Именно моя вера в безупречность отца, в его несгибаемый дух была им предана. Он спал, раскинув руки, а я, продолжение мамы, последнее, что у него осталось, стоял перед ним, промокнув до нитки и стуча зубами от холода.
Я взобрался на маты и сел рядом с ним. Кто-то из нас должен оставаться сильным. Конечно, я так не думал. Я не умел этого делать. Я так чувствовал. А еще мне хотелось быть рядом и снова и снова думать о том, что я превозмог страх и повел себя как мужчина. Я нашел его.
Сжав руками коленки и ощущая, как холодная одежда на мне становилась теплой, я принялся думать о том, что сказать отцу, когда он проснется. У меня и в мыслях не было упрекнуть его. Напротив, я размышлял, как сгладить ситуацию, чтобы он, проснувшись, не ужаснулся случившемуся. Отец всегда остро переживал любые свои промашки, и протрезвление в спортивном зале рядом с сыном, который ночью прошел путь от дома до школы, поразило бы его в самое сердце. А мне не хотелось, чтобы отец страдал. Я желал, чтобы теперь, когда все изменилось, мы были рядом. Я не знал, чего можно еще хотеть.
И вдруг в темноте зала что-то изменилось. Я не сразу понял, что именно.
Дождь перестал шуметь по крыше, а в зале стало чуть светлее из-за луны, вышедшей из-за туч. Но если бы произошло только это, то я, напротив, успокоился бы.
Я увидел, как голубая острая полоска разрезала пол, расчерченный линиями.
Когда стало ясно, что это приоткрылась дверь с улицы, я сжал колени так, что у меня заболели пальцы.
В этот момент дверь распахнулась настежь. В проходе, освещенном лунным сиянием, стоял человек. Я видел опущенный на голову капюшон брезентового плаща, не доходящего ему до колен, и бугрящиеся, заправленные в сапоги брюки. Руки его были опущены, и он весь блестел от воды, словно был обернут в фольгу, содранную с гигантской шоколадки.
Человек сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь.
Мы с отцом были в спортзале не одни. В полной темноте.
Я хотел сглотнуть, но у меня не получилось. Слюна наполнила рот, и я не знал, что с ней делать. Единственное желание, которое я теперь испытывал, состояло в том, чтобы оглушительно закричать. Но проснется ли от моего крика отец?.. Я никогда не видел его в таком состоянии, но дедушка частенько крепко набирался и спал. В эти минуты над ним можно было включать уличный громкоговоритель без опаски, что это хоть каким-то образом прервет его безмятежный отдых.
Когда до меня донесся шелест потревоженной волейбольной сетки, я прижался спиной к стене и тут же вспомнил, что там глаза мои привыкли к темноте и я стал различать предметы. Я услышал короткий вздох и понял, что человек догадался о том, что именно преградило ему путь, и нагнулся.
Я вспомнил и шорох гравия за спиной, когда стоял перед школой. Это была не собака. Если взрослый человек идет туда, куда ему не следует — ночью в спортзал, значит, он делает это не просто так.
Мне захотелось завыть. Коротко, выпуская из себя ужас. Чем медленнее подходил кто-то к матам, тем хуже я чувствовал себя. Зачем красться в пустом спортзале?..
Он пришел за мной.
Он видит меня!..
А сколько… берез в школьном дворе!
— Папа! — заорал я что было сил. — Папа!..
Слюна вылетела изо рта, заставив меня коротко закашляться.
Отец шевельнулся, поднял голову. До меня донесся звук тяжелой подошвы, ступившей на деревянный пол совсем рядом.
— Папа!.. — Схватив отца за воротник спортивной куртки и за ухо, я стал дергаться всем телом от стены к краю матов. — Папа!
Отец вскочил и схватил меня за плечи.
— Ты?! Где… как я?.. — слышал я его бессмысленное бормотанье.
— Папа, там!.. — Я схватил отца за голову и развернул ее в центр зала.
В этот момент небо над школой разрезала жирная, ослепительная молния.
Окна вспыхнули так, словно снаружи кто-то включил яркий свет. Я увидел человека в блестящем, как зеркало плаще, стоящего в нескольких шагах от матов.
— Что за черт?! — проревел отец, вскакивая на ноги.
Зал наполнил топот ног человека, бегущего к двери.
Отец бросился за ним.
Молния снова расчертила небо на вены и капилляры. В ту же секунду я увидел, как человек, убегающий от отца, грудью врезался в волейбольную сетку. Мрак после яркой вспышки снова лишил меня зрения, но грохот посреди спортзала объяснил происходящее без подсказок. Сетка сбила беглеца, перевернула вверх ногами. До меня донесся омерзительный звук удара головы об пол. Что-то отлетело в сторону. Отец, настигая незнакомца, наступил на эту вещицу, и она хрустнула.
Дверь распахнулась. Беглец оказался проворнее. Он проскочил в дверной проем, захлопнул дверь перед самым носом отца и исчез. Вместо того чтобы броситься в погоню, которая, я уверен, увенчалась бы успехом, отец развернулся и метнулся ко мне.
— Сынок!.. Как ты здесь оказался? — говорил он и нервно гладил меня по голове.
Отец совершенно не контролировал свою силу и причинял мне боль. Но я терпел, понимая, что так нужно.
— Кто тебя сюда привел?
— Я сам пришел, папа.
Он обмяк, как тогда, в больнице, сел рядом со мной, вздрогнул и зарыдал. После ухода мамы я не раз слышал, как из спальни ночью раздавалось несколько судорожных всхлипов. Но потом все смолкало, потому что отец накрывал лицо подушкой. Каждый раз он не успевал на несколько секунд, и тогда я, уничтоженный этими всхлипами, тихо плакал, зарывшись в одеяло. Но сейчас отец не скрывал рыданий.
Словно опомнившись, поняв, что пугает меня, он сдернул с плеч куртку и накинул ее мне воротником на голову. Отец закутал меня как маленького и взял на руки.
— Это никогда… ты слышишь, сынок? Никогда больше не повторится. Прости… — говорил он, неся меня домой по улице, и я облегченно вдыхал носом аромат яблонь, покрытых водой. — Никогда…
Я прижимался к нему и шевелил пальцами в его волосах, ощущая непреоборимую потребность в этом. Мы снова были вместе, любили друг друга. А большего мне было не нужно.
Мы вошли в квартиру, и отец разложил диван. Еще перед дверью я хотел попросить его лечь рядом, но нужда в этом миновала. Он сам хотел быть возле меня этой ночью.
Повернувшись у стены на бок, я долго не мог уснуть. Знал, что и отец не спит, притворяется лишь для того, чтобы я успокоился. Так мы лежали, прислушиваясь к стуку по подоконнику снова зарядившего дождя. До тех пор пока я не увидел, как на нашем балконе встал во весь рост человек в плаще.
Я приподнялся на локте и почувствовал, как каменеет лицо. Страх, мерзкий, отступивший и пообещавший никогда больше не появляться, снова окутал меня липкой паутиной. Сжав в кулаке край простыни, я смотрел, как человек, лица которого я не видел из-за капюшона, поднес к лицу руку и приложил палец к губам.
«Он видит меня в темноте, знает, что я боюсь…»
Не отнимая пальца от губ, человек растянул их в улыбке и второй рукой потянулся к балконной двери.
— Там!.. — закричал я, хватая отца за плечо. — Там! — Он вскочил, и я показал ему где…
Отец стремительно добрался до двери, клацнул шпингалетом, вышел на балкон, растер ладонями лицо и вернулся.
— Там никого нет, сынок. Не бойся. Я рядом.
Комната наполовину была заполнена водой. Дом качало, вода билась о стены. Так в скверную погоду река колотится о берега. Брызги летели мне в лицо, я стирал их рукой раз за разом.
— Артур?..
— Никогда не уходи, — произнес я.
Вода поднялась до потолка и поглотила меня. Я схватил ртом воздух, но вместо него в меня хлынула вода.
Непомерная тяжесть накренила кровать так, что голова моя оказалась почти у пола. Она придавила и обездвижила меня.
Глава 19
Не знаю, сколько длилось мое забытье. Но я все-таки открыл глаза и увидел бабушку из большого города. Конечно, отец не мог сидеть со мной постоянно, у него были дела, которые ему нужно было делать. А потому он вызвал бабушку.
— Я хочу есть.
Услышав это, бабушка засуетилась. Я нечасто произносил такие фразы. Радость ее понять было нетрудно. Она считала, что выздоравливает только тот, кто ест. Поэтому, если я испытывал чувство голода, то, значит, выздоравливал. Я не припомню, чтобы что-то вызывало у нее большую радость, чем это.
Через час я уже соскочил с кровати. Я постоянно смотрел на часы, убеждаясь в том, что до прихода отца остается все меньше и меньше времени. Отец появился еще через шестьдесят минут, причем не один. С ним был тот самый следователь, который допрашивал меня в больнице. Закрыв за собой дверь и рассевшись в кухне на стулья, они заговорили о чем-то размеренно и тихо.
Сказать, что меня это не устраивало, — ничего не сказать. Я ходил кругами около двери, пытаясь расслышать хоть слово, но бабушка была начеку. Усевшись перед телевизором на стул так, чтобы проход на кухню был затруднен, она изо всех сил делала вид, что смотрит «Соломенную шляпку». Но я-то знал, что на самом деле бабуля прислушивалась к разговору.
Мне стало понятно, что придется пойти на крайние меры. Я вышел на балкон, прихватив с собой металлическую пушку, одну из самых любимых своих игрушек. Папа говорил маме, что убить эта штука может запросто, особенно если не выстрелить из нее, а ударить ею по голове. Я уронил ее с высоты второго этажа. От асфальтового тротуара после падения моей игрушечки отвалился кусок размером с ладонь дяди Бори.
— Бабуля! — вскричал я. — Пушка упала!
Я никогда не мог понять, почему люди так реагируют на падение с балкона любой вещи. Будь то ключи от квартиры или простыня, они начинают двигаться так, словно там, внизу, кипящая лава. Может, им кажется, что вещь обидится и откажется служить, если недостаточно быстро бежать за нею? Или они боятся, что вещь утащат. Но кто это сделает? Что-то я не припомню, чтобы под балконами годами сидели воры в надежде на то, что кто-то уронит предмет невероятной ценности. Не знаю, как в других семьях, а в нашей за вещами, упавшими с балкона, бегали очень быстро. Нечего и говорить, что бабушка тут же сорвалась со стула, клацнула замком и покинула квартиру.
Устранив таким образом препятствие на своем пути, я взобрался на стул и прижался ухом к щели рядом с дверью.
— Но посмотрите на эти очки, — говорил отец. — Артур постоянно вспоминает, что у водителя того трактора было плохое зрение.
— Что, так и говорит?
— Нет, не так! Еще выгоднее для следствия! Он говорит, что у водителя толстые очки, за которыми глаза кажутся большими.
— Ну и что с того? В третий раз вас спрашиваю, — монотонно бубнил следователь.
Очки. Значит, речь о них. Но как они оказались у отца? Не слишком ли долго я провалялся в беспамятстве?
— И вот еще что. Поймите меня правильно, — попросил следователь. — То, что вы в спортзале нашли очки, не есть доказательство вины тракториста по делу, не относящемуся к вашей работе.
«В спортзале?..» — удивился я, и вдруг меня словно пронизало электричеством.
Голубое солнце с оглушительным раскатом взрывается. В этой вспышке света, похожей на фотографическую, я вижу человека, убегающего от отца. От страха или азарта тот забывает, что перед ним волейбольная сетка, врезается в нее и переворачивается в воздухе.
Солнце взрывается и меркнет. Дальше — темнота. Только теперь еще мрачнее и тише, чем была ранее. Только цокот дождя по жестяным сливам, гул растревоженной как рой сетки. Через мгновение удар. Это голова неизвестного человека встретилась с деревянным настилом. Будь в спортзале пол бетонный, как в фойе, этим, думаю, все и закончилось бы.
Но тишина дарила новые звуки. Да-да, после я услышал этот хруст! Отец наступил на что-то в темноте! Придя наутро в зал, он нашел раздавленные очки и тут же вспомнил о наших разговорах о трактористе. Так вот что заставило следователя явиться в наш дом!..
— Как вас понимать? Я только что рассказал вам, что на меня и сына пытался напасть неизвестный тип, а сейчас вы спрашиваете, как это может быть связано.
Я услышал шлепок. Следователь бросил папку на стол.
— Скажите, чем был занят ваш вчерашний вечер? — спросил он.
— Разве это связано с очками?
— Связано, полагаю. Как вы с сыном оказались в спортзале в час ночи?
Пауза указывала мне на то, что отец проиграл. Не вообще, а в этом разговоре. Самое обидное состояло в том, что уступил он опять из-за той самой слабости, которая его вчера победила. Один неверный шаг, и мой отец проигрывал уже дважды подряд, чего я не припомню. Однажды он никак не мог перепрыгнуть через огромную корягу, лежавшую на берегу реки, но собрался и все-таки сделал это.
— В школе проводились районные соревнования, — тихо заговорил отец. — Мы с тренерами немного выпили. Сын не дождался меня и пришел в школу.
— Значит, в тот момент, когда, с ваших слов, появился неизвестный, вы находились в состоянии, которое не позволяло вам осознавать простые вещи? — Следователь стал набирать обороты. — Например, понимать, что у вас малолетний сын, дома он один, ему страшно? И вы хотите, чтобы это ваше состояние я зафиксировал в протоколе как ключевое свидетельство в деле об убийствах детей?
Мой отец никогда не лез в карман за словом. Ему всегда было что сказать. Но сейчас он, видимо, сдался.
— Послушайте, товарищ следователь… — услышал я его наконец. — Я плохой отец. Скорее всего, даже дрянной. Вот видите, я иду вам навстречу. И это только для того, чтобы получить ваше признание в том, что вы дрянной следователь! Какие, к черту, протоколы?!
Это я услышал бы, даже если бы бабушка, шаги которой уже раздавались на лестнице, продолжала сидеть на стуле.
— Вам убийцу найти нужно или бумаги в порядке содержать?! Очки — доказательство, если я правильно читаю детективные романы! Вместо того чтобы идти ко мне, вам следовало бы уже находиться в доме тракториста. Первый вопрос, который он должен был услышать, таков: «Где ваши очки?»
— Черт вас побери! — вскричал следователь. — А тракторист попросит адвоката и в его присутствии скажет мне, что очки потерял в спортзале! Он заявит, что увидел ребенка, бредущего ночью под дождем, и решил сопроводить его до дома! Когда ему стало ясно, что ребенок вошел в школу, а не в дом, он решил проверить, в чем дело! Чтобы с мальчиком ничего не случилось! А то, знаете ли, в последнее время в этом городе такие события жуткие происходят!..
На кухне повисла тишина.
— И все! Адвокат, сволочь, почует жареное, примется добивать тему и дрянного следователя. Он потребует допросить отца этого ребенка! Через два часа весь город узнает о том, что парторг школы, член райкома партии, позабыл о сыне! Он в пьяном состоянии валялся в спортзале!.. Вы этого хотите?!
Отец молчал.
— Очки… Знаете, сколько в городе людей, имеющих слабое зрение? Председатель райисполкома Ведищев и его сын, заправщик на станции! Учитель математики Колышев, которого вы хорошо знаете! Пестеров, киномеханик! Давайте я их всех возьму под стражу, да? А сколько людей, обутых в армейские сапоги? Следы в спортзале мог оставить каждый пятый горожанин! Их мне тоже арестовать? Вы этого хотите?
Следы армейских сапог?! Значит, отец утром в зале и следы обнаружил?! Ну, конечно, шел дождь, кругом была грязь! Следы неизвестного человека просто не могли не остаться! Вот, значит, что пропустил я в разговоре!
Но мне не суждено было узнать, чего хотел отец. Услышав звук открываемой двери, я соскочил со стула и бросился к книжному шкафу. Упав на колени, я открыл его и выдернул первую попавшуюся книгу. Войдя с пушкой в руке, бабушка увидела, что ее восьмилетний внук запоем читает «Анатомию человеческого тела».
— Тьфу! — Тяжело дыша после подъема по лестнице, бабушка отняла у меня это чтиво. — «Мурзилкой» же вся квартира завалена, а ты чего?!
На пороге кухни появился отец.
— Артур, поди сюда.
Бабушка вдруг преобразилась.
— Не дам! — вскричала она, став вдруг, как мне показалось, выше и толще. — Вы кого-нибудь вон там поищите! — Она вошла на кухню и показала в окно. — В ваши дела допросные внука моего впутывать не дам!..
Следователь расхохотался, отец стал мрачнее тучи. Встречу отца с бабушкой я пропустил. Возможно, став ее свидетелем, я понимал бы, отчего она так зла на него.
— Не волнуйтесь, Екатерина Никитична, — вытирая глаза, сказал следователь. — Мы с Артуркой так, о рыбалке поболтаем.
— Знаю я ваши рыбалки, — пробурчала бабушка, но смирилась и ушла хозяйничать в маленькую комнату.
Я поднялся, потер ушибленные коленки и вошел в кухню.
— Привет, Артур! — Следователь улыбнулся. — Как жизнь?
— Ничего, — многозначительно ответил я.
— Вчерашнюю ночь хорошо помнишь? Ты зачем в школу-то пошел?
— Я всегда туда хожу. Мы с папой договариваемся, что если его к десяти нет, то я иду в школу.
Отец бросил на меня изумленный взгляд.
— Ага, — подумав и посмотрев на меня с улыбкой, произнес следователь. — И что папа делал, когда ты пришел?
— Мячики из зала убирал.
— Как это?
— Ну как. Ребята их там набросают и не уберут. А отец не хочет, чтобы они на полу валялись.
— Ага. А потом?
— А потом свет в зале пропал. Из-за грозы, наверное. Мы сели на маты и стали ждать, когда электричество включат.
— Ага… — следователь вздохнул и почесал лоб. — А когда в школу шел, никого не видел?
— Не видел, но слышал.
— Как это?
— Ну, впереди меня никого не было, а сзади шаги раздавались. Поэтому я не видел, но слышал.
— Ладно, — следователь подумал и посмотрел на меня еще раз, только теперь уже серьезно. — Иди, Артур.
Я вышел, и отец закрыл дверь. Бабушка что-то делала в спальне. Я слышал, как скрипели дверцы шкафа, и поэтому уже без помех улавливал все, о чем говорилось на кухне.
— Поймите меня правильно, — тихо говорил следователь. — Происходящее в городе — это явление, чуждое нашему обществу. Ни один гражданин нашей страны не может жить, работать, а в свободное время убивать людей. На такое способен субъект, в нашем советском обществе не состоящий. Это кто-то чужой. Из другого мира. Вы понимаете, о чем я с вами сейчас разговариваю с глазу на глаз?