Водитель захрипел, но не закричал от боли. Пока грузовик спускался вдоль улицы, Девкалион зажал левой рукой затылок противника, ударив лицо репликанта о руль. Он бил его снова и снова, и еще раз, всего лишь дважды вызвав гудок.
Едущий юзом грузовик быстро потерял движущую силу, переднее колесо по левому борту встретилось с бордюром, чуть не наехав на него, а водитель перестал сопротивляться. Когда автомобиль полностью остановился, передний бампер слегка ударился о фонарный столб. Девкалион был уверен, что репликант мертв, но для уверенности взял его в удушающий захват и сломал шею.
Эти два убийства нельзя было назвать убийствами. Настоящее убийство — строго преступление против человечества. Исключая внешние проявления, эти образцы из нынешней лаборатории Виктора не были людьми в любом смысле. Мерзость. Монстры. Лабораторные крысы.
Девкалион не чувствовал вины за их уничтожение, потому что был, помимо прочего, еще одним монстром, самой ранней моделью в линейке продуктов Виктора. Возможно, он отчасти очистился от греха раскаянием за свои давние преступления и столетиями страданий. Он мог быть чудовищем на священной миссии, хотя, все еще был, по сути, монстром, продуктом высокомерия Виктора, созданным из тел повешенных преступников в качестве оскорбления Бога.
Он мог быть таким же бесчеловечным и беспощадным, как любое из более новых созданий. Если война против естественного мира началась, человечеству понадобится собственный монстр, чтобы обрести надежду на спасение.
Оставив тело за рулем, Девкалион вышел из грузовика. Даже в безветренную ночь эти осадки можно было назвать снежной бурей, так плотно падал снег.
Ему вдруг показалось, что хлопья падающего снега не забирали свет у уличного освещения, а вместо этого светились изнутри их кристаллических структур, как будто были стружкой от потерянной луны, каждая пушинка наполнена собственной мерой лунного света. Чем дольше жил Девкалион, тем более магическим он находил этот совершенный мир.
Расселл-стрит, второстепенная дорога, была пуста, не было ни другого движения, ни пешеходов. В этом квартале не было открытых магазинов. Но свидетель мог появиться в любой момент.
Девкалион прошел назад вдоль тормозного пути и остановился у той особи, которую выкинул из грузовика. Несмотря на поврежденное горло, лабораторная крыса все еще пыталась дышать и хвататься за придавленный шинами снег в слабых попытках подняться на колени. Сильным ударом ботинка по затылку он положил конец страданиям создания.
Он отнес труп к грузовику и открыл заднюю дверь. Грузовое отделение было пустым; очередная группа несчастных людей, назначенных к уничтожению, еще не была собрана. Кинул тело в грузовик.
Достал водителя из кабины, оттащил к задней части автомобиля, бросил в кузов к другому трупу и закрыл дверь.
Сев за руль, он завел двигатель. Отъехал от фонарного столба и от бордюра на дорогу.
Экран дисплея на приборной панели светился картой небольшой части Рэйнбоу Фоллс.
Моргающий красный джи-пи-эс-индикатор показывал текущую позицию грузовика. Зеленая линия отслеживала маршрут, который водитель, очевидно, намеревался проехать. В верхней части экрана находились слова «ГРАФИК ПЕРЕВОЗЧИКА № 3». Рядом с этими словами находились прямоугольники, предлагающие различные возможности, на одном было написано «СПИСОК», на другом — «КАРТА». Второй прямоугольник в тот момент был подсвечен.
Девкалион нажал указательным пальцем на «СПИСОК». Карта пропала с экрана, и на ее месте отобразился список из 20 позиций. Третий адрес был подсвечен — ГОСТИНИЦА ФОЛЛС — угол Биэтуз-авеню и Фоллс-Роуд. Очевидно, эта остановка должна была стать следующей для грузовика.
Вдоль правой стороны сенсорного экрана в виде вертикальной линии располагались пять прямоугольников, на каждом отображалась цифра. Цифра «3» подсвечивалась.
Когда Девкалион нажал указательным пальцем «1», список на экране сменился серией других адресов. Теперь вверху отображалась надпись «ГРАФИК ПЕРЕВОЗЧИКА № 1».
Здесь тоже подсвечивалась третья линия. Бригада из двух человек, находящаяся в перевозчике № 1, очевидно, успешно собрала людей по первым двум адресам и, возможно, передала их для уничтожения. Их следующей остановкой оказалась KBOW, радиостанция, обслуживающая не только Рэйнбоу Фоллс, но также и весь округ.
Заменив сотрудников телефонной компании на идентичных репликантов ранее этим вечером, таким образом захватив контроль над всеми проводными телефонами и вышками сотовой связи, армия Виктора собиралась далее взять контроль над KBOW, предотвращая передачу предупреждения либо жителям города, либо людям более мелких населенных пунктов вокруг.
Девкалион переключился на карту и увидел, что радиостанция находилась на Ривер-Роуд, по пути к северо-восточной окраине города, примерно в двух милях от его текущего положения. Перевозчик № 1 по плану должен был прибыть туда меньше, чем через четыре минуты, чтобы забрать вечернюю смену KBOW. Это говорило о том, что нападение на радиостанцию могло уже начаться. Если маршрут, которым он следовал до KBOW, был единственным, который могла порекомендовать навигационная система грузовика, представление уже закончится к тому времени, когда он там появится.
Он открыл водительскую дверь, вылетел из грузовика — и шагнул с Расселл-стрит на парковку радиостанции.
Глава 3
Мистер Лисс вел машину по снегу в никуда и пытался думать, что делать дальше. Намми О’Бэннон ехал с ним, в то же никуда, потому что Намми не водил, но ездить мог.
Намми чувствовал себя не в своей тарелке, находясь в этой машине, потому что мистер Лисс ее украл, а кража никогда не была хорошим делом. Мистер Лисс сказал, что ключи были в замке зажигания, так что владелец хотел, чтобы кто-нибудь, кому она может потребоваться, воспользовался ей. Но едва ли они проехали милю, когда Намми понял, что это была ложь.
— Бабушка, она говорила, что если ты не можешь купить то, что есть у кого-то другого, или сделать это сам, то не должен продолжать всегда этого хотеть. Такое хотение называется завистью, и зависть может превратить тебя в вора быстрее, чем масло тает на раскаленной сковороде.
— Ну, прости меня за то, что я был настолько чертовски туп, чтобы раздобыть для нас машину, когда у нас не было ничего, — сказал мистер Лисс.
— Я не говорил, что ты был тупым. Я не называл ничьих имен. Это нехорошо. Я больше имел в виду себя.
— Я люблю называть имена людей, — сказал мистер Лисс. — Я испытываю от этого трепет. Я получаю удовольствие, называя имена людей. Я раньше заставлял маленьких детей плакать из-за имен, которые я им называл. Никто не решится мне сказать, что я не могу делать что-то, что приносит мне так много невинного удовольствия.
Мистер Лисс не выглядел таким же ужасным, как в этот день раньше. Его коротко стриженные серые волосы еще торчали во все стороны, как будто были шокированы всеми этими нездоровыми мыслями в его голове. Лицо его было сморщенным, словно он глубоко вгрызся в лимон, глаза — опасно-голубыми, как язычки газового пламени, клочки сухой кожи свисали с его надтреснутых губ, а зубы были серыми. Он выглядел так, как будто мог прекрасно обходиться без еды и воды, и именно поэтому у него появилось раздражение к процессу еды. Но какая-то часть ужасного его покинула. Иногда он мог почти нравиться.
Намми никогда не злился. Он был слишком туп, чтобы злиться. Это одна из самых лучших вещей, когда ты по-настоящему туп, настолько туп, что тебя даже не могут заставить ходить в школу: ты просто не мог думать о чем-либо настолько сильно, чтобы на это злиться.
Они с мистером Лиссом были странной парой, как странные пары в некоторых фильмах, которые смотрел Намми. В тех фильмах парни из странных пар всегда были полицейскими, один из них спокойный и хороший, другой — ненормальный и смешной. Намми и мистер Лисс никоим образом не были полицейскими, они и правда сильно отличались друг от друга. Мистер Лисс был ненормальным и смешным, исключая только то, что он не был таким уж смешным.
Намми было тридцать, а мистер Лисс, должно быть, был старше, чем кто-либо из еще живых. Намми был коротеньким и толстым, круглолицым и веснушчатым, а мистер Лисс, казалось, состоял большей частью из костей, хрящей и толстой кожи с миллионом складок на ней, как какая-нибудь видавшая виды старая кожаная куртка.
Иногда мистер Лисс был настолько интересным, что невозможно было перестать на него смотреть, как в кино, когда маленькие красные цифры ведут обратный отсчет на часах, прикрепленных к бомбе. Но иногда пристальный взгляд на него в течение длительного времени мог утомить, и ты вынужден был отвернуться, чтобы дать глазам отдых. Снег был мягким и холодным на вид, плывущим вниз через темноту, словно крошечные ангелы в белом.
— Снег по-настоящему прелестный, — сказал Намми. — Прелестная ночь.
— О, да, — ответил мистер Лисс, — это волшебная ночь, захватывающая красота, куда ни глянь, прелестнее, чем все самые прелестные из прелестных когда-либо бывших рождественских ночей — за исключением ненасытных извергов-марсиан, заполонивших город, которые едят людей быстрее, чем дробилка перемалывает чертов картофель!
— Я не забыл про них, марсиан, — возразил Намми, — если они это они. Но ночь прелестна все равно. Так что ты хочешь делать, ты хочешь выехать за город, может, увидеть полицейских и блокпост там?
— Они не полицейские, мальчик. Они монстры, притворяющиеся полицейскими, и они будут там до тех пор, пока не съедят всех в городе.
Несмотря на то, что мистер Лисс вел медленно, иногда задняя часть машины юлила или ее заносило к одному из бордюров. Он всегда возвращал контроль до того, как они во что-нибудь врежутся, но им уже нужна была цепь на колеса или зимние шины.
Если мистер Лисс украдет другую машину, с цепями на колесах, и если Намми пойдет с ним, зная с самого начала, что она была украдена, он, возможно, сам превратится в вора. Бабушка воспитала его так, что плохие вещи, которые он сделал, пристыдят ее перед лицом Господа, где она находилась сейчас.
Намми сказал:
— Ты на самом деле не узнаешь, что монстры-полицейские все еще там, пока не посмотришь.
— Я знаю, будь уверен.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что я гребаный гений, — сказал мистер Лисс, брызгая слюной, сдавливая руль так сильно, что суставы пальцев выглядели острыми, как ножи. — Я просто знаю вещи, мой мозг такой чертовски большой. До этого в тюрьме этим утром мы не были знакомы даже пары минут, а я уже знал, что ты тупой, так ведь?
— Это правда, — согласился Намми.
По поперечной улице перед ними с юга на север проехала полицейская машина, и мистер Лисс сказал:
— Это нехорошо. Мы никогда не выберемся из города на машине. Нам нужно найти другой способ.
— Возможно, мы сможем выбраться тем же способом, каким попали внутрь. Я всегда хотел прокатиться на поезде.
— Холодный пустой товарный вагон — не такое уж шикарное развлечение, как звучит. В любом случае, они захватят железнодорожное депо.
— Ну, летать мы не можем.
— Ох, я не знаю, — сказал мистер Лисс. — Если твой череп такой пустой, каким кажется, я мог бы привязать к твоим ногам корзину, подуть горячим воздухом в твой нос и отправить отсюда, как если бы ты был большим старым воздушным шаром.
С квартал или около того Намми думал об этом, пока старик включал стеклообогреватель и пока лобовое стекло, начавшее затуманиваться по краям, снова становилось чистым. Затем сказал:
— Это не имеет смысла, если это не просто твоя подлость.
— Возможно, ты прав.
— Я не понимаю, почему ты должен быть таким подлым.
— У меня это хорошо получается. Человеку нравится делать что-то, в чем он хорош.
— Сейчас ты для меня не такой подлый, каким был поначалу, когда мы только встретились.
Помолчав, мистер Лисс сказал:
— Ну, Пичез, во мне есть хорошее и плохое. Никто не может быть на сто процентов хорошим круглые сутки.
Мистер Лисс иногда называл его Пичез[5]. Намми не знал, почему.
— Пару раз, — заметил Намми, — у меня даже проскакивала мысль, что мы, возможно, станем друзьями.
— Мне не нужны никакие друзья, — сказал мистер Лисс. — Ты возьмешь «клинекс»[6] и выпустишь эту мысль из своей головы прямо сейчас. Высморкаешь, как сопли. Я одиночка и отшельник. Друзья только отягощают человека. Друзья — это люди, которые обязательно станут врагами. В этом мире нет ничего хуже, чем дружба.
— Бабушка, она всегда говорила, что дружба и любовь — это все, что есть в жизни.
— Ты только что мне напомнил одну вещь, которая хуже, чем дружба. Любовь. Ничего не сломает тебя быстрее, чем любовь. Это яд. Любовь убивает.
— Я не понимаю, каким образом это может быть правдой, — сказал Намми.
— Но это правда.
— Нет, не правда.
— Не называй меня лжецом, мальчик. Я вырывал горло у людей, которые называли меня лжецом. Я отрезал им языки и жарил с луком на завтрак. Я опасный сукин сын, если меня рассердить.
— Я не сказал, лжец. Ты просто неправ в отношении любви, просто не прав, и все. Бабушка любила меня, и любовь меня никогда не убивала.
— Она умерла, не так ли?
— Ее убила не любовь, это была болезнь. Если бы я мог забрать ее рак в себя и затем умереть за нее, я бы умер сейчас, и она была бы живой сейчас с тобой.
Они ехали минуту в тишине, а затем мистер Лисс сказал:
— Ты не должен всегда меня слушать, мальчик, или воспринимать то, что я говорю, серьезно. Не все, что я говорю, гениально.
— Возможно, большинство, но не то, что ты сказал прямо сейчас. Знаешь, что? Возможно, мы можем поехать на мотосанях.
— Можем что?
— Знаешь, как бы снегоход.
Мистер Лисс аккуратно подрулил к бордюру и остановился.
— Мы можем отправиться по бездорожью. Но достаточно ли для этого снега? Где-то дюйм толщиной.
— Глубже, чем дюйм, — сказал Намми, — и еще быстро прибавляется.
— Где мы можем взять снегоход?
— Люди, у людей они есть по всему городу. И еще есть место со снегоходами, где они продают их на Беатрэк, 25.
— Очередная чертова улица с медведем в названии. Кто бы ни называл улицы в этом захолустном городишке, у него такое же богатое воображение, как у пня.
— Как я уже сказал, там стадо медведей в основной части территории. У нас нет ни тигров, ни зебр, чтобы назвать ими наши улицы.
Старик сидел тихо около двух минут, просто наблюдая за снегопадом, как будто бы решил, в конце концов, что он прелестный. Это молчание для мистера Лисса было долгим, он всегда имел что сказать по любому поводу. Намми обычно хорошо чувствовал себя с людьми, которые молчали между собой, но это долгое молчание мистера Лисса было немного беспокойным, потому что заставляло Намми интересоваться, что он задумывает.
Наконец, мистер Лисс сказал:
— Пичез, ты действительно знаешь кого-нибудь, у кого есть снегоход?
— Знаю парочку.
— Например?
— Например, Боз.
— Боз?
— Офицер Барри Бозмен. Люди зовут его Бозом. Он гоняет по бездорожью круглый год на одной штуке или на другой.
— Офицер?
— Он полицейский. Он много смеется. Он заставляет тебя чувствовать, что ты хорош, как никто другой.
— Он мертв, — сказал мистер Лисс резко. — Если он полицейский, они убили его и заменили одним из своих двойников.
Намми должен бы знать, что Боз мертв, потому что даже шеф полиции Рафаэль Джармилло был одним из пришельцев, так что каждый полицейский был непременно тоже одним из них. Вся настоящая полиция была мертва и съедена, как случилось этим утром со всеми людьми в тюремных камерах рядом с той, из которой Намми и мистер Лисс бежали.
Бабушка всегда говорила, что не имеет значения, насколько что-либо печально, все равно нужно держать в голове мысль, что ты будешь снова когда-то счастлив, и ты должен идти дальше. Идти дальше важно, говорила она, идти дальше и быть счастливым, делать правильные вещи, потому что если ты продолжал достаточно долго и был достаточно счастливым, делал достаточно часто правильные вещи, то будешь жить вместе с Богом. Но бог очень не любит лодырей.
— Он женат? — спросил мистер Лисс.
— Кто?
— Проклятие, мальчик, в твоей голове столько незаполненного места, ты должен сдавать его в прокат, между твоих ушей целый чертовый склад, полный пустых полок. Боз! О ком я еще бы тебя спрашивал? Боз женат?
— Кику, ее голова раздулась, она ушла в тишину, и она просто ужужжала, так что ты никогда не узнаешь.
Мистер Лисс сложил большой костлявый кулак, и Намми вздрогнул, потому что думал, что мистер Лисс собирался его ударить. Но потом старик глубоко вздохнул, раскрыл кулак, похлопал Намми по плечу и сказал:
— Возможно, ты мог бы сказать это снова, но на этот раз на английском.
Озадаченный, Намми сказал:
— Это был английский.
— Скажи это мне на другом английском.
— Я знаю только один вид английского.
Бугристая рука мистера Лисса снова сжалась в кулак, но он все еще не ударил Намми. Он поднес кулак ко рту и некоторое время его грыз, а затем сказал:
— Что за Кику?
— Это миссис Бозмен, как я и сказал. Она была милой японской леди.
— Что ты имел в виду под «ее голова раздулась»?
— От укуса пчелы в ее шею. У нее была аллергия, но это не было известно до укуса. Ее лицо, говорят они, оно раздулось как воздушный шар.
— Что ты имеешь в виду под «она ушла в тишину»?
— «Тихие Луга». Кладбище вверх по Браун Беа Роуд. Пчела, она укусила и просто ужужжала прочь, но Кику, она умерла, так что ты никогда не узнаешь.