Джек МакКлюр снова наполнил бумажный стаканчик и хмуро выпил.
— Ну, вот и кончена игра, — изрек он. Мистер Леман кивнул так же уныло.
— Да, придется нам прикрывать шоу.
— Это почему же? — удивился Мэрвин.
— Почему? — рявкнул Леман. — Может, скажете мне, где найти другого партнера, готового расстаться с двадцатью тысячами?
— Столько хотел вложить Лестер, — подсказал Джек. — Двадцать тысяч долларов.
— Двадцать тысяч? — изумился Мэрвин. — Да это же так, семечки. В Голливуде мы давали бесплатный хлеб и угощали супчиком тех, кто вносил всего двадцать тысяч. Мы им свои обноски сплавляли.
Леман кинул на него злобный взгляд.
— Хватит нам сказок про Голливуд. Тут у нас Бродвей, и типы, желающие дать двадцать тысяч, на деревьях не растут.
— Ах, Леман, какой вы пессимист! Пораженец, можно сказать. Господи Боже! — воскликнул Мэрвин. — Для спектакля, где играет подарок всем американкам, не надо попрошайничать, обходя народ со шляпой. Акулы бизнеса с двойными подбородками в драку ринутся за привилегию внести свой вклад в искусство. Да Господи, еще в Скивассетте один молодой миллионер просто умолял, чтобы я позволил ему вложить состояние в этот спектакль…
— Что! — вскричал Леман, вскакивая с места.
— Что! — вскричал Джек МакКлюр, подпрыгивая до небес.
— Кто он? — заорал Леман.
— Где он? — заорал Джек.
— А-а, вот тут вы меня поймали, — отозвался Мэрвин. — Фамилия его Фиппс, а вот где он сейчас, сказать не могу. Я наткнулся на него вчера, но адреса не выяснил. Вы найдете его, найдете! — заверил герой экрана. — Порыскайте по окрестностям и обязательно найдете. — И чувствуя, что сделал все для этих людей, он забрал со стола шляпу и удалился.
Первым, когда закрылась дверь, заговорил мистер Леман:
— Дай мне телефонную книгу.
Джек протянул ему справочник, и он лихорадочно принялся листать страницы.
— Здесь Фиппсов сорок одна штука, — сообщил он наконец.
— Позвони им всем, — отозвался Джек.
— Всем звонить ни к чему, — проявил смекалку мистер Леман. — Зачем нам беспокоить миссис Анну Б. Фиппс, или Астора Фиппса, «Канцелярские товары», Эдгара Фиппса, фотографа, а также миссис Эдвард Фиппс, или Элси Фиппс? Даже миссис Флоренс Фиппс и мисс Джеральдин Фиппс нам ни к чему. И «Гостевое агентство Фиппс» — тоже.
Он взялся за телефон.
— Набери мне Фиппса.
— Сэр? — уточнил прыщавый юнец.
— Набери мне Фиппса.
— Которого, сэр?
— Всех Фиппсов, какие есть. Кроме миссис Анны Б. Фиппс, Астора Фиппса «Канцелярские товары», Эдгара Фиппса, фотографа, миссис Эдвард Фиппс, мисс Элси Фиппс, миссис Флоренс Фиппс, мисс Джеральдин Фиппс и Фиппса «Гостевое агентство».
— Слушаю, сэр, — отозвался прыщавый юнец, резво накручивая номер Эдгара Фиппса, фотографа.
Шло время. Наконец охрипший и измученный Джозеф Леман откинулся на крутящемся кресле, промокая лоб. Он пообщался с большим количеством Фиппсов, чем, наверное, любой другой человек в Нью-Йорке, с Фиппсами-басами, Фиппсами-тенорами, Фиппсами-баритонами, с тремя простуженными Фиппсами, двумя Фиппсами-заиками и, наконец, с одним Фиппсом, у которого, видимо, не было нёба.
— Что теперь? — спросил он, и внезапное озарение снизошло на него. Он проговорил в телефон: — Набери мне Дэвида.
— Всех Дэвидов, сэр? — переспросил прыщавый юнец, потихоньку зажигаясь трудовым энтузиазмом.
— Сола Дэвида.
— Слушаю, сэр.
— Сол может подкинуть деньжат, — заметил мистер Леман.
— Вполне, — подтвердил Джек.
— Наше шоу — верняк, и любой, кто вложит деньги, состояние огребет.
Зазвонил телефон.
— Это Сол Дэвид? Говорит Джо Леман. О… Нет! — Леман шваркнул трубку. — Бермуды, — горестно возвестил он. — В какую только даль не удерут, когда пытаешься раздобыть у них денег.
Джек выдвинул новый вариант.
— Есть еще шанс. Два типа, некие Леви, выпускают блузки с длинным рукавом. Они вкладывали деньги в шоу в прошлом году.
Мистер Леман покачал головой.
— Прибыль они получили грошовую и навсегда покончили с шоу-бизнесом. А я вот сижу с крепко сбитой драмой, модной и современной, и не могу…
Джек выступил еще с одним предложением.
— А у Фанни? Может, попытаться вытянуть у нее?
— У Фанни!
— У нее же полно!
— А то я не знаю! Сегодня утречком забегал к ней в банк, пытался разведать, какой у нее баланс, но полный облом. Нет, Фанни не тот человек. До того прижимистая… Десяток угрей так прижмет, что внесет их на два этажа, ни одного не выронив. Опять этот чертов телефон. Ответь ты, Джек, у меня уже горло горит.
Следуя примеру МакКлюра, Леман уныло побрел к бачку с водой и наполнил бумажный стаканчик.
— Что!!! — заорал Джек в трубку.
Мистер Леман выронил стаканчик. Джек, зажав ладонью микрофон, проговорил дрожащим голосом:
— Фиппс!
— Который? Эдгар-фотограф?
— Нет-нет-нет!
— Фиппс из гостевого агентства?
— Нет-нет-нет! Тот самый Фиппс!
Мистер Леман покачнулся, точно лесной великан под топорами лесорубов.
— Тот самый Фиппс?
— Говорит, Мэрвин Поттер сказал ему, что мы продадим ему долю в шоу.
— Где он? — напрягшись, спросил Леман.
— Звонит из «Астора», — объяснил Джек, проконсультировавшись с трубкой. — Ждите в вестибюле, — проговорил он в трубку. — Я спущусь и провожу вас.
— Да! Ступай! — одобрил Леман. — Эй! — закричал он, когда его партнер двинулся к двери. — Крепче держи его за рукав!
Всякая апатия мистера Лемана исчезла. Он искрил энергией.
— Мур! — рявкнул он.
Из комнатушки появилась Эйлин.
— Слушаю, полковник?
— Приберите-ка тут. Придет ангел-спаситель.
— Есть, сэр.
— Да поворачивайтесь расторопнее.
— Слушаюсь, сэр. Кто, вы сказали, придет?
— Ангел. Миллионер. Он хочет вложить деньги в шоу.
— Гип-гип-ура! Это означает, что вы выплатите мне жалованье?
— Нашли время для разговора!
— Но вы должны мне за две недели.
— Да ладно-ладно. Получите свои деньги, получите. А теперь слушайте. Когда этот типус будет здесь, войдите с листком бумаги, ладно? С письмом каким-нибудь, ну, с чем-то. Деловито так войдите и положите его мне на стол.
— Да, сэр.
— А потом не задерживайтесь. Выйдите поскорее.
— Да, сэр. Похоже на новые игры, где каждый играет за себя. Мода на них охватила общество, будто лесной пожар.
— Неважно, на что это похоже. Вы все поняли?
— Да, генерал.
— Входите. Приносите бумагу. Кладете ее на стол.
— И выхожу с улыбкой. А вы не можете объяснить мне, с какой это все целью?
— Неважно, с какой. Атмосферу создает, черт подери, если вам так уж нужно знать. Никогда не слышали об атмосфере?
— Ах, атмосферу? Ладно. Извините, я ухожу.
И она вернулась в свою комнатушку, а мистер Леман закинул ноги на стол, сбил «дерби» на глаза, раскурил новую сигару и отдался первым приятным мыслям за этот день. Он не отличался особой религиозностью, но невольно почувствовал, что Провидение опекает хорошего человека, присматривает, чтобы тот не свалился у обочины. Хороший человек может получить удар, может споткнуться, но если Провидение поджидает с полотенцем в его углу ринга, то поражения он не потерпит.
Вполне вероятно, что мистер Леман пустился бы распевать песенку, словно жаворонок, так поднялось у него настроение, но не успел он впасть в такую ужасную крайность, в дверях появился Джек МакКлюр, ведя за собой последнего из Фотерингей-Фиппсов.
Он ласково, но цепко удерживал Простака за локоть.
— Мистер Сирил Фиппс, Джо, — провозгласил он. — Мистер Леман, мистер Фиппс.
10Не успел Леман увидеть Простака, как понял, что здорово недооценил Провидение: в своих милостях хорошему человеку оно заходит очень далеко. «Я тут же увидел, вот она, наша устрица, — сказал бы мистер Леман, если бы диктовал мемуары стенографистке. — Жирненькая такая, да еще приправленная кресс-салатом». Все в молодом человеке кричало о его наивности, и старший партнер «Леман Продакшнс» встрепенулся, точно от пения горна.
— Как поживаете, мой дорогой? — осведомился он. — Присаживайтесь.
Простак робко пристроился на стуле для посетителей. Леман произвел на него глубокое впечатление. В этом театральном магнате было что-то от Дж. Г. Андерсона и немножко — от дядюшки Теодора, чей взгляд с самого раннего детства замораживал кровь племянника. Шляпу Простак держал в руке. Заметив, что ни мистер Леман, ни мистер МакКлюр головы не обнажают, он подумал минутку, не ошибся ли, но пока ни на что не осмелился.
— Сигару? — предложил мистер Леман.
— А? Нет. Не думаю, спасибо большое.
— Тэк-с, — дружелюбно бросил Леман и скосил глаз на Простака. — Откуда вы?
— Родился в Лондоне…
— Сигару? — предложил мистер Леман.
— А? Нет. Не думаю, спасибо большое.
— Тэк-с, — дружелюбно бросил Леман и скосил глаз на Простака. — Откуда вы?
— Родился в Лондоне…
— Это в Англии?
— Да, именно.
— Шикарное местечко. Никогда там не бывал, но все говорят. Итак, мистер Фиппс, вы интересуетесь театром. Занимались когда-нибудь шоу-бизнесом?
— Пока еще нет.
— Что ж, все мы когда-то начинали. Самое трудное — найти великую пьесу. Вот я нашел. Можно сказать, самое большое драматическое открытие за последние двадцать лет. Ничего подобного не бывало, ясно?
— Не бывало?
— Ничего подобного, — подтвердил мистер Леман и выдержал внушительную паузу, размышляя о грандиозности своего драматического открытия.
Джек МакКлюр нарушил молчание, тихонько, по-джентльменски покашляв.
— Я говорил мистеру Фиппсу, — сказал он, — что, если он будет действовать быстро, он, возможно, и успеет купить долю в нашем спектакле. Мы ведь еще не до конца его профинансировали?
— Да, не до конца, — признался мистер Леман.
— Удачно получается, — заметил Джек.
— Очень удачно, — согласился мистер Леман. — Но, конечно, мистер Фиппс, тут, в Нью-Йорке, все так, как сказал мистер МакКлюр. Решения нужно принимать быстро. Думать на бегу. Был у нас один приятель, который мог бы купить долю в «Мышьяке и старых кружевах»,[14] если бы подсуетился.
— Но он протянул до следующего дня, — печально подхватил Джек, — и проиграл.
— Таковы правила в шоу-бизнесе, — покачал головой мистер Леман.
— Да, таковы правила, — согласился Джек, тоже покачивая головой.
Простак покивал с умным видом.
— Да, это мне понятно. Делай все немедленно. Я и сам за быстрые решения, если дело и впрямь хорошее. Но все-таки, конечно, я должен проявлять осмотрительность. Осмотрительность и осторожность, если вы меня понимаете.
— Вот такие люди мне по душе! Я и не прошу вас действовать очертя голову. Пьеска у меня роскошная, и я не боюсь ее показать. Просто убойная, захватит всех, ясно? Не для совсем уж высоколобых, но и не для низкой публики.
— Для среднелобой?
— Вот-вот. Первое добротное шоу для среднелобой публики. Успех будет сногсшибательный.
— Принесет много денег?
— Много? Еще бы! Спросите Дика Роджерса и Оскара Хаммерстейна, сколько они огребли с «Тихоокеанского». Спросите Оскара Серлинга, сколько он сделал на «Жизни с отцом». Спросите Макса Гордона, сколько ему отчислилось от «Рожденной вчера».
— Вы хотите, чтобы я их спросил?
— Да я вам и сам скажу, дорогуша. Миллионы!
— Миллионы?
— Миллионы, — кивнул Леман.
— Да-а, вот этого мне и хотелось, — вздохнул Простак. — Только хорошо бы с гарантией.
— Я это лично гарантирую. И мой друг тоже. Верно, Джек?
— Конечно.
— Итак, что скажете? Думайте на бегу. Это шоу-бизнес. Простак потеребил галстук клуба «Трутни». Красноречие мистера Лемана произвело на него глубокое впечатление, но он не забывал и хорошее присловье дяди Теодора: «Оглядись, а потом уж прыгай». Дядюшка Теодор умел придумывать меткие сентенции.
— А я могу почитать пьесу? — поинтересовался Простак.
— М-да-м…. — с сомнением промычал Леман. — Как думаешь, Джек, сумеем мы раздобыть экземплярчик для мистера Фиппса?
— Боюсь, что нет, — ответил Джек, правильно расшифровав мычание партнера. — Видите ли, мистер Фиппс, труппа уже репетирует, и все копии разошлись по рукам.
— Да какого черта! На что вам пьеса? — воскликнул мистер Леман. — Я расскажу самую соль. — Широким жестом он сдвинул весь хлам на столе, точно расчищая поле битвы. — Ну, так вот, — он сбил «дерби» на затылок. — Эта пьеса о добром человеке. Понятно? Он всегда старается всем Делать добро.
— Джентльмен до мозга костей, — подхватил Джек МакКлюр.
— Да, джентльмен до мозга костей, — согласился мистер Леман. — Роль эту играет Мэрвин Поттер, а это марка, знаете ли. Спросите хоть меня.
— Он хорошо сыграет?
— Еще бы, — заверил мистер Леман.
— Точно, — подтвердил Джек МакКлюр.
— Держу пари, — сказал мистер Леман.
— И я, — подтвердил Джек МакКлюр.
— Что ж, это замечательно, — заметил Простак. Леман сбил шляпу набок.
— А теперь слушайте. Начинаем мы с пролога.
— С пролога, — пояснил Джек.
— В прологе есть драматург.
— Такой, который пьесы сочиняет, — пояснил Джек.
— Он, понимаете, влюблен в одну даму, и приглашает людей послушать его новую пьесу. Конечно, дама — в их числе. Начинает он читать, объявляет: «Сцена первая. Сад». И тут! — Мистер Леман проделал что-то со своей шляпой. — Когда он произносит «сад», мы делаем киношный трюк, даем обратный кадр. Затемнение, быстрая смена декораций, вспыхивают огни, и на сцене — сад.
— Вот именно.
— Ну! А дальше идет его пьеса. Только он сам в ней, понимаете, и его дама тоже. Зрители-то видели ее в прологе. Здорово?
— Жуть! — согласился Простак.
— Она лезет на яблоню. У нее, видите ли, хорошее настроение, — объяснил мистер Леман. — Тут входит этот драматург, и начинается диалог. То он говорит, то она, слова так и летают. Он любит ее, она любит его, и они решают пожениться.
Простак заморгал. Сюжет в таком изложении показался ему немного примитивным, да и коротковатым. Занавес поднимется в 8:40 по восточному времени,[15] а упадет, подсчитал он, примерно в 8:53.
— И что, тут конец пьесы? — поинтересовался он.
— Конец? Да что вы! Вы ничего и не слышали.
— Будет что-то еще?
— Да уж, не без того!
— Не забудь про священника, — напомнил Джек.
— Ах, да! Входит священник, и они опять разговаривают. Сцена в саду закончена, мы переносимся в нью-йоркское кабаре. Музыка, танцы всякие… Ну, сами понимаете.
— Да-да, — пошел на риск Простак.
— В это кабаре приходят наш герой, дама и ее брат. Герой и дама еще не поженились. Должны пожениться завтра. Уловили?
— Да, — на этот раз вполне уверенно подтвердил Простак.
— Так вот, этот брат вечно буянит, поднимает тарарам. Мимо проходит субъект, которому брат не нравится, и он бросает: «А-а, это ты?» Брат злобно глядит на него и говорит: «Ну, я. И что?» И тот субъект… — ну, в общем, то, се, они заводятся, то один говорит, то другой, слова летают, и тэ дэ, и тэ пэ, а потом брат выхватывает пистолет и — оп! — Леман подчеркнул кульминацию эпизода, щелкнув пальцами.
— Вот это да! — восхитился Простак. — Здорово! Он убивает его, да?
— А то! Субъект мертвее макрели. Холодней поцелуя мачехи. Музыка обрывается. Официанты вопят. Девушки визжат. Женщины падают в обморок. Тут входит полиция. «Что происходит?» — спрашивает она. — Теперь игре Лемана позавидовал бы сам Эдвин Бут. — «Кто это сделал?» — спрашивает полиция. И субъект отвечает: «Я».
— Субъект?
— Да.
— Он же мертвый!
— Это кто?
— Да субъект…
— Нет-нет-нет! — схватился Леман за шляпу. — Не субъект, герой, ну, который влюблен в даму. Он говорит «я», чтобы спасти брата любимой женщины.
Простак слегка озадачился.
— Но ведь там полно народу?
— А то как же?
— Разве они не видели, что субъекта застрелил брат?
— Нет, не видели, — с бесконечным презрением к невежеству новичка в законах сцены проговорил Леман. — Все они смотрели в другую сторону.
— А-а, тогда понятно!
— Итак, героя взяли и посадили на двадцать лет. Зритель не узнает об этом до следующего акта. Копы надевают на него браслеты, он гордо выходит, а дама кричит и хлопается в обморок. Занавес падает. Вот вам Акт первый. Шикарное начало, а?
— Нет слов.
— Пьеса называется «Жертва», — пояснил Джек. — Он жертвует собой ради дамы, понятно?
— «Жертва», — повторил мистер Леман. — Интригующее название, а?
— Простите?
— Хорошо смотрится под светом прожекторов, — добавил Джек.
— О, колоссально! — согласился Простак.
Мистер Леман воспользовался перерывом между актами, чтобы освежиться у бачка с водой. Он промочил горло, готовясь к Акту второму.
— Ну а теперь — Акт второй. Все происходит двадцать лет спустя, когда героя выпускают из тюрьмы. Он решил укрыться на острове в Тихом океане и едет все дальше и дальше. Заехав очень далеко, он нанимается играть на пианино в эдаком местечке, — деликатно выразился Леман.
— В доме с дурной славой, — подсказал Джек.
— Вот именно, — согласился Леман. — Он — конченый человек и играет в таком доме.
— Не забудь про священника, — подсуфлировал Джек.
— А, да…. Священника помните?
— Он еще был в саду.
— Да, тот самый. Теперь он миссионер на этом самом острове. Хочет прикрыть местечко. Ну, приходит, и тут разворачивается грандиозная сцена. Они там все пляшут-скачут, а он им проповедует. И вдруг, бенц! Этот герой встает против него. Тут мы вводим крепкий диалог, переходим все границы. Он кричит, бранится, ругается, слова летают, и тэ дэ, и тэ пэ. Конец первой сцены Акта второго.