не встретимся до полудня у городских ворот, зайду за вами. Надеюсь, к этому времени вы успеете обсудить все детали. Уверен, досточтимый Хасан вас не станет слишком долго задерживать. Ведь товар не здесь, за ним еще плыть надо… А атаман Ворон нетерпелив, может и передумать, если посланцев своих вовремя не дождется. Или того хуже – неладное что заподозрит. Тогда торговля совсем пропадет. Оно нам надо?
В переводе с языка Эзопа на обычный – это означало: «Не волнуйтесь. Если что-то пойдет не так, я узнаю и помогу. Только и ты, Семен, о нашем уговоре помни!» А для купца имелось другое послание: «Не дури! Они не сами по себе! Обидишь – будешь иметь дело с людьми более серьезными. Лучше решить всё миром».
После чего поднялся, взял с подноса персик, одновременно как бы изобразив поклон, и вышел.
– Извини, уважаемый, не знаю, как к тебе обращаться? – купец дождался, пока закроются двери, и повернулся к кормщику.
– Типуном товарищи прозвали. Родители крестили Семеном.
– А как звали твоего достопочтимого отца?
– Иваном…
– Достойное имя, да хранит его Аллах. Я вот о чем хотел еще спросить тебя, Семен сын Ивана… – потом он перевел взгляд на меня. – Или, может, слугу тоже отпустишь? Поговорим в четыре глаза?
– У казаков нет слуг, достойный Ибрагим. Это ученик мой. И младший товарищ. Позади сел из уважения к старшим.
Купец посмотрел на меня второй раз, более внимательно. Как рентгеном просветил.
– Приятно, когда молодежь чтит седину лет и мудрость… Да… Вы же так ничего и не ели. Угощайтесь, прошу вас… Только тот, с кем ты разделил хлеб, не станет лукавить. А мы же не собираемся обманывать друг друга, верно?
Хасан демонстративно взял с подноса лепешку и ломоть сыра.
Типун, вместо ответа, тоже потянулся к снеди. Причем выбрал те же продукты. Ну а я загнал паранойю поглубже и спокойно взял толстый кусок ветчины и чурек. Гулять так гулять. Чего строить из себя скромницу? В конце концов, мне с ним детей не крестить, чтобы переживать, какое впечатление я произведу на купца. Разговор меня как бы не касается, можно не переживать, что рот окажется забит в самый неподходящий момент.
– А скажи мне, досточтимый сын Иван, ваш атаман… Ворон ты сказал, да? Я не ошибся?
– Ворон, уважаемый Хасан. Ты не ошибся.
– Угу… Так вот… Атаман Ворон больше ничем не торгует и не интересуется, кроме оружия и кож?
– Даже не знаю, что тебе ответить, уважаемый… – Типун оглянулся на меня, словно искал поддержки или одобрения. – Дело в том, что Чернота выполнял нашу просьбу, не зная всех обстоятельств. А перед тобой мне больше нет нужды таиться… Если только ты не торопишься и готов выслушать всю историю, от начала и до конца. Не делая поспешных выводов.
– Твои слова, Семен сын Ивана, звучат настолько загадочно… – купец наполнил кубки из кувшина жидкостью темно-рубинового цвета, от чего над достарханом поплыл густой запах свежего винограда, – …что даже если бы у меня имелось сто неотложных дел, я их все отложил бы, дабы послушать. Обещаю, что бы ты ни сказал, я не произнесу ни слова, пока не услышу конца всей истории. Только промочи сперва рот… Догадываюсь, говорить придется долго.
– Это как пойдет… типун мне на язык… – но от глотка вина кормщик отказываться не стал. А как отхлебнул, принялся пересказывать торговцу кожами Ибрагиму придуманную заранее историю, о том, какая беда постигла ватагу Ворона и самого атамана, и как мы вдвоем с ним чудом уцелели.
Купец не перебивал, держал слово, хотя, как мне показалось, судьба полторы дюжины речных разбойников, да и груза оружия, который они везли, его не слишком взволновала. А вот когда Типун перешел к главной части, то есть упомянул о том, что незадолго до этой трагедии Ворон доверил ему важную тайну, турок заметно оживился. Даже на кувшин поглядывать перестал.
– Указал Ворон мне на небольшой бочонок, уложенный вместе с другими, и сказал: «Запомни, Семен! Пусть дьявол возьмет весь этот байдак вместе со всеми нами, но то, что здесь, надо доставить в Кызы-Кермен торговцу кожами Ибрагиму. Вот и накликал беду, черт кривой…
– Странно… – в этом месте купец все же позволил себе комментарий. – Насколько я знал Ворона, он никому не доверял. Поговаривали, даже побратима порешил, заподозрив в том, что тот к его невесте неравнодушен.
– Это верно, – кивнул кормщик. – Про невесту не знаю, брехать не стану. Но что любил атаман приговаривать, мол, если б узнал, что второй глаз узнал лишнее, то и его не пощадил бы, то истинная правда.
– Да… Я тоже как-то слышал от Ворона такие слова… Значит, ты должен понимать мои сомнения.
– Понимаю, уважаемый Хасан. Только глупец верит всему, что услышит от первого встречного… типун мне на язык. Но ответа нет. Я не знаю, почему атаман сделал то, что сделал… Может, смерть предчувствовал и боялся тайну свою забрать в могилу?.. – кормщик пожал плечами. – Не знаю…
– Пусть так… – задумчиво покивал Хасан. – Чужая душа потемки, и иногда невозможно понять истинную причину поступка. Сейчас другое важнее – бочонок тот уцелел?
– А зачем бы я приперся… типун мне на язык? – казак даже руками развел. Мол, никогда глупее вопроса не слыхал.
– Ну… и где же он?
– С этим сложнее… – Семен сперва оглянулся на меня, а после принялся скрести подбородок. – Понимаешь, достопочтимый Ибрагим… Посвятив в тайну, покойный Ворон не счел нужным сказать мне, сколько эта вещь стоит…
– Не обижу! – с трудом сдерживая нетерпение, воскликнул мнимый торговец. – Клянусь Аллахом! Давай же, ну…
– Это… ты только не гневайся… типун мне на язык… – Семен виновато развел руками. – Но кто же с такими ценностями к незнакомым людям в гости ходит? Ключ спрятан в надежном месте. Договоримся о цене – вечером встретимся и завершим сделку. В нашем деле излишняя предосторожность не помешает… И хочу сразу предупредить, что хватать нас с Петром и тащить в пыточную нет смысла. Мы, конечно же, все расскажем… если с умом спрашивать. Да вот незадача какая. Сказать нечего. Потому что ключ у третьего нашего товарища. А он ждет снаружи. За городскими стенами. И если мы до обеда не выйдем наружу – он утопит ключ в Днепре, а сам убежит куда глаза глядят. От беды подальше. Надеюсь, достопочтимый сын Дауда, мы хорошо понимаем друг друга… типун мне на язык?
Глава одиннадцатая
Остролицый сын востока молчал недолго. А когда заговорил, то улыбался всем лицом и голос его звучал, как патока. Сладко и так же вязко.
– Не знаю, как принято среди казаков, но у купцов не водится обычай склонять партнеров к скидкам при помощи дыбы или каленого железа. Конечно, всегда приятно получить что-либо ценное подешевле, еще лучше – даром, а продать подороже. Но ведь плохие вести разносятся быстрее полета стрижа. И если на купца упадет хоть малейшая тень, с ним больше никто не станет торговать. И разовая прибыль превратится в огромный убыток.
– То есть всё зависит от цены… – негромко, словно самому себе, пробормотал я.
Ибрагим услышал. Заморгал, словно в глаз соринка попала, а после заулыбался еще слащавее. Лучше б он этого не делал. Слишком разительный контраст между лицом и взглядом. Вроде смеха гиены. Хохочет и рвет клыками живую плоть…