Существо же двигалось все быстрее и вскоре поравнялось с домом. Было понятно, что никакой это не зверь и не чудище, а довольно высокий, худощавый мужик. Зашедши на крыльцо, он выпрямился и быстро шмыгнул в дверь. «Странно, почему от этих ёлок его нигде даже и иголок не осыпалось? Что он делает-то такое с ними? Глянь-ка, Лёха, ведь ни одной не валяется. И следов не оставил: как так-то?» – не переставал удивляться Кирилл. «Ну а как вы хотели, если человек хочет, чтоб его не нашли, он для этого еще и не то сделает. Хотя… Если он тут появился… и топит печь у всех на виду. Может, ему надоело скрываться», – предположила я.
– Всё-таки, если это делает тот самый Федька, мы все равно этого не поймем, – говорила Оля.
– Это ещё почему? – возразил ей Кирилл.
– А ты его видел когда-нибудь? Федьку-то этого?
– М-м-м… Нет, – промямлил Кирилл.
– Ну и вот! И мы не видели! – отрезала Ольга.
– А как тогда делу быть? – вступила я в разговор. – Если ни один из нас его не видел?.. Нужно найти того, кто сможет его узнать! Только вот кто.
Всей командой мы пошли к Ийкиному дому. Калитка у забора болталась из стороны в сторону, замка на дверях не было. Мы вошли. В доме было темно и смрадно – как обычно воняло тройным одеколоном. В одной комнате спал пьяный Колян, в другой – прислонившись к печке, сидела окосевшая от выпитого тётя Ия.
– Тёть Ия, дело есть! – сказал Лёшка.
– Дело? – приоткрыв опухшие глаза, переспросила она.
– Да, дело.
– А какое?
– Ты знаешь, что Вадька Жданов купил фанфуриков целую коробку и спрятал её в доме деда Савватия, – соврал ей Кирюха.
Я округлила глаза от неожиданности его придумки. Тот кивнул мне головой, мол, все нормально. Ийка вспрыгнула с места и выпалила: «Погоди! Я сейчас мигом оденусь! Без меня не ходить!»
Мы переглядывались друг с другом и ждали, что же будет дальше. Она запрыгнула в валенки и натянула на себя какую-то тужурку: «Пошли!»
«Куда – пошли? – спросила я. – На дворе тяпушка такая, а Вы вон валенки напялили!» Та посмотрела в окно и, передёрнув носом, скинула с ног катаники, после чего достала резиновые сапоги. Было видно, что её так и подмывает скорее побежать. Из дома она выходила первой. Мы шли гуськом. Шлёпая по лужам, тётя Ия ступала напролом. Вот миновали дом Надежды Лазаревой, затем мелькнула хибарка Мартына Лациса. И вот он – дом деда Савватия. «Темно там как…» – сказала Ийка и, открыв калитку, прошла во двор. «Давно фанфурики-то привез? А? Не скажете?» – допытывалась она у Лёхи с Кирюхой. «Да и где спрятал?» – рассуждала она вслух. «Где-где? Вон, у Лёхи спросите, он видел!» – ответил Кирюха, указывая пальцем на друга. «Я? – удивился Лёха и сразу осёкся, – Ах, да! Точно – я! Было это еще вчера.»
«Как вчера? – встрепенулась Ийка. – Так что ж вы раньше-то молчали? Их уж там, поди-ка, и нет уже вовсе!» В недоумении она рванула вперед, но тут же остановилась и оглянулась на нас: «А где спрятал-то?» «Так в доме», – чуть не шепотом проговорил Лёшка. Не говоря ни слова она, перескакивая через ступеньки, вбежала в дом. Мы отправились следом за ней.
В комнатах пахло дымом и было угарно. «Рано печки, наверно, вскрыл», – шептались между собой ребята. «Кто? – услышала их тётя Ия. – Вадька что ли? Не уж-то он сюда печи ходит топить?!» «Да нет, не Вадька это.» – отвечали мы ей. Она недоверчиво посмотрела на меня: «А кто тогда?» Я сделала вид, что не слышу её и хотела пройти в другую комнату, как оттуда послышался какой-то шорох. Я выпучила глаза и толкнула Ольгу в бок. Она посмотрела на меня, и в её глазах я прочитала страх.
– Что – там кто-то есть? – спрашивала она меня.
– Похоже на то.
Вдруг в мои глаза кто-то направил яркий луч света. «Что ж я сразу не догадалась – у меня же в этой куртке фонарь лежит», – послышался Ийкин голос. Я выставила руку вперед и попросила убрать луч с моего лица, как Ийка вскрикнула: «Кто там?» Она вытянулась, как струна, и смотрела в одну точку. Фонарик выпал из её рук и откатился в сторону. Лёшка прыгнул за ним и посветил в то место, куда был устремлён Ийкин взгляд – там никого не было. «Пусто», – громко сказал Лёха. «Нет, не пусто! Ничего не пусто! Я же еще трезвая и понимаю, что вижу – там точно кто-то есть!» – уверяла она нас. Мы стояли в небольшом коридорчике и не решались войти. В последний раз, когда мы были в этой комнате, там повсюду были разбросаны фотографии, и валялась пара вещичек, то есть прятаться было абсолютно негде.
Маленькая, ссутуленная Ийка в обдрипанной куртяшке медленными шагами входила в комнату. Свет от фонаря иногда скользил по её сморщенной старой физиономии, и было видно, что волосы её выбились из-под платка, а на лбу выступила испарина. «Июшка, неужели это ты, моя девочка?» – раздался мужской голос с хрипотцой. Она вздрогнула, а мы напугались не меньше её. «Иди сюда, не бойся», – продолжал мужской голос. Та стояла, как вкопанная. «Ну что же ты? – с надеждой спрашивал он её снова, – Подойди же ко мне». Мы смотрели за происходящим и перетыкивались с ребятами. «Это Федька?» – перешёптывались мальчишки. В это время высокий, худощавый, но жилистый мужик вышел на свет. Он был стар и сед, но его чёрные глаза сияли, как два весёлых огонька. Лохматый, в потрепанной одежонке, с цигаркою в зубах, он возвышался над нами. «Фёдор? Ты?» – еле сдерживая дух, произнесла тётя Ия. «Я, милая, я», – низким голосом ответил тот. Они смотрели друг на друга с полминуты, после чего долго стояли, обнявшись, и просто молчали.
Но стоять в тишине получилось недолго. Кирюха вляпался в какую-то густую массу, на которую наткнулся случайно. Запнувшись, он решил удержаться за таз, не смог сориентироваться в темноте и угодил в самую его середину. «Фу-у», – вырвалось из его уст. Мы обернулись на звук. Федька бросил Ийку и ринулся к тазу. «Так, осторожней, вынимай скорее руки, а то потом вообще не отмоешь», – говорил он мальцу. «А чо это такое-то?» – пытаясь снять с кожи образовавшуюся пленку, спрашивал Кирилл. «Что-что, – сиплым голосом проговорил седовласый мужчина, – раствор специальный для ёлки. Мой отец меня ещё в детстве научил его готовить, чтоб ёлка не осыпалась…» Мы переглянулись. «Канистру тащи с кухни», – скомандовал он Лёхе. Тот мигом вернулся и, откупорив крышку, стал поливать руки друга. «Ну вот, теперь водой ополосни и довольно с тебя», – дополнил Фёдор.
«Федюшка, а ты где был-то все это время?» – спросила его
Ия, когда отошла от шока.
Они сидели на полу в кухне, а мы за тонкой дэвэпэшной стенкой разбирали в соседней комнате старые фотки. Тихий разговор, который происходил между бывшими влюбленными так и интриговал нас. Мы прислушивались…
– Ну как где. Ия. Да где только не был. После того случая в библиотеке много пришлось пережить. Анна-то моя же, ох, что тогда устроила мне. Крику-то! Крику-то было! И кричала, и проклинала. Сказала, если в эту же минуту из дома не уйду, со свету сживет. Ты же помнишь, что она магией своей всё занималась. Да к черту и магию эту! Она ведь, что удумала: позору, говорит, теперь из-за тебя, кобеля, в деревне не обраться, на люди не показаться. Спутался, видите ли, с библиотекаршей. А она-то! Хороша же! Маленькая да удаленькая, видите ли! Вот что, Федя: ты или уматывай, или Ийку я твою порешу. Так все поверну, что никто и во всю жизнь на меня не подумает, а ты сидеть будешь. Я в чём был, в том и ушёл. Дверь за мной захлопывалась, а вслед проклятия её летели. А я с того времени так нормально и не жил. Не знаю, то ли Анна постаралась, то ли сам неудачник такой по жизни. Уехал в другую деревню жить, все в лесу работал. Потом там лесхоз распался, работать и вовсе стало негде. Запил я. Да так сильно, что и полдома, которые, было, нажил в одно время, пропил. Нечего сказать – упал ниже плинтуса. А как понял все, что натворил, поздно было: жить негде, работать тоже, из товарищей одни опойки. Да и душа. С ней же ничего не поделаешь. Не возьмёшь, не постираешь, пятна не выведешь. Душа терзалась и рвалась. А как сюда тянуло. Эх! Ну и решил грешным делом опять в эту сторону податься. А куда? Тут увидят, жизни не дадут. Да и с Нюркой уговор был, что сюда и ногой не ступлю. Стал я жить сначала неподалеку – деревня тут в нескольких километрах есть. Три дома. Знаешь, как малый хуторок. Место обездоленное, но красиивое. Выбрал я себе один из домов. Ставни раскрыл, все намыл, печь натопил. Живи – не хочу! Только света нет. Вот зрение-то и стало падать. На один глаз почти не вижу – не смотри, что и глаза большие.
Я ж тебя-то тут только по голосу и узнал. Не изменился он… По-прежнему звонкий да таратористый! Как вспомню, что было, сердце кровью обливается. Знал, что и замуж ты за Кольку вышла. По мужикам все узнавал-то… Погоревал-погоревал, а потом успокоился – знать, так нужно было. Пускай, думаю. А Нюрка, поговаривали, с ума сошла. Мол, и из дома почти не выходит, и по ночам воет. За это-то я и зацепился. Помню ж ещё, как мы с ней в лес по грибы ходили. Зайдет было в бор и начинает выть. Я аж напугался в первый раз. «Ты чего это?» – спрашиваю. А она так платок поправляет и говорит: «Так зверя дикого пугаю, чтоб не захаживал сюда.» Идёт по лесу-то, значит, и воет.
Ну, это-то мне на руку и сыграло. В моём-то хуторке есть было нечего: приходилось сюда наведываться. То на огороде чего-нибудь прихвачу, то в хлеву. Иногда и у скота ел. А как по деревне слухи всякие пошли, я и вообще в роль вошёл: ну, думаю, вы мне жизни не дали, и я вам устрою.
Ийка слушала его, не перебивая. Только иногда вздыхала. А Фёдора, казалось, не остановить. Видимо, намолчался в своё время.
Он продолжал: «Стал я выть. Специально! К забору подойду и завою. Голос у меня и так хриплый, да еще простывал часто, так вой-то у меня ещё тот получался! Кто услышит – сразу хоп и побежал! Атам уж территория свободна: заходи, бери, воруй. Но даже и не в этом-то и дело. Уж больно зла на Нюрку было много. Мстил одно время и ей. Дождусь, пока на улицу выйдет, и выть начинаю. Она в дом скорее, да и свет гасит. А как включит, я снова завою. Ну вот с того времени она и вообще его перестала включать.»
– Так это из-за тебя, оказывается? – приложив руки к лицу, настороженно спросила Ийка.
– Ага-а, я довёл! – протянул Фёдор. – Ох, и вредная же она баба была! А властная какая! Воту неё спеси-то и поубавилось!
– А следы вокруг моего дома? Большие. Твои? – слышалось из-за стены.
– Мои, – со вздохом отвечал Федор.
– Мочи больше не было, как увидеть тебя хотелось. Ну и сходил… – рассказывал Фёдор.
– А отчего ж следы-то такие большие? У тебя ж размер-то, поди, сорок первый всего? – не унималась Ийка.
– Так это у меня сорок первый, а у хозяина дома, в котором я сейчас живу, видать, сорок шестой был, – засмеялся Фёдор.
Сидеть в соседней комнате больше не было смысла, и мы с ребятами стали потихоньку выходить. «Эй, вы куда?» – крикнул Фёдор. «Так домой», – промямлили в ответ ему ребята. «Так, обо мне ни слова! Нико-му!» – гаркнул откуда-то с пола хриплоголосый мужчина.
«Ладно», – бросили ему мы и выбежали из дома. «Фу-у,» – выдыхал каждый из нас по очереди. «Сходили за фанфуриком». – сказала я и, попрощавшись со всеми, побежала к себе домой. Лес, который нависал над всем посёлком, уже не страшил меня. Кто выл, было ясно, а как избавиться от диких зверей, я теперь знала наверняка – надо выть.
Прошло несколько месяцев…
Вот ведь как интересно жизнь устроена – никогда не знаешь, чего от неё можно ожидать. Только я решилась уезжать в свой маленький городок, всё стало налаживаться в деревенской жизни. Прояснялись какие-то моменты. С головы всё вставало на ноги. И даже порушенные напрочь отношения со свёкром приходили в совершенно другой вид.
Большая сумка, наполненная доверху и набитая до предела, стояла у входных дверей. Варины ходунки были собраны и перевязаны. Пакет с едой также ждал, когда его возьмут под руки и потащат к тепловозу. Я кормила Варю. «Ну, куда ты поедешь? – слёзно умоляла меня свекровь. – Погляди, что на улице творится! Да и я как без вас?! Я так уже привыкла к вам!» Она схватилась за сердце. «Ой, ой, плохо-то как! Достань из тумбочки таблетки», – просила она меня. Я напугалась и побежала к ящику. «Которые?» – крикнула я. «Неси всё, сама найду», – ответила она. Дрожащими руками она нашла нужное ей лекарство и, тяжело дыша, запихала таблетку в рот. Ужасная отдышка и слезы, текшие ручьем, сделали своё дело. Мы остались.
Я посматривала то на сумку, то на Варю, то на мобильный телефон свекрови. «Я позвоню?» – спросила я её. «Конечно, позвони», – разрешила она. Варюшка сидела у неё на руках и лезла целоваться. «Ой, ты моя хорошая, ой ты моя любимая доченька», – говорила Варе бабушка. «Доченька?» – переспросила я. «Ага-а, – смеясь, протянула Верка. – Она мне как доченька. И вообще я вот все думаю, как две абсолютно разные женщины смогли родить почти одинаковых детей? Это же Вадина копия! Глянь, красавица какая»! «М-м-м… То есть, если бы она была похожа на меня, ты бы её не любила? Так что ли?» – заглядывая в глаза свекрови, спрашивала я. «Да Бог с тобой! Она же на Вадю похожа», – подкольнула та. «Да уж. Ладно хоть не скрываешь», – обиженно ответила я. «Ну да что ты! Я же шучу!» – оглянулась она на меня. «Да-да, только в каждой шутке, как мы помним, только доля шутки». – посмотрела на неё я.
«Фу! Ну и слякоть! Вера, носки мне теплые дай! Когда уже наконец-то и растает?! Весна же!» – вбежал с улицы мой свёкр. «Ну что – отговорила? – спрашивал он её. – Тепловоз-то уже ушёл». Я посмотрела на свекровь и пробубнила: «Якутский театральный? В тебе чуть не умер актёр.» «Да ладно, Марусь, не обижайся, – вступился за жену Вениамин. – Как лучше же хотели. Я вон и арбуз даже купил. Пойдёмте кушать».
Красная сочная сердцевина трескалась под натиском свёкра. Большим стальным ножом он резал зелёный арбуз. Сладкие куски быстро были разобраны собравшимися на кухне, в которой на мгновенье воцарилась тишина. Каждый упивался большой ягодой. «М-м-м. Как вкусно! – уминал дед арбуз. – Как в детстве!» «Стесняюсь спросить, – откусывая от красной сердцевины куска, обратилась я к свекру. – Откуда такое лакомство в сей стороне да еще в такое время?» «А нечего тут удивляться, Маруся. Нечего. У Мартына сын приехал… Вот – привёз!» – парировал дедка. «А ты, Верунька, что так мало взяла? На тебя это не похоже», – подтрунивал он над женою. «Что-что? Не видишь – королева на руках сидит, руками машет, мол, и мне надо! Я и откусить-то по-человечески не могу», – указывая взглядом на Варюшку, говорила свекровь. Та же растопыривала свои маленькие пальчики и просила: «Дай, дай, дай!»
«Глядите-ка, выросла! – рассмеялся мой свёкр – Уже и главное слово выучила!» Он подошёл к ребёнку, чтобы погладить голову и на макушке увидел маленький нарост: «Веруха, что это?» Свекровь, одной рукой удерживая Варюшку, чтоб та не упала с колен, а другой, разбирая её волосы, пыталась найти, что же там такое. «Что за шишечка? – не унимался дед. – Ма-ша!»
Я подошла поближе и заметила, что нарост, с которым в прошлый раз мы обращались в больницу, вроде как бы и подрос. Ничего не говоря, я метнулась к своей дорожной сумке и из её маленького карманчика достала огрызок полиэтиленового пакета. «Что ты там копаешься?» – звали меня на кухню родители Вадика. С развевающимся пакетиком в руках я бежала к ребёнку. «Волосы раздвиньте тут, дайте-ка примерю», – попросила я бабушку и деда. Те, ничего не понимая, беспрекословно повиновались мне. Русые волосы окружали эту небольшую красную пуговку, которая так и блестела при свете лампы. Я потрогала её: «Хм. уплотнение. Интересно, ей не больно?» Осторожными движениями я пощупала нарост. Такое ощущение, будто там водичка. Нажимаешь – пропадает. Палец убираешь – опять такая же шишечка. Странно. Прозрачный пакетик с тонким синим контуром, сделанным еще в местной больнице нашим педиатром с помощью шариковой ручки, был аккуратно наложен мною на участок и снова обведён уже по новым границам. «Ой, вырос! – расстроено вскрикнула я. – Ма, па! Гляньте!» Свёкр и свекровь склонились над головой Варюшки. Дед посмотрел на бабушку и сказал: «В больницу бы надо.»
«Да я и без вас знаю, что надо! Но ведь направление ещё в своей больнице взять нужно, так нас в области никто не примет, а своего онколога в районке нет! – разгорячено говорила я. – Всё. Решено. Завтра домой!»
Больше от поездки меня никто не отговаривал. Надо так надо. Сумки разбирать я не стала. Заново собрала лишь Варины ходунки – всё хоть не на руках ребёнка дома таскать. Я ходила из комнаты в комнату и не могла дождаться, когда наступит следующий день. Выглядывала в окно, но почему-то, как назло, долго не смеркалось. Чтобы успокоиться, я начинала прибираться: помыла посуду, подмела пол… Вдруг услышала, как хлопнула входная дверь. «Свёкр, наверно, ушёл, – подумала я. – Ну всё. Опять придёт, не зги не видя.»
Я сидела за кухонным столом и спокойно обваливала в муке котлетки. Варя каталась по дому на своих маленьких, низеньких ходунках и хохотала во весь голос. Она тихонечко отталкивалась ногой от пола и пыталась ехать. Держась маленькими ручками за подставку для игрушек на своих ходиках, она пыталась встать, но то и дело садилась на попу.
Включенный телевизор передавал чей-то концерт. Я, как обычно, смотрела клипы. Какая-то подозрительная тишина заставила меня волноваться. Ребёнка давненько не было видно. Я заглянула в одну и в другую комнату, в третью. Её нигде не было. «Да куда она могла деться? Ведь только что тут стояла!» – нервничала я. Резкая мысль осенила мою голову, и я повернула в сторону кладовки, которая находилась в конце коридора и была занавешана зелёной шторкой. Отодвинув прочную материю, мой взгляд упал вниз: малышка стояла вся умазанная гуталином и хлопала крышкой о баночку. Она вздрогнула, когда заметила меня, и села на сиденье в ходунках. Я расхохоталась: «Варя! Варюшка! Ну-ка пальцы свои покажи!»
Светло-русые волосы были в чёрной маслянистой массе, жёлтая рубашка – в пятнах, на которых висели сгустки гуталина, а на губе – лёгкий след от остатков былой роскоши. «Варя! – испугалась я. – Ну-ка, рот скорее открывай! Ты хоть не наелась этого добра?»