Рахима, оставленная присматривать за Махмудом и Бабуром, в происходящее не вмешивалась, хотя у нее у самой разрывалось сердце, когда она смотрела на плачущих женщин и бледных мужчин, страдающих от собственного бессилия. Чтобы было не так жалко пассажиров, она постоянно твердила себе о той высокой цели, которая стоит перед подлинными исламистами. На пути к этой цели неизбежны жертвы, но все это неверные, не почитающие истинного Бога и установленные им законы.
Сбивая Рахиму с мыслей, в третьем ряду истошно закричал годовалый малыш. Он подавал голос уже не впервые, но до сих пор матери удавалось успокоить его, нашептывая на ушко нежные слова или давая ему грудь. Однако на этот раз ничего не помогало. Пронзительный голос младенца взбудоражил всех в салоне. Люди начали переговариваться, над спинками сидений возникали головы тех, кто осмелился привстать. Неодобрительный ропот становился все громче.
Опасаясь, что все это стадо — как называл про себя пассажиров Бабур — выйдет из повиновения, он сделал несколько быстрых шагов по проходу и схватил за шкирку румяного очкарика, вздумавшего толкнуть что-то вроде речи. Не вникая, к чему именно он призывает остальных, Бабур наградил его жесточайшим ударом по почкам, потом развернул к себе лицом, схватил за реденькие волосики, резко нагнул и впечатал колено в его переносицу. От очков, понятное дело, остались только воспоминания в виде погнутой оправы. Несостоявшийся оратор всхрапнул и упал на свое место, держась обеими руками за сломанную переносицу.
— Вот так и сиди, — посоветовал Бабур, потом навис над перепуганной матерью и рявкнул: — Закрой пасть своему щенку или я сделаю это сам!
— У него уши болят, — пожаловалась женщина, просительно глядя на террориста. — Перепады давления.
Словно в подтверждение этому, младенец разразился новой серией душераздирающих воплей. Бабур скорчил свирепую гримасу:
— Плевал я на давление! Замотай щенку голову какой-нибудь тряпкой или сделай еще что-нибудь. Я не желаю слышать этот визг.
— Ш-ш, ш-ш, — зашептала мать, качая младенца.
Тот не унимался. Его сморщенное личико было малиновым, он весь извивался и сучил ножками. Выносить его крики было действительно нелегко. Даже сочувствующая матери Рахима чувствовала себя так, будто рядом сверлили дрелью сталь или железобетон.
— Дай ему молока, — предложил Бабур, присмотревшись к матери и увидев, что она хороша собой. — Детям всегда дают молока, чтобы не орали.
— Я его кормила десять минут назад.
— Делай что тебе говорят. Ну? Вытащи свою сиську и сунь ему в рот.
Ноздри Бабура плотоядно раздулись, он уставился на молодую женщину, как волк на ягненка. Прочитав в его взгляде не участие, а неприкрытую похоть, она отрицательно мотнула головой:
— Нет. Говорю же вам, я его уже покормила.
Пассажиры возмущенно загомонили, выражая тем самым поддержку матери.
— Молчать! — выкрикнул Бабур, беря «узи» на изготовку, потом снова обратился к выбранной жертве: — Я жду. И не перечь мне, упрямая ослица. Дай своему маленькому кретину пожрать.
— Эй, — окликнула его Рахима.
До сих пор она сидела посреди салона, где для нее было освобождено три кресла, а теперь стояла в проходе, целясь в сообщника из пистолета. Махмуд, находившийся у нее за спиной, тоже вскинул «узи».
— Прекрати, — потребовал он.
Не поворачивая головы, она отчетливо произнесла:
— Стой, где стоишь, и делай что тебе велено. Я не с тобой разговариваю.
Поразмыслив, Махмуд принял мудрое решение. Он не станет вмешиваться. Вот если появится Али, тогда другое дело, тогда Махмуд поступит по обстоятельствам. А пока лучше занять выжидательную позицию. Ему приказали стеречь пассажиров, вот он и стережет. Стычка между Бабуром и Рахимой его не касается. Как и крикливый ребенок, будь он проклят.
Убедившись, что нападения со спины не предвидится, Рахима, не отрывая взгляда от Бабура, предупредила:
— Если ты сию же секунду не вернешься на место, я продырявлю тебе башку. Тебе стюардесс мало, ненасытный шакал?
Боевик, направивший на нее оружие, с негодованием выкрикнул:
— Ты что творишь, женщина? Что себе позволяешь? Эти бараны не должны видеть, как мы между собой грыземся!
— Я сказала — назад! — скомандовала Рахима. — Оставь мать и ребенка в покое. Немедленно!
Бабур оскалился и слегка присел, словно готовясь к броску. Но его глаза успели оценить расстояние до противницы, и он понял, что она успеет выстрелить раньше, чем будет сбита с ног и обезоружена. Тем не менее подчиняться ей Бабуру категорически не хотелось. Да еще на виду у нескольких десятков зрителей.
— Думаешь, я тебя испугался? — спросил бандит, делая маленький шажок вперед.
«Если незаметно сделать четыре или пять таких шажков, — прикидывал он, — то расстояние между нами сократится на метр. Тогда можно будет рискнуть. Главное, чтобы эта тварь не заметила моих перемещений. Нужно заговаривать ей зубы. Пока Рахима будет увлечена разговором, она не станет следить за моими ногами».
Сделав второй шажок, он сам ответил на свой вопрос:
— Нет, женщина, я тебя не боюсь.
— Тогда, может быть, ты испугаешься моего мужчину?
Упоминание Али вмиг отрезвило Бабура. Ворча что-то неразборчивое, он хотел попятиться назад, но неожиданный толчок заставил его сесть в проходе на пол. Самолет совершил резкий вираж и ринулся вниз, словно собираясь войти в пике. По обе стороны от него вставали каменные стены ущелья. Пассажиры в ужасе закричали.
Хватаясь за спинки, Рахима вернулась на место и замерла там, вдавленная в спинку сиденья. Ей было не страшно погибнуть, но она сожалела о том, что, если «Боинг» разобьется о скалы, она не успеет перемолвиться с Али хотя бы словечком.
А ребенок все вопил и вопил, как будто тоже осознавал смертельную опасность. И этот крик походил на неумолкавшую тревожную сирену.
— Даже не знаю, как удалось сесть, — проговорил Рахман, качая головой. — Машина тяжелая, а в этом ущелье гуляет сильный ветер, как по коридору. Пару раз нас чуть не развернуло носом вверх, а потом возник риск лишиться крыла. Ну и посадка! — Он вытер испарину, выступившую на лбу.
— Но ты справился, — хлопнул его по плечу Али. — Молодец! Настоящий мужчина.
Они все еще сидели в кабине, наблюдая за двумя большими черными внедорожниками, спешащими к совершившему опасную посадку самолету. Вслед за автомобилями пылили автобусы, присланные для перевозки пассажиров. Из них торчали головы боевиков и стволы автоматов.
Сидящий в кресле второго пилота Рустам с наслаждением потянулся:
— Да, вот это был полет! В жизни не видел ничего подобного. Признаться, я чуть в штаны не наложил.
Али мог бы признаться в том же самом, но, разумеется, предпочел промолчать.
— Ерунда, — сказал он, — совсем не страшно. Мне даже понравилось.
— Тогда ты человек со стальными нервами, — ответил Рустам.
Сравнение Али пришлось по душе, но и здесь он не счел нужным проявлять откровенность. Преувеличенно нахмурившись, он велел Рустаму:
— Иди в салон, помоги остальным присматривать за нашим стадом баранов. — Потом взглянул на Рахмана: — Как выгружать их будем?
— По аварийному трапу, — ответил пилот и переключил какой-то рычаг. — Он надувной. Я уже включил насосы, накачивающие двуокись водорода. Через двенадцать минут трап будет готов.
— Где он находится? — деловито спросил Али.
— Под выходом из самолета. Садись и скатывайся вниз. Как по горке в парке аттракционов.
Вожак боевиков не совсем понял, что он имеет в виду, но переспрашивать не стал — гордость не позволила.
— Сколько человек одновременно можно спускать? — задал он новый вопрос.
— Не больше двух, — ответил Рахман. — Иначе под тяжестью пассажиров трап просядет, и кто-нибудь свернет себе шею или сломает ногу.
— Учту, — кивнул Али, которому вовсе не хотелось иметь дело с калеками.
— С кем мне поговорить насчет моего вознаграждения?
Рахман долго сдерживался, но вопрос так и вертелся у него на языке. Ему не терпелось получить вознаграждение и отправиться с семьей в Германию. Рак — не та болезнь, которой можно дать хоть один лишний шанс угробить жертву. Нужно было действовать быстро и безотлагательно. Ожидая ответа, он чуть ли не подпрыгивал в кресле от нетерпения.
— Сейчас тебе все скажут. — Али кивнул на внедорожники, остановившиеся перед носом «Боинга».
Среди выходящих оттуда мужчин он узнал Ардана, с отрядом которого исходил все горы и ущелья. Из второго внедорожника выбрались еще двое мужчин, незнакомых Али. Один из них носил одежду правоверного и седую бороду, второй был по виду европейцем или американцем. Их окружали вооруженные боевики. Сквозь стекло Али увидел, как Ардан, поглядывая на нос самолета, достал мобильный телефон. «Сейчас мне позвонит», — подумал Али и не ошибся.
Среди выходящих оттуда мужчин он узнал Ардана, с отрядом которого исходил все горы и ущелья. Из второго внедорожника выбрались еще двое мужчин, незнакомых Али. Один из них носил одежду правоверного и седую бороду, второй был по виду европейцем или американцем. Их окружали вооруженные боевики. Сквозь стекло Али увидел, как Ардан, поглядывая на нос самолета, достал мобильный телефон. «Сейчас мне позвонит», — подумал Али и не ошибся.
Что касается Рахмана, то он был занят сбором своих немногочисленных пожитков, хранившихся в кабине. Сменное белье, форменная рубашка, стопка потрепанных комиксов, две пары нераспечатанных носков, присвоенные пакетики с сахаром, кофе и пряностями — все ссыпалось в дорожную сумку как попало. Летная карьера Рахмана закончилась, начиналась новая жизнь, в которой не будет необходимости мелочиться и экономить. Он предвкушал, как осядет в Германии с сыновьями и женой, которая, конечно же, поправится и расцветет, как прежде. Мысль о собственном богатстве тоже грела душу. Пережитый страх стремительно рассеивался, как туман на солнце.
«Обоснуемся в пригороде, — думал Рахман, застегивая «молнию» на сумке. — Машина у нас будет, даже не одна, так что расстояние роли не играет. Зато свежий воздух и немногочисленные соседи, с которыми можно будет завести знакомство. Возможно, среди них даже найдется кто-то, кто умеет играть в нарды. Да и мальчишки мои обязательно найдут себе приятелей среди местной детворы. Вот будет здорово! Устрою Захаб в шезлонге на солнышке, сам сяду играть в нарды, а сыновьям тоже скучать не придется. Очень хорошо, что останутся деньги на обучение. Ведь так важно дать мальчикам достойное образование».
Голос командира боевиков вывел его из состояния мечтательной рассеянности.
— Да, он здесь, — сказал Али в телефонную трубку. — Рядом.
Понимая, что речь идет о нем, Рахман обернулся. Вероятно, речь шла о выплате вознаграждения, потому что Али несколько раз понимающе кивнул, приговаривая: «Угу… ага…»
Когда он закончил разговор, Рахман с надеждой уставился на него:
— Ну, что говорят?
— Говорят, все в порядке, — туманно ответил Али.
— А деньги?
— Не волнуйся. Все хорошо.
Кивнув, Рахман присоединил к сумке кожаную папку, тоже странствовавшую вместе с обладателем во время перелетов по свету: там хранились семейные фотографии, кое-какие документы, сувениры, путеводители, старые счета и квитанции. Подумав, Рахман сунул папку под мышку, а сумку взял в свободную руку. Ему не терпелось покинуть кабину самолета.
— Ну что, идем к ним? — показал он взглядом на беседующих мужчин снаружи. — Сейчас спущу лестницу, чтобы не ждать, пока выберутся остальные. — Затем открыл люк в полу кабины и нажал кнопку. — Спускайся первым, а то меня, чего доброго, не признают, и кто-нибудь пальнет сдуру. Было бы глупо погибнуть теперь, когда самое опасное позади, а?
Али подошел к нему вплотную и посмотрел сквозь отверстие люка на узкую лестницу, касающуюся земли.
— Смелей, — подбодрил его летчик. — Она только с виду хрупкая, а на самом деле слона выдержит. Видел когда-нибудь слона?
— Нет, — ответил Али, запустив руку за спину, словно поправляя там ремень или рубашку.
— Огромный, ушастый, а вместо носа хобот, — тараторил Рахман. — Такой длинный отросток, похожий на шланг пылесоса. Ну, пылесос, надеюсь, ты видел?
— Нет, — повторил Али и ударил Рахмана ножом в левую половину грудной клетки. — Извини. Так надо.
Потом вытер нож о рубашку Рахмана, спрятал его, присел, уперся руками в пол, свесил ноги, нащупал ими перекладину и начал спускаться.
— За что? — спросил Рахман, еще не вполне понимая, что уже не жилец на этом свете.
Не удостоив его ответа, Али ступил на перекладину ниже, потом еще ниже, а потом скрылся из виду.
Рахман обнаружил, что стоит на коленях, хотя не помнил, когда и как очутился в этой позе. Сумка и папка валялись на полу. Правая рука изо всех сил зажимала рану, словно это могло остановить кровотечение.
— Мои деньги, — с усилием проговорил он, но никто его не услышал.
Качнувшись вперед, Рахман восстановил равновесие, продержался вертикально несколько секунд и опрокинулся навзничь. Его затылок с размаху ударился об пол, но боли не было. Ничего не было.
Глава пятая Игрок и пешки
Все время, пока заложников рассаживали по автобусам, чтобы отвезти в подготовленную пещеру, Карл Лонгман кутал нижнюю половину лица шарфом, словно защищаясь от пронизывающего ветра, гуляющего по горному ущелью. На самом деле он просто не хотел, чтобы кто-либо его рассмотрел и запомнил. Обычная мера предосторожности для сотрудника Центрального разведывательного управления США. Таких уловок существовало сотни — маленьких и сложных, хитрых и не очень, традиционных и изобретенных лично мистером Лонгманом. Он давно забыл, что такое жизнь обыкновенного законопослушного гражданина. Он не просто работал секретным агентом, он был секретным агентом, сросшись со своей профессией воедино, как со шкурой.
Все его существование подчинялось логике, диктуемой руководством ЦРУ. Он не помнил, когда целовал женщину или ужинал в ресторане без задней мысли, не выискивая источников слежки или каких-либо иных подвохов. Впрочем, его это не тяготило, потому что, как уже отмечалось, он забыл, что поцелуй бывает просто поцелуем, а еда — просто едой. Как забыл и уже не представлял себе, что значит жить оседлой жизнью на одном месте.
Не так давно Лонгман чудом унес ноги из Москвы, откуда руководил действиями отряда боевиков, завладевших опытными образцами супервзрывчатки под названием «тромонол». С ее помощью был взорван автобус вместе с несколькими десятками пассажиров. Но главной акции, состоявшей в том, что на воздух должен был взлететь целый концертный зал, не получилось. Людей и взрывчатки Лонгман лишился, был вынужден спасаться бегством, а в результате был встречен в Вашингтоне холодно, без лучезарных улыбок и дружеских похлопываний по плечу. Чтобы вернуть себе доверие, следовало придумать и провернуть нечто совершенно сногсшибательное, и Карл Лонгман полагал, что первый пункт этого плана он уже выполнил, а второй тоже вот-вот будет реализован.
Окруженный талибами и их приспешниками, дыша пьянящим горным воздухом, видя десятки людей, судьбы которых вершились по мановению его руки, Лонгман несколько утратил связь с реальностью. В этой дикой стране было возможно все, в буквальном смысле этого слова. Тогда почему не за пределами Афганистана? Почему не в любой другой точке земного шара? Требовались лишь воля и силы для воплощения задуманного. У американца имелось и то, и другое.
Он выглядел не менее эффектно, чем какой-нибудь героический киногерой, и гордился своей внешностью хорошего парня. Чувственные губы, честные ясные глаза, крутой подбородок, свидетельствующий о сильном характере. Такой мужчина был вправе рассчитывать на победу, и он в победе не сомневался. Ведь одно проигранное сражение — это еще не вся война, не так ли? Карл Лонгман еще вернется в Россию. Но уже не тайно, а открыто, в числе победителей, которые продиктуют свою волю укрощенному народу. Лонгман верил, что это произойдет еще при его жизни. Однажды судьба ненавистной страны уже висела на волоске, и только чудо спасло ее тогда. А с чего все началось? С аварии ядерного реактора в Чернобыле. И запустилась цепная реакция, завершившаяся распадом Советского Союза. Правда, Россия уцелела и мимикрировала, заняв место СССР. Но выдержит ли она новый Чернобыль? Десять новых Чернобылей?
Ответ был категорически отрицательный, и, всякий раз приходя к одному и тому же логическому умозаключению, Карл Лонгман не мог удержаться от легкой торжествующей улыбки, кривящей прямую, жесткую линию его губ.
Когда автобусы с заложниками отдалились и уменьшились до размеров бульонного кубика, он попросил подвести к нему непосредственных исполнителей операции. Несколько секунд спустя перед ним предстали Рустам, Бабур, Махмуд и Рахима, а еще через полминуты к ним присоединился их командир Али, прячущий за спину правую руку.
— Что у тебя там? — спросил Лонгман, придавая голосу сочувственную интонацию. — Рана?
— На мне ни царапины, — ответил Али с неподражаемым достоинством. — Это просто кровь. — И продемонстрировал ладонь, пальцы которой были слегка испачканы красным. Кровь успела подсохнуть, но все еще была липкой на ощупь и блестела в дневном свете.
— Человеческая? — поинтересовался Лонгман, жадно разглядывая красные потеки на вытянутой пятерне.
— Вражеская, — пожав плечами, ответил Али.
Это означало, что врагов он за людей не считал. «Надо будет запомнить фразу и бросить ее при случае в Лэнгли, — подумал Лонгман. — Она произведет на шефа впечатление. Глядишь, переведет в высшую категорию…»