На задних скамейках сидели две бабульки, одна из которых была довольно пьяна. Она всё время материлась и чего-то доказывала второй. «Ой, Ийка, хватит врать – слушать тошно!» – отвечала на болтовню алкашки её соседка, по-видимому, не дошедшая ещё до такой кондиции…
– Ну! Долго ещё? Чё стоим-то? Кого ждём? – возмущалась Ийка.
– Кого-кого? Двадцать лет ездишь, а не знаешь, да? – дразнила её подруга. – Студентов! Пока они до сюда доберутся.»
В вагоне показалась чья-то голова, а за ней и пьяное тело. «О, Колян! Муженёк! Мы уж думали, ты не успеешь! Взял?» – кричала ему Ийка. Тот, доставая из кармана тройной одеколон, кивнул головой. «Иди к нам», – обрадовалась та. «От ваших фанфуриков в вагоне продыху никакого нет!» – сетовала трезвая попутчица.
«Вот это поездочка, – не прекращали посещать меня мысли. – Полный вагон пьяных, вонь на всё помещение, да ещё неизвестно, когда тронемся. Варенька моя бедная. И зачем я куда-то попёрлась?! Вот дура!»
«Женька, Ленка, хватит курить! Пошлите в вагон! Вон, какой ветер на улице, я замёрз», – кричал чей-то мужской голос. «Да щас, на одну затяжечку осталось!» – отвечали те. Двери вагона открылись со скрипом, и в тёмном проёме можно было увидеть только очертания фигур. Две девчонки лет восемнадцати и какой-то дядька зашли и уселись у самой печки. «Ща нагреемся», – сказала одна из них.
Мы с Варей сидели не пошелохнувшись. Я ощущала на нас тяжёлые взгляды незнакомых людей. Казалось, всем им было интересно, кто ж тут такой едет, да ещё и с ребёнком. И точно. Скоро они не выдержали и решили спросить.
«А Вы к кому?» – заигрывающим голоском спросила у меня девчонка. Свет луны падал на её лицо, и я разглядела маленькие глаза и курносый нос. «К свекрови», – еле слышно ответила я. Настроение было совсем не для разговора и знакомств. Тем более что всем деревенским и так есть о чём посудачить. Не хочу быть новой темой для разговора.
– А кто у вас свекровь? – не унималась та.
– Мать мужа, – схитрила я.
– А мужа-то как звать? – курносая как будто допрашивала меня.
– Да его не зовут… Он сам приходит! – ответила я.
– Хм. Вадя что ли?
– Что ли Вадя.
– Так Жданов, поди?
– А, поди, и Жданов!
– Ну так, стало быть, Вы – Маша! – чуть ли не криком выпалила та, радуясь своей смекалке.
– А стало быть, Маша! – удостоверила её я.
– А, значит, на руках у Вас Варя спит!
– Варя спит, – на автомате повторяла я.
– Здорово! Вот тётя Вера обрадуется!
– Уж не знаю. Я ведь её даже не предупреждала о приезде– то. – почему-то открылась я этой приставучей девице.
– Да это вообще не проблема, она вас всегда ждёт. Всей деревне уши прожужжала, что у неё внучка родилась. Обрадуется, вот увидите!
– Ну, будем надеяться.
– Так, а чего? Больше никто не придёт? – орала Ийка.
Никто ей не отвечал. Вскоре в вагон тепловоза залезли еще
пять пареньков. Все расселись по местам, и, наконец-то, мы двинулись в путь.
Ветки деревьев стучали о железо вагона и пытались забраться вовнутрь. Они так и бились об оконные стёкла. Каждый раз, когда корявая ветка ударяла в моё окно, я вздрагивала от неожиданности. Варя проснулась и пилькала глазами, как маленький воробей. Она лежала на моих руках и вглядывалась в темноту. Потом начала агукать, чем привлекла к нам всеобщее внимание. «Проснулась?» – спросил паренёк, и двинул сидящего рядом с ним соседа плечом. Тот повернул голову в нашу сторону и стал рассматривать мою дочь. «Так, говорите, к Ждановым едете?» – интересовался он у меня. «Едем», – услышал тот мой короткий ответ.
«Э, ребята, сзади холодно стало! Ну-ка, подбросьте ещё дровишек в печь!» – просила Ийка. Запах гари и тройного одеколона смешался, и эта вонючая смесь так и била мне в нос. Да что мне?! Я переживала за свою малютку. А ехать надо было ещё целый час!
«Тю-тю-тю», – подсела к нам трезвая женщина и, вертя в руках какой-то фантик, заигрывала с Варей. Малышка водила глазами за шуршащей бумажкой и радостно улыбалась. Потом соседка достала коробок со спичками и начала им трясти. Интересный звук понравился Варюшке, и она продолжала радоваться. А у меня в груди сердце защемило: «Господи, зачем я туда еду? Малышку на такие терзания кидаю. Одна эта поездка чего стоит! Она, бедная, устала, не знаю и как. Да и я-то вымоталась»…
Колёса тепловоза затормозили, и вагон остановился. Все стали вылезать и прыгать прямо в сугроб. Дороги замело – ни тропиночки не видать! Еще не легче! Деревенская молодежь столпилась у вагона. Приезд тепловоза для них – целое событие. Всем интересно посмотреть, кто приехал. Ведь именно от этого зависит, будет ли дискотека в клубе. Девчонки с мальчишками быстро выбрались из вагона, а я с Варькой и сумкой на руках еле шла по тёмному проходу. Никакой платформы, на которую можно было бы спокойно перейти с тепловоза, не было и в помине. Местные жители, привыкшие к этому, спокойно обходились и без нее. Мне пришлось испытать большие трудности, чтобы выбраться из этого ужасного транспортного средства. Я поворачивалась и одним, и другим боком к выходу, высчитывала, как лучше мне выйти, но ничего не получалось. Варькины чёрные глаза сверкали в темноте и смотрели на меня с каким-то удивлением. «Давай, ребёнка подержу», – пробурчал пьяный голос. Оказывается, Ийка всё это время наблюдала за нами. «Нет, уж. Я как– нибудь сама», – покосясь на неё, ответила я. «Ну сумку хоть тогда давай», – предложила та. Она сняла с моей руки котомку и слезла со ступенек. Подала мне дрожащую конечность в зелёной варежке, и помогла спуститься. «Спасибо», – поблагодарила я её.
– Да не стоит. В одну сторону все-таки идем.
Я вопросительно на нее посмотрела.
– Да-да, на одной улице мы с Верой-то живём.
Варька сидела на моих руках и поглядывала из-под шапки. Лесной массив, который окружал поселок, наводил на меня страх. Я боялась диких животных, которые, поговаривали, заходили иногда и в населённый пункт. Во многих домах горели огоньки, а где-то вдалеке мерцал фонарь. Единственный в этом захолустье. Проторенная когда-то тропинка была занесена свежим снегом, и я топала след в след за Ийкой. Её качало из стороны в сторону, и каждый раз мне казалось, что вот-вот она упадет. Но она держалась. Справа от тропинки стоял её дом. У самой калитки она вспомнила про своего мужа, кинула мою сумку в сугроб и помчалась обратно к тепловозу, крича на всю ивановскую: «Где ты, Коля»? Но Коля не отзывался. Ийка, запыхавшаяся и уставшая, бежала, несмотря ни на что. Её ноги заплетались одна за другую, изо рта шёл дымок, и, запнувшись за какую-то ледышку, как назло намерзшую на тропинке, она упала лицом в сугроб.
– Этого ещё мне не хватало! – в негодовании стояла я.
– Ия! Ия! Вставайте! – пришлось мне крикнуть.
Она молчала. Тогда я снова крикнула её: «Тётя Ия!» Заснувши в пьяном угаре посреди снежной тропинки, она храпела на всю округу. Я подошла к ней, дабы удостовериться, все ли нормально. Волна спертого, огуречного запаха тройного одеколона попала мне в нос, я поморщилась: «Вот блин, еще и эта! Господи, когда и дома буду…»
От тепловоза в нашу сторону двигалась чья-то фигура. Маленькая такая, худенькая. «Ийка! Где фанфурик?! – кричал этот человек издалека. – Куда упёрла?» Муженёк этой пьяной особы шёл напропалую: сугробы – ни сугробы, тропинка – ни тропинка. «Ну, стерва, чего молчишь?» – не унимался тот. Его черные вьющиеся волосы растрепались в разные стороны и собрались в клочки, с носа текла противная сопля, на щеке виднелся след от сажи, доставшийся от топки тепловоза. Распахнутая настежь фуфайка съехала с левого плеча и шаркала по рваным штанам. Колян шёл к жене. Жена лежала и ни сном, ни духом ни чуяла, что к ней приближается её благоверный.
– Эй, тварь такая, вставай! Чё на дороге разлеглась? Где тя носило?
Единственное, чего он добился от Ийки, это протяжного «х-х-х-р-р-р, х-р-р, п-ш-ш-ш».
– Ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Каждый раз! Каждый божий раз! Сколько это может повторяться! Больше я тебя не потащу! Напилась? Ладно! Фанфурики увела? Ладно! Ушла? Тоже ладно! Но каждый раз уснуть вот на этом самом месте! – Колян прыгал по снежной тропинке близ деревянного колодца. – Это же уже ни в какие ворота не лезет! Алкоголичка! Вонючая алкашка! Пьянь! Дрань! Не потащу тебя домой!
– Пота-ащишь, – протяжно прохрипела жена.
– Что? Что ты сказала? – кричал тот, вырывая на себе кудри.
– Иди, говорю, за чунками в сарай. И тащи! Собака этакая! – послышалось от лежащей в снегу Ийки.
– Я, значит, собака?! Вот потаскуха-то где! А? Люди! Вы посмотрите, кто мне это говорит! – не унимался кудрявый.
– Да всё-всё… Не собака – не собака… – промолвила та.
Колян уже хотел смилостивиться и бежать во двор за санями, как Ийка дополнила: «Не собака ты. Кобель!»
Вытерев грязным рукавом фуфайки свой скользкий нос, харкнув Ийке на голову порцию ядовитой слюны, Колян ретировался.
Я стояла с Варькой на руках и смотрела на падшую женщину. «Машенька, Машенька, помоги мне», – шептала Ийка.
– А как? Чем? – спрашивала я. – У меня ж ребёнок на руках!
– Не знаю, придумай что-нибудь. Но подняться я не в силах.
– Чёрт с тобой! – кинула я ей.
– Дядя Коля, подожди, подожди! – кричала я сбежавшему алкашу.
Тот даже не обернулся.
– Иди, у меня фанфурик есть! – быстро придумала я.
Хромой, косолапой походкой распьянущий дядя Коля подкатил ко мне.
– Доставай! – упрашивал он меня.
– Ага! Как же! Ты сначала Ийку в дом снеси, а потом я и отдам тебе!
– Чё мне – трудно што ли? Ща стащчу!
Он взял Ийку за ноги и со злостью рванул на себя: «Поехали – прокатимся!»
– Давай-давай! Я в тебя верю! Тяни! – вопила пьяная жена.
Наблюдать за этой картиной мне было некогда, я и так на них
много времени потратила. Теперь, когда эта полудурошная была не одна, я могла со спокойной душой идти дальше. Подхватила Варюшку повыше, сумку закинула на плечо, и снова в дорогу. Помогла, блин, выйти из тепловоза… Тфу!
Шаг за шагом идти становилось все тяжелее. Тропинка уже не была такой проторенной, и жилых домов попадалось все меньше на моем пути. Свет от мобильного телефона, который приходилось временами держать во рту, чтобы хоть что-то видеть, был довольно тусклым. Казалось, от луны и снега на улице светлее, чем от моего дисплея. Бесконечные покосившиеся от старости и ветхости деревянные заборы, брусовые хибары-времянки, сарайки мелькали перед моими глазами. Где– то за домами можно было разглядеть небольшой пустой участок, за которым был только лес. Лес, лес, лес. И ничего больше. Огромные тёмные деревья качали своими головами, заводя тем самым новую песню для ветра. Сильный гул, который они раздавали, меня совсем не радовал. Я пыталась уткнуться носом в Варюшку и хоть так почувствовать какую-то защиту. Я гнала от себя чувство страха, но у меня это плохо получалось. Вдруг недалеко от себя, в чьем-то заснеженном огороде, я услышала звериный то ли рёв, то ли рык. Звук для меня был настолько необычным, что я остолбенела. Повернув голову налево, я увидела, как из лесного массива выходит какой-то зверь. Господи! Я прижала Варьку к груди и побежала, что есть мочи. Свет далёкого фонаря манил меня к себе. Я бежала и не знала, гонится ли за мной то животное или всё-таки нет. Но так страшно было повернуть голову и посмотреть… От ветра на глаза выступили слезы, и, как я ни пыталась их утереть, у меня это не выходило. Из-за пелены перед глазами и непроглядной тьмы я и не заметила, как предо мною вырос дом. Правда, света в нем не было. С крыльца спускался человек, грузный такой, высокий. Он выбежал ко мне на тропинку и. завыл! Да так громко, что я чуть в обморок не упала.
– Тихо. Тихо. Успокойся. Меня баба Нюра зовут. Этот зверь тут часто ходит, вишь, как я его гоняю. Теперь точно уйдёт, – протараторила старушка.
Свет луны озарил её лицо, и я увидела перед собой женщину преклонного возраста с крупными чертами лица: полные губы, большой и широкий нос, разросшиеся брови и какие-то уж очень зоркие глаза. Она осмотрела меня и спросила: «Что ж ты тут делаешь? В такое-то время?»
– Да мы вон с города только приехали. Идем вот к бабушке.
– А-а, к Верке что ли?
– Ну!
– Пойдем, провожу, а то тут мой товарищ ходит. Вдруг опять тебе попадётся.
Что это был за товарищ такой, я спрашивать у бабы Нюры не стала, не до этого было, но встречаться с ним мне приходилось после этого еще не один раз.
Большой деревянный дом, освещаемый тем самым фонарем, на который мы, собственно, и шли, оказался… нашим! Открыв калитку и пройдя по узенькой расчищенной дорожке, мы вошли в помещение. На входных дверях висело плисовое одеяло, которое не давало тёплому воздуху выходить из дома, когда открывались двери на улицу. Стоя у входа с маленькой Варькой на руках, я крикнула: «Эй, дома-то кто есть?»
На кухне работал телевизор, и во всех комнатах горел свет. Но никто не отзывался. Неожиданно для меня одеяло распахнулось, и я увидела в дверном проёме полную спину и ноги, которые сбрасывали с себя сланцы. «Ой!» – вскрикнула свекровь, повернувшись к нам после закрытия двери. Её светлые, голубые глаза засверкали от счастья: «Девочки! Приехали! А что не предупредили-то»?! «Ой, а у меня и поесть нету ничего. Ну сейчас, сейчас», – хлопотала она по хозяйству. Я переодела Варьку и быстро навела ей смесь.
«Укладывайтесь на мою кровать, – предложила мать мужа. – Устали с дороги-то». Я положила малышку на бочок и подала ей бутылку с тёплой смесью. Обхватив обеими руками свой небольшой сосуд с едой, Варюша начала жадно глотать содержимое. Её глаза то открывались, то закрывались, и она выглядела какой– то хмельной. Под ватным одеялом она быстро согрелась и крепко уснула на всю ночь. Мои глаза закрывались тоже, но подойдя сзади, мама Вадима позвала меня ужинать.
На столе стояла тарелка горячего борща и банка с жирнющей сметаной. У них же корова – всё молочное в доме своё. На печке подогревалась жареная картошка с мясными котлетами, и свистел пузатый чайник. М-м-м… Блаженство. Я, как будто с голодного острова, накинулась на все эти яства. Давно мне суп не казался таким вкусным. Наевшись от пуза, я пошла спать.
Шибко свекровь меня ни о чем не расспрашивала – видела, что я устала. Отобедав в час ночи, я пошла в комнату к дочурке. Она тихо сопела в кровати. Я прилегла рядом и приобняла её. Потом повернулась на спину, потянулась и приятная усталость пробежалась по каждой клеточке моего тела. Я уснула.
Утро выдалось морозным. -35! Вот тебе и к весне дело!.. Печка топилась часов с пяти. Мы проснулись где-то в восемь. На столе стоял завтрак, а мама Вади пригласила нас уже к столу. «Выспались? Давайте, поднимайтесь. Пойдемте кушать, пока все не остыло». Я протерла глаза и пошла умываться. Горячая струйка воды медленно вытекала из самодельного умывальника, я набирала её в ладони и брызгала на лицо. В это время входная дверь хлопнула, и послышался до боли знакомый голос: «Ма, я приехал!» Свекровка в одно мгновение свилась к сыну и начала обнимать его да причитать вокруг него: «Сыночка моя любимая, Вадечка мой, радость-то ты моя, ах, как я соскучилась. Ну, как ты, дорогулечка, доехал?»
А «дорогулечка» стоял и молчал, на такое количество маминых реплик он не знал, что и ответить. «Да, проведать вот решил», – вымолвил он.
«А Маша где?» – шёпотом поинтересовался он у мамы. «Умывается. Встала только», – таким же тоном ответила она ему.
Я вытерла лицо свежим полотенцем и вышла из умывальной комнаты.
– Здрасьте! – саркастически сказала я. – А мы и не ждали!
– Да меня тут паренёк один подбросил… – оправдывался он.
– А-а, хорошо тебе. Что ж раньше сюда не ехал? Никак за нами?
– За вами.
– А не много ли чести?
– Нормально чести.
Свекровь стояла рядом и слушала наш разговор. Её глаза перебегали с меня на сына и с сына на меня: «Да хватит вам ругаться! Только зашёл – и с порога уже! Перестаньте! Вадя, иди
обними жену, скажи, что любишь. И помиритесь!»
«Ах, помиритесь?! Нет уж, мама! Мириться с ним я не намерена. Я вчера не успела тебе всего рассказать, ну так слушай сейчас: мы не живем с ним уже несколько месяцев. А теперь спроси почему?» – захлёбываясь от злости, говорила я.
– Почему? – по инерции сказала мать мужа.
– Да потому, что у меня больше нет сил! Он не работает, денег не носит, дома не помогает, да еще и пьет! Но и это все я терпела. А когда стал замахиваться, то уж извините…
– Я замахивался? Мама, она врёт! – защищался мой благоверный.
– Ах, это я вру? – кричала я. – Давай-ка я тебе напомню. Что там у нас на кухне? Потолок оттёр от супа? А стол, который летал по всей комнате, собрал? Или же, может, ты сковородку выпрямил, после того, как она согнулась от твоего удара? Что ж ты молчишь?..
– Вадя?.. – свекровь побледнела. – Вадя? Ты же никогда таким не был. Что за агрессия? Это ведь не ты даже.
– Мама, да перестань, она все не так рассказывает, – хотел успокоить мать Вадим.
Она подошла к нему и дала пощёчину. Его глаза сузились, губы поджались, и сквозь зубы он пробурчал мне: «Ну, посмотрим кто кого.»
Несколько дней мы не разговаривали друг с другом, да и когда было это делать? Он постоянно уходил из дома, а возвращался пьянее вина. Мать его оправдывала: «Молодой еще. Потерпи, Машенька». А мне что? Мне-то 56 что ли? Или, быть может, 85? Чего мне это терпеть-то.
Больше свекровь ничего не говорила. Просто как-то собрала вещи и без какого-либо предупреждения уехала в больницу – с сердцем стало плохо. Мы с Ваденькой остались одни.
Когда я проснулась, было уже светло, утро все-таки, и далеко не раннее. Варюшка спала. Я решила, что пора мне вставать и помогать свекрови, прибирать да готовить. Как только я вынула руку из-под одеяла по ней пробежались тысячи мурашек: «Блин, ну и поморозня»!
«Мам, пошли печь топить, а то долго спим сегодня», – кликнула я свекровь. Но ответом мне была тишина. «Ма-ма, мам, ну ты где?» – звала я её в надежде, что она где-то рядом. «Может, в туалет ушла?» – подумала я и, накинув на себя чью-то куртку, висевшую на вешалке рядом с дверью, выбежала во двор. Белое поле, свежий воздух, звенящий от мороза, и зелёный лес. Вот и все, что там было. Тропинка, ведущая в поселок, оказалась пустой, за домом тоже никого не было, и только из сарайки, почему-то не запертой на замок, выбежала собака. «Жулик! Так вот ты где был! А я-то уж думаю, чего ты нас не проведываешь!» – обрадовалась я живому существу. Пес ласкался о мои ноги и так и просил его погладить. Взяла его домой.