“Сукин сын, членососущей, мать её, шлюхи”.
Я поднял глаза от своего стола, мои брови, медленно двинулись к волосам, в то время как Хлоя хлопнула моей дверью и стремительно неслась к моему столу.
“Снова избегаете канители в подвале, мисс Миллз?”
“Очень близко. Papadakis торопит с запуском”.
Я встал так резко, что мой стул скользнул назад и ударился о стену. “Что?”
“По-видимому, январь - новый март. Первый подрыв в прессе должен состояться седьмого января”.
“Это - ужасное время, чтобы что-либо вроде этого продавать! Все еще пьяные или убирают праздничный бардак. Никто не приобретает фешенебельные квартиры”.
“Это - то, что я сказала Большому Джорджу”.
“Ты сказала, что ему не следует отвлекаться от подсчета бабок и оставить маркетинг нам?”
Она засмеялась, скрестив руки на груди. “Я фактически использовала эти слова. С добавлением нескольких дополнительных гангстерских выражений”.
Я снова сел, потирая руками лицо. Наш вылет был намечен на утро Дня благодарения, и теперь у нас не было никакой возможности бросить работу. “Ты сказала ему, что все в порядке?”
Даже через стол я мог ощутить, как она стала абсолютно неподвижной. “А какой у меня был выбор?”
“Сказать ему, что мы не будем готовы!”
“Но это - ложь. Мыможем подготовиться”.
Я опустил руки, глазея на нее. “Да, но только если мы будем работать в праздники по пятнадцать часов в день - и всё, чтобы приспособиться к его сраному выбору времени для запуска”.
Она вскинула руки, в глазах огонь. “Он платит нам миллион долларов за базовый маркетинг, и мы подписали соглашение на еще одну кампанию в СМИ за десять миллионов долларов. Ты считаешь, пятнадцатичасовые дни неблагоразумны, чтобы удержать нашего крупнейшего клиента?”
“Конечно, нет! Но только он -не единственный твой клиент! Правило номер один в бизнесе - никогда не позволяй большой собаке знать, насколько мелки другие”.
“Проклятье, Беннетт. Я не собираюсь говорить ему, что мы не сможем справиться”.
“Иногда дать задний ход - только во благо. Ты начинаешь зеленеть, Миллз. Если ты не была уверена, ты должна была перенаправить звонок на меня”.
Мне тотчас же захотелось засунуть слова обратно в рот. Ее глаза распахнулись, ее рот раскрылся и, черт подери, ее руки сжались в кулаки. Я опустил руку, чтобы накрыть свои яйца.
“Ты, черт возьми, сейчас серьезно? Может ты еще порежешь мой гребаный стейк на ужине, засранец с раздутым самомнением?”
Я уже не мог себе помочь. “Только если я сам смогу тебя им накормить, а потом помогу прожевать”.
Ее лицо разгладилось, и я мог увидеть, как она подсчитывала, сколько усилий ей потребуется приложить к удару ногой по моей заднице. “Мы пропускаем Сент-Бартс”, сказала она решительно.
“Очевидно. Почему ты думаешь я так раздражен?”
“Ну, даже если бы мы все еще следовали этому плану, то ты бы спал наедине со своей рукой и тюбиком смазки”.
“Я мог бы справиться с этим. Эти две руки обеспечат некоторое разнообразие”.
Она посмотрела в сторону, стиснув зубы. “Тыпытаешься разозлить меня еще больше?”
“Безусловно, почему нет”.
Потемневшие глаза обратились ко мне, сузившись. Ее голос немного дрогнул от одного слова: “Почему?”
“Так ты сможешь испытать больше боли. Потому что ты должна была сказать Джорджу, что такие виды решений должны быть приняты со всей командой, и у нас был бы ответ для него после праздников”.
“Откуда ты знаешь, что я этого не говорила?”
“Потому что ты пришла сюда и передала новости. Ты не действовала так, как было предложено”.
Она смотрела на меня, в глазах вспыхивало по сто ответов. Я ждал, чтобы увидеть как много матерных слов она могла сгруппировать, но вместо этого она удивила меня тем, что повернулась, покидая мой офис.
На эту ночь Хлоя не осталась. Это была вторая ночь, которую мы провели порознь после ее презентации в J . T . Miller в прошлом июне, и я даже не пытался заснуть. Вместо этого я смотрел за«Безумцами» по Netflix и задавался вопросом, кто же из нас первым принесет извинения.
Проблема была в том, что прав был я, и я это знал.
Утро Дня благодарения пришло со снегопадами и ветром, столь сильным, что он толкнул меня в здание, когда я шел, один, от подземной стоянки в свой офис.
Мне никогда не приходило в голову, что она оставит меня снова после нашей стычки. Я подозревал, что Хлоя и я были в таком состоянии на протяжении значительного отрезка времени, начнется ли этот путь официально с завтрашнего дня или через десять лет в будущем. В этой стычке она не сделала ничего такого, что напугало бы меня до жути.
Несмотря на это, я чувствовал, то же самое можно было признать и за ней, она редко уходила от борьбы. Она или боролась со мной, пока я не был, образно говоря, на коленях или сама оказывалась на коленях, но совершенно иным образом.
Только несколько сотрудников RMG работали на День благодарения — члены команды Papadakis. И каждый из них впился взглядом в Хлою, когда она шла по коридору, раздобыв себе кофе. Зная ее, она, вероятно, работала вчера до поздней ночи и заснула под своим столом.
Она даже не посмотрела туда, где стоял я, в дверном проеме конференц-зала. Тем не менее, я почти мог слышать ее мысли, когда она прошла мимо каждого раздраженного члена команды: “Ты можешь отсосать у меня. И ты, тоже, можешь отсосать у меня. А ты? Лодырь с жалкой недовольной физиономией? Ты можешь ив самом деле отсосать у меня”.
Она направилась в свой офис, устроилась в нем и оставила дверь открытой.
Иди и возьми меня, говорила она этим.Заходи, и давай без обид.
Но, как и многие, наверное, я хотел устроить ей разнос за то, что вынудила нас отменить планы на отдых, что никто делать, конечно, не хотел. Каждый из нас был воспитан в деловом мире под лозунгом: работа превыше всего. Последний человек, который покидает работу - герой. Первый человек, пришедший на работу, имеет право хвастаться. Работа на праздники вообще вознесет вас до небес.
Пока более опытный руководитель говорил бы Papadakis , что то, что он просил было невозможно, я как всегда восхищался решительностью Хлои. Это был не просто новый этап для нее. Это было запуском ее карьеры. Это было закладкой фундамента. Хлоя была такой же как и я несколько лет назад.
После того, как все остальные вечером разошлись, я постучал в ее открытую дверь, осторожно предупреждая о моем присутствии.
“Мистер Райан”, сказала она, снимая очки и глядя на меня. Очертания города мерцали позади нее пестрыми огнями, покрывающими панорамные окна. “Вы здесь, чтобы показать мне, как вырастить пенис таким образом, чтобы я могла справиться с работой?”
“Хлоя, я почти уверен, если бы ты хотела отрастить один, ты бы смогла сделать это в одиночку”.
Она позволила себе легкую усмешку, отодвигаясь от стола и скрещивая ноги. “Я отрастила бы один, только для того, чтобы попросить тебя его отсосать”.
Я не мог сдержать смех, наклоняясь и падая на стул по другую сторону ее стола. “Я знал, что ты собиралась сказать это”.
Она слегка нахмурила брови. “Ну, прежде чем ты скажешь что-либо еще, да, я знаю, что это полный отстой. И... Я думаю, что ты был прав. Мы могли сейчас быть в Сент-Бартсе, на пляже”.
Я начал говорить, но она подняла руку, чтобы убедить меня подождать.
“Но дело в том, Беннетт, неважно как много я могла бы иметь, я нехотела говорить Papadakis «нет». Я хотела предоставить то, что мыможем , то, что мыдолжны . Так или иначе, мы близки к финалу, и у нас много времени, чтобы поработать над этим. Лицемерие, говорить, что мы не можем справиться”.
“Верно”, признал я, “но, позволив ему протолкнуть этап работ к началу квартала, ты создала прецедент”.
“Я знаю”, сказала она, потирая виски кончиками пальцев.
“Но, на самом деле, я пришел сюда не затем, чтобы говорить о том, как ты была неправа. Я пришел сказать, что понимаю, почему ты это сделала. Я не могу обвинять тебя”.
Она опустила руки, осторожно за мной наблюдая.
“На этом этапе твоей карьеры я даже не удивлен, что ты сказала Papadakis «да»”.
Ее рот открылся, и я мог видеть длинный перечень матерных слов на ее языке.
“Полегче, петарда”, сказал я, подавшись вперед и подняв руки вверх. “Я не имею в виду, что ты наивна; я не тяну карту ‘выдержки’ снова - хотя, если честно, неважно насколько тебе неприятно это слышать. Я полагаю, ты все еще развиваешься, ты хочешь показать всему миру, что ты – Атлас – одна из титанов, и что гребаная небесная сфера ничего не весит. Просто, то что ты сделала, повлияло на всю команду и на праздники. Я понимаю, почему ты сделала это, и я также понимаю, почему ты находишься в смятении. Мне жаль, что это тяжело для тебя, потому что я был в том же состоянии”. Я понизил голос, подвинувший немного ближе. “Это полный отстой”.
В комнате, казалось, стало темнее, солнце опускалось за горизонт, когда я заканчивал свое изречение. Хлоя наблюдала за мной, лицо было спокойным и практически нечитаемым.
Ну, нечитаемым для любого другого. Другого, кто не видел это лицо тысячи раз, то лицо, которое говорило мне о том, как она хотела выпороть, поцеловать, исцарапать, а потом и трахнуть меня.
“Не ухмыляйся”, сказала она, сузив глаза. “Я вижу, что ты делаешь”.
“Что я делаю?”
“Пытаешься завести меня. Будучи таким упрямцем, ты все же остаешься моим возлюбленным. Проклятье, Беннетт.”
“Ты собираешься трахнуть меня в своем офисе!” возликовал я, и мои слова окрасились удивлением и ликованием. “Боже, ты такая покладистая”.
Она незамедлительно встала и, обойдя стол, тотчас же ухватилась за мой галстук. “Проклятье”. Она развязала узел, обернула галстук вокруг моих глаз и завязала сзади. “Прекрати меня изучать”, прошипела она в мое ухо. “Прекративсё замечать”.
“Ни за что”. Я закрыл глаза за шелковой тканью, и позволил другим чувствам вступить во владение, вдыхая тонкий цитрусовый аромат ее духов, потянувшись, чтобы ощутить нежную кожу ее предплечий. Я медленно передвигал руки по ее телу, а затем развернул, прижимая ее спину к моей груди. “Лучше?”
Ее сдержанное раздражение не было для меня во благо; это был звук подлинного расстройства. “Беннетт”, пробормотала она, откидываясь назад. “Ты сводишь меня с ума”.
Я сжал ее бедра, притягивая ее к себе так, чтобы она могла почувствовать твердую линию моего члена напротив своей задницы. “По крайней мере, некоторые вещи никогда не меняются”.
Я посмотрел на стюардессу, которая низко наклонилась, чтобы поймать мой взгляд и, очевидно, что-то мне сказала.
“Извините?” спросил я.
“Хотели бы вы напиток к еде?”
“Ах, да”, сказал я, вытаскивая из памяти воспоминание о теле Хлои, тугом и плотно меня обвивающем, когда я ее трахал, на ее же столе. “Просто немного Grey Goose и стакан со льдом, пожалуйста”.
“А на обед? У нас есть филе миньон, а также мясо с чесноком и зеленью”.
Я заказал последнее и посмотрел в иллюминатор. На высоте тридцати тысячи футов, я мог быть где угодно. Но у меня было отчетливое чувство того, что я отставал во времени.
Я не возвращался во Францию с того момента как вернулся в Штаты и столкнулся лицом к лицу с Хлоей. Я подметил то, что старому Беннетту было не знакомо чувство слабости, которое я испытал уже сотни раз из-за Хлои.
День благодарения был откровением, потому что до встречи с Хлоей я бы тоже, не раздумывая, сказал «да» требованию Джорджа. Хлоя была так похожа на меня во многих отношениях, что это, на самом деле, немного пугало.
Я улыбнулся, когда вспомнил совет своей матери:
“Найди женщину, которая будет тебе ровней. Не позволяй себе влюбиться в кого-то, кто поместит твой мир перед своим. Влюбись в энергичного человека, кто живет так же бесстрашно, как и ты. Найди женщину, которая заставит тебя хотеть быть лучшим человеком”.
Ну ладно, я нашел её. Теперь все, что я должен был делать – ждать, когда она доберется сюда, чтобы я мог удостовериться в том, что она знала это.
Дорожка, ведущая к одолженной нам вилле, была покрыта маленькими, гладкими камнями. Они были коричневыми и одинаковыми по размеру, и хотя они были явно отобраны за их внешний вид и то, как они удачно соответствуют ландшафту, было заметно, что территория предназначалась, чтобы хорошо проводить время, а не рассматривать всё это как драгоценный музейный экспонат. Клумбы и урны[7] выравнивали обе стороны дорожки, и каждая переливалась яркими, красочными цветами. Повсюду были деревья, а в отдалении находился небольшой уголок для гостей, скрытый от остальной части двора стеной цветущих виноградных лоз.
Честно говоря, я никогда не видел более красивого загородного дома. Дом был неярко красного цвета, цвета поблекшей глины и подвергшийся погодным воздействиям, что создавало абсолютно великолепный эффект. Белые ставни обрамляли высокие окна на первом и втором этажах, а большие яркие цветочные клумбы выстроились в линию у дверей. Ароматы в воздухе были смесью океана и пиона.
Бугенвиллия ползла по решеткам и окаймляла французские провинциально-вдохновляющие узкие двойные двери. Верхняя ступенька была расколота, но чисто подметена, и простая, мягкая зеленая циновка лежала на обесцвеченном солнцем бетоне.
Я повернулся, глядя на двор позади себя. В дальнем углу, под несколькими фигами, длинный стол был покрыт ярко-оранжевой скатертью, а поверхность стола была незатейливо декорирована узкой линией крошечных синих бутылок разных форм и размеров. Кристально белые тарелки располагались через равные интервалы, в ожидании исполнения роли на званом обеде. Зеленая лужайка простиралась до того места, где на узком крыльце стоял я, и прерывалась только редко выступающими из под земли декоративными цветочными кадками, которые распирало от буйства фиолетовых, желтых и розовых цветов.
Я вытащил ключ из кармана и вошел в дом. Снаружи он был явно большим, но, казалось, подобно оптическому обману, расширился изнутри.
Господи, Макс, это выглядит немного чрезмерным.Я знал, что его дом в регионе Прованса был большим, но я не предполагал, что в нем так много гребаных комнат. Только от парадной двери, я увидел, по крайней мере, дюжину дверных проемов, которые соединялись с главным залом, и несомненно было бесчисленное множество других комнат наверху, скрытых из виду.
Я остановился на лестничной площадке, уставившись на огромную урну, что выглядела как большая копия маленькой вазы моей матери, которую она держала в своем кухонном буфете; лазурная синева основного, базового, покрытия была идентична, и те же самые прекрасные желтые линии спускались вниз по изогнутым сторонам. Я вспомнил подарок Макса, когда он принес его для моей матери, в первый раз посетив мой дом на зимних каникулах. Я не понимал в то время, насколько личный подарок был им преподнесен хозяйке, но теперь, осматривая его загородный дом, я видел работу того же самого художника везде: на тарелках, установленных на каминной полке, на заварочном чайнике ручной работы и на ряде простых чашек находящихся на подносе в небольшом зале.
Я улыбнулся, потянувшись, чтобы коснуться урны. Хлоя бы полностью растерялась, если бы увидела ее; это была ее любимая вещь в доме моей матери. Чувства накрыли меня при мысли, что мы были практически обречены, приехать сюда.
После ужина в ее день рождение в январе, Хлоя помедлила в столовой, глядя на мамину впечатляющую коллекцию произведений искусства в буфете. Но вместо того, чтобы устремиться к нарочитому отблеску ваз от Тиффани или замысловатым деталям вырезанных деревянных мисок, она подошла к крошечной голубой вазе в углу.
“Не думаю, что когда-либо видела этот цвет прежде”, сказала она, преисполненная благоговением. “Не думала, что этот цвет существовал за пределами воображения”.
Мама подошла и сняла вазу с полки. Цвет, под мягким светом люстры, казалось, почти мерцал и переливался, даже когда Хлоя все еще держала ее в руке. Я никогда прежде не замечал, насколько симпатичным был этот предмет.