Все, пошел в нарядную! Эй! Черпак, проводи осужденного!
В сопровождении прапора Кулин дошел до двухэтажного здания, у дверей которого стоял Сиволапов и медленно, с наслаждением курил. Завидев Николая шнырь забыл о сигарете:
- Тебя чего, кум отпустил?
- Свиданкой стукнул, - честно сказал Кулин.
- Ну, считай, повезло. Или под хорошее настроение попал. Да, а чего ты тут телепаешься? - шнырь махнул рукой в сторону двери. - Быстро дуй в нарядную. Первая направо.
В нарядной, за стеклом, точно в сберкассе, сидели несколько зеков. Все как один с довольными сытыми рожами, в черных робах, которые робами назвать не поворачивался язык, настоящие почти что вольные костюмы. Самый старый из них, седой плосколицый зек, то ли якут, то ли монгол, сидел и, не обращая внимания на окружающее, что-то писал. Двое мужиков помоложе, были, как понял Николай, на подхвате.
Один из них тоже занимался какими-то бумагами, а другой заполнял толстенный гроссбух, занося в него сведения, которые ему сообщали этапники. Несмотря на то, что Николай проторчал на вахте около четверти часа, перед ним еще было пять человек. Помощник нарядчика задавал странную смесь вопросов, уместные только в местах лишения свободы разжижены были самыми обыкновенными, профессия, стаж, образование. Лишь потом Кулин сообразил, что именно на основе ответов на эти бытовые вопросы и формируются отряды, бригады.
Неподготовленные к такому этапники отвечали честно. Ну откуда им было знать, что если у тебя шесть классов образования и три коридора, то тебя пошлют принудительно заканчивать десятилетку? А если за жизнь ты освоил лишь специальность разнорабочего или грузчика, то вместе со школой тебе светят и занятия в ПТУ?
Николай, когда до него дошла очередь, тоже отвечал честно. Но ему, в отличие от большинства, повезло. И специальность, водитель первого класса, и десятилетка, и, чудом, отсутствие поганой 62-й статьи. Потом, уже будучи в отряде, Николай не раз видел какими приходят зеки после "рыгаловки", принудительного лечения от алкоголизма. Они едва стояли на ногах и никак не могли простить лепиле Поскребышеву, что он дает им стопарь водки, а они, из-за какого-то паршивого апоморфина, вынуждены всю эту прелесть выблевывать! Причем от алкоголизма лечили всех, даже тех, кто поимел 62-ю за наркоманию.
Выйдя, Кулин застал этапников уже построившимися. Не страдая излишними амбициями, Николай пристроился в хвост колонны и шнырь скомандовал:
- Вперед!
Этапники пошли обратно, но Сиволапов провел их мимо здания с карантинкой, вперед, к массивному и широкому двухэтажному строению. На его фронтоне непонятным образом почти полностью сохранилась многоцветная мозаика. Под полукруглым скатом крыши на зрителя мчались четыре всадника на конях разных мастей. По краям скакали два белых, черный и огненный жеребцы по центру, а над ними висело облако, из которого на скачущих били золотые лучи. Справа от него находился репно-желтый круг, изображавший солнце, слева же, круг темный, по краю которого шла тонюсенькая, едва заметная светлая полоса. Луна. Но верхушки облака, того места, где по идее должен был обретаться Господь Бог, не было. Точнее, не было Бога. Его место заняла огромная аляповатая красная звезда с перекрещенными за ней серпом и молотом. И казалось поэтому, что именно символ пролетарской революции и пробудил к жизни четырех всадников Апокалипсиса.
Вход в здание находился посередине, как раз под центром мозаики. Войдя, Сиволапов повернул направо, прошел да дверь с тугой пружиной и этапники оказались в узком длинном коридоре. Стены здесь, очевидно для разнообразия, покрывала мутно желтая краска. На них был наклеены плакаты, призывающие мыть руки перед едой и споласкивать фрукты в проточной воде. Даже если исключить всепроникающий запах медицины, уже по ним одним можно было определить, что зеков привели в санчасть. Эту догадку подтвердил и мужик в белом халате, проскользнувший из одного кабинета в другой.
Шнырь тоже скрылся за какой-то дверью и вскоре вернулся:
- Проходим по одному.
Очевидно, стояние в очереди в этой зоне являлось одним из основных занятий арестантов.
Дверь во врачебный кабинет все время оставалась полуприкрытой и было слышно почти все, что там происходило. И опять вопрос был стандартным:
- Жалобы есть?
Лишь ответы на него отличались разительно. От гордого "Все в порядке" до "Ой, доктор, у меня это... И то... И другое...". Николай узнал очень много нового про своих соседей. У одного оказались камни в почках, у другого воспаление суставов, у третьего была патологическая ненависть к любым металлическим изделиям. Зеки изгалялись как могли, лишь бы заполучить в личное дело запись о том, что им нужна работа полегче. Врач все это выслушивал и, не утруждая себя даже внешним осмотром, резюмировал:
- Здоров. Следующий.
Кулин, тоже ответил: "Жалоб нет." за что и получил равнодушный взгляд лепилы.
Но на этом путешествие по зоне не кончилось. Сиволапов привел этапников в карантинку, и сказав, чтобы все взяли банные принадлежности, повел в обход этапки. Помывочное помещение располагалось в том же корпусе, но мыться зеков повели не сразу. Сперва все посетили парикмахерскую, где двое стригалей быстро оболванили этапников. Машинки были ручные, густо смазанные машинным маслом, и после них от оставшейся короткой щетины исходил странный запах.
Пока парикмахеры работали над снятием волосяного покрова, те, кто уже прошел эту процедуру, вставали в очередь к двери напротив. Там оказалась настоящая фотомастерская. Фотограф из зеков делал с каждого по два кадра, фас и профиль.
После съемки Сиволапов вновь построил этапников, которые из-за потери шевелюры никак не могли узнать друг друга, и наконец повел мыться.
Зеки разделись, сложив свои новенькие робы. И разобраться где чья можно было лишь по трусам и носкам, лежащим сверху. Лишь эти предметы одежды имели какую-то индивидуальность в том сером мире, куда попали эти люди.
Баня оказалась достаточно чистым помещением. Кафельный пол, деревянные решетки, чтобы случайно не оскользнуться, скамейки, шайки на них. И все это без той удушающей хлорочной вони, которая постоянно сопровождала мытье в тюрьмах.
- Эти два рожка - для пидоров. - предупредил шнырь, показывая места у самого входа. Впрочем, никто по своей воле туда бы и не встал. Из двери сквозило и риск простудиться моясь там был выше, чем в других местах.
Этапники разобрали куски неизменной сыроватой "хозяйки", расположились на скамьях, одни встали, без этого уж никуда, в очередь набирать воду в жестяные шайки, другие плескались под струями душей. Лишь здесь Николай смог как следует рассмотреть своих новых соседей. Развитой мускулатурой, на что в первую очередь обратил внимание Кулин, здесь мог похвастаться лишь один парень. Все прочие являлись носителями животов, отвислых ягодиц, дряблой кожи, прыщавых спин, все это в комплексе, или по частям. Сразу было видно, что почти никто из арестантов не вел на воле здорового образа жизни.
Некоторые, особенно молодые пацаны, уже успели разукрасить себя татуировками. Этих сюжетов Николай вдоволь насмотрелся в тюремных банях. Финари, кастеты, волыны, двиги, стиры, колючка и голые сексапилочки повторялись в разнообразных сочетаниях. Среди тюремных, попадались и армейские: ГСВГ, ВДВ и прочие рода войск. И те и другие отличались толстыми грубыми линиями, колоты были "пешнёй", изготавливавшейся из швейной иглы, и сильно рознились от наколок, сделанных с помощью "машины".
Сидя в Бутырке, Кулин с трудом смог преодолеть соблазн разукрасить себя. У него на глазах сокамерники жгли резину, собирали копоть на стекло, вытащенное из рамы, соскабливали ее и, смешав с сахарным сиропом, загоняли под кожу. Вся хата принимала участие в обсуждении рисунков, отвергая одни, соглашаясь с другими, которые, по мнению потюремщиков соответствовали некоему воровскому закону, о котором они, первоходочники, имели лишь некое смутное представление.
Все это Николай живо вспомнил, разглядывая татуированные тела.
Споро вымывшись, Кулин вышел из бани. Пока он вытирался, напяливал робу и сапоги, за ним наблюдали два незнакомых зека с бирками шестого отряда.
- Слышь, мужик... - позвал один из них. Николай лишь повернул голову:
- Чего?
- Да подойди, ты. Не переломишься!
- Тебе надо, ты и подходи. - отвернулся Кулин.
- Этапник, а борзый! - усмехнулся второй.
- Ты разборку видел? - перешел к делу первый.
- Какую?
- Да тут один из ваших Мухе хлебало расквасил.
- А, - Николай махнул ладонью. - Это я был.
Любопытствующие зеки тут же притихли. Но их вниманием тут же завладел еще один окончивший помывку. Этот безропотно подошел на оклик и вся троица тихо поговорила. Такая же сцена повторилась еще несколько раз, до тех пор, пока пришлые не уяснили для себя всей картины происшедшего.
Они не торопясь пошли к выходу. Поравнявшись с Николаем один из них остановился и, глядя в потолок, едва слышно произнес:
Они не торопясь пошли к выходу. Поравнявшись с Николаем один из них остановился и, глядя в потолок, едва слышно произнес:
- Тобой Крапчатый интересуется... Смотри...
- Кто это? - так же тихо спросил Кулин.
- Пахан зоны. - ответил зек и зашагал за своим приятелем.
Внимание пахана зоны не сулило ничего приятного. И, хотя Николай был уверен в своей правоте, вполне возможно, он, по незнанию, нарушил какой-то из неписаных законов этого лагеря и теперь его ждет суровая расплата.
Вымытых этапников опять повели в карантинку. Там Сиволапов объявил:
- До ужина все.
- А обед?
- Кишкоглоты в пролете! - развел руками шнырь и попытался скрыться за дверью.
- Постой, зёма, иголку где можно взять? - спросил Николай.
- Щас выдам. - пообещал шнырь и действительно, вернулся через минуту, зажав в пальцах несколько швейных игл. Одну сразу взял Кулин, другие расхватали остальные этапники.
- Сдать по счету. - предупредил Сиволапов и покинул помещение.
Еще с Бутырки у Николая оставалась большая катушка черных ниток. С иглой Кулин обращался не очень ловко, но пришить пуговицу или заштопать дырку не вызывало у него затруднений. Оставшись в одних трусах и рубашке, Николай принялся ушивать брюки, чувствуя на себе завистливые взгляды не столь запасливых зеков.
За окнами стемнело и два баландера приволокли бачок с ужином. Картофельное пюре, щедро разведенное водой, кусок соленой трески, да пятая часть буханки черного хлеба - тюха. Чай, слегка желтоватая сладкая жидкость, баландеры разлили по кружкам. Предупредили:
- Шлёнки, как похаваете, принести в столовку.
Николай впервые видел такую посуду. Настоящий котелок из нержавейки. Лишь дно плоское, да ушки без дырок не торчат вверх, а чуть загнуты вниз.
После бутырской "чебурашки", неописуемого приспособления, которое использовалось вместо ложки и держать которое можно было лишь тремя пальцами за шарик на конце кургузой рукоятки, есть обычной ложкой, веслом, казалось чуть ли не верхом комфорта. День, проведенный без ставшего привычным обеда, заставил большинство арестантов за раз срубать всю порцию.
Но Николай, понимая, что разбавленное пюре лишь ненадолго задержится в желудке, оставил тюху с рыбой на потом. Глядя на него, некоторые этапники поступили так же.
Сиволапов отрядил одного из мужиков со второго яруса тащить пустой бачок со шленками в столовку. Мужик безропотно подчинился. Кулин же продолжил орудовать иголкой. В тусклом дёргающемся свете люминесцентных трубок это было непросто, но он уже наметал линии будущих швов и теперь осталось лишь как следует прошить их.
- О, у нас тут филиал швейки! - шнырь появился, неся с собой баночку из-под гуаши. По карантинке сразу пошла густая волна хлорки.
- Чтобы другие зеки у вас ничего не сперли, вот!.. - Сиволапов поставил хлорку на ближайшую к выходу тумбочку, - на всех шмотках напишите свою фамилию.
- Чем писать-то? - послышалось сверху.
- Хреном своим! - привычно пошутил шнырь. - Спичкой, блин! Неужели ни у кого сообразиловка не варит?
Этапники, которым не досталось иголок, сразу завладели банкой и принялись выводить кривые буквы на самых видных местах. Кулин лишь посмеивался, видя такие художества. Несмотря на то, что в зоне он был всего несколько часов, Николай уже успел приметить, что практически никто не ходит в серых робах. В основном цвет костюмов был синим или черным. Прикинув, почему так происходит, Николай понял, что эту одежду, ладно сидящую на фигуре, надо или покупать, или, что скорее всего, ее выдают где-то еще. Оставался вопрос, куда деваются серые хламиды? Но на него Кулин пока не мог дать ответа.
- На проверку! Все на плац! - шнырь влетел в помещение, - Быстро, быстро, мужики! Шапки не забываем!
Этапники, побросав все дела, засуетились, раздетые начали одеваться, не попадая ногой в штанину или рукой в рукав куртки или фуфайки. Поразившись бестолковости соседей, Николай воткнул иглу в наполовину готовый шов, замотал ниткой, чтоб не выскочила ненароком, натянул штаны, уже похожие на односторонние галифе, натянул сапоги и, не торопясь пошел на плац. Там, под светом прожекторов, отдельными кучками уже стояли зеки.
Сиволапов выстроил своих подопечных в колонну по пять. Получилось два ряда и один непришейный зек. Кулину удалось затесаться в центр. Шнырь придирчиво осмотрел каждого, заставил застегнуться на все пуговицы и, оставшись довольным, занял место в начале строя.
Но сам ритуал вечерней проверки начался лишь через четверть часа. На дальнем конце появился низенький круглый человечек. Вокруг него, как искусственные спутники, кружили три прапора. Они то забегали вперед, то возвращались, что-то нашептывая ему на ухо. Тот же, держа в левой руке фанерный прямоугольник, что-то черкал в нем и, удовлетворённый, проходил еще на несколько шагов вперед. Проверенные же стройными колоннами удалялись в монастырь.
Этапники стояли совсем отдельно ото всех отрядов. И очередь до них дошла до самых последних.
- Гражданин дежурный помощник начальника колонии! - выпалил Сиволапов. Карантин в количестве шестнадцати человек для проведения вечерней проверки построен. Больных нет. Отсутствующих нет. Дневальный карантина осужденный Сиволапов!
Прапора пересчитали зеков, тыкая в них пальцами. Сообщили ДПНК, да, все на месте. Тот внимательно посмотрел на этапников:
- Почему не у всех фамилии на робах? А это что за безобразие? - ДПНК указал на зека, который, не мудрствуя лукаво, аршинными буквами написал на каждой поле куртки свою фамилию: Машуков.
- Я... - замялся Машуков.
- Тебя никто не спрашивает. - отрезал ДПНК.
- Виноват. Не уследил. - по военному вытянулся Сиволапов.
- Чтоб завтра фамилии были на всех. Проверю лично!
- Слушаюсь, гражданин майор!
ДПНК кивнул и укатился в направлении вахты.
- Карантин! - громко, чтобы услышал майор, не успевший еще далеко отойти, крикнул шнырь, - Нале-во! В отряд шагом марш!
Зеки повиновались. Кулин, шагая вместе с ними подумал, что вот и кончился этот безумный день в зоне. Однако, как выяснилось через несколько минут, день еще далеко не кончился.
Не успел Николай возобновить швейный процесс, как в помещении тихо возник шнырь и плюгавый зек в черной робе, явно с чужого плеча. Сиволапов указал тому на Кулина и плюгаш, опасливо озираясь, подкатился к Николаю:
- Ты сегодня кулаками махал?
- Да.
- На базар тебя требуют.
- Крапчатый что ли?
Так запросто произнесенное погоняло пахана зоны повергло посыльного в ужас. Он съежился еще сильнее и кивнул:
- Тише!.. Он.
- А если я не пойду?
- И не думай! Не нарывайся! Хуже будет!
- А сейчас что, не худо?
Зек с хитрецой огляделся и шепнул:
- Нет.
- Ну что, давай, сходим... - согласился Кулин.
Они прошли через плац, зашли в локалку. Шестерка пахана помчался вверх по лестнице с прытью, которой Николай от него не ожидал. Стараясь не отставать, Кулин, слегка запыхавшись, влетел на третий этаж.
- Сюда и до конца секции. - зек указал на одну из дверей. Открыв ее, Николай оказался в жилом помещении зеков. Здесь шконки стояли в два ряда, по проходу между ними постоянно ходили полуодетые зеки.
Больше всего Кулина поразила архитектура этой огромной комнаты. Сводчатый потолок шел как раз над центральным проходом. От него отходили странные, сантиметров тридцать шириной, ребра, доходившие до пола. Лишь потом Николаю рассказали, что на месте "ребер" были стены, разделявшие кельи монахинь.
Послушавшись шестерку, Кулин пошел прямо вперед. Там, у окна стояли две шконки, завешенные простынями. За хлипкой преградой шло веселье. Раздавался смех, кто-то задорно костерил ментов.
- Здорово, мужики! - Николай отодвинул импровизированную занавеску и осмотрел собравшихся. Здесь был и парень с разбитой губой. Она уже вспухла и перекособочила лицо зека до неузнаваемости. Николай его узнал лишь по знакомому выскобленному черепу. Второе знакомое лицо оказалось у того, кто выспрашивал в бане. Главным же, наверняка, был седой арестант самого ухоженного и независимого вида. Все остальные, как-то тускнели перед той аурой власти и силы, которую он распространял вокруг себя. Кулин тоже на какое-то время поддался этому ощущению, но вовремя встрепенулся и успел уловить лишь окончание фразы одного из блатных:
- ...чучело пришло!..
- А ты сам в первый день с этапа лучше выглядел? - парировал Николай. Блатной открыл рот, но не нашел что ответить. Все громко заржали.
- А ты за словом в карман не лезешь. - улыбаясь сказал седой. Присаживайся, коль пришел.
- Благодарствуйте. - ответил Кулин. Блатные потеснились и Николай смог присесть на шконку.
- Как же звать-то тебя? - поинтересовался Крапчатый. Было в его голосе что-то, напомнившее Николаю воровскую малину из "Места встречи изменить нельзя".
- Николаем.
- А фамилия?
- Кулин.
- Да, лихо ты, Кулин, этого гаврика уделал. Как куль, говорят, повалился.