– Не одна, вон покупатели.
Пожилая пара – муж и жена – неторопливо поднимались по лестнице. Остановились, оглядели второй этаж.
– Тут одежда женская, давай посмотрим, не хочешь примерить что-нибудь? – заботливо спросил муж.
– В такую жарищу мерить, одеваться? Еще с сердцем плохо станет. И мы же договорились – идем смотреть для тебя байковые рубашки, у них тут распродажа, – жена мягко подтолкнула его вперед.
И пара начала подниматься на третий – в «мужской».
Ушли…
– Вот так все время, – Слонова вздохнула.
– А что, милиция опять приходила? – спросила Гюльнар.
– Следовательшу какую-то прислали, такая вся из себя, все вопросы задавала. Постояла бы она тут с утра и до закрытия. Я думала, может, они хоть пост здесь оставят, так нет.
– Хозяин, Шеин, не позволит.
– Очень они его спросят… Ты куда, Гюльнар?
– Мне еще отдел игрушек убирать.
– Подожди, не уходи, побудь. Как же ты ее нашла-то? Где?
– Я уж сто раз повторяла – вон там, на постели… и рот весь у нее красный был, я подумала, кровь…
– А больше ничего… ничего не было?
– Нет.
– Точно?
Уборщица посмотрела на продавщицу. Покачала отрицательно головой, хотела что-то сказать, но со стороны отдела игрушек послышались торопливые шаги, и они тут же резко обернулись на звук.
Появилась Вероника Петрова – продавщица парфюмерного, а за ней шел Алексей Хохлов с большой картонной коробкой в руках.
– Привет, ну как вы тут? – спросила она.
– Мы ничего, торгуем, – голос Слоновой изменился. Всего секунду назад в нем струной дрожало напряжение и любопытство, а сейчас – лишь дежурная приветливость. – Что в коробке-то? Признавайтесь.
– Лампочки, – Вероника беспечно махнула рукой. – Вся подсветка витрин у меня сейчас в отделе разом вырубилась. Леша вот заменить взялся.
– Я еще и электриком должен подрабатывать, – усмехнулся Хохлов. – Ну как тут, все в порядке?
– Да вроде того, – ответила уборщица Гюльнар.
– В половине девятого спускайся вниз, – сказал Хохлов Слоновой. – И постарайся не задерживаться.
– Уж будь спокоен, не задержусь.
У Хохлова резко зазвонил мобильный. И… вот странность, обычный вроде звук, привычный, а они все разом вздрогнули.
– Да… а, это ты… это вы, – Хохлов быстро глянул на Веронику, наклонился и поставил коробку с лампочками на пол. – Да… да…
– Леш, это кто?
– Это по делу, подожди, я сейчас.
Он отошел к лестнице.
– Я весь к вашим услугам.
– Это хорошо, мой мальчик, – усмехнулась на том конце Ольга Аркадьевна Краузе. – Голос у тебя какой-то неуверенный. Что, я не вовремя?
– Нет, нет, что вы… я… я хотел сказать, что очень хочу видеть вас, я соскучился.
– И я. Наши желания совпали. Приезжай.
– Когда? Сегодня? Но…
– Нет, решительно я не вовремя.
– Да нет, что вы! – Хохлов повысил голос. – Сегодня? Хорошо, я приеду. Только вечером. До девяти я в универмаге.
– Значит, у нас впереди вся ночь. И сегодня мы не станем прятаться в отеле. Ты приедешь ко мне домой, в мой дом. Адрес, надеюсь, помнишь?
– Да, но…
– Небольшая помеха – тут у меня сынок со своей дражайшей половиной. Завтра за завтраком мы с тобой пожелаем им доброго утра.
– Конечно, но…
– И кстати, что там за история с убийством в вашем заведении? Расскажешь мне все. Ты же знаешь, универмаг… он же когда-то был моим… домом, моей работой, я принимаю очень близко к сердцу все, что у вас там происходит.
– Я буду у вас в половине одиннадцатого. Раньше мне по пробкам до Рублевки вашей не успеть. Целую вас, моя королева.
Хохлов стиснул в кулаке мобильный так, что пискнула клавиатура.
Вернулся к женщинам, стоявшим у кассы.
– Кто тебе звонил? – спросила Вероника.
– Это по делу, – Хохлов наклонился за коробкой. – Пойдем, я сейчас все для тебя сделаю в лучшем виде, моя… принцесса.
– Это она тебе звонила, да? – спросила Вероника, не стесняясь ни Слоновой, ни Гюльнар.
– Малыш… послушай, малыш…
Вероника быстро пошла к лестнице. Он со своей громоздкой коробкой почти бегом догнал ее.
Ушли…
Уборщица Гюльнар взяла ведро, немецкую швабру и медленно направилась в отдел игрушек.
Наталья Слонова осталась одна. Прошла вдоль рядов вешалок с женской одеждой, поправляя ценники. Мощный вентилятор в углу гнал поверху прохладный воздух.
Она постояла под его освежающей струей и словно бы нехотя направилась в отдел постельного белья. Дошла до кровати, коснулась новых простыней. Потом дотронулась до драпировок – портьер, выставочного образца, прикрывавшего дверь на черную лестницу.
Одну из портьер обвивал толстый золоченый шнур. Второго парного шнура нигде не было видно. И тогда вечером, когда к ней домой приехали сыщики с Петровки, о нем ее так настойчиво спрашивали.
Наталья Слонова осторожно потянула шнур на себя. Он был крепкий и упругий, свитый из золотых синтетических нитей.
Глава 29 РАПОРТЫ ПАТРУЛЬНЫХ
Сказать, что Катя сверх меры испытала разочарование… да нет, она что-то в этом роде как раз и ожидала.
Паренек Феликс сплоховал. Конечно, вся эта фантастическая ерунда с ясновидением… Возможно, что он и сам искренне убежден, что обладает какими-то способностями, но это самообман.
Желтые осенние листья, лес, яма-овраг, полная воды… При чем тут все это, когда речь идет об огромном здании в самом центре Москвы, построенном еще в годы первых пятилеток? Какой-то ребенок… при чем тут еще какой-то ребенок? Она так надеялась, что он действительно что-то увидит… подскажет что-то конкретное, полезное, какую-то главную деталь, связанную и с теми прошлыми, и с этим нынешним убийством.
Но нет.
Чудеса только в сказках.
Феликса она проводила до КПП. А потом вернулась к себе и до обеда работала со сводками, стараясь выудить из них хоть что-то интересное для криминальной хроники «Вестника Подмосковья». Но все мысли вращались исключительно вокруг дела универмага и смерти Ксении Зайцевой.
Итак, какие же факты удалось собрать за эти дни? Вроде много всего, но что самое основное, за что можно сразу зацепиться?
Пожалуй, только за показания уборщицы. Она сказала, что видела в ту ночь в своем дворе машину юриста Иннокентия Краузе, помощника владельца универмага Шеина.
Самого Шеина уже допросили на Петровке, 38, а его юриста?
Еще что? Какие версии самые простые? Если исходить, что между убийствами тридцатилетней давности и нынешним есть связь, а она вроде как существует по способу совершения преступления, то получается, что либо тот маньяк объявился вновь, хотя опытный в таких делах полковник Гущин отчего-то в это не верит, либо это… имитатор. Тот, кто во всех подробностях знает о деталях тех старых убийств.
А кто может знать об этом? Те, кто в июле 80-го работал в Замоскворецком универмаге, те, кто выезжал на место того преступления. Хотя вроде и дела-то никакого в архивах Петровки нет… все материалы кем-то изъяты…
Но все равно три десятка лет – огромный срок, и они все уже люди в летах! Тот убийца… сколько же ему сейчас может быть лет? От пятидесяти пяти до семидесяти. И всем тогдашним свидетелям тоже.
А имитатор…
Какая радость играть роль имитатора в таком возрасте?
А сколько лет, интересно, Иннокентию Краузе, чью машину видела уборщица той ночью?
При чем тут какой-то ребенок? Видение из совсем «другой оперы», пригрезившееся Феликсу Комаровскому.
Но есть и еще кое-что, чего самые простейшие версии как раз не объясняют. Интонация, с которой они все в этом универмаге говорят… Белое от страха, покрытое капельками пота лицо продавщицы Натальи Слоновой. Слова уборщицы, показания старухи Сорокиной. Рапорты патрульных вневедомственной ораны…
И этот мальчишка, этот ясновидящий ничего не смог разглядеть там…
Все вранье, сплошные выдумки.
А она так надеялась на чудо.
После обеда Катя не выдержала и снова отправилась к полковнику Гущину за новостями. Может, он уехал в район, может, на Петровку или в министерство, но она… она должна с ним еще раз поговорить об этих чертовых рапортах. Кажется, в тот раз он отнесся к ним несерьезно.
– Вы планируете производить в здании универмага ремонт?
– Имел я такие планы, как раз в следующем месяце хотели заняться отделкой верхних этажей универмага.
Катя, постучавшись в дверь кабинета Гущина, услышала мужской голос – вкрадчивый, быстрый, с пришепетыванием. Но посетителей у Гущина нет, лишь диктофон на столе.
– А, снова ты, так и знал, что не задержишься у себя в Пресс-центре. – Гущин кивнул на диктофон: – Елистратов прислал из МУРа копию пленки с допросом хозяина. Некто Шеин Борис Маврикьевич.
– И что он говорит?
– Ничего. Туфта полная.
«– А подвальные помещения под универмагом?
– Там двухуровневый подвал, верхнюю часть мы используем под складские помещения, насчет остального я, честно говоря, не в курсе. Там вроде все закрыто. Вы ведь проверяли вчера – там все закрыто, с нашей стороны мы все инструкции вневедомственной охраны исполняем согласно договору. А что там и как – мне без надобности. Мы этими площадями не пользуемся, и так полезной площади в здании хватает.
– Скажите, а почему ни на здании универмага, ни внутри нет системы видеонаблюдения?
– Мы ее демонтировали, она морально устарела и постоянно требовала ремонта. Вкладывать средства в нее бессмысленно, проще установить новую, более современную.
– И отчего же не установили, Борис Маврикьевич?
– Дорого стоит, у меня пока таких денег нет. С тех пор как я купил универмаг, он еще влетает мне в копейку, не окупился.
– А воров вы не боитесь?
– У нас договор с вашей же вневедомственной охраной. Их услуги меня пока устраивают. К тому же все застраховано.
– Понятно. По поводу убийства гражданки Зайцевой что можете сказать?
– Ничего. Ни гражданки я этой не знаю, ни подробностей… Мне сказали, что в отделе постельного белья задушили покупательницу. Честно говоря, я в первые минуты вообще не поверил. Как такое возможно? В магазине!»
Катя слушала пленку. Это работодатель Марка. Голос у него не особенно приятный… у Марка лучше, более мужественный, а этот Шеин говорит, как Чичиков в «Мертвых душах».
– Федор Матвеевич, а сколько лет этому Шеину? – спросила Катя.
– Он мой ровесник.
– Ясно. А он… я подумала, в июле восьмидесятого он не мог…
– Слушай дальше.
«– Ваш род занятий?
– Бизнес, бизнес…
– А вы по образованию кто?
– Экономист, я окончил Плехановский институт, работал в торговле, потом в исполкоме в управлении торговли. С начала девяностых я занимаюсь бизнесом, у меня своя фирма.
– Какого же рода бизнес?
– Разное, все, что приносит доход. Строительство и аренда торговых площадей в столице.
– Насколько мы выяснили, здание универмага очень старое. И не подлежит слому и капитальной реконструкции.
– О да, и это такая проблема… это что-то… Универмаг построил известный советский архитектор Олтаржевский. Тот, что проектировал ВДНХ и высотки. В общем, с этой рухлядью ничего толкового, современного сделать нельзя, исключительно реставрационный ремонт.
– Тогда в чем же ваша выгода по приобретению здания?
– Центр Москвы. И потом… мало ли, у нас законы меняются постоянно, не то что правила Москомнаследия и Архнадзора… подождем, может, что-то произойдет… земля под зданием только дорожает с каждым годом».
– Старый торговый жук, – хмыкнул Гущин, – ишь ты, жучила…
– Я вам говорила о показаниях уборщицы, помните? Она той ночью видела вблизи универмага машину помощника Шеина, некоего Краузе. Его допросили?
– Я передал твою информацию Елистратову.
– И у Шеина есть еще один помощник… вроде как охранник – Марк. Так вот я его встретила в универмаге, на верхнем этаже, где ремонт.
– А тебя зачем туда носило? Одну?
Катя смотрела на Гущина. Вот и у тебя, старина полковник, интонация сейчас… Что значит «одну»?
– Об этом вам никто ничего тут не скажет…
– О чем об этом?
– О том, о чем вы меня спрашиваете…
– Дальше там нет ничего интересного, – Гущин выключил диктофон. Полез в верхний ящик стола и достал папку, а в ней…
– Об этом ты мне сегодня утром говорила?
Катя увидела рапорты патрульных.
– Вы их, значит, все-таки запросили, Федор Матвеевич?
– Запросил. Потребовал. Бурлаков сам привез. – Гущин перелистал. – «Во время контрольного обхода здания по периметру в 3 часа 12 минут мы с напарником и с сотрудниками частного охранного предприятия услышали звуки неизвестного ПОТУСТОРОННЕГО происхождения, доносившиеся изнутри здания. Звуки идентифицировать с чем-то мне известным затрудняюсь. Что-то похожее на вой и одновременно на низкий рев, явно не механического происхождения. Громкость – средняя, однако на улице слышно было отчетливо. Мы все это слышали. Рапорты других прилагаю. Тут же адрес и фамилия свидетельницы, проживающей в доме напротив, которая была разбужена этими же звуками и тоже все слышала сама».
– Я думала, что майор Бурлаков эти рапорты порвет, – сказала Катя.
– Как видишь, не порвал, – Гущин сложил документы в папку. – Знаешь, Екатерина, оно и тогда, в первый мой рабочий день в милиции, мне очень не понравилось – это дело. А сейчас оно совсем мне не нравится. И самое главное – мы-то с тобой пока тут сбоку припека. Дело московское, они всего лишь информируют нас.
– Позвоните Ануфриеву, – сказала Катя. – Может быть, сразу что-то прояснится, если у них в архиве сохранились какие-то документы расследования.
Глава 30 СКАНДАЛ
А вот пожелать дражайшему семейству «доброго утра» за завтраком, как того хотела Ольга Аркадьевна Краузе, не получилось.
Алексей Хохлов – послушный, предупредительный – приехал в особняк на Рублевское шоссе в одиннадцать вечера. Нарядная и сверх меры накрашенная Ольга Аркадьевна демонстративно встретила его в саду у ворот.
Иннокентий и Василиса еще не ложились спать. Наблюдали со второго этажа, как торжествующая Ольга Аркадьевна повела молодого любовника в свои апартаменты.
Иннокентий спустился в гостиную, достал из бара бутылку и налил себе. Выпил, налил еще. Потом еще.
– Кеша, – его жена Василиса, последовавшая за ним, положила ему руку на плечо.
Но он отстранился. И налил себе полный стакан шотландского виски.
– Хватит, Кеша, не сходи с ума. Подумаешь… дело житейское… у нее и раньше ведь были, ты сам говорил мне…
Иннокентий Краузе обернулся к жене. Взгляд его был прозрачным и пустым, лицо ничего не выражало.
Внезапно он размахнулся и запустил бутылкой в панорамное стекло холла.
Звон, грохот, осколки…
Из спальни выскочила его мать – уже в одном лишь нижнем белье, в туфлях на высоких каблуках. За ней Алексей Хохлов – в брюках, без рубашки, с обнаженным торсом.
– Что такое? Это ты… ты сделал? – Ольга Аркадьевна указала на обрушившееся стекло в холле. – Спятил совсем, Кешка?!
Это «Кешка» прозвучало как удар хлыста – как в детстве, когда отсылали в угол, без ужина за мальчишескую шалость…
Иннокентий развернулся к матери.
– Не смей, – сказал он.
– Я в своем доме, а вот ты… вот ты со своей женой…
– Не смей здесь при мне вести себя как дешевая шлюха!
– Это ты не смей, вон отсюда! Марш к себе! Наверх! Негодяй, мерзавец… Посмел такое матери сказать… И ты… Василиса, что стоишь с раскрытым ртом, дура… забери отсюда это свое сокровище!
Но Иннокентий Краузе оттолкнул и жену. Подскочил к Алексею Хохлову и коротким точным ударом в челюсть отправил его в нокаут.
– Алешенька!
Услышав этот крик матери, Иннокентий Краузе бросился к двери.
Обернулся на пороге – лицо его кривилось.
– Все вы… все вы такие… все вы одинаковые… теперь-то я знаю вас всех хорошо, не то что тогда… шлюхи, грязные, ничтожные твари…
Он выскочил на улицу. Через секунду взревел мотор его машины.
– Он же совсем пьяный! – всплеснула руками прекрасная Василиса. – Он же разобьется… Ольга Аркадьевна, ну зачем… зачем вы так с нами… с ним… к чему эта пошлая демонстрация? Что вы хотели всем этим доказать?
– Заткнись ты, – Ольга Аркадьевна подбоченилась. – Думаешь, я не знаю, с кем ты время проводишь? Вон отсюда, и чтобы духу твоего больше у меня не было, стерва!
Глава 31 НЕ ЛГАТЬ
Возвращаясь домой с работы, Катя увидела возле своего дома на Фрунзенской набережной знакомую машину. За рулем хозяйского «Мерседеса» восседал Марк.
– Салют.
– Добрый вечер. – Катя не остановилась, чуть замедлила шаг только, направляясь в подъезд.
– Здравствуй, – он быстро вышел из машины. – Вот, как и договаривались.
– О чем?
– Ужин в дружной компании, я уж и столик заказал. И вообще настроение романтическое, благодушное…
– Ужинать полагается дома с женой.
– А я с Шеиным часто ужинаю. Бифштекс с жареной картошкой, а иногда паровые котлеты, смотря что у него с желудком… Но сегодня что-то надоело, тут магнит попритягательней. Так что, поедем, Катя?
«Расскажет мне о тех прошлых убийствах все, что знает, – решила Катя, – или я буду не я!»
– Хорошо, подождите, я только переоденусь дома.
Открыв дверь ключом, она заметалась по квартире. Хоть это и чисто деловое свидание… фактически допрос свидетеля, но… платье, платье, платье, какое же выбрать? Вот это маленькое черное из льна с открытыми плечами… классика… И туфли к нему… сумочка вечерняя… Так, теперь принять душ… И обойдемся без косметики, только слегка подведем глаза и подкрасим ресницы тушью. А духи… духи пусть будут те же самые, как и тогда днем в универмаге, когда он… он помог мне… спас. И вот это еще… это может пригодиться – Катя достала из ящика комода и сунула в вечернюю сумочку некий увесистый предмет.
Чувствуя себя собранной и решительной, она спустилась на лифте во всеоружии.
– Классно, – Марк улыбнулся. – Прошу, пани Катарина.
Сквозь пробки и летний смог, сквозь жаркую душную дымку – по проспекту, навстречу закату с синеющей на горизонте грозовой тучей.