Воспоминания меня расстроили, и я решила выйти на крыльцо, воздухом подышать. Видно, та же мысль пришла и Витьку в голову.
— Посиди, — сказал он, — соловья послушай.
Все складывалось как нельзя лучше. Витек помолчал, потом спросил, точно нехотя:
— Мент твой гнилой мужик. Вот что.
Про мента мне было неинтересно. Я молча кивнула. Витек еще помедлил, видно, слова подыскивал.
— Как же ты после такого мужика за этого мента пошла?
Я бы с удовольствием послала его к черту, и это было бы правильно. Но маловыгодно. От меня ждали оправданий. Я пожала плечами и сказала грустно:
— Так вышло… Мы с Валеркой в одном дворе росли, в одном классе учились. Когда Янис погиб, я сюда вернулась, и он тут как тут. Заботливый. Гвоздь вобьет, полку повесит, звонок починит. С Роландом в шахматы играет. Вот и женились. Не очень понятно, да? — на мой вкус, вышло трогательно.
— Да чего не понять, ясней ясного. Бабе тяжело одной, — он помолчал. — Машину водишь, класс. Школа. Пацан как, спортом занимается?
— Учу понемногу. Он у меня стоящий парень.
— Есть в кого, — кивнул Витек, — я мужа твоего уважал и тебе зла не хочу, — решился он наконец. — Если ты каким боком в этом деле увязла, так скажи сразу.
— Каким таким боком? — усмехнулась я. — Влезла по самые уши. Вы в Москву вернетесь, а мне здесь жить. Так что или с врагами своими замиряйтесь, или их с собой берите.
Витек поразмышлял о чем-то, кивнул.
— Смотри, дело твое. С Павлом шутить не советую.
Я только вздохнула: какие тут шутки.
* * *Утром после завтрака Гиви, Витек и Мишка куда-то отбыли, Павел на веранде смотрел видео и пило пил. А я подумала, может, чего узнаю, и спросила:
— Мы здесь прячемся или отдыхаем?
— Отдыхаем, — ответил он. По его тону ясно было, что я уже все узнала.
В десять ртуть в термометре подскочила до тридцати, я решила позагорать.
Все ж таки у меня отпуск. Взяла покрывало и улеглась на лужайке, на несколько часов став предметом почти неодушевленным. Правда, я не забывала переворачиваться со спины на живот, чтобы загар ровнее ложился, а в остальном больше походила на бревно: глаза не смотрят, уши не слышат, и мыслительные процессы приостановились. Из сонного оцепенения меня вывел голос Павла:
— Пива хочешь?
— Лучше чай, — ответила я, чтобы отвязаться. Через несколько минут он опять позвал:
— Иди, пей.
Никуда идти мне не хотелось, но есть предложения, от которых не отказываются, по моему мнению, это было из их числа. Я прошла в душ, постояла под холодной водичкой, чтобы немного прийти в себя, и вышла к чаю в купальном халате и полотенце на голове. Чай пили чинно и практически молча.
— Мы здесь надолго? — в пустоту спросила я.
— Расскажи мне еще раз про Серегу.
Я вздохнула и рассказала. Павел курил, думал.
— Что-то здесь не то, — сказал наконец.
— Что «не то»? — возмутилась я.
— Мало на него похоже.
— Господи, ты ведь не Господь Бог и не можешь знать о нем все.
— Что-то не то.
— Не знаю. Рассказываю, как есть.
— Сомневаюсь.
— Мне что, могу рассказать, как тебе больше нравится.
— Что это ты из себя все дурочку строишь? Ты ж за границей жила, в Англии, например. И кое-что повидала.
— Психологи рекомендуют разговаривать с индивидуумом на доступном ему языке.
— А, вон оно что. Выходит, это я дурак?
— Это ты сказал. Я с тобой ссориться не хочу, — торопливо заверила я, — сам говорил, запасной задницы у меня нет.
— Хорошо, что ты это понимаешь.
— Так вы сколько раз объясняли.
Павел усмехнулся. Настроение у него было мирное. Я сидела, ногой раскачивала и вдруг поймала его взгляд: пялился он на мои коленки. Тут я прикинула, что мы на турбазе, в уединенном домишке, где никому до меня дела нет, и перепугалась по-настоящему. Когда я всерьез испугаюсь, могу такого натворить… я одернула халат и рявкнула:
— Прекрати так смотреть.
Он поднял голову и на меня вытаращился.
— Что?
— Прекрати на меня так смотреть! — храбро повторила я, наверное, со мной все ж таки солнечный удар приключился… В таких случаях обычно говорят: лишился дара речи, вот Павел его и лишился. Посмотрел ошалело, пошевелил губами и вдруг выпалил:
— Да нужна ты мне… добра такого… У меня жена манекенщица, не тебе чета…
— А чего орешь-то? — успокоившись, миролюбиво спросила я. — Всем свойственно ошибаться. Показалось. Извини. А то, что боюсь, так это понять можно, кто б не испугался.
— Лучше иди куда-нибудь, загорай, — махнул рукой Павел.
Я ушла от греха, но купальник мне враз разонравился. Береженого Бог бережет. Я надела платье, взяла книгу и устроилась в тенечке. Павел на веранде остался, но не телевизор смотрел, а на меня поглядывал.
После обеда появились остальные. Сидели на веранде и пиво пили. Павел все хмурился. Может, по жене скучал? Я по-прежнему в тенечке сидела, хоть и надоело мне это до смерти.
— Пойду спать, — сказала громко.
— Подожди, через час уезжаем.
— Куда?
— За кудыкину гору.
— Слушайте, надоело мне это, может, я вас здесь подожду? Что за манера кататься всем скопом?
— Высказалась? Полегчало? Через час едем.
* * *Ехали мы на встречу с Афганцем, это я из разговоров в машине поняла. Вышли возле магазина, где видеотехникой торгуют, в него и направились. Здесь нас ждали. Провели в кабинет, там сидели Панкратов Алексей Викторович, больше известный как Афганец, и еще двое. Афганец и Павел сели напротив друг друга, Гиви замер у двери, Витек — у окна, Мишка возле стены томился. А я на стуле пристроилась, тоже у окна. Отсюда наблюдать было удобно и все-таки от них подальше. Алексея Викторовича разглядывала, потому как была любопытна. Он сидел вполоборота ко мне, искалеченной стороной лица, и выглядел зловеще. Через некоторое время я вдруг решила, что, несмотря на внешние различия, были они с Павлом чем-то поразительно похожи. Возможно, это и вызвало их взаимную симпатию.
— Какие новости в городе? — спросил Павел.
Афганец отвечать не торопился, усмехнулся, повертел в руке бокал и только потом сказал:
— Разные. Ты больно задел Мотю.
— Он начал первый.
Афганец пожал плечами:
— Мотя чувствует себя хозяином. Ты не проявил уважения.
— Послушай, Алексей, — Павел вперед подался, — зачем ты терпишь эту падаль?
Тот оставил вопрос без ответа, неожиданно повернулся ко мне и сказал:
— Многим интересно, зачем ты везде таскаешь с собой бывшую жену заместителя начальника спецподразделения по борьбе с организованной преступностью. Многие строят догадки.
— Ты?
— Нет, — Афганец покачал головой, — в этом городе я знаю все, что хочу знать.
— Кто убил моего брата — тоже? — насторожился Павел.
— Нет. Но я узнаю. Ты получишь убийцу. При условии, что он жив и…
— И?
— И оставишь Мотю в покое.
— А мне говорили, между вами черная кошка пробежала.
— Правильно говорили, — кивнул Афганец. Человек он был явно не простой, и пребывание в Афганистане наложило отпечаток не только на его лицо. Было в нем что-то восточное. Может быть, терпение и фатализм. Такое он производил впечатление.
— Я не понимаю тебя, — откинулся на спинку стула Павел.
— Чего ж не понять. Ты задел Мотю, Боксер только ждал случая, чтобы ударить, ты — тот самый случай, не выдержал, полез. Боксер дурак, а Мотя хитрый, Мотя его сожрет. И я останусь с ним нос к носу. Дрянь дело.
— На пугливого ты не похож, — заметил Павел.
— Ты знаешь, сколько у него людей, а сколько у меня?
— Мне сказали, ты здесь большой авторитет. Нет?
— Для таких, как я, — бывших.
— Их мало?
— Достаточно. Только ведь я их позову не дом мне помочь построить, а башку под пули подставлять. Я, Павел, там навоевался, — махнул он рукой. — Мне война ни к чему, особенно сейчас. Есть такое понятие — равновесие. Слышал? Мне нравится равновесие. Выиграет Мотя — я проиграю, выиграет Боксер — тоже не лучше. Не нужна мне война.
— Она уже началась.
— Пока еще их можно остановить. Если ты оставишь Мотю в покое. Если нет, — Афганец пожал плечами, — мне придется выбирать. Плохой выбор. Ты мне нравишься.
— Хорошо, — подумав, кивнул Павел, — считай, договорились. Я ничего не предпринимаю, я просто жду.
На этом встреча закончилась. Кажется, Павел был доволен, ну и я вместе с ним, потому что стрельба, надо полагать, отменялась.
— Теперь вы меня отпустите? — поинтересовалась я.
— Как только получу убийцу, — ответил Павел.
* * *Следующие два дня прошли спокойно, так что я даже немного заскучала. Гиви на солнышке грелся, я позвала с веранды и предложила:
— Может, на рынок съездим?
Он из-под локтя взглянул, поднялся.
— Поедем.
На рынке мы были часа полтора, Гиви покупатель придирчивый, я с ним намучилась, а он еще лекции читал как заведенный. После рынка зашли в книжный магазин: я в отдел иностранной литературы направилась, и Гиви за мной. Наблюдал. Книгу из моих рук взял, полистал, даже потряс. Я не удержалась, спросила:
— Теперь вы меня отпустите? — поинтересовалась я.
— Как только получу убийцу, — ответил Павел.
* * *Следующие два дня прошли спокойно, так что я даже немного заскучала. Гиви на солнышке грелся, я позвала с веранды и предложила:
— Может, на рынок съездим?
Он из-под локтя взглянул, поднялся.
— Поедем.
На рынке мы были часа полтора, Гиви покупатель придирчивый, я с ним намучилась, а он еще лекции читал как заведенный. После рынка зашли в книжный магазин: я в отдел иностранной литературы направилась, и Гиви за мной. Наблюдал. Книгу из моих рук взял, полистал, даже потряс. Я не удержалась, спросила:
— Английским интересуешься?
— Нет. Тобой.
Я только плечами пожала.
На базе в домике царила тишина. Гиви беспокойства не проявлял, значит, был в курсе, где остальных носит. За домом стоял мангал, шампуры тоже нашлись, и мы затеяли шашлыки. А я все к Гиви присматривалась. Из четверки он был мне наиболее симпатичен, может, потому что знал толк в кулинарии. Как бы между прочим я спросила:
— Как идут розыскания в моей биографии, есть что-нибудь интересное?
— Ты очень скрытная, — усмехнулся он.
— Наверное, я просто не знаю об этом.
— Считаешься отличной училкой, и дети от тебя без ума.
— Вижу, у тебя настроение хорошее.
— А почему оно должно быть плохим? Когда твой сын приезжает?
— А что? — насторожилась я.
— Ничего. Не скучаешь?
— Да я до смерти рада, что он так далеко.
— Тоже верно, — миролюбиво заметил он. Потом вдруг начал расспрашивать о моей жизни в Англии. Я отвечала с максимальными подробностями, так как ничего опасного с этой стороны не ожидала.
— Еще я была в Бразилии, во время карнавала. Если карнавал сам не увидишь, понять, что это такое, не сможешь. Это, я скажу тебе, зрелище, — примерно с полчаса я рассказывала о карнавале. Решив, что мы достигли взаимопонимания, я без нажима спросила:
— А ты, значит, из Грузии? А у меня тетка в Тбилиси.
— Ясно.
— Красивый город.
— Часто ездила?
— Каждое, лето. В детстве. Я любила у них гостить. У тетки своих детей нет, мне она всегда была рада. Муж у нее очень добрый, меня любил.
— Ну, это неудивительно.
— В каком смысле? — насторожилась я.
— В смысле, что в детстве ты была примерной девочкой. Не шалила, по деревьям не лазила, конфет из шкафа не таскала. Так?
— В общем, да, — согласилась я, хотя и имела другую версию моего детства, продолжила рассказ. — У них машина была, мы на ней к морю ездили, обычно в Батуми.
Я красочно рассказывала о своем детстве, воспевая солнечную Грузию и ее замечательный народ, ярким представителем которого был мой дядька-грузин. Гиви слушал с интересом, а я углубилась в воспоминания и рассказала, как давным-давно ходила на концерт ансамбля «Орера», я даже спела: «Тополя, тополя», правда, только припев. Покопавшись еще в памяти и больше ничего не обнаружив, я вздохнула и сказала:
— Да, чудесный город.
— Наверное, — пожал плечами Гиви, — я там никогда не был. Родился и вырос в Москве.
«Свинья», — хотелось сказать мне. Конечно, я и о Москве могла бы поговорить, но желания больше не было. В общем, мы пообщались вполне душевно. Потом я в гамаке прилегла с книжкой, но не читала, а за Гиви наблюдала, но, видимо, что-то проглядела. В какой-то момент, поймав на себе его взгляд, я вздрогнула, почуя опасность. Пожалуй, благодушествовала я зря. Вообще-то я самолюбива, и когда дам маху, всегда злюсь, и сейчас я разозлилась, но, напустив на себя некоторую придурковатость, продолжала листать книжку.
Утром мы с Мишкой отправились мне за платьем. Мишку я уже терпеть не могла за сальные шутки и непредсказуемое поведение. Мы разругались почти сразу, и он грозиться начал, только я его не больно боялась и совсем не слушала. Платье выбрали быстро. Оно мне совсем не шло, потому и устроило. Дрянь редкая, если честно. Спина голая, узкие тесемки на шее завязываются, в общем, хуже не бывает. Павлу должно понравиться. Но не понравилось. И правильно. Выглядела я в нем, как корова на коньках. На корову я вовсе не похожа, это я так, образно. Павел взглянул на мой торжественный выход на веранду и поморщился. Конечно, я не ожидала что-нибудь в духе известной сцены из «Красотки», но все-таки было обидно.
— Может, мне юбку с блузкой надеть? — предложила я.
Павел рукой махнул:
— Поезжай так, какая разница.
Это как посмотреть.
Платье длинное, я к такому не привыкла, в машине подол дверью прихлопнула, лучше он от этого не стал, а в казино (приехали мы, конечно, туда), при входе в ресторан, я на подол наступила и едва не упала, чем испортила эффект нашего торжественного появления. Впрочем, блистать особенно было не перед кем: никого из высших чинов не наблюдалось, о чем я не сожалела, поинтересовалась только:
— Мы здесь надолго, или начнем бродить туда-сюда?
— Павел, — влез Мишка, — давай я ей по зубам съезжу?
— За что это? — испугалась я. — Я вилок не роняю, скатертью руки не вытираю, за что же по зубам?
— Было бы за что, — философски заметил Мишка, — давно б убили.
Павла наша перепалка совершенно не интересовала, скорее всего он ее и не слышал. Тут в зале появился близкий друг и помощник Косого, об этом Гиви сообщил. Посмотрел на нас, стал суетливым и быстро исчез. Где-то через час пришел Афганец, на этот раз мужскую компанию разбавляли две женщины, мне они не понравились. Мотины ребята, человек десять, шумно пили за столом в углу и на нас косились. Зачем мы здесь — не понимают, а спрашивать — не ответят. Ходим, как на работу. Сидим, ждем чего-то. Есть мне совершенно не хотелось, да и вредно это на ночь глядя. Вот испортят мне желудок. Я вилкой узоры на скатерти чертила и публику разглядывала.
И тут началось. Сначала возникло странное такое чувство вакуума, по спине холод пошел, а сердце билось в ребра, как птица в прутья клетки. Я испугалась и почему-то на Афганца посмотрела. Он кивнул едва заметно, так, не кивок даже, а легкий поворот головы, но чувства мои, обостренные страхом, успели уловить это движение, взгляд метнулся туда, куда смотрел Афганец. И я увидела его. Точно призрак с черным сплюснутым лицом, он вышел из-за ширмы. Выстрел грохнул почти сразу, но в те немыслимые секунды я успела завизжать, вскочить и рухнуть на Павла, сидящего слева. Стулья здесь были легкие, витые и никуда не годные. Ножка сломалась, и мы оказались на полу.
Лично я сразу закатилась под стол, потому что тут такое началось… Палили со стороны Афганца, из угла, где гуляла Мотина шпана, палили Гиви с Мишкой и охрана казино. Визжали женщины, матерились мужики, все это сливалось в шум, который мои ушные перепонки не в состоянии были вынести. Я тоже повизжала — от страха, ну и чтоб убедить себя, что жива и здорова. Через три минуты стало тихо.
— Эй, — позвал Павел, наклоняясь ко мне. На четвереньках я выползла из-под стола и спросила:
— Все? Или мне еще немножко посидеть?
— Все, — шутить он был не расположен, лицо побледнело, а взгляд был такой, что не приведи Господи еще раз увидеть. Я поднялась, отряхнула платье и с любопытством посмотрела по сторонам. В основном все занимались тем же. Гиви был зол как черт и на меня косился, мне его чувства были понятны, заслонять Павла от пули должен был он, а не я.
Я ожидала увидеть горы трупов, но, как выяснилось, стреляли в основном по люстрам и столовым приборам. Правда, один меткий выстрел все же был сделан: он разнес голову незадачливому киллеру. Теперь тот лежал без головы, стена рядом выглядела тошнотворно. Официанты сбились в кучу и ошалело молчали, а бледный потный директор собирался упасть в обморок.
Афганец был возле трупа. Там уже толпа собралась, и мы вместе со всеми, то есть я в углу села, на стуле, и стала ждать. Покойник — зрелище малоприятное, а без головы и вовсе никуда не годное. Его, как видно, обыскали, ну и, разумеется, ничего не нашли. Все вроде как озадачены были. А Павел так злился, что просто жуть. Это потому, что от пули в голову спасла его женщина, то есть я.
— Вряд ли это кто-то из наших, — заметил парень рядом с Афганцем, судя по всему, соратник. — Гастролер.
Только Павел никого не слушал, повернулся к ребятам Моти, которые выглядели озабоченными, и, пальцем ткнув, сказал:
— Передайте Моте — он покойник.
— Это мог быть не он, — заметил Афганец, закуривая. Спокойно так сказал, хотя было заметно, что все это ему здорово не нравится.
— Кто? — злился Павел.
Он плечами пожал:
— У тебя нет врагов?
Тут Павел совсем разозлился:
— И ты, и я знаем, кто это. Он хотел меня убить, и он за это заплатит.
Афганец поморщился, сигарету бросил и вдруг сказал:
— Дело твое, что касается меня, то уговор в силе.
И пошел. И Павел пошел, а я со всеми этими тревогами немного растерялась, а он обернулся и вдруг как гаркнет:
— Юлька…
Я даже подпрыгнула от неожиданности и ходко так за ним потрусила. В общем, мы уехали, и никто нас не остановил. По дороге все были ужасно злющие, я даже испугалась. Ни на какую благодарность рассчитывать не приходилось, и я сидела тихо так, словно меня и нет вовсе. А в доме такое началось…