— Я хотел пригласить тебя участвовать в соревнованиях на лучшую пару исполнителей джиги, — объясняю я. — Волынки, все дела…
— Моя фамилия — Гибсон, — говорит она с улыбкой.
— Тогда давай снова знакомиться, — предлагаю я, делая шаг назад. — Привет, я — Виктор Вард.
— Привет, — отвечает она, подыгрывая мне. — Меня зовут Марина Гибсон.
— Надеюсь, я тебя ни от чего не оторвал?
— Нет-нет, я очень рада, что ты появился, — говорит она. — Ты меня вовремя отвлек.
— От чего?
Она задумывается.
— От кое-каких мыслей.
Я вздыхаю про себя и спрашиваю:
— Ну, так где сейчас Гейвин?
Она удивленно смеется.
— О, я вижу, ты крепко помнишь свои реплики!
Она вытирает губы бумажной салфеткой, затем наклоняется и выбрасывает то, что осталось от рожка с мороженым в ближайший ящик для мусора.
— Гейвин на Фиджи с какой-то баронессой.
— С какой-то баронессой?
— Родители Гейвина владеют «Кока-колой» или чем-то в том же роде, но у него самого никогда нет денег.
Что-то во мне дергается.
— А для тебя это важно?
— Нет, — говорит она. — Совсем не важно.
— Не оглядывайся назад, — говорю я. — Никогда не оглядывайся назад.
— Я в совершенстве владею искусством рвать с прошлым.
— На мой взгляд, это довольно привлекательное качество.
Прислонившись к ограждению, Марина внезапно начинает рассказывать мне все: как она все время перекрашивала волосы в новые цвета и как из-за этого страдала ее карьера, об истерических побегах в Майами, о старости, о том, что она предпочитает при съемках, чтобы свет падал с левой стороны, ведь тогда незаметно искривления носа, который она сломала три года назад, упав на роликовых коньках, о клубе «Orpheus» в Восточном Берлине, где она познакомилась с Лукой Федрацци, об уикэндах, которые они проводили на вилле Джорджио Армани на Брионских островах, о бессмысленности часовых поясов, ее безразличии ко всему, о нескольких ключевых фигурах в ее жизни, чтобы под этим ни имелось в виду. Некоторые из поведанных ей деталей совсем мелкие (вроде того как она опускала все окна в мамином «ягуаре», когда возвращалась с вечеринок в Коннектикуте, для того чтобы иметь возможность курить, об ужасных сварах между агентами, о книгах, которые она так и не прочла, о грамме кокаина, который можно спрятать в компакт-диске, о приступах плача во время съемок, которые могут погубить два часа тщательной работы гримера), но она рассказывала о них так, что ее мир представал передо мной как живой. Разумеется, пока она работала моделью, она жила все время на нервах и на грани срыва, и многие из ее подруг умерли, она с кем-то судилась, а затем отзывала иски, дралась с Альбертом Уотсоном, затем заранее обреченное на провал любовное приключение с Питером Мортоном, и как все быстро, и как все быстро подошло к концу, алкоголизм матери и смерть брата, последовавшая от сердечной аритмии, вызванной приемом таблеток гербального экстази, и все это привело к тому, что в нее влюбился один дизайнер — платонически — и вскоре умер от СПИДа, оставив Марине значительную сумму денег, так что она смогла уйти из моделей. Выясняется, что мы оба знакомы с одним человеком, который, перед тем как совершить самоубийство, подписал свою прощальную записку смайликом.
Сначала мне удается делать вид, что я внимательно слушаю все, что она говорит, и действительно, многое из сказанного запечатлевается в моем сознании, но я уже слышал это все не один раз прежде, затем, не переставая говорить, она приближается ко мне, и я испытываю немалое облегчение. Молча разглядывая ее лицо, я понимаю, что завожусь. Я смотрю ей в лицо уже более часа, задавая все полагающиеся вопросы, наводя ее на определенные темы, изображая мимикой правильную реакцию, часто кивая в знак согласия, когда это требуется, а иногда в моих глазах промелькивает полуправдивая печаль. Кроме ее голоса, единственный звук — это океан, шевелящийся вокруг нас, далекие волны, разбивающиеся о борт корабля. Из праздного любопытства я отмечаю, что луны на небе нет. Марина, подводя горький итог, заключает:
— Жизнь модели — все эти сплошные путешествия, бесчисленные знакомства с какими-то поверхностными людьми — все это…
Я не даю ей закончить это произведение, потому что мои губы уже очень близко к ее губам — она высокая, мы почти одного роста — мне приходится только слегка наклонить голову, чтобы легко коснуться ее губ, а они холодны и на вкус похожи на земляничное мороженое.
— Не надо. Пожалуйста, Виктор, — бормочет она. — Я не могу.
— Ты такая красивая, — шепчу я в ответ. — Ты такая красивая.
— Виктор… не сейчас.
Я отпускаю ее и делаю вид, словно ничего не случилось, но все же не могу удержаться, чтобы не сказать: «Я хочу поехать в Париж с тобой», но Марина делает вид, что не слышит меня, и стоит возле ограждения со скрещенными на груди руками с печально-умиротворенным выражением на лице, от которого она еще в большей степени кажется фигурой из сновидения.
— Слушай, давай сходим потанцуем, — предлагаю я, затем гляжу на отсутствующие часы и тут же делаю вид, что изучаю какую-то несуществующую веснушку у себя на запястье. — Мы можем пойти в дискотеку «Яхт-клуб». Я хороший танцор.
— Не думаю, что тебе понравится в «Яхт-клубе», — говорит Марина. — Разумеется, если только ты не любишь часами танцевать под диско-версию «Don't Cry For Me Argentina». А еще там есть диджей, которого зовут Джамтастика.
— Ну, тогда, может быть, выпьем? Еще не очень поздно. — Я снова гляжу на несуществующие часы. — Боже мой, когда же я откажусь от этой привычки?
— На самом деле уже очень поздно, — говорит она, начиная удаляться от заграждения. — Мне пора в постель.
— Не хочешь зайти ко мне в каюту и чего-нибудь выпить? — спрашиваю я, следуя за ней. — У меня там есть еще не распечатанная корзина с фруктами, и мы можем ею заняться. Обещаю вести себя прилично.
— Спасибо за приглашение, Виктор, — говорит она. — Но я на самом деле очень устала.
— Я хочу поехать в Париж, — брякаю я ни с того ни с сего.
Марина останавливается и поворачивается ко мне:
— Зачем?
— А что, нельзя? Я хочу сказать, что нам совершенно необязательно останавливаться в одном и том же месте. Я могу просто, ну, как бы тебя сопровождать.
— А как же Лондон?
— Лондон подождет.
— Ты очень импульсивен, — заключает она одобрительно и вновь пускается в путь.
— Это одно из моих многих действительно замечательных качеств.
— Послушай, давай… — она вздыхает, — давай подождем и посмотрим, как пойдут дела.
— Дела уже и так идут великолепно, — говорю я. — А пойдут еще того лучше. Послушай, мне стыдно тебе об этом говорить, но несколько последних часов я только и делал, что глазел на тебя, и в результате мне… мне… мне… хочется поехать с тобой в Париж.
— И что я должна тебе на это сказать?
— Не знаю. Скажи, что это клево, что это зашибись. Скажи: «Виктор, я разрешаю тебе ехать в Париж со мной», — говорю я, а затем добавляю с легкой усмешкой: — Ты знаешь, я ведь вообще-то не нуждаюсь в твоем приглашении, зайка. Поеду за тобой следом — и все-там.
— То есть в Париже ты будешь вести себя как мой сталкер?
— А ты просто скажи: «Виктор, ты можешь ехать со мной — я тебе разрешаю», а затем я наклонюсь, поцелую твои ноги, и…
— Но ты же еще не знаешь, что я тебе скажу.
— Я могу сказать это сам, чтобы тебе не пришлось смущаться.
— Но ты не имеешь ни малейшего представления о том, что я хочу сказать.
— Я знаю теперь о тебе все.
— Но я не знаю ничего о тебе.
— Эй! — Я останавливаюсь и широко развожу руки в стороны. — Это все, что тебе следует знать.
Она смотрит на меня с улыбкой. Я смотрю ей прямо в глаза, пока мне не приходится отвернуться.
— Ну, хотя бы поужинать со мной сегодня ты сможешь? — спрашиваю я «скромно».
— Это было бы… — отвечает она, явно взвешивая что-то.
— Что, зайка?
Я жду ответа.
— Это было бы… — снова повторяет она и опять недоговаривает, глядя мимо меня куда-то во тьму.
Я начинаю грызть ногти, затем обшариваю карманы и проверяю, нет ли там «клинекса», сигареты, «ментоса» или любой другой вещи, которую можно было бы крутить в руках.
— Это было бы… очень мило.
Я испускаю вздох облегчения, прикладываю руку к сердцу, как будто только что оправился от ужасного удара. Когда мы прощаемся и желаем друг другу спокойной ночи, звук уже не пишут, и съемочная группа машет нам на прощание руками, и мы еще раз целуемся, и я не могу удержаться от чувства, что этот поцелуй напоминает мне что-то давно знакомое, и тут наконец мы расстаемся.
9
В то время как я одеваюсь для встречи с Мариной в 19:30 в «Queen's Grill» перед ужином с Уоллисом, капитан объявляет по интеркому что-то насчет сигнала бедствия, полученного от торгового судна, с которым у «Королевы Елизаветы II» запланировано рандеву на девять часов для того, чтобы снять с него члена экипажа — диабетика, у которого кончились запасы инсулина, и пока я иду по салону, я натыкаюсь не менее чем на десяток обеспокоенных старцев, которые спрашивают, не приведет ли незапланированная остановка к изменению времени прибытия в Саутгемптон, и беспредельно терпеливые администраторы круиза, очень занятые, но искренние, заверяют их, что не приведет, а я думаю про себя, ну и чего такого, если приведет? Ты же старый. Если бы я был администратором круиза, я бы отвечал им:
— Какая разница? Все равно к тому времени, когда мы бросим якорь, ты сдохнешь.
Сегодня мои волосы зачесаны назад, я сбрызнул себя одеколоном, надел свежевыглаженный смокинг от Comme des Garcons и поэтому чувствую себя отчасти ретро. Когда я позвонил Марине утром и предложил ей заменить ужин обедом, она сообщила мне, что запланировала провести этот день так, чтобы измотать себя до последнего, — косметические маски, массаж, йога, ароматерапия, сеанс хиромантии, и поскольку я чувствовал себя уже в некотором роде связанным с ней незримыми узами, я соответственно провел это время в полном одиночестве, слоняясь по кораблю, качаясь на тренажерах в гимнастическом зале, и висел на шведской стенке, восстанавливая в памяти в малейших деталях все мои разговоры с Мариной, репетируя слова, которые я буду говорить ей, когда мы займемся любовью.
Я заказал мартини, разлегся на древней плюшевой кушетке возле бара, предоставив стюарду подносить пламя к моим сигаретам, и внезапно 7:30 превращается в 8:00, а я заказываю еще одно мартини и выкуриваю пару-другую «Мальборо-лайтс», разглядывая статистов. Этим вечером на корабле все мужчины одеты подчеркнуто официально, в смокинги (я, впрочем, так и не увидел одного более менее пристойного), и пафосные вечерние платья в блестках висят как тряпки на старухах, и все спешат куда-то на ужин, болтая на ходу об абсолютных пустяках.
С телефона в баре я набираю каюту Марины, но никто не снимает трубку.
В 8:15 съемочная группа наконец заявляет мне, что пора поменять декорации, потому что Уоллисы уже ждут меня. Я гашу недокуренную сигарету, чертыхаюсь, и прежде, чем я успеваю допить до дна второй бокал мартини, режиссер «мягко, но решительно» отнимает его у меня, высказывая предположение, что «мне хватит», что мне, пожалуй, пора «взять себя в руки», поскольку это «положительно скажется на моей игре». Я выхватываю бокал из рук у режиссера, допиваю его и, утерев губы, громко заявляю:
— Я так не ду-ма-ю.
Я швыряю в него позаимствованную у реквизитора «Золотую VIP-карточку» и бормочу:
— Распишись за меня, дурень.
8
«Queen's Grill» переполнен, но Уоллисы сидят за столиком на четверых у самого входа. Как только я начинаю спускаться по ступенькам, ведущим к столику, Стивен, одетый в смокинг, встает и машет мне рукой с таким видом, словно это самая счастливая встреча в его жизни, а Лорри сидит неподвижно рядом с ним, одетая в то же платье без бретелек от Armani, что и в первый вечер. По всему «Queen's Grill» расставлены огромные букеты цветов, поэтому приходится постоянно лавировать между ними, постоянно сталкиваясь с официантами, несущими подносы с фужерами для шампанского. У последнего столика я чуть не сбиваю с ног метрдотеля, который приготавливает блинчики для группы японок, с восторгом смотрящих на очаровательного молодого гайдзина, пожимающего мясистую руку Стивена Уоллиса.
— А, Виктор, привет, привет, — говорит Стивен, в то время как официант подтаскивает мне стул. — Где твоя спутница?
— Трудно сказать, чувак, — говорю я, ловя себя на желании вновь посмотреть на несуществующие часы. — Она обещала встретиться со мной в салоне и выпить, но так и не пришла.
Я замолкаю с унылым видом.
— Она, в общем, знает, где мы обедаем, но все равно, чувак, это такой облом.
— Ну что ж, будем надеяться, что она придет, — говорит Стивен. — А пока — шампанское.
— Без вопросов, — говорю я, протягивая руку за фужером.
— Это, гмм, мой фужер, — осторожно информирует меня Лорри.
— Упс, я дико извиняюсь, — говорю я, в то время как официант наполняет из бутылки с надписью «Dom Perignon» фужер, стоящий рядом с моей салфеткой.
— Итак, Виктор, чем ты все это время занимался? — спрашивает Стивен.
— Понимаешь, старина Стивен, — начинаю я задумчиво, параллельно прикладываясь к шипучке, — я и сам не очень-то уверен, чем именно я все это время занимался.
Обескураженные, они оба смеются.
— А вы двое чем занимаетесь? — спрашиваю я, с трудом справившись с приступом смеха.
— Ну, я работаю на одно рекламное агентство в Лондоне, — начинает Стивен.
— Действительно? Славно, славно, — перебиваю его я. — Вообще-то я думал, что речь идет исключительно о нашем путешествии, но — тем не менее. Продолжайте. Можно мне еще один бокал шампанского?
— Я занимаюсь тем, что открываю рестораны, — с излишней готовностью спешит на помощь Лорри. — Мы посещали Манхэттен для того, чтобы осмотреть подходящие помещения в Трайбека. Это будет мой первый ресторан в Штатах.
— Действительно? — повторяю я опять, мысленно простонав. — Просто супер. А что это за рестораны?
Я опрокидываю еще один бокал шампанского и, как только официант заканчивает наполнять бокалы Лорри и Стивена, снова показываю пальцем на мой. Нерешительно он подчиняется мне. Тогда Стивен кивает официанту, что следует понимать как просьбу принести еще одну бутылку.
— Последний ресторан, который я открыла, расположен в Холланд-парке, — говорит Лорри. — Я бы хотела пригласить тебя туда, когда ты будешь в Лондоне.
— Но пойми меня, зайка, я вовсе не собираюсь в Лондон, — говорю я, слегка напрягаясь и чуть-чуть наклонившись к Лорри, чтобы подчеркнуть важность того, что я говорю, но тут же, осознав всю грубость своего заявления, поправляюсь: — Хотя это, конечно, очень круто с вашей стороны.
— Лорри — великолепный повар, — добавляет Стивен.
— Действительно? — снова повторяю я, пытаясь провертеть пятками дырку в полу. — А что у тебя лучше всего выходит, зайка?
— Назовем это импровизацией на темы классической калифорнийской кухни, — говорит Лорри, задумчиво наклонив головку.
Когда становится ясно, что все ждут от меня какой-то реплики, я спрашиваю, глядя Лорри прямо в глаза:
— Ты хочешь сказать «классической» по отношению к обычной калифорнийской кухне? — А затем, тщательно взвешивая каждое слово, я продолжаю, уже совершенно не интересуясь ответом: — Или по отношению к посткалифорнийской кухне?
— Одним словом, влияние Тихоокеанского побережья отчетливо просматривается. Я понимаю, что все это звучит на первый взгляд ужасно претенциозно, но тем не менее мы прекрасно понимаем, в чем заключается различие.
— Различие между чем? — спрашиваю я, потеряв нить.
— Между… калифорнийской кухней и, скажем, посткалифорнийской кухней, — объясняет Стивен, может быть, чересчур терпеливо.
— А также влиянием Тихоокеанского побережья, — добавляет Лорри.
Следует очень долгое молчание.
— Часы у кого-нибудь есть? — спрашиваю я.
Стивен бросает взгляд:
— Восемь сорок.
За этим опять следует очень долгое молчание.
— Итак, речь идет о чем-то вроде молодых-овощей-с-гуавой-и-пастой-с-кукурузой-и-сырным-соусом-с-морски-ми-гребешками-под-васаби-и-фахитас? — говорю я, опуская глаза.
— Ну, выражаясь грубо, что-то в этом духе, — нерешительно отвечает Лорри.
Мне больше нечего сказать, поэтому я начинаю искать взглядом режиссера, чтобы крикнуть ему: «Реплика!», но тут меня отвлекает хлопок открываемой бутылки с шампанским, после чего следует вопрос Стивена:
— Так ты по-прежнему собираешься в Париж, Виктор?
— По-моему, я с самого начала туда и собирался, старина Стивен, — говорю я.
— А зачем ты едешь в Париж, Виктор? — спрашивает Стивен, глядя на меня узкими, как щелочки, глазами. — У тебя там что, друзья?
— Если хотите, я могу поделиться с вами маленьким секретом, — говорю я.
— Каким? — спрашивают они хором, наклонив головы ко мне.
— Я собирался плыть в Лондон, — признаюсь я, скромно улыбаюсь и добавляю шепотом: — Но я отклонился от маршрута.
— Что ж, будем надеяться, что ненадолго, — говорит Стивен. — Ты просто обязан заглянуть в Лондон на пути обратно в Штаты.
— Посмотрим, как пойдут дела в Париже, старина Стивен, — говорю я доверительно, опрокидывая еще один фужер шампанского.
Поскольку я сижу спиной к входу в «Queen's Grill», я не замечаю появления Марины, но все головы вокруг начинают поворачиваться в ее сторону, и даже Стивен и Лорри, которые никогда толком не видели ее прежде, смолкают, и я, почувствовав инстинктивно это, оборачиваюсь в ее сторону. Марина выглядит просто ослепительно, непринужденно играя роль, с которой способна справиться только звезда; гримеры и костюмеры поработали на славу, а волосы ее затянуты назад так туго и элегантно, что я вскакиваю, чуть не опрокинув стул, беру ее за руку и веду к нашему столу. Она принимает этот знак внимания с моей стороны так, словно я помогаю ей пересечь порог, который она никак не решалась пересечь, но, увидев, что я стою на другой его стороне, наконец отважилась. Я представляю ее Стивену и Лорри, и мы снова садимся за стол.
— Извините, что я опоздала, — с неподдельной искренностью сообщает Марина.
— О, ничего страшного, — говорю я. — Мы тут очень мило и оживленно побеседовали о…