Путешественник из ниоткуда - Валерия Вербинина 23 стр.


– Значит, вы считаете, что все, что тут рассказал Акробат, правда?

Баронесса Корф на мгновение остановилась и, окинув меня цепким взглядом, ответила со смешком:

– Только между нами, господин Марсильяк... Меня сильно удивит, если все это окажется правдой.

– Вот видите! – воскликнул я. – И тем не менее вы готовы играть по правилам, которые вам навязывает Рубинштейн. Ведь нам даже неизвестно, чего именно он добивается!

– Ну чего он добивается, как раз более или менее понятно, – с восхитительной иронией отозвалась моя собеседница. – Если то, что я слышала о господине Рубинштейне, соответствует истине, он настоящий авантюрист. Сейчас он жаждет помериться силами с несравненной баронессой Корф, а чертежи, которые я ищу, – хороший предлог вынудить меня принять его условия. Со своей стороны, могу вам обещать, что ничего у него не выйдет. Эта игра слишком важна для меня, чтобы я позволила себе ее проиграть.

Мы прошли мимо чопорного швейцара и вышли на улицу. Почти сразу же я увидел их. Двое господ в цилиндрах стояли на противоположном тротуаре и делали вид, что разговаривают, однако их взгляды, устремленные на нас, выдали их с головой.

– Похоже, господин Рубинштейн держит свое слово, – вполголоса заметил я Амалии, которая хмуро покосилась на неизвестных. – Помните, Акробат предупредил нас, что не даст нам известить наших друзей.

– Очень предусмотрительно с его стороны, – сухо обронила баронесса. – Однако мы не собираемся никого извещать. Мы просто поедем в ресторан.

– В ресторан? – удивился я.

– Да, мой дорогой кавалер. Я чертовски проголодалась!

* * *

Мы поужинали в прекрасном ресторане, причем в одном зале с нами оказался и господин в цилиндре с противоположного тротуара. Мало того, когда я спросил счет, оказалось, что он уже оплачен.

– Кем? – спросила Амалия. Ее глаза метали искры.

– Господином Рубинштейном, – поклонился метрдотель. – Не угодно ли еще чего-нибудь, сударыня?

Он получил отрицательный ответ и степенно засеменил к следующему столику.

– Предупредительность нашего противника просто изумительна, – покачала головой Амалия. – Который час?

– Двадцать минут одиннадцатого.

– Прекрасно. Посидим еще минут десять, а потом пойдем. Я недаром выбрала именно этот ресторан – неподалеку находится особняк Рубинштейна.

– Вы по-прежнему намерены принять участие в игре? – не удержался я.

– Вы чрезмерно все усложняете, господин Марсильяк. – Амалия взглянула на меня иронически. – На самом деле все очень просто: либо я выигрываю и получаю чертежи, либо проигрываю и не получаю ничего.

– А если Рубинштейн солгал нам?

Амалия пожала плечами.

– Тогда он пожалеет, что родился на белый свет, – сказала она с такой простотой и убедительностью, что я невольно поежился. – О, вот и кофе несут. Допьем – и двинемся в путь.

По-прежнему считая, что баронесса не права и что идти на поводу у авантюриста и человека заведомо бесчестного – истинное безрассудство, я все же восхищался целеустремленностью Амалии Корф, ее непоколебимостью и готовностью поставить на карту буквально все, если понадобится. Тогда я еще не подозревал, что ставки окажутся гораздо выше – настолько высоки, что игра приобретет другой смысл и совершенно другое значение.

Я допил кофе, подал руку Амалии, и мы направились к выходу. Краем глаза я заметил, что незнакомец в цилиндре остался за своим столом и не сделал попытки последовать за нами. Разгадка его поведения оказалась достаточно простой: снаружи нас поджидал второй господин. Двигаясь за нами на расстоянии десяти шагов, он проследил, чтобы мы добрались до особняка Рубинштейна, никуда не сворачивая на своем пути.

Было еще достаточно светло. Город закутался в белую ночь, как в легкую шаль, и фонари отбрасывали мягкий, рассеянный, кружевной свет. Чем ближе мы подходили к назначенному месту встречи, тем сильнее я сомневался в успехе нашей затеи. Я машинально замедлил шаги и обернулся, ища в толпе нашего соглядатая. Он ухмыльнулся, приподнял цилиндр. У него была испитая физиономия мелкого жулика, и мне мучительно захотелось огреть провожатого по затылку, чтобы стереть с его лица дерзкую усмешку.

Прохожих в тот час было еще много – навстречу нам шли мастеровые, женщины со стертыми усталостью лицами, двое или трое гуляк, которые едва держались на ногах, офицер с поднятым воротником... В черной воде канала дробился и дрожал лунный свет, на перекрестке городовой отчитывал извозчика, который опрокинул пролетку. Лошадь лежала на дороге, тяжело дыша, и бока ее мерно раздувались и опускались. Когда мы проходили мимо, она повернула голову и проводила нас таким осмысленным, почти человеческим взглядом, что поневоле мне стало не по себе.

Запахло дешевыми духами, тень в более чем открытом платье отлепилась от стены и засмеялась, но тотчас же заметила, что я со спутницей, и вновь провалилась в ночь. Быстрой походкой нас обогнал спешащий куда-то чиновник, хор певчих под предводительством осанистого дьякона заколыхался мимо и свернул к небольшой церкви. Я ощутил капли дождя на своем лице и смахнул их рукавом.

– Нам сюда, – сказала Амалия.

* * *

Огромный, выстроенный покоем[49] особняк бесстыдно глядел на нас своими незашторенными желтыми окнами. Парадная дверь была распахнута настежь, к подъезду то и дело подкатывали щегольские коляски и ландо.

– Вы не передумали? – спросил я у Амалии.

Молодая женщина отрицательно покачала головой.

Волны света, на всех лестницах – мягкие ковры, вдоль перил – цветы, выписанные из Ниццы. Здесь было все, о чем мечтает скромный мещанин вечерами в своей плохонькой, продуваемой ветрами квартирке, которую он делит с семьей, клопами и мышиным выводком, прочно обосновавшимся под полом. Тяжелые сверкающие люстры, картины на стенах, фонтан из шампанского посреди зала, вышколенная прислуга, а женщины... Ах! Почти все они были слишком молоды, слишком красивы и слишком уверены в себе, чтобы быть порядочными.

Человек Рубинштейна не солгал нам: в особняке и в самом деле затевался грандиозный вечер, и, судя по лицам, которые я видел вокруг, здесь собрались все петербургские аферисты, шулера, мошенники и шантажисты. Их спутницы, щеголявшие в более чем открытых нарядах, представляли почетный цех содержанок и представительниц древнейшей профессии. Для солидности общество было разбавлено несколькими актерами, парой журналистов и необъятной толщины китайцем, которого сопровождала черноволосая прелестница с голой спиной. На ее шее переливалось, притягивая завистливые взоры присутствующих дам, тяжелое ожерелье в три ряда, а в сложной прическе мерцали бриллиантовые шпильки.

– Что-то мне все это не нравится... – внезапно остановился я и повернулся к своей спутнице. – Может быть, еще не поздно уйти?

– Куда это вы собираетесь уйти, а? – промурлыкал голос над моим ухом.

В следующее мгновение я увидел Акробата. Он широко улыбался – теперь уже как кот, который съел не одну, а две миски сметаны.

– Что тут за сборище? – спросил я у него, указывая на окружающих нас людей.

Акробат поднял брови.

– У господина Рубинштейна сегодня день рождения, – пояснил он. – По такому случаю он устроил торжественный прием, на который пригласил всех своих друзей.

Я покосился на Амалию.

– Боюсь, мы не заслужили чести быть его друзьями, – обронила она иронически. – Помнится, вы говорили что-то об игре...

– Не так скоро, госпожа баронесса, – ласково откликнулся Акробат. – Лиу!

От толпы гостей отделилась маленькая, стройная китаянка в черном платье. Она взглянула на Амалию и улыбнулась. Я заметил, что моей спутнице ее улыбка не понравилась.

– Наши вернулись? – спросил у нее Акробат.

– Вернулись, – без малейшего намека на акцент ответила китаянка. – Утверждают, что госпожа баронесса и (последовала ядовитая улыбка в мою сторону) ее друг выполнили условия, которые были им выдвинуты.

– Они не пытались известить кого-нибудь, подать какой-нибудь знак?

– Наши друзья утверждают, что нет.

– Приятно иметь дело с честными людьми, – заключил Акробат, оборачиваясь к нам. – А теперь попрошу вас сдать оружие.

– Простите? – быстро спросил я.

– Ну, не могу же я пропустить вас к хозяину с вашими громоздкими револьверами, – промурлыкал этот рыжий кот в человеческом облике. – Еще, не ровен час, приключится что-нибудь... Оружие, пожалуйста.

Амалия едва заметно кивнула. Я вынул револьвер, доставшийся мне от таинственной мадемуазель Плесси, и не без сожаления отдал его Акробату.

– Вот и прекрасно... Теперь ваш черед, госпожа Корф.

Амалия вздернула подбородок.

– У меня ничего нет, – сухо сказала она.

– Позвольте вам не поверить, – все так же ласково молвил Акробат, и его глаза засветились. – Я же прекрасно помню тот замечательный образчик огнестрельного оружия, который вам угодно было наставить на меня в квартире Альфреда.

– Простите? – быстро спросил я.

– Ну, не могу же я пропустить вас к хозяину с вашими громоздкими револьверами, – промурлыкал этот рыжий кот в человеческом облике. – Еще, не ровен час, приключится что-нибудь... Оружие, пожалуйста.

Амалия едва заметно кивнула. Я вынул револьвер, доставшийся мне от таинственной мадемуазель Плесси, и не без сожаления отдал его Акробату.

– Вот и прекрасно... Теперь ваш черед, госпожа Корф.

Амалия вздернула подбородок.

– У меня ничего нет, – сухо сказала она.

– Позвольте вам не поверить, – все так же ласково молвил Акробат, и его глаза засветились. – Я же прекрасно помню тот замечательный образчик огнестрельного оружия, который вам угодно было наставить на меня в квартире Альфреда.

– А сейчас у меня его нет, – парировала Амалия. – И что же вы собираетесь предпринять? Будете меня обыскивать?

– Я не могу обыскивать даму, это неприлично, – вздохнул Акробат. – Для подобных дел у нас есть, – он поглядел на китаянку, – Лиу.

Амалия вспыхнула.

– Вы не посмеете! – почти прошипела она.

– Я – нет, а Лиу – да, – ответил рыжий мерзавец. – Подумайте сами, баронесса: вы ведь хотите увидеть чертежи? Вот и решайте, что вам дороже.

Повисла томительная пауза. Наконец Амалия сквозь зубы промолвила: «Ну, хорошо», залезла в какой-то скрытый карман своего платья и извлекла оттуда оружие. Акробат одобрительно кивнул и отдал его китаянке. Мой револьвер он спрятал себе в карман.

– Вот и прекрасно, – одобрил он. – Полагаю, больше вам ничего не надо разъяснять. Но повторю: вы получите чертежи только в том случае, если сумеете выиграть их у господина Рубинштейна в честной игре. Если же вы попытаетесь завладеть чертежами как-то иначе или в разгар веселья вдруг появятся ваши друзья из Особой службы, господа из сыскной полиции или кто-нибудь еще, не обессудьте, но о чертежах вам придется забыть. Я понятно изъясняюсь?

– Понятнее не бывает, – кивнул я.

– Кстати, где ваш хозяин? – поинтересовалась Амалия. – В конце концов, мы тоже гости, а он так и не соизволил появиться. – Баронесса нахмурилась. – Или на самом деле Рубинштейн – это вы?

– Нет, – проговорил чей-то голос позади нас. – Рубинштейн – это я.

ГЛАВА XXXVII

Сразу же оговорюсь, что я мало что знал о Рубинштейне. Мой университетский товарищ, работавший в сыске, только мельком упомянул о нем в связи с Альфредом. Поэтому, естественно, когда шел с баронессой Корф на встречу с ним, пытался хотя бы приблизительно представить себе человека, поставившего столь оригинальные условия сделки. Почему-то мне рисовался господин ростовщического вида, с надменным мясистым лицом, в возрасте от сорока до пятидесяти лет, холеный, приземистый, благоухающий дорогими сигарами и иланг-илангом, одетый в безупречно сшитый костюм, со сверкающими запонками и имеющий по два кольца на каждом пальце. Однако из всего набросанного моим воображением с действительностью совпала разве что одна черта – последняя.

Ибо у господина, который стоял теперь перед нами, и впрямь оказалось больше колец, чем пальцев, но этим сходство с моим мысленным портретом и ограничивалось. Прежде всего настоящий Рубинштейн оказался гораздо моложе, чем я его представлял, на вид ему было лет двадцать пять, не больше. Во-вторых, он был высокий – даже выше меня, хотя сам я считаю себя человеком далеко не маленьким. Длинное стройное тело, облаченное в превосходный фрачный костюм, венчала маленькая головка с черными волнистыми волосами, тщательно расчесанными на боковой пробор и нафиксатуаренными. Глаза темно-карие, почти черные, большие, оленьи, влажные, лицо немного скуластое, и на этом лице написано живейшее любопытство. Линия рта капризная, мальчишеская, уши маленькие, неплотно прижатые к голове, а на шее выпирает большой кадык. Пальцы у Рубинштейна были длинные, тонкие, как пишут в романах, артистические, – но, зная род его работы, вы бы не стали обольщаться на сей счет. От Рубинштейна пахло какими-то тяжелыми духами, которые плохо вязались с его молодостью и блестящим оленьим взглядом.

– Добрый вечер, госпожа баронесса, – проговорил он. – Похоже, мне сказали о вас правду – вы действительно пунктуальны, и вы красавица.

Амалия протянула ему руку, которую хозяин особняка очень почтительно поцеловал. Акробат стоял, заложив руки за спину и слегка покачиваясь на носках, а по невозмутимому лицу Лиу вообще нельзя было понять, о чем она думает. Странным образом, однако же, после появления хозяина я немного успокоился. Он действительно походил на человека, который из тщеславия мог пожелать помериться силами с самой баронессой Корф. Такой ребяческий поступок, как мне представлялось, был вполне в духе молодого авантюриста.

Отпустив руку Амалии, Рубинштейн повернулся ко мне.

– Николай Рубинштейн, – представился он. – А вы, если не ошибаюсь, Аполлинарий Марсильяк?

Я подтвердил, что он прав. Рубинштейн лишь задумчиво скользнул по мне взглядом, и я был рад, что он не стал подавать мне руку, поскольку вряд ли пожелал бы пожать ее.

– Угодно ли вам познакомиться с моими гостями, госпожа баронесса? – спросил необычный молодой человек у Амалии, и та ослепительно улыбнулась.

– Право же, сударь, не стоит... Уверена, все ваши гости замечательные люди, но вы же знаете, за чем я сюда пришла.

– Тогда шампанского?

Возле нас в то же мгновение оказался лакей с подносом.

– Я бы предпочла увидеть чертежи, – проговорила Амалия, не переставая зорко наблюдать за собеседником.

Рубинштейн вздохнул. Акробат сделал знак лакею, и тот исчез.

– Что ж, раз так, придется исполнить ваше желание, прекрасная дама, – промолвил наш странный хозяин. Он подал Амалии руку, и они зашагали вперед.

Я двинулся за ними, про себя отметив, что Акробат и Лиу тоже сопровождают нас. Какая-то дамочка, хохоча, уже плескалась в фонтане из шампанского. Судя по всему, веселье было в полном разгаре.

Мы миновали зал, поднялись по лестнице, пересекли коридор, в котором уныло сохла в кадке всеми забытая печальная пальма, и вошли в просторную, обитую голубым шелком комнату, посередине которой стоял карточный стол красного дерева. Лиу подошла к нему и стала отодвигать стулья. Рубинштейн покосился на Акробата, тот кашлянул и вышел в коридор, тщательно притворив за собой дверь.

– Чертежи, – спокойно проговорила Амалия.

– А я-то полагал, что вы будете более любезны, – вздохнул Рубинштейн.

Он подошел к большой картине, висящей на стене, и откинул ее в сторону, как дверцу. За картиной обнаружился несгораемый шкаф. Поколдовав над замком, Рубинштейн распахнул сейф и в следующее мгновение повернулся к нам, держа в руках стопку голубых листков. Амалия сделала шаг вперед. Лиу быстро распрямилась.

– Я должна убедиться, что чертежи – те самые, – сердито сказала баронесса Корф.

– Пожалуйста, – спокойно промолвил Рубинштейн, подошел к столу и положил на него листки, местами грязные и измятые. Восемь страниц.

Стукнула дверь, и вошел Акробат, неся серебряный поднос с грудой нераспечатанных колод. Амалия бегло проглядела бумаги. Я, стоя за ней, смотрел поверх ее плеча. На листках были какие-то сложные чертежи с множеством пометок, однако мне показалось, что я понял, что именно на них изображено. Акробат кашлянул.

– Время вышло, – внезапно сказал Рубинштейн. И прежде чем мы успели опомниться, сгреб листки со стола, бросил их в сейф и захлопнул дверцу. – Ну так что, играем?

Амалия пристально поглядела на него. Верхняя ее губа задралась, обнажив зубы, а лицо сделалось таким злым, что в то мгновение, пожалуй, уже никто не смог бы назвать ее красивой.

– Что ж, играем, – проронила она со смешком и села за стол.

– Не угодно ли вам выбрать колоду? – спросил Рубинштейн, занимая место напротив нее.

– Выберите вы, Аполлинарий Евграфович, – бросила мне баронесса.

Я поглядел Акробату в лицо и взял самую нижнюю колоду с подноса. Где-то рядом – то ли в коридоре, то ли в соседней комнате – зазвенел чей-то пьяный смех, но он вскоре оборвался. Акробат поставил поднос на столик в углу и встал возле дверей. Лиу, скрестив руки на груди, прислонилась к стене. Рубинштейн с треском вскрыл колоду и задал следующий вопрос, стараясь казаться беспечным:

– Итак, во что играем?

– А во что вы предлагаете? – подняла брови баронесса.

Акробат ухмыльнулся и принялся смотреть в окно. Лиу шевельнулась, достала веер и стала им обмахиваться.

– Да, я же забыл, – проговорил игрок. – Вы ведь человек не азартный... насколько мне известно.

– Верно, – согласилась баронесса, косясь на сейф, в котором лежали заветные чертежи.

И тут я вспомнил – вернее, не то чтобы вспомнил, а сообразил... Я видел чертежи минуту, не больше, но ведь я должен был... должен был сразу же понять, что это значило! Я подался вперед. В горле у меня пересохло.

– Амалия Константиновна... – нервно прошептал я.

Назад Дальше