– Делать мне нечего! – фыркнула ветеринарша. – Ненавижу пьяных мужиков. Выкосил, и ладно. А как там косил – косой, мордой или еще чем, мне не интересно.
– У нас народ-то какой, – оправдывая резкость подруги, пояснила Верочка, – стоит безмужней бабе с чужим женатым мужиком минутку постоять да словом перекинуться, тут же ославят – мол, мужа у жены отбивает. Было бы кого отбивать… Ой… а чё ж мы в Снегиревку-то премся? – удивилась она. – Много чести Беське. То-то он довольный несется. – И остановилась, как вкопанная. – Рай, у тебя пустой цветочный горшок есть? – крикнула вслед удалявшейся подруге, успевшей торопливо со всеми попрощаться. Та не оглядываясь, махнула рукой.
– Полно! Только в кладовке искать надо.
– Ну ты поищи. Завтра забегу…
На обратном пути я постоянно ощущала, что мне чего-то не хватает. Судя по тому, что Наташка время от времени нервно подергивала руками, она тоже не могла забыть фактора, удерживающего козла. А Вера неторопливо вела свой обещанный рассказ…
Мы брели по обочине, и время словно повернулось вспять. Я, как и не одно поколение местных жителей, видела все тот же пейзаж вдоль дороги. Луг со щетинистой травой и выступающими кочками, лес по обе ее стороны. Только справа он подходил к дороге вплотную, за счет берез был светлым и радостным. С левой же стороны начинался только за лугом и издалека за счет высоких елей казался мрачным. В непогоду, наверное, особенно…
Окружающие деревни стали потихоньку оживать после войны. Несмотря на нехватку рабочих рук, постепенно отстраивались и ремонтировались избы, колхоз был рад приютить каждого неприкаянного переселенца, имевшего подходящее образование и желание работать в сельской глубинке.
Одна из таких семей – муж с женой да двое детей, мальчишки семи и десяти лет, появилась в колхозе осенью сорок пятого года. Фамилия Пилипенко быстро трансформировалась местными в «Пилипенковы», да так и осталась, тем более что переселенцы, бывшие жители Брянщины, не возражали. Они вообще были не очень разговорчивы. Только председатель знал причину – от местного участкового. Война сократила семью Пилипенковых почти втрое. Мальчики не были родными детьми Василия и Иванки. Родителей детей убили фашисты.
После годичного испытательного срока в должности бригадира полеводческой бригады Василий Игнатьич выбрал место для закладки дома – самый крайний, заболоченный участок земли, несказанно удивив этим выбором всех, особенно председателя колхоза. Ценя пришлого специалиста за знания и трудолюбие, он предлагал ему несравненно лучшие варианты.
На строительстве своего нового жилья (старое под Брянском сожгли немцы) работали все Пилипенковы. Василий Игнатьевич помощь от односельчан не принимал. Смущенно благодарил доброхотов и пояснял, что каждое бревнышко, каждую дощечку должен пропустить через собственные руки. Не будучи мастером, даже печку сложил сам.
Дом еще не был до конца отстроен, но семья уже заселилась в новую кухню, благо лето позволяло. А в один из воскресных дней начала июля этого же года все Пилипенковы бесследно исчезли. Случай оказался загадочным и долго будоражил умы односельчан. Стол в избе Пилипенковых явно был накрыт к обеду, но закончиться трапеза не успела. В большой миске лежали остатки отваренной в мундире картошки, сбоку притулилась часть очисток, в мисках поменьше – крупного помола соль и соленые грибы, успевшие немного потускнеть сверху. Несколько крупных ломтей, отрезанных от каравая и лишь слегка подсохших, красовались на чистой тряпице. Печка еще не остыла. На дворе, деловито роясь в куче мусора, гуляли две курицы и петух – подарок от местных жителей на новоселье. Создавалось впечатление, что все Пилипенковы где-то неподалеку, просто какое-то неотложное дело сорвало их из-за стола.
В моем воображении сразу возник далекий предок козла Беськи, заглянувший к Пилипненковым на огород с контрольной проверкой растущей капусты.
Сосед, наведавшийся вечером к Василию Игнатьевичу за точилом, долго кликал его и Иванку. Сначала в доме, затем в новом пустом хлеву и огороде, да так и ушел ни с чем. Чуть позже к Иванке заглянула жена соседа, но застала все ту же картину. Она-то и забила тревогу. Вскоре выяснилось, что деревенские ребята ватажились с Василем и Данилкой лишь до обеда. Мальчики убежали на зов матери, назад не вернулись. К вечеру оба собирались с отцом на рыбалку. Василь хвалился, что в субботу батя притащил здоровенного налима, мамка сразу наварила чугун ухи, еле за два раза одолели.
На следующий день наряд милиции тщательно обыскал дом и участок земли Пилипенковых. При свете керосиновых ламп заглянули в подполье. И ничего подозрительного не обнаружили. В то время тайны района Бермудского треугольника не были столь широко известны, про нашествия инопланетян и слыхом не слыхивали, а потому в народе гуляло только одно объяснение факту исчезновения семьи – черти унесли. Расследовав парочку надуманных версий, следствие благополучно зашло в тупик. Тем дело и кончилось.
После небольших сомнений мизерные остатки неразворованного урожая с огорода Пилипенковых осенью сдали в школу. До весны их дом пустовал. Поговаривали, что по ночам в нем слышатся чьи-то голоса, иногда мелькает в окнах свет, как от зажженной свечки. Один из очевидцев даже утверждал, что мельком видел у дома Иванку, одетую во все белое и грозившую ему поленом. Мужику не поверили, ибо он всю ночь бегал по задворкам деревни от разъяренной жены, оборотившейся ведьмой. Сама жена в это время спокойно спала, не подозревая о своем порочном двуличии. Позднее, когда мужик окончательно протрезвел и ему надлежало держать ответ перед супругой за нанесенное ей оскорбление, получила развитие история об Иванке в белом. А после того, как однажды ночью в заброшенном доме задержали стайку подростков, при помощи керосиновой лампы с ворованным из дома керосином обследовавших пустые углы и проверявших друг друга на бесстрашие, стихли слухи о мистических видениях в окнах избы Пилипенковых.
Весной следующего года река разлилась, как никогда ранее. Несмотря на глубокие дренажные канавы для стока воды и значительный подъем участка, часть его, особенно та, где Пилипенковы не успели навозить достаточное количество земли, превратилась в непролазную грязь. Она заполонила канавы, подполье дома основательно подтопило. Издавая неприятный затхлый запах, вода подступила почти к половицам. Это обнаружили новые владельцы дома – по решению колхоза он был передан молодоженам Ивантеевым. Дождавшись уменьшения паводка, молодые вместе с родителями, засучив рукава, принялись за мелиорацию. Очистили канавы, по периметру дома прорыли глубокие траншеи, вода стала быстро убывать. Остатки ее вытаскивали из погреба ведрами. Ровно до того момента, пока не показались останки человека. Земля вернула убиенного Пилипенкова Василия Игнатьевича для свершения надлежащего обряда захоронения в положенном месте. Других останков милиция в подполье не обнаружила. Местные жители в это плохо верили – считали, что поисковики, как и в первый раз, работали спустя рукава, лишь бы отделаться. Ведь сразу по горячим следам тоже ничего не нашли.
Следствие по делу опять возобновилось. Медицинская экспертиза установила у Пилипенкова наличие ножевого ранения в спину, но причиной смерти послужила сломанная шея. На деревню обрушилась новая волна вопросов и допросов. И быстро схлынула. Врагов и недоброжелателей у Пилипенковых не имелось. Не имелось и доказательства гибели Иванки и детей. Зато возникла версия о причастности последних к убийству Пилипенкова, но ничего в ее обоснование не нашлось. Пилипенковы жили на редкость дружно и слаженно. Проторенным путем следствие снова зашло в тупик, из которого так и не вышло.
Время от времени ползли слухи о появлении Иванки с мальчиками в разных местах. Причем исключительно ночами и в полнолуние. То на кладбище, то на другом берегу реки, а то и у самого дома. Непонятно, как очевидцы распознавали их с большого расстояния, да еще ночью. Объяснения давались одинаково – а кому еще стонать в белых одеждах при лунном свете у могилы Пилипенкова или рядом с собственной избой? Что касается другого берега реки, так неприкаянные душеньки просто указывали место своей гибели.
В мае изба едва не сгорела от прямого попадания молнии в построенный неподалеку дровяник Пилипенковых. В считанные секунды пламя поглотило горючее сооружение, а услужливый ветер перенес искры на хлев. И если бы не отчаянный ливень, осталась бы от избы только черная печка с трубой да каменная кладка фундамента. Деревня вздохнула бы с облегчением.
В середине лета очередные, более отважные молодожены с благословления правления колхоза принялись за ремонт и кое-какую переделку бывшего дома Пилипенковых. Но неожиданно друг за другом укатили в город. Для Петруши, бывшего городского жителя, имевшего техническое образование и ранее работавшего на заводе в должности сменного мастера, это сложности не представляло. Как горожанин он имел паспорт. В отличие от Маруси, девушки, с которой познакомился на свадьбе друга и за которой скоропостижно и необдуманно сорвался в деревню. Советская власть не хуже помещиков держала крестьянство в крепостных. Паспорта им были не положены, а посему дорога в город, где требовалась прописка, заказана. Положение – куда хуже, чем у нынешних залетных гастарбайтеров. По подсказке сведущих людей Маруся самовольно заключила договор с заезжим администратором, набиравшим людей в город на стройку, за что единодушным решением собрания колхоза ее из него и исключили. Девка грозилась покончить с собой, и председатель пообещал не отнимать у молодоженов дом до лета. Надеялся, что семейная пара одумается.
Но получив, наконец, заветный паспорт сроком на один год, Маруся покатила следом за мужем. Только ничем хорошим это не кончилось. У влюбчивого Петруши уже была другая женщина. Приезд законной жены он воспринял в штыки, обругав ее за то, что бросила дом и хозяйство. Пробовал по-хорошему уговорить ее вернуться назад, клятвенно обещал к лету решить неотложные дела и приехать совсем, но Маруся «позориться», то бишь возвращаться одна, наотрез отказалась.
Тяжелая, изматывающая работа на стройке отнимала у довольно крепкой женщины последние силы. Просить перевода на более легкий участок она не решалась – стыдилась своей беременности. Вернуться в деревню не позволяла ложная гордость. Боялась людских пересудов, статус «брошенки» – благодатный к тому повод. Для всей деревни Маруся прекрасно устроилась в городе вместе со своим Петрушей.
Настало время, когда беременность стало невозможно скрывать, соседки по общежитию вытянули из Маруси правду. Администрация неохотно, но все же перевела ее на легкую работу в учетчицы. Делегация из самых задиристых баб отправилась на завод к Петруше и в два счета предсказала ему настоящее и будущее. Прошлое оставили на его совести. Парткома, профкома и иже с ними тогда боялись гораздо больше, чем Страшного суда. Точнее сказать, Страшного суда вообще не боялись. Так или иначе, но Петруша вернулся к Марии. Если, конечно, можно считать нормальной семейную жизнь супругов, проживающих в разных общежитиях.
В начале февраля Маруся пошла в декретный отпуск, и Петруша с радостью проводил ее к матери в деревню. На следующее утро он ушел пешком на станцию еще затемно, даже не попрощавшись. Так торопился, что оставил вещи и немудреные деревенские гостинцы, собранные заботливой тещей в дорогу. А затем обнаружилось его отсутствие на работе. Выяснилось, что на станции Петруша так и не появился. Его самого или хотя бы останки долго искали, но не нашли. Дочка у Маруси родилась преждевременно, но, несмотря на неверие окружающих, она вместе с матушкой сумела ее выходить.
Более тридцати лет дом не имел постоянных хозяев. На временный постой в нем размещались бригады наемных рабочих, студенческие стройотряды, с которыми заключались договоры на постройку хозяйственных объектов для колхоза, а позднее – бригады студентов, по осени прибывавшие на уборку урожая. В остальное время почерневшая изба пугала деревенских своими темными мрачными глазницами – окнами с выбитыми стеклами. Особо наблюдательным жителям мерещились в них приведения всех Пилипенковых, а также держащегося от них особняком Петруши с косой на плече.
В 85-м году развалюху за бесценок выкупила у колхоза семейная пара Заслонкиных из Москвы. И сразу приступила к завозу стройматериалов – дом решили перестраивать. Через месяц Заслонкина Екатерина Борисовна удачно выпала со второго этажа – удачно в том плане, что осталась жива. Жаль, не надолго. Почти сразу молодая женщина была убита на месте падения неизвестным мужчиной, прибежавшим на ее душераздирающие крики и представившимся соседям доктором. Смерть наступила от инъекции быстродействующего яда. Убийцу так и не нашли, причина убийства осталась невыясненной. Среди местных жителей гуляли две версии: баба погибла либо от рук обманутого любовника, либо сумасшедшего маньяка. И опять вроде бы кто-то накануне этого события видел неподалеку от дома мужика с косой.
Дом, пользующийся дурной славой, вдовцу Заслонкину удалось продать далеко не сразу. Почти двадцать лет он пустовал, если не считать коротких наездов знакомых, время от времени пытавшихся помочь ему избавиться от ненавистной фазенды. Несколько раз уже постаревший Заслонкин ухитрялся сдавать дом друзьям знакомых во временное пользование – на лето. Пока не рухнула печка.
Новые собственники – чета пенсионеров Кашеваровых, обрадованная грошовой стоимостью избы с большим земельным наделом, счастливо прожила в ней месяца полтора. А затем по совету какого-то деревенского благодетеля сорвалась в столицу в самом разгаре дачного сезона. У Полины Ильиничны на даче резко ухудшилось состояние здоровья. Как раз после беседы с благодетелем. А еще через месяц по результатам обследования у супруга выявилось онкологическое заболевание. За благополучный исход операции и оптимистичный прогноз врачей оба Кашеваровых хвалили свою предусмотрительность – вовремя покинули сатанинское гнездо. А вскоре, ничтоже сумняшеся, продали его Брусиловым, по словам сведующих кулябкинцев, оправдав при этом еще и кое-какие дополнительные расходы. Выразить благодарность самому советчику супруги не смогли. Человека, описанного Полиной Ильиничной в качестве ее доброжелателя, никогда не видели в деревне.
Брусиловы с головой окунулись в реконструкцию старого строения еще до момента окончательного оформления сделки купли-продажи. Благо продавцы не только не возражали, а прямо настаивали на этом. Предостережений деревенских старожилов Брусиловы не слушали и активно тратили свои и чужие, заемные, денежные средства. Начиная с осени, бывшая пилипенковская изба постепенно меняла свой облик. К весне на старом, но прочном фундаменте красовался небольшой, но вполне современный коттедж.
Деревня в полной мере оценила конечный результат. Для начала жители перестали ждать вестей о смерти кого-нибудь из Брусиловых. Восемь долгих месяцев, в течение которых не было ни одного намека на грядущее несчастье, приглушили сомнения. Да и сам пилипенковский дом со всеми своими старыми, измученными от собственной бесполезности бревнами был снесен, поскольку годился только на дрова. Правда, никто из деревенских не решался взять их для топки. Потемневшие и покрытые плесенью молчаливые свидетели преступлений так и доживали свой век, сложенные в аккуратный штабель на задворках участка. Наверное, им вспоминалась вольготная зеленая пора, безжалостно, а главное, зря загубленная лесная молодость. Они так и не успели сродниться ни с кем из своих временных хозяев…
2
– Ир, ну куда тебя понесло?! – прервала мои грустные размышления Наташка. – Если пешком в Москву, то лучше через Архангельск, путем, проторенным Ломоносовым. Только до Архангельска еще дальше, чем до столицы.
Оглянувшись на зов подруги, я с изумлением заметила, что по собственному необдуманному почину отшагала в направлении к лесу лишних метров сто. Причем по бездорожью. Асфальт заканчивался как раз после брусиловского участка. Дом Брусиловых показался меньше, чем на самом деле. И как раз оттуда, размахивая руками, к нам спешила Юлька. Только Наташка с Верочкой ее не видели – наблюдали мои торопливые поскакушки через небольшие дорожные рытвины, оставленные «Шкодой» в дождливую ночь нашего прибытия в деревню. Я очень старалась не дать дамам повод для злословия. Скакать легко и элегантно не получалось – мешали каблуки босоножек. Какого черта я их вообще надела? Выпендриваться в захолустье перед рыбными косяками, отвлекая на себя внимание от рыболовных крючков с наживкой? Так рыбам червяки дороже, чем мой сногсшибательный вид. Растяпа! Интересно, прихватила ли кроссовки? Маринкина вина – заморочила голову шмотками свекрови. А та вообще… Царствие ей небесное. О мертвых плохо не говорят. Господи! Но ведь думают!.. Не надо мне вообще думать!
Юлька меня опередила, подскочила к Наталье первой. На последних метрах я все-таки вынуждена была остановиться, чтобы разуться. И очень хорошо, что никто не видел выражение моего лица. Захлебываясь словами, слезами и эмоциями, Юлька умоляла «миленькую тетю Наташу» отвезти в больницу Даньку, а милого папочку вместе с дядей Сашей – в сумасшедший дом.
– А почему я? – возмутилась Наташка. – Что, других нормальных людей нет? Или Дмитрий Николаевич с Борисом Ивановичем уже обошли всех и, финишировав первыми, застолбили места в сумасшедшем доме? Самовывозом.
Юлька оторопела, но вполне четко промямлила:
– В сумасшедшем доме? Нет. Не застолбили. Здесь каждый сходит с ума по-своему, но считает себя умнее других…
К этому моменту я и подоспела, с легкомысленным видом размахивая босоножками. Неужели подруга не понимает, что подобные разговоры при местной жительнице – благодатная почва для новых нелепых слухов. Нахмурившись и глядя в упор на Юльку, Верочка верстала в уме свою версию услышанного.
– Все-таки замечательно прошлись! – беззаботно сказала я. – Спасибо тебе, Веруня. Никогда еще не выгуливала козлов на поводке. В доме ужасная обстановка – все так близко приняли к сердцу смерть юбилярши.
– Какую смерть!!! – сорвалась с цепи временного замешательства Юлька и, запрокинув голову, дико захохотала.
Мы как по команде шарахнулись в сторону. Девица определенно права – здесь каждый сходит с ума по-своему. Интересно, какой способ избрал мой муж – хирург Ефимов.