— Да, лучше, чем феншуй, — признала Эва, — не требует таких затрат.
— Не сравнивай святую Кингу с какими-то китайскими фокусами.
— Извините. А вы нам погадаете?
— В субботу не получится. Да еще первого апреля! Нет, это бессмысленно.
— Ну просто для развлечения. Наперекор всему. Сжальтесь над двумя жаждущими любви женщинами, — упрашивала Эва.
— Ну, тебе-то, наверно, не приходится жаловаться на отсутствие успеха, — заметила бабушка.
— А кто сказал, что успех означает счастье в любви? Что мне все эти мужики, если я чувствую себя одинокой?
— От одиночества карты не помогают, тут нужна святая Кинга. — Бабушка принялась осматриваться. — Ну что с вами поделать? А где карты? Все у меня пропадает.
— Надо попросить о помощи святого Антония, — посоветовала Эва.
— Со святым Антонием я уже год как не разговариваю, — отрезала бабушка.
4.04. Жизнь, однако, бывает чудесной. Достаточно одного известия — и мир сразу меняется. И ты вдруг замечаешь первые листья и зеленую траву. И откуда на улицах столько машин цвета весны?
— Расскажи еще раз.
— Ну, ты меня замучаешь, Малина, — вздохнула Иола. — Ладно. Я шла по Висляной в сторону Плянтов.
— И остановилась, чтобы раскрыть зонтик.
— И вдруг со мной кто-то здоровается.
— Рафал.
— Угу. Он был в коричневой кожаной куртке и коротко подстрижен.
— Раньше ты говорила, что очень коротко.
— Он был очень коротко подстрижен, — промолвила усталым голосом Иола. — И у него были новые очки.
— А дальше?
— Он спросил, как у меня дела. Я сказала.
— Это можешь пропустить.
— Благодарю. А потом спросил про тебя.
— Правда? — я все никак не могла поверить.
— Да. Спросил: «А как там Малина? Уехала?»
— Ну да, как-то я ему запустила такую дезу, — припомнила я. — И что дальше?
— Ничего. Просил передать тебе привет и сказал, что скоро позвонит.
— А когда? Как ты думаешь?
— Не знаю, — пожала плечами Иола. — Может, завтра, а может, через неделю.
5.04. Пока не позвонил.
— Может, он просто так сказал, — предположила Эва. — Ляпнул, чтобы отделаться.
— Его же никто за язык не тянул. Наверно, позвонит, а если нет, то тогда позвоню я.
— С твоей стороны это была бы самая большая глупость. Ты вспомни, как он порвал с тобой. Через неделю после помолвки. Если ты позвонишь, моей ноги у тебя больше не будет.
Ну ладно, послушаюсь ее, шантажистку этакую. Подожду. Должен же он позвонить.
9.04. Воскресная тоска. Рафал по-прежнему не подает признаков жизни. Иола видела его с пышнотелой.
— Ее отец — владелец юридической конторы. Я от Виктора знаю. Только ты, Малина, не переживай.
— Что не переживать? Что мой жених таскается с богатой телкой, а мне еле-еле хватает до первого числа?
— Тебе нужно найти работу.
Иола редко проявляет оригинальность.
— Знаю, потому что иначе меня ждет голодная смерть. Еще немного — и мне останется только грушевый компот.
— Что, папаша ничего не отвалил тебе от тех двадцати миллионов золотом? — поинтересовалась Эва.
— Они все еще плывут.
11.04. Я заканчивала переписывать библиографию к диплому, как вдруг врывается Эва:
— Представляешь, что произошло? Ну и денек! У тебя пиво найдется?
— Рассказывай!
— Ну как тут не верить картам? Помнишь, что мне выпало? Проблемы с брюнетом, казенный дом, то есть академия. Якобы в шутку.
— Ну, ну, и что? — занервничала я. Эва учится в Сельскохозяйственной академии седьмой год, и, может, там решили, что хватит? — Тебя вышибли?
— Пока нет. Дай-ка пива, мне надо успокоиться.
— Я тоже возьму: ты меня страшно разнервировала. Рассказывай же.
— Помнишь, как в ноябре мы выпивали в «Сингере»?
— По правде сказать, не очень.
— Ну, вспоминай, вспоминай. Это был такой девичник перед анджейками[7]. Вы уже назначили день помолвки, и мы пошли обмыть это событие.
— Погоди, погоди. Что-то туманно припоминается. — Я прикрыла глаза. — Середина ноября. Ты наконец сдала тот экзамен по йогуртам.
— Ну наконец, — обрадовалась Эва. — Правда, тот экзамен был по плесневым сырам, но кисломолочные продукты туда тоже входили. Из «Сингера» мы пошли на Рыночную площадь и около Сукенниц встретили Рыся из «Клана». Ты же знаешь, как он мне нравится.
— Еще бы. Вот сейчас уже вспоминаю.
— Мы сразу к нему.
— Ты хотела получить его автограф.
— Да, но у меня при себе были только зачетка и проездной. Ну, он и расписался в зачетке.
— Ну как же! Помню. Он расписался там, где зачеты.
— Предмет «Дистилляты и производные», фамилия, оценка: «отлично». А тут сегодня ловит секретарша и объявляет: «Пани Эва, обязательно зайдите к директору». Я — ради бога, потому как совершенно забыла об этом автографе. Вхожу в кабинет, а там рядом с директором Оточак, который преподает дистилляты. Брови грозно нахмурены. Первое слово ему. «Кто вам поставил зачет? Ведь вы еще даже не написали курсовую». Я пыталась объяснить, но Оточак дико взъярился: «Это преступление! А знаете ли вы, чем чревата подделка подписи?»
— Бог ты мой! Нет, я открою еще одно пиво. И ты что?
— Я подумала: это конец. Но не валяться же мне у него в ногах. Я решила держаться с достоинством. И вот, глядя Оточаку в глаза, я, значит, рапортую: «Раз это преступление, то, наверно, расстрелом». Директор усмехнулся и говорит: «Пан доктор, я хотел бы поговорить со студенткой лично. Вы не оставите нас на минутку?» Оточак, бросив мне убийственный взгляд, вышел. А директор спрашивает: «Пани Эва, что там за недоразумения с этой подписью?» Я учуяла какое-то дуновение симпатии и объясняю: «Я поспорила с подругами, что если в течение часа мы встретим какого-нибудь артиста, то я к нему подойду и попрошу расписаться в зачетке. Не моя вина, что пан Петр вписал мне этот предмет. Ничего не поделаешь, за дерзость надо расплачиваться», — закончила я.
— С этим спором ты немножко перехватила.
— Немножко да, — согласилась Эва.
— А что директор?
— Спросил: «Пани Эва, сколько вам лет?» Я ему: «Восемнадцать уже исполнилось. Можете спокойно назначать мне свидание». Он только обвел меня взглядом и говорит: «Сделаем так. Я на эту историю закрою глаза. А вы напишете заявление о переводе вас в другую группу, потому что доктор Оточак скорей удавится, чем поставит вам зачет». — «А как мне вас отблагодарить?» — спрашиваю я. «Я над этим подумаю. Если что-нибудь придумаю, вы узнаете первая».
— И что теперь?
— Остается ждать. Может, я успею прежде защититься, — сказала Эва. Но как-то без всякой уверенности.
— Послушай, подруга, не хочу тебя расстраивать, но припомни, что выпало тебе дальше. Неприятности с брюнетом из-за шутки, а потом большие огорчения из-за большой любви.
— Тебе обязательно нужно довести меня до стресса? — Эва принялась сосать кончик большого пальца. Она всегда так делает, когда обеспокоена.
— А директор-то красивый?
— Примерно как твой Губка.
— Ты же всегда говорила, что красота — это не самое главное. Хорошо, хорошо, больше не буду. В крайнем случае перейдешь в другой институт.
— В третий раз?
— А может, предсказание не исполнится.
— Пока что все исполняется.
— Послушай, Эва, — оживилась я, — это же значит, что Рафал позвонит! И что мы встретимся!
14.04. Только вот когда мы встретимся? И когда он, черт бы его драл, позвонит?
17.04. Весна, а у меня, как обычно, депрессия. Снова пошла на прием к Губке.
— Я только за рецептом, — уже с порога объявила я, — так как вижу, что у вас полно работы.
— Приветствую, Малинка. Что на этот раз?
— То же самое, весенний упадок настроения. Лежу в постели, гляжу в потолок и беспрерывно думаю о сладостях. Словом, депрессия. Потому и пришла к вам за килограммом прамолана.
— Прамолан, — задумался он, рассматривая ногти на левой руке, — хорошее, проверенное лекарство, но, быть может, мы попробуем что-нибудь новенькое?
— Можем попробовать, — пожала я плечами, — лишь бы не продукцию «Черного Тигра».
— О боже! Даже не вспоминай, — схватился за голову Губка. — Как подумаю, что я мог тебя загубить…
— Ну, сразу уж и загубить. Просто я немножко побегала по стенам. По крайней мере, у бабушки генеральную уборку произвела. А сейчас… Мне рукой неохота шевельнуть, не то что метлу взять.
— Погоди. Вот начнешь сейчас принимать флуоксетин…
— Прозак? — удостоверилась я. Губка кивнул. — Отлично. На праздники мне будет в самый раз чего-нибудь покруче. Нутром чувствую, что будет нелегко.
25.04. И было. Во-первых, по причине Рафала. Он уже не позвонит, потому что дело, которое у него было ко мне, отпало. Это все, что я могла вытянуть из Иолы. Она опять его встретила (почему всегда она?). Он вновь спрашивал про меня. Иола напомнила ему о звонке: «Ты собирался ей позвонить». — «Это уже неактуально», — ответил он, но развивать тему не стал.
25.04. И было. Во-первых, по причине Рафала. Он уже не позвонит, потому что дело, которое у него было ко мне, отпало. Это все, что я могла вытянуть из Иолы. Она опять его встретила (почему всегда она?). Он вновь спрашивал про меня. Иола напомнила ему о звонке: «Ты собирался ей позвонить». — «Это уже неактуально», — ответил он, но развивать тему не стал.
Что и почему неактуально? Стоит ли мне жалеть, что я послушалась Эву? Может быть, если бы я ему позвонила, мы снова были бы вместе? Я думала об этом все праздники. Изводила себя, расстраивалась. Не помог даже прозак, тем более что возникла еще неприятность в обличье папаши. Я знала, что он опять все напортит. Знала, едва он к нам вернулся.
Возвращение блудного отца
— Хеня, я всего лишь задала тебе вопрос, — промолвила бабушка. — Не надо сразу устраивать истерику.
— Но я хочу!!! — взвизгнула мама.
Если бы папаша ее сейчас увидел… К сожалению, он отправился в Германию за своими шмотками. Я сидела в комнате Ирека. Мы подслушивали бабушкины попытки поговорить с мамой. Ей тоже не понравился план с возвращением папаши.
— Ну хорошо, поплачь, поплачь, — сдалась бабушка.
— Благодарю за разрешение. — Мама высморкалась в платочек.
— Бабушка не хочет тебе ничего плохого, — выглянул из комнаты Ирек. — Просто мы все беспокоимся. Отец однажды уже оставил тебя без гроша…
— А сейчас у него есть шанс восполнить это! Знаешь ли ты, что чувствует одинокая женщина с двумя детьми?
— Не очень, у меня нет детей, — отвечал Ирек.
— Не знаешь, — продолжала мама, — и даже представить себе не можешь. Борьба за выживание, помощи ниоткуда, поддержки никакой нет. Мать, которая не понимает тебя.
— Вот это-то как раз я могу себе представить, — пробурчал братец и быстренько ретировался в спальню.
К счастью, мама, всецело под впечатлением трагической картины своей одинокой жизни, не уловила намека.
— И с мужчинами мне не везло. Сперва Марек, научный сотрудник, а в свободное время художник. — Слово «художник» мама произнесла с нескрываемым презрением. — Но главное, жуткий кобель. Стоило ему увидеть юбку, и он сразу пускал слюни, что твой боксер. Но если бы дело кончалось только слюнями. Возвращаюсь я как-то домой, а он в кухне с Кабатовой. Он в моем переднике, а эта толстуха лежит в одних босоножках на столе на кухонной доске и вся в муке. Рядом скалка.
— Ей что, обязательно все это рассказывать? — шепнул мне Ирек.
— Тихо, — зашипела я, — не мешай. Я почти ничего не слышу.
— Ты шутишь, — изумилась бабушка. — С Кабатовой?
— А ты спроси ее, как в восемьдесят седьмом она с Мареком лепила вареники. Увидишь, как она краской зальется. Теперь-то ей стыдно. А тогда? Кабатова сразу сбежала к себе наверх. Я в слезы, кричу: «Ты, извращенец!»
— А Марек?
— Марек надел брюки, отряхнулся от муки и спокойно так отвечает: «Я же тебе говорил, что каждый художник — извращенец». — «Но не каждый извращенец — художник», — парировала я. «А ты не могла бы не устраивать сцен? Мещанка». — «Это я устраиваю сцены? Я?» — заорала я.
А он: «Я тут ничего не могу поделать, это природа. Тебе что-нибудь говорит теория эгоистического гена?» — «И поэтому ты должен был завалить Кабатову? На мою кухонную доску? Этому ни в какой теории оправдания нет!» Я схватилась за скалку и как замахнусь. Он едва успел в туфли вскочить. И оставил меня одну с детьми. Жуткий эгоист.
— Ненадолго, потому что в восемьдесят восьмом ты в отпуске познакомилась с Лешеком, — напомнила ей бабушка.
— Грязнуля, — возмущенно бросила мама. — Сколько раз я его просила, чтобы он облегчался на работе. «Ты что, не можешь подождать до семи? Тебе обязательно нужно провонять всю квартиру?» — говорю я ему утром. А он с обиженной физиономией отвечает, что не собирается мучиться. Полчаса, видишь ли, не мог потерпеть. В лагерях люди и не столько терпели. Если бы ему грозил расстрел, то и сутки бы вытерпел.
— Но, может, он и вправду не мог, — вступилась за него бабушка. — Может, у него, к примеру, понос был.
— Так пусть бы жрал рис, — закричала мама. — Когда хочешь, от всего можно найти средство! Но он не хотел! Предпочел сбежать!
— В очередной раз физиология одержала верх над любовью, — философски заметил Ирек.
— А потом был Юзефат. — продолжила перечисление мама. — Страшно капризный. Я подаю ему обед, а он ковыряет вилкой и рассматривает каждое зернышко. «Что это за рис? — передразнила она тоненький голосок Юзека. — А мясо какое? Свинина? Я ее не ем. С какой стороны ты нарезала огурец? С темной? Вот потому он горький. А что, морковку нельзя было еще кривей порезать?»
— Ну, ты ему тоже дала прикурить.
— Большое дело, стукнула разок ложкой по голове. Размешиваю я яичницу, а он: «Зачем ты столько масла кладешь? Не знаешь разве, что это холестерин?» Ну, я не выдержала и как врежу ему ложкой по лбу.
— Как же, помню, — усмехнулся Ирек. — У него на лбу остался кусок яичницы. И обиженный Юзек весь вечер ходил с ним, как с кокардой.
— Он думал, что я буду просить прощения, — продолжала мама. — Бессовестный. Потом распускал про меня на работе слухи, будто я неаккуратная. Я — и неаккуратная!
— Да, это он действительно придумал, — признала бабушка. — Может, он не видел ваш дачный участок?
— Зато видел кухню, ванную, коридор, комнаты. К счастью, знакомые на работе ему не поверили.
— А вот со Сташеком вы были идеальной парой. Он был прямо как многоцелевой робот. Настоящая ракета.
— Но, к сожалению, топливом были таблетки из больницы, — вздохнула мама.
— Я с полгода назад видел его, — крикнул из комнаты Ирек.
— А он, оказывается, подслушивает. Вылитый дед, — бросила мама бабушке. — И что? Как он выглядит?
— Развалина. Ссутуленный, глаза потухшие. Перестал красить волосы. Ни следа от былого Сташека. «Я сейчас на отвыкании, — сказал он мне. — Первые два месяца я вообще проспал. Теперь потихоньку оживаю. Как приду в форму, позвоню». Сказал, что скучает.
— Милый! — растрогалась мама. — Он единственный понимал меня.
— А папа? — задал каверзный вопрос Ирек.
— Ваш папа любит меня и хочет обеспечить вам комфорт.
— После пятнадцати лет молчания, — напомнила бабушка.
— Лучше поздно, чем никогда.
* * *Он заявился через неделю — и сразу случился казус. К его возвращению мама заново покрасила ванную. Шкафчики, вешалки и унитазное сиденье.
— До вечера должно высохнуть, — объявила она перед уходом в магазин. — В случае чего делайте свои дела, не садясь.
Отец пришел в шесть. Поставил чемоданы в коридоре и сразу ринулся в клозет. Мы даже предупредить его не успели. А по правде сказать, просто начисто забыли про краску. Прошел час, может, и два.
— А что там наш старик делает? — заинтересовался Ирек в перерыве на рекламу. — Может, он газами отравился?
— Ты был маленький, так что не помнишь. Отец любил вздремнуть после обеда. Устроить себе небольшую сиесту.
— Надеюсь, крышка горшка высохла, — вдруг вспомнил Ирек.
И в этот момент мы услышали жуткий вопль.
— Вы можете мне помочь? — крикнул из ванной отец.
— Как? У нас нет растворителя, — крикнула в ответ я.
— А может, ножницами как-нибудь?
— Подожди маму. Мы стесняемся, — ответил Ирек.
Отстригала мама отца почти что до полуночи.
— Раньше ты не был такой волосатый, — удивлялась мама. — Ну, я понимаю, живот, руки, даже спина, но тут? Прямо шерсть какая-то.
— А что я могу поделать, если у меня предки с Сицилии.
— И фантазии с Луны, — шепотом добавил Ирек.
— Сиди, не вертись, а то порежу тебя бритвой.
— Кажется, ты меня уже резанула. Ой!
— Все! Еще минута — и меня вывернет, — объявил Ирек.
— Сиди, не дергайся, сейчас я продезинфицирую порез, — сказала мама. — Еще несколько волосков. Ну что ж, сиденье можно выбрасывать. Дети, хотите посмотреть?
— Нет, спасибо. — Ирек сбежал к себе в комнату.
А я заглянула в ванную. Сиденье как сиденье, если бы не густой мех, вклеившийся в краску. Какая-то шуба.
— Добро пожаловать в родной дом, папочка!
* * *В Страстную среду папаша повез нас на экскурсию в Вену. В «форде» семьдесят третьего года. Старше меня.
— Зато выглядит лучше, — огрызнулся папаша.
— Ты думаешь, я сама выбирала себе предков, — я принялась искать носовой платок, — и могла повлиять на свой набор генов?
— Да ты что, Малинка! Я же пошутил. — Папаша похлопал меня по плечу. — Ты красивая девушка… Просто даже не верится.
— Почему?
— Когда-то мне казалось, что у тебя будет большой нос. А может быть, я плохо помню. Столько лет пролетело.
Я ничего не стала ему рассказывать. Мы уселись. Папаша лихо рванул с места. И вот мы едем. Ирек дремлет, я любуюсь пейзажами, мама дает папаше советы. В начале первого мы пересекли словацкую границу. Едем дальше.