Для сего предлагаю кратко:
1) Учредить особливый воспитательный спортивноначальнический институт. Атлетов начальники, как особливо обреченные, должны и воспитание получать особливое. Следует атлетоначальников от сосцев материнских отлучать и воспитывать не обыкновенным материнским млеком, а млеком указов правительствующего сената и предписаний спортивного начальства. Сие есть истинное млеко атлетоначальниково, и напитавшийся им тверд будет в единомыслии и станет ревниво и строго содержать свое атлетоначальство. При сем: прочую пищу давать умеренную, от употребления вина воздерживать безусловно, в нравственном же отношении внушать ежечасно, что взыскание со спортивных клубов и обывателей штрафов и недоимок есть первейший спортивного начальника долг и обязанность. Для удовлетворения воображения допускать картинки. Из наук преподавать три: а) арифметику, как необходимое пособие при взыскании штрафов; б) науку о необходимости очищать стадионы и гипподромы от навоза; и в) науку о постепенности спортивных мероприятий. В рекреационное время занимать чтением спортивно-начальственных предписаний и анекдотов из жизни доблестных спортивных администраторов. При такой системе, можно сказать наперед: а) что атлетоначальники будут крепки и б) что они не дрогнут.
2) Издавать надлежащие спортивно-начальственные руководства. Сие необходимо, в видах устранения некоторых гнусных слабостей. Хотя и вскормленный суровым атлетоначальническим млеком, спортивный начальник устроен, однако же, яко и человеки, и, следовательно, имеет некоторые естественные надобности. Одна из сих надобностей – и преимущественнейшая – есть привлекательный женский пол. Нельзя довольно изъяснить, сколь она настоятельна и сколь много от нее ущерба для казны происходит. Есть атлетоначальники, кои вожделеют всяких непристойных баб-теннисисток да гимнасток ежемгновенно и, находясь в сем достойном жалости виде, оставляют резолюции спортивно-олимпийского правления по целым месяцам без утверждения. Надлежит, чтобы упомянутые выше руководства от сей пагубной надобности атлетоначальников предостерегали и сохраняли супружеское их ложе в надлежащей опрятности. Вторая весьма пагубная слабость есть приверженность атлетоначальников к утонченному столу, изрядным винам и дорогим постоялым дворам да гостиницам во время заграничных вояжей. Есть спортивные начальники, кои до того объедаются присылаемыми от купцов стерлядями, что в скором времени тучнеют и делаются к предписаниям начальства весьма равнодушными, а к спортивному бегу трусцой по вверенным в их попечение стадионам – малопригодными. Надлежит и в сем случае освежать атлетоначальников руководительными статьями, а в крайности – даже пригрозить атлетоначальническим суровым млеком. Наконец, третья и самая гнусная слабость, взят… (Здесь рукопись на несколько строк прерывается, ибо Лесистратова, видимо желая вымарать написанное по соображениям творческим, залила, по ошибке, чернилами. Сбоку ее рукой приписано: «сие место залито чернилами, по ошибке».)
3) Устраивать от времени до времени секретные в столичных городах спортивно-начальнические съезды. На съездах сих занимать их чтением атлетоначальнических руководств и освежением в их памяти атлетоначальнических наук. Увещевать быть твердыми и не взирать ни в дождь ни в ведро.
и 4) Ввести систему атлетоначальнического единонаграждения. Но материя сия столь обширна, что об ней надеюсь говорить особо.
Утвердившись таким образом в самом центре, единомыслие спортивно-начальническое неминуемо повлечет за собой и единомыслие всеобщее. Всякий фанатеющий или богатырствующий обыватель, уразумев, что спортивные начальники: а) распоряжаются единомысленно, б) палят также единомысленно, – будет единомысленно же и изготовляться к воспринятию сих спортивных мероприятий. Ибо от такого единомыслия некуда будет им деваться. Не будет, следственно, ни свары, ни розни, ни толковищ фанатских, ни хамства и выкриков нелепых на стадионах, ни неповиновения в командах, а будут распоряжения и жандармов пальба повсеместная.
В заключение скажу несколько слов о спортивно-начальническом единовластии и о прочем. Сие также необходимо, ибо без атлетоначальнического единовластия невозможно и атлетоначальническое единомыслие. Но на сей счет мнения существуют различные, прямо настоящий плюрализм в голове, что как известно к шизофрении неминуемо приводит. Одни, например, говорят, что атлетоначальническое единовластие состоит в покорении стихий. Один спортивный начальник мне лично сказывал: какие, брат, мы с тобой атлетов начальники! у меня солнце каждый день на востоке встает, и я не могу распорядиться, чтобы оно вставало на западе! Хотя слова сии принадлежат атлетоначальнику подлинно образцовому, но я все-таки похвалить их не могу. Ибо желать следует только того, что к достижению возможно; ежели же будешь желать недостижимого, как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени, выигрыша медального зачета на Олимпиаде безо всяких к тому оснований и подобного, то сим атлетоначальническую власть не токмо не возвысишь, а наипаче сконфузишь. Посему о атлетоначальническом единовластии следует трактовать совсем не с точки зрения солнечного восхода, укрощения цунами или иных враждебных стихий, а с точки зрения заседателей, советников и секретарей различных ведомств, правлений и судов, а также всевозможных экологов-народовольцев, ищущих царские дворцы и хоромы даже там где их отродясь не было. По моему мнению, все сии лица суть вредные, ибо они спортивному начальнику, в его, так сказать, непрерывном административном беге, лишь поставляют препоны.
Здесь прерывается это замечательное сочинение. Далее следуют лишь краткие заметки, вроде: «проба пера», «граф Г. – полное г.», «рапорт», «отдать есаулу», «выдрать Лизку розгами, не поможет – плеткой» и т. п.О благовидной всех спортивных начальников наружности Сочинила девица Елизавета Лесистратова
Рукопись эта занимает несколько страничек в детской тетрадке, которую Лесистратова использовала очевидно скормивши Платову весь запас блокнотов для сочинительства; хотя правописание ее довольно правильное, но справедливость требует сказать, что Лиза писала по линейкам.
Совершенно необходимо, господа, дабы начальник спортивный имел наружность благовидную и дамам приятную. Чтоб был не тучен и не скареден, рост имел не огромный, но и не слишком малый, сохранял пропорциональность во всех частях тела и лицом обладал чистым, не обезображенным ни бородавками, ни (от чего боже сохрани!) злокачественными сыпями. Он не должен во время спортивной баталии раскачиваться тучным телом вперед-назад, подобно иудею, свою Тору читающему, но и выходить гордо к краю поля демонстрируя крашеные перекисью как у блондинки кудри и становиться в позу памятника самому себе также не подобает.
Относительно приличествующего цвета глаз – глаза у него должны быть серые, способные по обстоятельствам выражать и милосердие к усердно тренирующимся, и суровость к лентяям и раздолбаям всех сортов. Нос надлежащий, к лицу подходящий. Сверх того, он должен иметь мундир, так как партикулярное платье не всегда в робость обывателя приводит. Излишняя тучность точно так же, как и излишняя скаредность, равно могут иметь неприятные последствия. Мне приходилось знать, и даже весьма близко, одного атлетоначальника, который хотя и отлично знал все спортивные правила и законы, но успеха среди публики не имел, потому что от туков, во множестве скопленных в его внутренностях, задыхался. Сие есть неудобно для нахождения в дамском обществе и просто неприлично, в конце концов. Другого атлетоначальника я знала весьма тощего, который тоже не имел успеха, потому что едва появился на вверенном ему свыше стадионе, как сразу же был прозван от обывателей одною из тощих фараоновых коров, и затем уже ни одно из его распоряжений действительной силы иметь не могло. Напротив того, атлетоначальник не тучный, но и не тощий, в хорошей спортивной форме и с выпуклой мускулатурой хотя бы и не был сведущ в правилах, всегда имеет успех. Ибо он бодр, свеж, быстр и всегда готов к услугам.
То, что сказано выше о тучности и скаредности, применяется и к атлетоначальническому росту. Имеющий рост истинно средний, будучи не низок и не высок, он и на стадионе будет заметен, и в толпе болельщицкой не затеряется, и дамами замечен будет. Поразительны примеры, представляемые неисполнением сего на первый мужской взгляд ничтожного правила. Мне лично известно таковых три. В одной из далеких спортивных губерний атлетоначальник, командовавший местным стадионом, был роста трех аршин с вершком, и из себя весь видный, и что же? – прибыл в тот город малого роста ревизор, к тому же замухрышка, вознегодовал, повел подкопы, обнаружил что зрители зимой весьма мерзнут а в жару потеют и достиг того, что сего, впрочем, достойного человека предали суду. В другой не менее спортивной губернии столь же рослый атлетоначальник, возвышавшийся над дамами как каланча, страдал необыкновенной величины солитером. Наконец, третий спортивный начальник имел столь малый рост, что не мог вмещать пространных сводов атлетических правил, и от натуги умре. Таким образом, все трое мужей пострадали по причине непоказанного роста.
Сохранение пропорциональности частей тела также не маловажно, ибо гармония есть первейший закон природы, и если атлетоначальник похож на Аполлона Бельведерского, то он тем самым лично всем обывателям полезный пример любви к спорту являет. Многие атлетоначальники обладают излишне длинными и к тому же волосатыми руками, и за это со временем отрешаются от должностей; многие отличаются особливым развитием иных оконечностей, или же уродливою их малостью, и от того кажутся смешными или зазорными. Сего всемерно избегать надлежит, ибо ничто так не подрывает власть, как некоторая выдающаяся или заметная для всех, а особенно для дамского пола, гнусность. Заметим что некоторые гнусности заметны только для дамского пола, но от этого менее гнусными отнюдь не становятся.
Чистое лицо украшает не только атлетоначальника, но и всякого человека, даже не слишком атлетического сложения. Сверх того, оно оказывает многочисленные услуги, из коих первая – доверие его спортивного начальства. Кожа гладкая без изнеженности, вид смелый без дерзости, физиономия открытая без наглости – все сие пленяет начальство, особливо если атлетоначальник стоит, подавшись корпусом вперед и как бы устремляясь. Малейшая бородавка может здесь нарушить гармонию и сообщить градоначальнику вид предерзостный, а также вовсе непривлекательный. Вторая услуга, оказываемая чистым лицом, есть любовь подчиненных и к тому ж женского пола расположение. Я не требую того чтобы губы одного начальника да приставить к носу другого, да взять пожалуй сколь-нибудь от третьего, но за лицом положительно нужно следить и по крайности сделать его чистку, дабы не выглядеть пугалом. При сем следует регулярно глядеться в зеркало, реально и натурально себя оценивая. Когда лицо чисто и притом освежается омовениями, то кожа становится столь блестящею, что делается способною отражать солнечные лучи, а над лысиной (коли в наличии) как бы возникает нимб. Сей вид для подчиненных и дам, а тем паче для подчиненных дам, бывает весьма приятен.
Голос обязан иметь атлетоначальник ясный и далеко слышный; он должен помнить, что спортивно-начальнические легкие созданы для отдания приказаний чудо-богатырям, зрителям и подчиненным. Я знала одного атлетоначальника, который, приготовляясь к сей должности, нарочно поселился на берегу моря и там во всю мочь кричал, чаек перекрикивая и волны заглушая. Впоследствии этот атлетоначальник усмирил одиннадцать больших болельщицких бунтов, двадцать девять средних фанатских возмущений и более полусотни малых недоразумений с плакатами и факелами. И все сие с помощью одного своего далеко слышного голоса, даже без жандармской команды.
Теперь о мундире. Всевозможные вольнодумцы да и просто неряхи, не следящие за внешностью, конечно, могут (под личною, впрочем, за сие ответственностью) полагать, что пред лицом законов естественных все равно, модный ли доспех или кургузая кучерская поддевка облекают спортивно-начальника, но в глазах людей опытных и серьезных, а тем паче придирчивых к сему вопросу дам, материя сия всегда будет пользоваться особливым перед всеми другими предпочтением. Почему так? а потому, господа неряхи, что при отправлении казенных должностей, впрочем как и в жизни обыденной, платье, так сказать, предшествует человеку, а не наоборот. Я, конечно, не хочу этим выразить, что мундир может действовать и распоряжаться независимо от содержащегося в нем человека, но, кажется, смело можно утверждать, что при блестящем мундире даже худосочные атлетоначальники – и те могут быть на службе терпимы и народом любимы. Посему, находя, что все ныне существующие мундиры лишь в слабой степени удовлетворяют этой важной цели, я полагала бы необходимым составить специальную на сей предмет комиссию, из опытных в сем вопросе светских дам и модных портных, которой и препоручить начертать план атлетоначальнического мундира. С своей стороны, я предвижу возможность подать следующую мысль: колет из серебряного глазета, сзади страусовые перья, спереди панцирь кованого золота, штаны глазетовые же и на голове литого золота шишак, увенчанный перьями. Кажется, что, находясь в сем виде, каждый атлетоначальник в самом скором времени все дела приведет в порядок.
Все сказанное выше о благовидности атлетоначальников получит еще большее значение, если мы припомним, сколь часто они обязываются иметь секретное обращение с женским полом. Все знают пользу, от сего проистекающую, но и за всем тем сюжет этот далеко не исчерпан, о нет, господа, вспомним историю Ромео с многочисленными подчиненными ему Джульеттами. Ежели я скажу, что через женский пол опытный администратор, подобно Казанове, вышедшему на свою венецианскую охотничью тропу может во всякое время знать все сокровенные движения управляемых, то этого одного уже достаточно, чтобы доказать, сколь важен этот административный метод. Не один дипломат открывал сим способом планы и замыслы неприятелей и через то делал их непригодными; не один военачальник, с помощью этой же методы, выигрывал сражения или своевременно обращался в бегство. Я же, с дамской своей стороны, изведав это средство на практике противу слабых и падких на женскую ласку мужчин, могу засвидетельствовать, что не дальше как на сих днях, благодаря оному, раскрыла слабые действия одного генерал-ревизора, который и был, вследствие того, представлен мною к увольнению от должности.
Затем нелишнее, кажется, будет еще сказать, что, пленяя нетвердый женский пол, атлетоначальник должен искать уединения, и отнюдь не отдавать сих действий своих в жертву гласности или устности, дабы не компрометировать в глазах общества падшую через то даму, так как последние бывают весьма мстительны. В сем приятном уединении он, под видом ласки или шутливых манер, может узнать много такого, что для самого расторопного сыщика не всегда бывает доступно. Так, например, если сказанная особа – жена природоведа-народника, можно узнать, какие понятия имеет ее муж о строении атлетоначальнических загородных вилл, о предержащих властях и т. д. Вообще же необходимым последствием такой любознательности бывает то, что атлетоначальник в скором времени приобретает репутацию сердцеведца и даже серцееда.Изобразив изложенное выше, я чувствую, что исполнила свой долг прилежно и аккуратно. Элементы атлетоначальнического естества столь многочисленны, что, конечно, одному человеку обнять их невозможно, и нам следует всегда памятовать что нельзя объять необъятного и к сему не стремиться. Поэтому и я не хвалюсь, что все обняла и изъяснила. Но пускай одни трактуют о атлетоначальнической строгости, другие – о атлетоначальническом единомыслии, третьи – о атлетоначальническом везде-первоприсутствии; я же, рассказав, что знаю о атлетоначальнической благовидности, утешаю себя тем, что в этой бочке дегтя есть и моего хоть капля меду.
Российская «ай-Лимпиада» в 1816 году
(неопубликованные заметки беглого французского маркиза нетрадиционной ориентации, отобранные цензурою при пересечении границы)
Пока я ездил по России, душою моей, как всегда, когда я пускаюсь в странствия, владели два чувства: любовь к Франции, заставляющая меня быть суровым в моих суждениях об иностранцах и даже о самих французах, ибо подлинная страсть не ведает снисхождения, и любовь к человечеству. Уравновесить эти два предмета наших земных привязанностей – отечество и род человеческий – вот призвание всякой возвышенной души. Совершить это способно только Олимпийское движение. Я хранил в своем сердце олимпийские идеи, живя среди людей равнодушных и вовсе неспортивных, ныне же я не без радостного изумления замечаю, что юные умы, а главное стройные и симпатичные тела нового поколения, проявляют немалый интерес к дорогим мне олимпийским идеям.
Люди, не исповедующие идей олимпизма, живут разъединенно, а если и объединяются, то лишь для того, чтобы образовать политические сообщества, иначе говоря, пойти войной на других людей. Одно лишь атлетическое олимпийское движение способно заменяя собой войну объединять людей во имя мира и свободы, ибо одному ему ведомо, где искать свободу – в физической свободе наших стройных тел мы обретаем и духовное освобождение. Олимпизм станет править землей тем более успешно, чем более часто будет он применять свою честную спортивную мораль к обычным человеческим деяниям.
Прежде христианский мир более занимала атлетическая, нежели политическая сторона спортивного движения, теперь же, с возрождением Олимпизма, наступает новая эра, быть может, потомки наши увидят Олимпийскую хартию в основании общественного порядка.
Верите ли вы, что российскому императору роль земного главы всего мирового Олимпизма подобает более, нежели непогрешимому римскому президенту Международного олимпийского комитета? Русские обязаны верить в это, но верят ли они на самом деле? И верите ли вы, что они в это верят? А ведь именно эту «олимпийскую» истину проповедуют они ныне всей Европе! Но вы желаете быть последовательными и упрямо отрицаете всякий спортивный авторитет, кроме авторитета индивидуально сильного и мускулистого тела? О, христианские спортсмены не постигают, какого сокровища добровольно лишили они себя в тот день, когда вообразили, что Олимпийские комитеты могут быть национальными! Стань все олимпийские движения мира чисто национальными, русскими или французскими, у нас сегодня не было бы возрождения Олимпизма, его место занимали бы спортивные системы, подчиненные одной грубой политике, которая изменяла бы их по своей прихоти, в зависимости от обстоятельств и местных нравов.